Каменный город, что запомнил эльф, провалился сквозь пелену беспамятства; переулок, подворотня, нужна дверь и... тьма. Не замечая за собой ранее подобных провалов, Каморан в первую очередь принялся лихорадочно вспоминать все события, произошедшие до внезапного события. Договоры, сделки, встречи, прогулки по вечернему городу, разговоры в таверне - всё как всегда, ничего нового. Он даже в пищу ничего необычного не употреблял и пил только воду!
Впору начать подозревать неладное, но так не хотелось ни злиться, ни выяснять что-либо, а, главное, совершенно не возникало желания искать выход из просторной залы.
Стойте, о чем вообще речь? Разве не сюда направлялся валенвудский король, не сюда ли искал вход?
Помутнение сменилось полным беспамятством последних часов жизни - туман, не более. Всё, что когда-то существовало, перестало иметь значение, размылось потоками тепла и тишины, долгожданных тепла и тишины.
Аальмар провел рукой по гладкой поверхности темного камня и тот отозвался лёгкой приятной пульсацией, словно живое существо отвечающее на ласку. Губы тронула легкая улыбка, глаза сами по себе смежились, эльф потянул носом еле уловимый сладкий аромат - так пахли цветы из далёкого прошлого, большие, яркие, валенвудские цветы.
Яркое, давно забытое, по-детски неоправданное счастье накатило волной летнего муссона, приносящего с собой солёный запах моря.
Звонкий смех ознаменовал ликование.
Время перестало существовать, оно уступило комфорту: какая разница теперь, сколько прошло, час или день, неделя или столетие.
В томительной неге заключалась вечность.   
И вечность эта звала бархатистым голосом, упрашивая остаться навсегда.

"Вот ты и чокнулся, Йагронак. Окончательно и бесповоротно. А ведь давно, мать его, было пора. Зажилась кукушечка из черепушечки на этом гхыровом свете. Верно?"
  Так думал орсимер, с отстраненным, бездумным видом разглядывая свои руки.
  Самые обычные, с темно-зеленой кожей, широкими ладонями и - аэдровы чудеса, - пятью пальцами на каждой. Забавно... он уж думал, что не увидит их больше. Щелк-щелк. Цок-цок. Ступает по гальке крабий король, бессмертен и проклят щелкать и цокать, пока Обливион не исторгнется на мир живых своей прожорливой глоткой.
   Хотя, глупо надеяться, что и тогда наступит долгожданный конец. У этой песенки не предусмотрено конца, ведь так? Ублюдочная сволочь, Шеогорат, ты будешь напевать ее, напевать с этой тупой улыбочкой, которую тебе придумано изображать на плане смертных. И наблюдать, как я становлюсь в ряды твоих преданных безумцев. Уж не так ли ты и вербуешь их, сволочь, чтоб тебя подбросило да так и оставило...
   Йагронак почти бесцельно, скорее по привычке, чем с охотой, перебирал в памяти все эпитеты, коими успел за годы "рабства" наградить растреклятого даэдрова принца. Лежа на чем-то, по холоду напоминающем камень - охренеть не встать, даже на ощупь все так, будто он и не превращался! - он продолжал, едва ли не с любовью разглядывать свои руки, сжимал пальцы в кулаки, разжимал и даже приложил к лицу, вдыхая запах. Ни с чем несравнимый запах пота - у крабов-то нечему потеть.
  И чем дольше он думал, тем медленнее текла его мысль, тем невразумительнее становились слова. Казалось, что-то на краешке сознания нашептывает бывшему орку: "Все идет так, как и должно идти. Как оно идет. И как будет идти: только прими это, лишь на один миг, и ты уже не захочешь возвращаться".
   "Возвращаться, куда?" - мысленно хмыкнул он, опустив, наконец, предметы своего интереса и уставившись в то, что было за ними.  Потолок, черный и покатый. Высокий. Слишком высокий - обрушится, того и гляди. - "Мне, чтоб его, возвращаться некуда. И незачем, поелику все мое гхырово прошлое теперь в заднице у одного зажравшегося даэдра".
  После некоторых раздумий, орсимер приподнялся: осторожно, сначала на локтях, и лишь убедившись в крепости своего тела, на ладонях.
  Странное дело: он не помнил, как оказался здесь. И где это "здесь" - тоже не имел ни малейшего понятия. Просто в какой-то момент он вошел сюда, а потом, неожиданно осознав, что уж два века как не двуног, потерял равновесие и упал. И в какой-то момент... какой-то... Йагронак тряхнул головой, напрягся, пытаясь вспомнить, что предшествовало этому странному, подозрительно странному сну. Ведь не мог он заснуть, не помня, как ложился, или, тем паче, потерять сознание. При его-то живучести это было абсурдом за гранью реального.
  Показалось, или на мгновение там, у самых висков, что-то шевельнулось? Какая-то мысль? Что-то важное...
  Несколько секунд орсимер сидел неподвижно, сгорбившись и обхватив голову руками. Нет. Ничего, только морок и никакого ориентира. И из всей гаммы возможных звуков - лишь потрескивание тусклых факельных огоньков. Те украшали стены единственными свидетелями его недостойной беспомощности.
  А потом вновь накатили зыбкие волны блаженства и спокойствия. Укутали с головой и, хотя он пытался сопротивляться ненавистному забвению, постепенно спеленали, будто младенца.
   ... все так...
   ... как и должно быть...
   ... должно...
   ... забудь. Ты найдешь здесь силу, о которой раньше мог только догадываться...
  То был его собственный голос. Собственные мысли.
  Как он может противиться словам единственного собеседника, который был рядом с ним на протяжении всех этих проклятых лет?
  Всего на мгновение, но он отступил: и ощущение незыблемого достатка, полноты всех и каждого из чувств тут же накрыло его с головой.
   Медленно, на четвереньках, он дополз до стены и, опираясь на нее, цепляясь пальцами за мельчайшие выступы, попытался подняться. Первая, попытка успехом не обернулась: грузное орочье тело с глухим стуком упало обратно на пол.
  Однако теперь это было последним, что волновало его. Не сейчас, когда впервые за долгое время ему было так хорошо.
  И цельно. Да, пожалуй, именно так. Клыкасто ухмыльнувшись, он потер руки - о, Малакат, как это, оказывается, приятно! - и вновь попытался принять вертикальное положение.

[AVA]http://sa.uploads.ru/oAdKh.jpg[/AVA]
[STA]Обыватель[/STA]

Отредактировано Йагронак гро-Гат (16.10.2014 22:53:45)

Времени не осталось. Здесь, в этом месте, не существовало ничего, что могло бы помочь зацепиться за пробегающие мимо дни и ночи, луны и солнца, за звёзды, оставляющие прошлое позади. Казалось, факела будут гореть вечно, полутьма не рассеется никогда, а вам никогда не придётся отсюда уходить.
А затем исчезло и пространство. Чёрный зал, подчиняясь вашим желаниям исчез. Сначала, подчиняясь желанию Аальмара, из тёмных проходов потянуло ветром, ветер нёс с собой семена прекрасных цветов, и каменный пол вздыбился, вырос земляными холмиками, зелёной травой, разноцветными цветами, поднимая вас, заставляя вас ощутить свой дрожащий в воздухе тонкий запах и любоваться своей красотой. С тихим шелестом раскрывались их бутоны, мягко, аккуратно и трепетно, как губы любимой. Над цветами вновь беззвучно пронёсся ветер, пробираясь под ваши одежды, желая заставить вас дрожать от холода, наклоняя цветы за собой.
Затем, следуя за порывом Ррет, чёрная полусфера над вашими головами мягко исчезла, уступая место иссиня-чёрным небесам, щедро усыпанным звёздами. Они падали с неба, пытаясь угнаться за её руками, вместе с ними над головами пролетали кометы, пытаясь заслужить её взгляд. И вместе со звёздами пришёл снег, настоящий и реальный снег, окутавший её плечи мягкой пушистой мантией, закружившийся с ней в белом танце, украсивший собой зелёные цветы под её ногами. Принося с собой прохладное равнодушие к любым бедам.
И, преклоняясь не перед Принцем, но Королём, небо беззвучно взорвалось тысячей осколков, стирая зал, стирая огонь факелов, принося с собой мощный, но обходительный ветер, открывая вашим глазам потрясающей красоты планетарий. Планетарий? Нет, саму Вселенную. Вас окружали планеты, солнца и звёзды, столь близкие, что можно было их аккуратно погладить. Всё завертелось вокруг признанного Короля, не трогая тех, кто стоял вокруг него, но показывая им всё своё восхищение перед посетившим этот зал, призывая и их отдать дань уважения и чести носителю короны.

