Холодно. Горло раздирает горечью, с привкусом свежей крови и рвоты, а из желудка медленно поднимается колючий шар воздуха, заставляя внутренности болезненно сжиматься, агонизировать в мучительных спазмах. Легкие горят, требуя один единственный, но такой необходимый сейчас глоток свежего воздуха. Женщина стоит на коленях, ранясь о обломки снежной наледи. Подобно бешеному животному, не знающему как облегчить страдания тела, она раздирает острыми ногтями тонкую кожу горла, тихо, на одной ноте подвывая от ужаса и безысходности. Наконец, потрохам надоедает сотрясаться в конвульсиях, и хворь отступает ненадолго, оставляя за собой право возвращения. Женщина садится по-степняцки, поджимая под себя босые, израненные ступни и вытирает лицо снегом, жадно глотает его, не давая растаять. Оглядывается, щурясь от яркого, болезненно бьющего по глазам света. Далеко – насколько хватает взгляда – простирается снежная пустошь, изредка разбавленная кривыми, изломанными в дьявольской геометрии, стволами деревьев, чьи стволы такие же бледные, как земля возле их корней, а резные, похожие на звезды, листья цветом своим напоминают о бьющей из перерезанной артерии крови.
Женщина хрипло стонет, закрывая лицо руками, пытаясь поймать хотя бы одну мысль, но они, подобно стайке перепуганных птиц, разлетаются в разные стороны, не давая даже шанса ухватить их за пестрый хвост.
- Кто я? – с потрескавшихся губ срывается хриплое карканье, и женщина замолкает, испугавшись собственного голоса.
Мир взрывается сотней радужных осколков и хлынувший в голову поток обрывочных воспоминаний причиняет почти физическую боль.
…Отчаянно красивая, хрупкая женщина нависает сверху, улыбается лукаво. Солнце светит ей в затылок, заставляя рыжие волосы, разметавшиеся по плечам, гореть, подобно пламени костра. Она наклоняется, прикасается мягкими губами. От нее пахнет прелой листвой и, почему-то, персиками…
…Тело горит болью, по спине и бедрам скатываются теплые капли, падая с кончиков пальцев ног на земляной пол. Мужчина в тканевой маске с прорезями для глаз держит в руках скрученную из множества кожаных полосок плеть. Лица его не видно, но она знает – эта тварь испытывает извращенное наслаждение от одного вида истерзанного тела, висящего в кандалах…
…В лицо бьет холодный ветер, а сердце замирает от восторга. Стоящий рядом смуглый парень скалится в счастливой улыбке. «Весь мир будет у наших ног, если мы того захотим, маленькая!»…
…Седая женщина, с обветренным лицом степного жителя, заносит ногу для очередного удара. «Поднимайся, Намму! Ленивая тварь! Тебя покупают!»…
Сознание цепляется за имя. «Меня так зовут? Намму…»
Женщина поднимается с земли, обнимая себя за плечи. Это ничуть не помогает - тяжелые металлические браслеты с обрывками цепей не дают согреться, обжигая кожу холодом. Пошатываясь, будто пьяная, она упрямо бредет вперед. Неважно куда, главное не оставаться на месте. Ждать - смерть. Остановиться - смерть. Жизнь есть только в механических, вымученных шагах.
Из-за пелены слез не видно ничего, только размытые очертания дьявольских деревьев. Когда женщина в очередной раз падает, не выдержав давящей на плечи усталости, ее ладони погружаются в белую крошку. Не снег, нет. Мелкие осколки битого стекла. Изрезанные руки отзываются болью, но Намму уже, в общем-то, все равно. Она настолько устала, что даже боль принимается как благо. Женщина в который раз заставляет свое тело подняться и продолжить движение к неизвестной цели. Стеклянная пустыня теряет свою сверкающую чистоту. Там, где ступали босые ноги, остается кровавая полоса.