Мир успокоился, перестав волноваться согласно вашим желаниям, вернувшись на круги своя, но так, словно и вы были его частью. Частью каждого лепестка, каждой снежинки и каждой звёздной пылинки. Вы могли видеть друг друга, но едва ли это было важно сейчас. Вы знали, что можете каждый позвать друг друга, а может не обращать на неведомого спутника внимания.
И вдруг вы почувствовали силу, наполняющую вас здесь. Никогда не являясь философами или великими мыслителями своего времени, сейчас вы почти физически ощущали тот поток идей, эмоций, мыслей, изложений и теорий, что вас наполнял. Вы чувствовали себя гениальными изобретателями. Нет, не так - Создателями. Сила, присущая лишь Эт-ада и вашим собственным снам, прямо сейчас наполняла ваши руки, каждую точку вашего тела, вызывая приятное покалывание, помогая обрести сознание, отрезвляя своей мощью.

Теперь всё было просто. Можно было встать на ноги, наконец-то забыв о вековом проклятии. Можно было спокойно принять то, что предназначено тебе твоей историей и родом. Можно было на секунду забыть о поистине невыносимо тяжёлом грузе на плечах и остаться одному. Можно было выдохнуть от всех тяжестей последних лет и просто почувствовать себя немного дома. Можно было даже потрогать звёзды.
Но осторожней. Звёзды - холодные игрушки.

«Открылись врата. Мы вошли в прекрасный сад, где стоял трон начала всех начал. И разделились, Забытые боги, герои. Все вы были моими друзьями.»
Он не изменился здесь, как не изменился бы где угодно еще. Он оставался собой всегда, трезвым, пьяным, в радости, в печали, он гнулся, но не ломался. Он никогда ничего не желал, ведь в жизни без желаний есть свои плюсы - нет и огорчений, когда желаемое не достигается.
Он все так же стоял, лишь ощущая, что творится вокруг. Ему не надо было смотреть, чтобы видеть, как непостоянны стены зала, как лжив воздух, которым он дышал. И другие дышали. Над тем, у кого нет ничего сокровенного в сердце, этот огрызок пространства и времени оказался не властен.
Тень Меллуна растворялась, проникая в естество залов, охватывая через них весь мир, все небо, да что говорить? Тень человека оплела всю планету, прочла душу каждого, до кого дотронулась, наполнила чужие тени собой, сплелась огромными ростками и устремилась к далеким звездам сияющим пустотой ястребом, теряя перья, и перья эти, ослепляя, множились, достигая неподвластного разуму.
А хозяин тени устало вздохнул. То, что он хотел просто наступить в лужу, чтобы она брызнула яркими звездами брызг на ярком солнце, кое эту лужу скоро бы уничтожило, мироздание не волновало. Мироздание оставило его в зале, где заняться было нечем, кроме как отпустить тень стать всем и ничем одновременно.
А еще человек видел всех, кто был в зале, как будто бы они стояли рядом. И при этом безумно далеко. Ближе всего оказался... Кто? Тень ответила - Аальмар Каморан. Имя говорило сейчас ни о чем и обо всем сразу. Это был Аальмар. А более - никто другой. Настоящий. Живой. У которого билось сердце и плыли мысли в голове.
Меллуна был уже рядом с мером, но оставался на месте. Но уже дотронулся до лица мера, как будто слепец, пытаясь увидеть его отчетливее. И оставался на месте. Это происходило в будущем, это произошло когда-то, это происходило сейчас - и не происходило. Глаза Изгоя не были обращены к Аальмару. Ведь Изгой просто наступил на лужу, а его тень уже трогала бесконечность.
Изгой позвал мера по имени. Тихо, одними мыслями. Представился. Дотронулся до легких и рассмотрел каждую косточку.
Человек продолжал насмехаться над залом, как зал насмехался над человеком. Человек уже был убит своей тенью, рассыпался прахом, плыл водой и менял формы, и продолжал горделиво стоять на месте, не поддаваясь зову, который обещал исполнение всего и гарантировал покой.
Человек не любил покой, но, коль скоро стены не отпускали, продолжил разговор с босмером, о котором уже знал все.
   - Давно ты здесь? - голос человека не звучал. Тень забрала голос.

Отредактировано Меллуна (17.08.2014 18:02:09)

"В ногах правды нет!": сказал один сиродиильский карлик, поджав под зад куцые обрубки. Помнится, он тогда еще премерзко гоготал - знал, гаденыш, сколько трудностей еще придется ему, Йагронаку гро-Гату, испытать на собственной шкуре.
  Подтянуться, встать чуть подрагивая с непривычки всем телом, прижимаясь к стене сильнее, чем когда-либо телесам возлюбленной. Плененный токами эйфории, орсимер не видел, не помнил ничего, кроме одной единственной цели - держаться прямо. Казалось, и не насытиться он никогда легким головокружением, землей, отдалившейся от лица дальше, чем на поллоктя, всей прелестью прямохождения. В этом был своеобразный триумф. И очнуться от него не хотелось.
  Но вот что-то легонько щелкнуло в затылке.
  И мир перед глазами взорвался: звуком, цветом, запахом, эмоцией и мыслью. Водоворот озарения погрёб воина под собой и он сам не заметил, как, задыхаясь, очутился на полу.
  Только теперь для того, чтобы встать, ему потребовались считанные секунды. Словно и не было всех прожитых, помножено клятых лет жизни брюхом к земле. Ум и память, ясные и чистые. Ведали, знали, понимали.
  А потом, будто знаменуя его пробуждение, исчезла бездна потолка.
  Звезды.
  Орсимер никогда в них хорошо не разбирался.
  Но теперь он видел:
  Зенитара, победоносного, вместилище всяких богатств.
  Джулианоса, багряного, покровителя законников, их укрепляющего.
  Мару-Мать, всеведущую и любящую, великую прародительницу.
  В космическом танце спускались планета за планетой, кружась вокруг своей оси, кружась - вокруг кого-то или чего-то - не видного за их всеобъемлющими и в то же время малыми телами.
  Они разгорались и затухали. Утопали в высокой траве и прятались зайцами среди призрачных колосьев.
   "Проклятье Малоха, ведь так недолго и поэтом стать", - хмыкнул орк. С ним определенно творилось что-то из ряда вон, но что именно, оставалось загадкой. Легко текли в голове мысли, лишенные бремени тягот и забот. И вместе с тем - ускользали, стоило Йагронаку рискнуть и попытаться найти среди них одну, конкретную.
  Ну и гхыр с ним! Орк сплюнул. Сон или явь, но это дает ему силу, равной которой он не ощущал уже давным-давно. Да что там! Не ощущал никогда.
  Значит, пришла пора воспользоваться этим в полной мере.
   - Выше... мне нужно выше!.. - пробормотал Йагронак, ничуть не подивившись звуку голоса, коего был лишен все эти годы. Сейчас это было так неважно. Так незначимо.
  После стольких лет пресмыкания хотелось ему хотелось одного - подняться надо всеми. Вдохнуть полной грудью воздух, насыщенный собственной силой. И, здесь, сейчас, это не было простой метафорой.
  Быстрым, размашистым шагом гро-Гат подошел к одному из приземлившихся светил: Кинарет. Окольцованная камнями, будто поясом верности, она буквально жаждала его прикосновения.
  И Йагронак не замедлил ей его подарить.
  Тут же планета, которую, казалось, можно было взять в руки, начала разрастаться. Она росла и вместе с тем менялась: откалывались куски, чтобы в тот же миг соединиться с другими, невидимые руки мяли божественный шар, умело придавая ему необходимую форму.
  Что ж, как и в звездах, он никогда толково не разбирался в кораблях.
  Однако этот породистый, мощный зверь, что теперь представал перед ним во всем своем великолепии, мог стать мечтой не то, что капитана. Короля.
  Вот встали, вытянутые, стройные, мачты, и на них единовременно, сотворенные из звездной пыли, легли паруса. Корпус казался выбитым из цельного космического пласта, настолько он был всепоглощающе черен.
  Сила созидания буквально потрескивала на кончиках его пальцев и, воспринимаясь, как должное, становилась еще могущественнее. Поднявшись по трапу, Йагронак с довольством великого мастера оглядел свое детище. Теперь дело за малым: заставить его поплыть...
   - Ну давай, кралечка. Ты же у нас, как-никак, воздушная богиня.
  И, повинуясь не голосу, но мысли, корабль медленно поплыл сквозь волны разнотравья.
  Гро-Гат видел. Вокруг него было множество теней, других, существ, подобных ему и схожих. В чем, он понять не мог. Но, насладившись сполна ощущением свободы, дарованным кораблем, направил оный к одному из зыбких силуэтов.
  Девушка. Данмерка. С плечами, укрытыми снегом.
  Портки аэдра, как давно он смотрел на женские груди не снизу вверх?..
  Освеженная, память тут же подкинула ему несколько стишков, которыми он, в бытность легионером, частенько привлекал к себе юных особ. Возможно, фортуна не откажет ему и теперь?
  Йагронак прочистил горло. Подошел к краю борта, опершись на него. Выбрал из всех четверостишье наименее похабное, но в то же время наиболее подходящее ситуации.
  И запел: голос, раскатистый и низкий, был вместе с тем чарующе певуч. Наверное, именно о таком он всегда и мечтал:
   - Снежная девушка, сердце мое,
   Что ты пронзила ледовым копьем,
   Рвется и воет в бойцовой груди,
   Путь к нему, милая, страстный, найди... Эй, красавица! Так недолго и плечи-то обморозить. Может, поднимешься на борт?
   И отчего-то орсимер знал - этой милашке сходни не понадобятся.

[AVA]http://sa.uploads.ru/oAdKh.jpg[/AVA]
[STA]Обыватель[/STA]

Отредактировано Йагронак гро-Гат (16.10.2014 22:54:00)

Множество видений вмешивались в ее танец, вплетались в движения, но не мешались, лишь аккуратно дополняли, подчеркивали, украшали, ввязывались в общий узор. Неведомая музыка, которая существовала исключительно во внутренней вселено Фелсу, меняла свой темп, задавала новый ритм с каждым новым наваждением, вмешивала другие инструменты, играла по новым струнам, била в новехонькие, твердые барабаны, ветрами вытягивала ноты из флейт.
Фелсу Ррет, босая и обнаженная, с алыми волосами, струящимися по ее спине, обволакивающими ноги, тяжелыми и густыми, переступала по мягкому, холодному, но не колючему снегу, перешагивая цветы, пробивающиеся сквозь сугробы по чужой воле, - вероятно, сознание творца было таким же прекрасным, как и сильные, красочные бутоны.
Видение полностью поглотило юную данмерку, с трудом отличающую этот морок от своего обычного сна, который внезапно заимел соседей и других персонажей. Едва ли Фелсу Ррет выдумала их сама: ей не доводилось видеть никого, кроме данмеров и нордов, да последних она наблюдала… редко и скоротечно. Другие меры с одной стороны походили на нее самую, а с другой, наоборот, отличались так решительно, что сама идея сравнения казалось ей абсурдной. Владельцы чужих видений были опознаны лишь потому, что Фелсу Ррет ученицей была прилежной, и знаний о внешнем мире впитывала не без скромного интереса, не без сдержанного энтузиазма. Народности людей данмерка друг от друга не была способно отличить, и вся разница была лишь внешней, очевидно: женщины и мужчины, разного роста, веса, возраста и цвета кожи, отличные по одежде, в манере, в своих мечтах. Аргонианина узнать было проще всех, и он, кажется, был единственным, кто действительно выделялся на фоне остальных, пусть сама Фелсу забивалась и ощущала себя на удивление одиноко будучи единственной темной эльфийкой. Альтмер, действительно высокий, статный и гордый, выделялся на фоне остальных не своим внешним видом, а аурой благородного отчуждения, невидимым, но точно золотым ореолом окружающей его, безусловно возвышающей его в глазах случайного зрителя этой великолепной картины. Фелсу Ррет старалась не смотреть на него, предполагая, что данное величие и красота сотканы из презрения и горделивости. Та степенно прекрасного, недоступная простым смертным.
Последний неопознанный участник магического сновидения, сотканного из мечтаний и надежд, дал о себе знать сам. Пожалуй, данмерка действительно была способна и не заметить огромного корабля, плывущего сквозь туман грез и желаний – так сильно она была погружена в свой удивительный танец. Но капитан зачарованного судна сумел не просто пробиться в звездно-снежный космос, но и оставить в нем заметный, неизгладимый след, от которого уже никуда не деться.
Под музыку, словами, звуками, отзвукам и тонами срывающуюся с его губ, невозможно было безмятежно кружить по снегу, и потому Фелсу Ррет прервалась, резко остановилась и напряглась так, как внезапно прижимаются к земле дикие животные, в спокойствии и отдыхе заметившие опасность.
Это был орсимер: все в нем соответствовало тому описанию, которое в свое время получила Фелсу Ррет. И рост, и телосложение, выдающиеся и фундаментальные; и цвет кожи, плотный и не прозрачный, зеленовато-земельный; в руках орка сосредотачивалась сила, в скулах – мудрость опыта и сражений. В темных, по-своему суровых глазах Фелсу Могла разглядеть больше, но посмотреть в лицо захватчику внимания она не решалась, цепляясь взглядам за диковинную, экзотичную прическу орсимера.
В ушах ее отдавали эхом его строки, тонкие, сотканные изо льда, о котором шла речь, и данмерка не могла понять смысла его послания. Но отказаться от приглашения она уже не могла. Низко присев, девушка ловко запрыгнула на борт корабля, перелетая его ограждение и конструкции, - здесь, под снегом и звездами, она могла и летать, если бы действительно это захотела.
Фелсу Ррет не была сконфужена или смущена своей наготой. Она не испытывала смущения или холода. Первое не было присуще ей по факту, замененное воспитанием гильдии и глупой прямолинейности больного существа. Второе же устранялось самой сутью пространства, в котором все сейчас и находились.
- Разве вы чувствуете холод? – не сразу обратилась темная эльфийка, предполагая, что орсимер, вероятно, действительно заинтересовался тем, холодной ей сейчас или нет.
В какой-то степени Фелсу Ррет не была против холода прямо сейчас, даже если после он принесет болезнь и слабость. Ощущать, чувствовать что-либо прямо здесь и прямо сейчас было бесценно, и данмерка лишь надеялась, что память об этом сне сохранится в ее голове после пробуждения. Она точно была убеждена, что спит: никакой другой уклад, мнения или мысль просто не имели места быть. Твердая убежденность позволяла ей держаться уверенно, без паника и лишних мыслей, к тому же оправдывала внезапную расслабленность Фелсу Ррет, не забывшей о своей важной мисси, но не видящая опасности для нее прямо сейчас.
- Этот снег не морозит.
Она стояла рядом с орсимером, совсем маленькая, хрупкая, слабая и незначительная в сравнении с ним. Впрочем, здесь и сейчас она могла говорить с ним так, как ни за что бы и никогда не заговорила на самом деле. Она могла произносить слова сама, лично, от своего имени и направленно, а не отвечая на вопросы, не подставляя в предложение волю и распоряжения Мораг Тонг.

Как в любом сне выдуманное становится истинным, а истинное - немощным призраком себя самого; так и сейчас не существовало для Йагронака границ, общественных или физических, диктуемых разумом или, наоборот, душою. Движением руки он мог творить нерукотворные чуда, жадной мыслью, алкающей нового, он касался материй, которых раньше не мог себе и представить. И даже казалось ему, что стоит совсем немного напружиться - приложить капельку усилий к одной единственной точке, - и он сможет заставить время бежать так, как вздумается ему, повернет вспять или, наоборот, погонит вперед, как буйного скакуна. Сквозь Ану и Падомай. Сквозь пространства, неведомые даже им, эт'Ада, началам начал: просто потому, что он сам был и станет единоличным творцом новых миров.
  Но нет. Орсимер тряхнул патлатой головой. Кто уж как, а он не станет этого делать. И несправедливо было бы указать причиной только неприязнь к акту божественного творения, из веку трактуемого гро-Гатом как безответственная придурь кучки первовеществ.
  Факт в том, что только последний кастрат станет вертеть временем, когда, прямо здесь и сейчас, перед ним стоит столь очаровательное женское создание.
  Совершенно обнаженное создание.
   - Мгхм, - выдал орсимер на первые слова девушки, вовсю лаская взглядом ее тело.
  Миниатюрное, почти хрупкое; узкие плечи, маленькие ладони и ступни на тонких руках и ногах - все по отдельности они словно принадлежали ребенку. Но Йагронак не обманулся: даже глазами, большими и детскими, как у олененка.
  Ибо в каждом движении, плавном и выверенном, в каждой округлости юного, но отнюдь не ребячьего тела виделись сила и гибкость, от которых перехватывало дыхание. Что уж говорить о небольших, но упругих грудях с темно-вишневыми выпуклостями сосков. Те просто сводили с ума.
  Глубоко втянув носом воздух, орк все-таки поднял взгляд от манящих прелестей на лицо красавицы-данмерки. Та все также стояла перед ним, почти недвижимая, и снег, будто в насмешку над ним, все также обнимал ее за плечи. И падал, сыпался с чернильного неба, лаская кожу, как осторожный любовник.
  И что же это, если не издевательство?
   - Тьфу! Да к гхыру лысому мороз! - рыкнул, в раздражении кривя губы.
  Ну что за непонятливая баба! Стоит тут голая и не краснеет: а ему как прикажете думать?!
  Орсимер шагнул ей навстречу, не обращая внимания на ставшие вдруг тесными штаны.
   - Уж что меня заботит, так... - договорить он не сумел. Или не захотел.
  Потому что руки уже уверенно обхватили девичьи плечи, а пальцы сами сжались, сомкнулись на них, сминая снег вместе с кожей. И губами - такими же умелыми, как и всегда - он впился в аккуратный ротик, сметая всякую его оборону.
  Триумф! - язык толкается сквозь зубки, не признавая ни сопротивления, ни капитуляции - Горячечный, страстный сон! - руки осторожно, словно сокровища, касаются спелых грудей - Лишь бы не просыпаться!
  "Сколько же лет?.." - мысль оборвалась, растоптанная похотью. Разум не слушался тела, которое, предавая, доставляло неописуемое блаженство. Радость обладания и упоение женским телом, что жило и теплилось под крепкой хваткой его собственных рук.
  Всегда существовали данмерки и данмерки. Те, что были хоть бедны, как храмовые мыши, но приветливы и ласковы со стражами правопорядка, никогда не дающими их в обиду. И те, которым случайным взгляд казался то оскорблением, то молчаливой угрозой: "Я знаю твою тайну". Девы Великих Домов и сектантки, коих среди багряноглазого народа было несть числа.
  Он различал их. Когда-то. Но теперь, здесь и сейчас, ему было совершенно плевать на все предрассудки и условности.
  Здесь он мог позволить себе все.
   - А! Амброзия и нектар! Лучший бренди - ослиная моча по сравнению с этим чувством! - провозгласил он, отпуская девушку. Довольный и сытый, совершенно разомлевший после, пусть и легкого, но все же интимного акта.
   - Прости, красавица. Ты так хороша, что сдал бы и монарх, и бог.
  Орсимер хохотнул, и собрался уж было как следует, от души потянуться, когда взгляд его остановился на лице девушки. Руки застыли на полужесте и опустились, а темные глаза прищурились.
   - А вот это уже непорядок, - проворчал он, наклоняясь к данмерке. На нижней ее губе виднелся крошечный порез с капелькой алой крови. - Из-за этих клыков, в пасть их скампам, иногда такие проблемы, знаешь ли... я, кхм, погорячился. Сейчас, обожди-ка маленько...
  Собрался, припоминая, как это делается. И, коснувшись пальцами ее губы, за пару секунд стянул ранку белоснежными нитями исцеления.
  Пусть это сон, а девушка - всего лишь чудное видение, не стоит быть с ней неласковым. Йагронак чувствовал - серокожую, откуда и почему бы она ему не привиделась, не остановит ничто, вздумайся ей уйти. А без нее этот волшебный сон терял большую часть своих красок.
  О том, что данмерка может не быть обычным порождением дрёмы, думать ему отчего-то было неловко.
   - И что же ты делаешь здесь, снежная милашка? - спросил он, опустив ладони на полпальца от ее плеч и также направляя в них энергию восстановления; после его-то грубой хватки там наверняка останутся синяки. - Расскажи мне. Все расскажи или то, что захочешь. Просто... поговори со мной. Ты ведь, верно, и не представляешь, какое это восхитительное чувство - иметь возможность свободно говорить. Да, в жопу мать, открыть рот и выдать на гора все, что хочется!
  Гро-Гат не преувеличивал. Скорее уж преуменьшал. И в выражениях стесняться не собирался.

[AVA]http://sa.uploads.ru/oAdKh.jpg[/AVA]
[STA]Обыватель[/STA]

Отредактировано Йагронак гро-Гат (16.10.2014 22:54:24)

Бард поднял голову, внезапно осознав, что что-то очень даже не так. Не было тут синих-синих вод, золотого солнца и зеленых лесочков с белыми барашками на выпасе. Не было божественного гласа отовсюду, мелодичного и приятного, но все же явно человеческого по обертонам, вещавшего о синих водах, барашках на лугу.. хотя нет, вещала дева о каком-то брошенном оружии, да и быть не могло тут никакой девы. Он встряхнул головой, оглядываясь и смутно припоминая что-то. Нет, не прошлое. Такого понятия не существовало, и он не мог его вспоминать. Не будущее - тоже странное слово, не более, чем набор абстрактных знаков на обрывках бумаги. Обрывки - были. Они разлетались прочь со стихийной, присущей только неодушевленной матери тягой к энтропии и безобразиям. Были осколки, тоже отлетавшие прочь - как будто бы что-то большое и многоцветное раскололось прямо на том месте, где сидел, привалясь  спиной к дереву, Кантерион... но дерева тоже не было.
Не было ничего, лишь эхо едва задевавшее сознание, была черная глубокая пустота. И восхитительное блаженство этой пустоты.
Он так устал от нагромождения и хаоса...
.. но какого хаоса? Не было ничего, даже пустоты.
Кантерион не мог бы сказать, когда он понял, что "ничего" нарушено. Нарушено им самим. Он - был. Он - есть. И  значит, Ничто отменялось. Ничто - отменялось. Звучало забавно, и смех сделался золотыми искрами, окружив его мерцанием.
Под пальцами возникло ощущение струн, шершавые мозоли привычно тронули тугие жилы. Кантарион хотел прокашляться,проверяя голос, но понял. что с голосом все изумительно в порядке, лучше и не может быть. Пробы ради он взял пару нот, возвысил голос и затем обрушил каденцией, постепенно наращивая и звучание, и полетность. Голос звучал изумительно, мощно, раздольно, свободно и превосходно, звучал и звучал, вплетаясь в каждую частичку золотого света...
- О-о-оо-ооо-оооо!.. А-аа-а-а-аааа!.. Ой. Нет! Хорош!..
..окружая Кантериона, пока попросту не обрушился на него же с нестерпимой мощью гармонии... но гармонии просто штормовой.
Блин. Не стоило так реветь. Кантарион втянул голову в плечи, но смутным чутьем уловил, что вот просто так оборвать звук будет еще опаснее, и мягко свел громовой рев к полушепоту.
Акустика тут была - горы позавидуют.
Горы?
..и они возникли. Без причин  и оснований, они просто были-тут-всегда.
Что-то показалось Кантериону странным в этом "всегда". Собственное убеждение в правильности происходящего и даже в наслаждение тем, что происходит, мешалось с ощущением, будто он нащупывает каждый шаг. Вот как с ревущими штормовыми, которые зашкалили, едва он взял не те тона. И те же горы. Теперь стало ясно, что их основание окутано туманом,создавая иллюзию безосновательности.
Но так ли, на самом деле, нужно знать причины, чтобы тебя устраивало все остальное?
Шепоток внутреннего голоса был коварен и подл по своей сути. Зачем тебе надо знать причины?
- Затем, что я хочу знать, - ответил Кантарион внутреннему собеседнику.
И поял нелепость собственного ответа.
А правда, зачем? Он ощущал себя счастливым - пусть даже делал ошибки. Что даст ему понимание причин?
Если можно творить, не задумываясь о них. Если можно просто быть счастливым, творя.
Он тронул струны, не думая, что за инструмент у него в руках, да и есть ли инструмент, или это - лишь лучи бесконечного света, которых он касается привычными аккордами.
Золотое марево, заполнявшее все пространство, отступало, но не исчезало. Очертания гор были привычны, но слегка сглажены, словно видимые нечетко в утреннем мерцании. Почему горы - лишь потому что он подумал, что в горах хорошо разносится звук?
Снова "почему"!
Какой чертов пень пытался контролировать его вопросы и отделывался от них, давая пинок его сознанию? Кантарион нахмурился, пытаясь уловить, что за нахальный голосок вторгается в его мысли.
- Я хочу тебя видеть, - догадался он приказать.
Стоявший напротив - он что, так и стоял тут все время? - мер обернулся и посмотрел на Кантариона желтыми, до нестерпимого желтыми ястребиными глазами.
Такими же, какие бард видел всякий раз, заглядывая в зеркало.
- Так это ты мне мешаешь думать мои собственные мысли?
Двойник усмехнулся язвительно и хмуро.
- "Ты"? А что такое "ты"? Или, если на то пошло, - "я"?
О-опс. Кантарион почувствовал себя запертым в очень тесном тупике, и стены тупика начали сдвигаться.

- Э, нет, - Кантарион окинул взглядом пространство, такое податливое под его мыслями и волей, и хищно усмехнулся. - Значит, я здесь хозяин? Прекрасно. А даже если кто-то... или что-то считает иначе, это не значит ничего, пока Я ХОЗЯИН СЕБЕ. И дурачить себя я не дам никому.
Струны под пальцами оказались натянуты на его лютню, ту самую, которую он годами носил с собой по всем дорогам. Аккорд прозвучал именно так, как надо, за ним - другой - и бард пошел своей дорогой.
Вон из иллюзий.
..но это была уже другая история.

Отредактировано Кантарион (03.09.2014 19:53:32)

Он знал, что это всего лишь сон. Или, по крайней мере, истово верил: неверие грозило стать подобным страшному признанию того, что он - опять, проклятье, снова! - стал развлечением какого-то даэдра. Да всех их подери, если он уже "помечен" в качестве игрушки одного, то почему бы другим не оставить его в покое?!
  Однако пребывать и дальше в очаровании сна ему не позволил случай.
  И когда тело эльфийки охватило буйство неистового пламени, орсимер закричал. Но не от боли, огнем охватившей приближенные к женскому телу ладони, нет.
  От гнева. Ибо пламень - он бы узнал его, даже не обладая всей полученной в этом "нигде-и-везде" мощью - исходил из самого Обливиона.
   - Чтоб тебя!.. Малоху, сука!.. - прорычал он, жмурясь от нестерпимого жара. В этом было свое собственное безумие: призывать смерть на голову одного даэдра именем другого из ненависти к третьему.
  А огонь уже вздувался и ревел вокруг и сквозь, и из данмерского тела багряно-красным столпом. Не пожирая. Преображая. Она становилась выше, черты лица ее, мягкие, округлые, под языками пламени истончились в острый и хищный абрис полузверя. Орсимер отскочил назад. Тело спружинило, годами тренируемый рефлекс все сделал за него, и огонь только лизнул броню, оставив черное пятно на выдубленной коже.
  Но большего он сделать не успел.
  Сила, скованная и огнем, и ветром, ударила его в грудь, упредив действие. Йагронака отбросило назад. Раздался треск. Не ребер, но руля, в который влетело могучее орочье тело. На мгновение из легких вышибло весь воздух; и он, тяжело упавши на палубу, не менее тяжелыми глотками пытался восстановить дыхание. Однако дело это оказалось столь же опасно, сколь и тщетно.
  Ведь воздух, весь, от носа до кормы, был прорезан удушливыми, режущими нёбо и ноздри частичками пламени.
  И все, что было в силах орсимера - лежать, зажимая уши, жмуря глаза, стараясь даже не дышать. И, скрежеща зубами, ждать, надеяться, что в защите неприятельницы откроется брешь.
  Когда столь сладкий сон успел преобразиться в кошмар?!
   "Сектанты вечно всюду сеют дурь и пожинают хаос".
  А после данмерка заговорила. Нет, не так. Завыла, зашлась в бреде, призванном стать обличительной речью. И ее голос звучал над охватившими корабль свистом, хрустом и гудением, их перекрывая и проникая даже сквозь ладони.
  Но орк не слушал: ни ругательств, ни обвинений. Он был почти всецело поглощен своим дыханием. Вдохнуть и выдохнуть, лишь краем уха слушая даэдрову околесицу, что сыпалась с некогда маняще полных, а теперь узких, зло искривленных губ. С каждым маленьким глотком воздуха межреберье его наполнялось необходимой для ответного удара силой.
  И только когда прозвучало роковое "Мефала", он позволил себе одну постороннюю мысль:
   "Я дал одолеть себя безумному старику, но сдаться твари, которой не известно, то ли вставлять, то ли подставлять?!"
  Да чтоб он позволил!
  В руку впился тягучий холод: это рукоять меча, велением его мысли сотворенная из обломка кинаретова астероида, коснулась ладони. С рыком Йагронак вскочил на ноги, слыша, но не слушая завершающих слов эльфийки. Двуручник, обычный, почти ничем не примечательный клинок, теперь являлся оружием возмездия: за то, что снова приходится на своей шкуре пройти через сволочизм обливионской швали.
  В темных глазах отблески пламени мешались с незамутненным стремлением уничтожить.
  Вот пламя, вспыхнув, круговой волной расходится по кораблю, вживляясь в палубу, мачты, паруса и снасти. Но орсимер уже вскочил. Преодолевая ослабевший натиск ветра, он бежит на полыхающий женский силуэт. Меч идет по дуге. Бесстрастный каратель, единственное средоточие рассудка в сумятице гнева из злобы.
  Под ногами пружинят доски, толкая вперед: и они хотят ее смерти. А в какой-то миг раздалось едва слышное: "Убей ее. Осквернившую нас".
  В его голове, безумстве или то был морок - орсимеру было плевать. Пламя потухло совсем, оставив данмерку совершенно нагой: и это был его шанс. Через мгновение он уже занес клинок.
  Когда взгляд его различил, что фигурка сектантки потеряла былую величественность и грозность.
  Это был уже не его соперник.
  Меч раскололся на тысячи звездных пылинок буквально в клыке от данмерской головы.
  Выжатый досуха, бывший легионер безвольно опустил руки. Те мелко тряслись, и он сжал их в кулаки. Глупая попытка скрыть свою слабость.
   "А ведь она и не заметила ничего. Эк промаргивается. Разве что, умелая игра... тьфу, нет. Она была всего лишь перчаткой для еще одного не насытившегося «принца»".
  К тому же, он больше не чуял порождение Обливиона. "По крайней мере, не явственно", - подсказал ему внутренний голос. Но, если на всякий случай поискать поглубже... напрягшись, орсимер направил всю свою энергию на то, чтобы пожелать увидеть самое суть корабля.
  Ох, лучше бы он этого не делал.
    - Что?! Эта!.. Этот!.. Прокляло мое судно?!
  Рыкнув в гневе, орсимер метнулся к борту. Где-то позади него приходила в себя одна несчастная дурочка, но от принятия ее идиотизма воину легче не становилось - наоборот, сказанные беспамятной слова лишь стали последней каплей. Почему стало жарко? Он, видите ли, что-то сделал?!
  Глубоко вдохнув, орсимер попытался взять себя в руки. Получилось херово. Тогда он, ступив одной ногой на край борта, попытался сделать то, на что был даэдра наложен "запрет". Перешагнуть через край...
  ...очнулся он, лежа ничком у ног данмерки с головой, гудящей, как колоколом, постепенно утихающей болью. Медленно, предупреждая каждый порыв своего тела упасть, он поднялся и попутно даже утер бегущую из носа дорожку крови.
  Отличная, мать ее, шутка.
   - Что я сделал? Лучше скажи мне, что сделала ТЫ? - с тихой яростью проговорил Йагронак, для убедительности подойдя к бушприту и постучав по нему кулаком. Кажется, сила проклятия излилась аккурат через остроконечную деревяшку, и теперь от нее осталось лишь обуглившееся основание. - Почему. Ну почему мне всегда так везет на идиотов?..
  А еще он чувствовал нечто странное; оно затаилось неглубоко, на подкорке, только и требовалось, что маленько копнуть. Гро-Гат потянулся к нему. И уже в следующую секунду осознал - было утрачено одно важное воспоминание.
  Он не знал, в чем оно заключалось. Не помнил. Но знал, что для него оно было одним из наиболее дорогих. Значит, вот какова кара за попытку покинуть корабль? Любопытно... что же останется от него, если он продолжит в том же духе? Тупоумная кукла? Или он и в самом деле станет "безмозглой горой мяса", как привыкли нарекать орсимеров некоторые представители иных рас?
  В какой-то странной апатии он подошел к борту. На этот раз - с осторожностью, не пытаясь его преодолеть. Облокотившись на гладкую деревянную поверхность, он задумчиво провел взглядом по горизонту, от края до края. Те, другие, существа все еще копошились, и то, что они ничуть не изменились с начала его "пути", развеивало последние иллюзии: он находится в каком-то страшном, статичном даэдровом кошмаре.
  Хотя статика для таких существ, как вездесущие принцы - более, чем странно. И это было лишь первое противоречие из многих...
  Наверное, он бы долго еще простоял так, лелея вопросы, один страннее другого. Если бы что-то незримое вдруг не шепнуло ему, без дыхания, в ухо:
   "Куда прикажешь держать курс?"
   - Куда-куда... да насрать! Хоть вот туда! - все еще в плену своих мыслей, проворчал орк, ткнув пальцем в двух совершенно идентичных альтмеров, снующих на некотором расстоянии.
  А когда до него дошло, о чем и с чем он только что изъяснялся, судно уже тронулось в путь и медленно заскользило сквозь травяное безбрежье. В изумлении Йагронак аж присвистнул.
   "Дела-а-а. Этот сукин сын Мефала, значит, сработал против себя: привязав меня к кораблю, он и корабль привязал ко мне - а у кораблика, значится, на этой почве появилось собственное сознание... вот теперь все начинает куда больше напоминать старые добрые даэдрические игры".
  И обернулся, ища данмерку взглядом. Злость на нее прошла, и остались лишь жалость на пару с презрением. В чем-то он видел схожесть их судеб: у обоих они были связаны роковой волей даэдра.
  Но вот то, что она добровольно пошла на такой союз, убивало всякое сострадание в корне.

[AVA]http://sa.uploads.ru/oAdKh.jpg[/AVA]
[STA]Обыватель[/STA]

Отредактировано Йагронак гро-Гат (16.10.2014 22:56:27)

Этот сон был не так прост, как мог показаться изначально. Все его магическое очарование заключалось не только во вседозволенности, не в совершенстве желаний и не в идеале их исполнения. Фелсу Ррет только сейчас поняла, почему этот сон так важен, чем богата эта ночь, и почему звезды здесь кричат своим цветом, а небо не просто темное, не без узоров и смешения цветов, пусть и не ярких, но холодных и заметных.
Все, что происходило до этого, несмотря на явственное ощущение огня и паники, страха и ненависти, презрения и непонимания, которое все еще клубилось над палубой корабля тяжелым, штормовым облаком черноты, было не просто неважно. Оно не имело смысла и идеи, пусть и задумка была реализована с чьего-то повеления, из чьей-то головы. Не так и важно, что, как и когда загадал, зачем он взял в руки кисть и с какой вдруг стати решил испачкать полотно, предназначенное для другой картины, божественной и важной, которую не каждый может понять, увидеть и уж тем более воплотить.
Фелсу Ррет помнила, что это была за ночь. Она помнила, с какой трепетной любовь вновь зажигала каждую из своих драгоценных свечек, которых становилось все меньше и меньше, а достать новые было нелегко. Но именно в эту ночь важно было создать непередаваемую атмосферу, плотно связанную с тенью и любовью внутри данмерки. Этой ночью ее молитвы достигали далеко и бесконечного ночного неба, вырывались из-под земле, под которой были запрятаны руины, вырывались и неслись к чутким ушам всематери, всеотца, великого принца Мефалы.
Вероятно, это пространство, вышитое своими границами серебристыми шелковыми нитями по черному атласу, было ответом божества. По крайней мере, таким образом все становилось на свои места. Принц Теней своей великой волей приближал к себе, окутывая этим пространством, позволяя вознести хвалу отчетливее, доступнее. Понимание этого не требовало объяснение или резонов, для Фелсу Ррет прямо сейчас не существовало других версий происходящего, и его больное, прозрачное сознание и не требовало каких-то альтернатив. Все было на своих замечательных, темных местах.
На невозмутимом лице Фелсу Ррет внезапно случилось изменение, как правило, не присущее ей. Уголки губ легонько дрогнули, кажется, третий раз в жизни, на хрупком, прозрачном лице возникло пусть и бледное, но все же подобие мягкой, как будто бы нежной улыбки.
- Забудьте все, что только что произошло.
Она не требовала, а словно советовала таким тоном, с которым ментор-наставница подходит к детям, которые допустили ошибку, но они и не знали верных ответов.
- Мы были не правы, но и вы блуждаете зря. Вам известно, что это за ночь?
Невысокая данмерка приподнялась на цыпочках, потянулась к небу. Ее вытянутые вверх руки не дотягивались даже до нависшего над кораблем урагана злости и недопониманий, но плавные, снова танцевальные движения позволили ей мягким и слегка прохладным ночным ветром прорезать черные перья туч, разогнать их со временем, в течение которого данмерка снова танцевала, мягко и легко переступая босыми ногами по палубе корабля.
- Вы хотите выбраться отсюда? О, я не чую в вас тьмы и покоя, вы не брат нам, но вы здесь потому, что так повелел Он. И если вы желаете проснуться, окунитесь с нами в звездную ночь, танцуйте, позвольте этой темноте пройти сквозь вас, и только тогда, сыграв по нужным нотам, вы сумеете выбраться отсюда в том виде, который будет вам угоден.
Фелсу Ррет еще раз подняла свои ладони к небу, словно размыла краски на нем, и все кричащие, яркие серебристые звезды тут же потянулись друг к другу жемчужной, тонкой, но, безусловно, крепкой нитью. По небосводу, от светила к светилу, от звезды к звезде, начинала свое плетение тонкая, волшебная паутина, - самая верная и достойная молитва из всех, которые могла преподнести Мефале данмерка, сплетя для нее паутину из звездного света.
- Танцуйте! Танцуйте и радуйтесь ночи и звездам. Вы желаете выпить? Давайте призовем вино. Сыграйте по правилам и отдайтесь этой ночи. И тогда кошмар обернется для вас самым прекрасным сном. Я проведу вас, но вы должны следовать по моим следам, плясать в такт мне, смеяться там, где не могу я.
Фелсу Ррет еще немного покружила по палубе сама, в ее ушах снова звенела тихая, ненавязчивая мелодия, которую до этого у нее украли другие пришельцы в этом темном, безграничном зале. Укутавшись в собственные волосы, она легко вспорхнула к орсимеру и протянула ему свои маленькие ладошки, словно приглашая.

Орсимер слушал. Стоя у самого борта, подперев его спиной и скрестив на груди могучие руки, напряженно выискивал в потоке слов хоть что-то, способное помочь ему разобраться. Ведь даже в сумасбродных данмерских речах, и в них должна лежать какая-то логичная подоплека, зацепка, позволяющая понять, к чему девица клонит.
  Но на чудо он, конечно, понадеялся зря. Куда там, Йагронак! Давно пора принять, что мироздание крепко тебя невзлюбило, оттого и ты, гораздый на беды дурак, снова оказался в обществе безумного фанатика. Шеогорат, Мефала - оба выродки красноречивые до боли, и жертвам их наместникам земным впору отдать концы сперва от изобилия пустопорожних возлияний, а уж потом - от острого клинка.
  Девчонка говорила сладко: плавно и мягко, танцуя, говоря, и с отрешенным видом тянула руки ввысь. А там, вверху, шальные звезды, строясь, друг другом вышивали небосвод, и в млечных вервиях забилось небо, темное и злое.
  Именно небо, над кораблем клубящееся завихрениями туч, заставило его вспомнить кто он и где он. Йагронак тряхнул головой, стиснул пальцы, и навязчивый морок рассеялся окончательно. Улыбка девушки, вышитое ей космическое полотно - все это вдруг лишилось своего очарования. "Забыть"? "Танцевать"?! Последнего ума лишилась, девка!
  От возмущения стало трудно дышать. В сердцах орк сплюнул смачно под ноги и оскалился, напрягшись всем телом, когда данмерка протянула ему ладони. Отступил назад: с рук его пленительницы могло слететь все, что угодно, и не хотелось орку сыграть в ящик, будучи игрушкой полумужа.
  Смятение - опасный, скользкий враг, особенно, когда имеешь дело с принцами даэдра.
  А именно в смятении сейчас пребывал сам гро-Гат. С одной стороны, красноглазая - полубезумна, как и все, кто свихнут на поклонении "не тем богам, которых все другим определили". Но в то же время ее голосом говорит Мефала, что он уже успел воочию увидеть и прочувствовать на собственных костях. Так не опасно ль насмехаться над словами серой?
  И если... тут Йагронак споткнулся, ошеломленный собственной догадкой. Ведь если этот мир - не сон, а даэдрическое творение, значит, его в любой момент могут лишить того, чем одарили: знаний и силы. Видимо, опьянив его могуществом, было задумано потом лишить всего.
  В том числе и облика. Того самого, который он, спустя двести лет, с таким трудом заполучил обратно...
Орк взглянул на собственные руки. Две клешни, будь они прокляты всеми аэдра, уже мерещились ему вместо родной землистой кожи.
   - Нет! - вслух прорычал он. Предательское восклицание вырвалось и захлебнулось тут же вместе с бьющимся в глотке отчаянным воем. Орсимер сомкнул глаза, борясь с тем, чтобы не броситься за борт снова и снова, до тех пор, пока не будет потеряно последнее его воспоминание. И пытка потеряет всякий смысл для того, кто ничего не помнит даже о том, что это значит - помнить.
  А в следующий миг изумление сменилось темной, холодной яростью. Вернулся здравствующий рассудок генерала, что в свое время выиграл не одно сражение и не из одной битвы вышел целым.
  В голове же пронеслось теперь спокойное: нет. Он не позволит. Он воспротивиться, но сделает это по-своему, и пусть потом попробует ему хоть Малох во плоти сказать, что де его дитё играло не по правилам.
  "Не существует правильной войны".
  Йагронак многозначительно хмыкнул. И, шагнув обратно к эльфийке, медленно кивнул ей.
   - Ну, хорошо. Положим, краля, я и станцую, и спою... да хоть распишу весь корабль тобой и твоей дейдрической братией, в любых позах, какие ты не раскорячишь...
  И вдруг схватил ее за запястье и утянул на середину палубы, раскатисто прокричав во весь голос:
   - Но сделаю я это по своим понятиям, каких Мефала твой - или твоя, почхать, - еще не знал! Мое ему почтение, таскать, но и он  пусть не забудет оказать услугу за услугу. Ну а теперь, не медля: музыки! Музыки нам!
  И в тот же миг корабль, хохоча на пару с капитаном, содрогнулся в немедленном мотиве.
  Гремяще-беспокойный, он был буен, как море в очаге штормов. Его играло судно. Оно звенело десятком инструментов, и в то же время, краем глаза поглядев, орк мог увидеть почти незримые фигуры бардов, что вырывали пальцами, смычками пляс, вскормленный и сознанием, и душою.
  Гро-Гат не стал испытывать судьбу. Обхватив девицу за талию, пошел в пляс, слету поведя, с улыбкой и блеща клыками. Он девушку держал наверняка, то прижимая, не до боли, то, завертев, толкая и позволяя танцевать самой. Красавица! Пляши, прелестная, во имя бога!
  Шаг, шаг еще один, топ-цок - каблук подкован, и хлопанье парусов вторит ему, звенят от напряжения канаты.
   "Ну что, Мефала..."
  Ко штевню, чтобы - как, право, слушается тело! - отбить коленца от которых сердце заходило ходуном. Горячечные танцы, что были развлечением в тавернах, освежившийся разум воскресил мгновенно. Ритм убыстрился, он становился тяжелее, и ноги заходились в диком танце, безумном и беспечном... будто бы.
   "...попробуй на зуб это!"
  О нет, он не был глуп. Он догадался что к чему, едва завидев скользящий и размерный танец сектантки. Движения ее, на первый взгляд попросту искусные, по существу были даром, своего рода жертвой плоти во имя и ради высшего существа. Даэдрот тайн, "покоя", пусть и вечного - чем ему обернется возлияние страстным танцем? Что думает оно об этом? Быть может, и эдакую сущность можно сбить с толку и запутать, получив шанс... да хоть какой-нибудь.
  А пока...
   - Раз-раз-раз, а-ле!.. - хлопая в ладоши, в такт, пошел кругом эльфийки, выстукивая сапогами ритм, от которого доски грозили проломиться к килю.
  Запах грозы поветрие смешало вместе с солью моря. А за бортом послышалось... скрипение? На мгновение обернувшись, воин не без удивления увидел: вокруг их корабля закручивался в бесовы спирали искрящийся песок, и в нем метались призраки его воспоминаний: кони и люди, города и воды, все вторило заданной игре.
  И, сам не понимая, почему, орк, вдохновленный, подхватил эльфийку и закружил в движении на руках. Тут же из песчаного марева отделился абрис - великомощный сенч, - и с рыком прыгнул на них. Орсимер пригнулся, инстинктивно прикрыв спиной и танцовщицу, но в этом не оказалось нужды.
Обдав их не колючим песком, но солеными брызгами, каджит, тень былого, растворился в палубе судна.
А музыка уже заходилась в неистовстве своего апогея.

[AVA]http://sa.uploads.ru/oAdKh.jpg[/AVA]

Отредактировано Йагронак гро-Гат (16.10.2014 22:56:41)

Но король-бог, кажется, не обижался, улыбался одобрительно, и Амелия, отозвавшись на улыбку, сжала кусочек неба в ладони.
–Я буду его хранить, я запомню вас, – пообещала она, легко и искренне, вовсе не сбираясь нарушать слова. Разум – не сердце, его не нужно делить на кусочки. Хотя разве в ее сердце не найдется крохотного уголка для странного повелителя? Если, конечно, великого может заинтересовать такая малость, как маленькое место в чьем-то сердце, где до ужаса тесно и вряд ли станет когда-нибудь лучше.
А вокруг рос город, но не Вэйрест, который так ясно представляла себе бретонка, а иной, чужой и изящный. Амелии казалось, что когда-то она видела его на картинках, может быть даже читала о нем, но когда и где? Сейчас это казалось совершенно неважным. И девушка шагнула вперед, очарованная красотой деревьев, закружилась в танце с необычными розовыми лепестками. Забыть правила? Что может быть проще, что может быть желаннее? И девушка засмеялась, протягивая к альтмеру руки, предлагая присоединится к ней.
Это было правильно. Только радость и веселье должны царить в стенах этого города, только покой и умиротворение. Гармония.
Недостижимая?
Амелия на мгновение замерла, а затем гневно воскликнула:
– Мы будем изгонять таких! – даже ногой притопнула, ох уж эта детская горячность! И смутилась сразу же, головой покачала, – Нет, так не правильно, так не пойдет, но как тогда?
Бретонка не знала, но может ее собеседник знал? Он же король-божество, он центр Мундуса, он должен... Но он не знал, и на лице Амелии отразилась грусть, что бы тут же вновь смениться надеждой. Он прав, не стоит сдаваться, нужно искать. И они справятся, главное только верить!
– Амелия, – нет, все-таки некоторые правила можно оставить, они крайне милы. И девушка в ответ на поклон присела в реверансе, – И я рада познакомится!
– Можно и на "ты", – а вот некоторые нормы глупы, так почему бы не избавиться от них в самом начале пути? Пути, который лежит... куда, кстати?
– А где мы будем искать? В книгах? – очень долго Орбисон искала ответы именно в них, лишь со временем узнав, что есть куда более надежные и интересные способы, – Мы отправимся в путешествие? Куда? В какую сторону? Ты знаешь?
[AVA]http://sd.uploads.ru/XjI3x.jpg[/AVA]
[STA]Я так стремительно падаю вверх[/STA]
[SGN]И нет ни законов, ни правил.
Я ничего не знаю о них,
Как будто в детстве не было книг,
И учиться никто не заставил.[/SGN]

Отредактировано Амелия Орбисон (12.10.2014 00:00:54)

Подпись автора

Я в подробностях помню
Всё то, чего не было,
И знаю всё о том, чего нет.

"Столкнулись лихо лбами буруны, седой и черный
Сны, они метались, медию подбиты,
И в уши проникали, голодны..."

("Музыка в разрезе", Вульдрона, данмерка-поэтесса; 3E:872)

  "Почему даэдра было просто не взять и не лишить серых и золота кожи, и речи - одновременно?"
  Эта мысль была падением, росчерком кометы сквозь голову, в которой с каждым новым махом рук и ног становилось все больше запустения. Навязчивая идея... но разве не верная? Зачем им речь - если тело одной лишь этой выражало собой столько, что в языке отпадала необходимость? Когда слились в единое музыка его, громовержная, и ее, шумливо-страстная, каждую мышцу данмерки словно опалило каким-то знаком. Да, несомненно, то был пламенный знак: знамение движения, крика, боли, эха совокупления с богиней-богом, в чистейшей дисгармонии цветозвучия. Орсимер не был уверен, что сможет объяснить. Что хочет объяснить. Мефала был придурком, и вся его многочисленная дейдрическая семейка - яблоками одного червивого сорта.
  Но в этой девушке ничто не сияло так ярко, как непорочный элемент ее веры. И хоть она была пустышкой, за глупой кротостью пряталась такая прорва энергии, что ее хватило бы поглотить целый континент. Как и породить новый.
  Потому Йагронак до самого конца не мог оторвать рук, ног и губ, с которых рыком срывалось ободрение данмерскому танцу, от этого источника. Первородного, чистого - и орсимеру не хотелось верить, что он порожден каким-то тупорылым даэдротом!
  В земном созидании он видел куда меньше непредсказуемости, чем в божественном.
  Руки вздымались, мощное тело двигалось так, как, верно, никогда не смогло бы в ином измерении - это корабль препятствовал серокожей. Ее сила была обманчива, как и прелестное хрупкое тело. Она перенасыщала дух и плоть настолько, что орку мгновениями казалось: он распылится в воздухе тысячами частиц.
  Его же мощь не утаивала ничего: она была тверда в своем разрушительном свойстве. Бросалась медведем на волчицу и задирала, вспарывала брюхо: но та, поскуливая, тут же заживляла рану и вновь наскакивала на могучего зверя, оставляя по всей его шкуре болезненные, возбуждающие царапины.
  Корабль не давал изможденному бесконечным движением телу упасть. А когда мышцы ног не ныли, молили об отдыхе, и не чувствовалось более тело, орку нужно было лишь как следует пожелать. И вот он снова пускается в пляс, до черных мушек перед глазами.
  И шум в ушах, от которого хотелось кричать, сейчас казался лишь досадной помехой перед вызовом, что бросала ему она.
  Долго еще всепоглощающая сила эльфийки могла бы соперничать с силой зачарованного корабля. Долго еще боролись бы два зверя, по тонкому лезвию, взрезающему на два искусство танца и смертельный бой. Так долго, что его тело, где бы не находилось, подохло бы с концами, истлело и прошли бы тысячелетия прежде, чем его замученный дух отправился к праотцам.
  Но всему приходит конец.
  И когда в бесконечно-мучительном ритме на долю секунды наступила пауза, гро-Гат ей воспользовался. Остановился и резко махнул руками вниз.
  На корабль опустилась битумная тьма.

"- Когда не слышен плану Его набат жертвенной крови, появляемся мы.
- Мы есмь колокол.
- Колокол? - переспросил Нолеон. И вдруг захлебнулся на вдохе.
- Колокол тьмы.
И мы уже отзвучали."

("Павана теней", Травалис Дреним, 2E; около 116-го гг)

   - Ну что, красавица? Отпустишь?
  В тишине его голос раздался громогласно. Пламя. Оно высекало из его подбородка, скул и лба самые причудливые формы. Огонь мягко перебирал по его коже тени, но они оставались единственным, что приходило в движение. Орсимер был на удивление спокоен; и в том была своя прелесть. Своя тайна. Улыбнется ли он в следующий миг или всадит меч между ребер.
  Мрак скрывал все: все, за исключением, быть может, их лиц и рук. Меж пальцами одной из своих Йагронак и перебирал сейчас всполохи маленького огонька.
  Неприрученные и дикие, как эта же красноглазая, но такие же покорные, если знать к ним правильный подход.
  Несколько мгновений гро-Гат разглядывал ленивый пламень на своей ладони. Изучая. Ведь только здесь ему была подвластна эта школа магии.
  А затем поднял тяжелый взгляд на эльфийку. В глубине черных глаз танцевала причудливая огненная ворожба.
   - Мы в полной темноте. Совершенной. Без вариантов. Но это дань не твоему богу, - "В хвост его и в гриву!" - А твоему искусству. Считай это подарком за нашу небольшую... потасовку.
  Но не вздумай сейчас меня обмануть. Не взывай к своему тщедушному богу.
  И не заставляй меня пожалеть о том, что я не убил тебя сразу.

[AVA]http://sa.uploads.ru/oAdKh.jpg[/AVA]
[STA]Обыватель[/STA]

Отредактировано Йагронак гро-Гат (16.10.2014 22:57:05)

Фелсу Ррет вдохнула темноту так, как влюбленные, обхватив хрупкими пальцами только что подаренный цветок, вдыхают засмоленные на листьях капельки росы, уже непрозрачные, но все еще свежие, пряные. Чернота, заполняющая легкие и саму суть, а вместе с ними сознание, опустилась на глаза мягким, знакомым до боли очертанием, неуловимым силуэтом, гнаться за которым не стоит.
Ей больше не нужны были движения, - так мертвый отказывается от воздуха. Тело расслабилось, обманчиво изобразив своими мышцами слабое, безвольное движение Темнота согревала привычными чувствами, которая пролетали и просачивались сквозь пальцы густой, темной жидкостью. Привычный покой, совершенный и недостижимый для обычных смертных.
Данмерка улыбалась, но едва ли орсимер мог различить, как воспаленные и потрескавшиеся губы вырисовывали мягкую улыбку существа, довольного происходящим, но неспособного ликовать громко или возвышенно. Убийца из Мораг Тонг находила данную ночь, полную кошмарного сбывания мечты всех и каждого, самой подходящей для того, чтобы завести фантомное знакомство.
- Всему приходит конец, да?
Вопрос был риторическим, и девушка задала его тихо, словно самую малость разочарованная, но понимающая, что не стоило ожидать чего-то большего, чем все то, что уже имело место быть, чем то, что уже свершилось и не могло быть отменено.
- Это было… было…
Какое-то время непривыкшая разговаривать и формулировать свои мысли вербально Фелсу Ррет пыталась облачить в слова то, что хотела произнести. Она перебирала варианты в своей голове, уверенная, что ничто не сможет ее языком выразить так точно то, что гуляло в ее сознании.
- Чудесно, - наконец на выдохе произнесла она, - Самый лучший танец. Это был действительно потрясающий не только воображение танец. Спасибо за то, что подарили мне новые движения и жесты. Я попробую запомнить их и повторить, когда все прекратится.
Осознание того, что вся темнота может вмиг пропасть, огорчала данмерку, но, к сожалению, Мораг была существом, воспитанным без лишнего комфорта или капризов, и прямо сейчас она не могла полностью отдаться той меланхоличной и печальной ноте, которая обозначала возможно скорое расставание.
- Если вдруг какой-то сухой ветер занесет вас в пепельные земли, в Морроувинд. Разыщите меня, обязательно найдите. Мы должны станцевать еще.
Но на такой ноте просыпаться было уже не жалко.