Конец весны в Сиродииле запросто уже считался летом, трава успевала покрыться пылью известняков, которые кругом вылезали из-под участков плодородной почвы, ещё в Руку Дождя. В середине дня, например, в городе, всё вообще вымирало, да и в сельской местности больше жались по теням, находя бытовые заботы помимо работы на земле, и только натужное стрекотание кузнечиков и то появляющийся, то пропадающий ветер напоминал, что это не какой-то застывший в кошмарной духоте план Обливиона, а Коловианское нагорье во всей красе с колодцами на пять ростов и больше.
Фауст распознал высаженных у съезда со знакомой повозки гостей издалека, но отвлёкся от своего занятия и протёр грязные ладони, кидая вилы в гору сена, только когда они подошли ближе. Похлопав по боку тёмно-гнедую тягловую, он крикнул из тени стены конюшни приветствие, вышел на свет и окинул свежую партию ну очень качественных рабочих каким-то обречённо-юморным взглядом, складывая руки на груди. Насколько он знал из папашкиной почеркушки, которая прилетела на рассвете, вперёд едущей из Скингарда повозки с попутчиками на месте сбытого и отмытого добра, беглые были из разных графств, не местные, но всё равно передержаться им нужно было тихо-мирно, не высовываясь, а потому – добро пожаловать кормить свиней под руководством тоже старающегося не отсвечивать Фауста. И если с нордом чи-исто людоедского вида и братом-имперцем всё было ясно, эти мышечные и жилистые ребята с правильными некрашенными туниками и в обуви попроще, без верхолазных когтей на мыске, как мелькали у имперца, сошли бы за батраков, то девушка… а может и не девушка, вон, мать тоже не очень потасканной выглядела, если причёсывалась с утра. В общем, с лесными эльфийками у сменившего в своей жизни всё, включая имя, полукровки была больная тема, и он уже предчувствовал, что придумывать занятие трепетной лани в кои-то веки ниже его, будет той ещё морокой.
- То-то я догадался, что надо засеять больше поле… – в сторону сказал он и протянул руку для пожатия каждому, опять запинаясь на женщине, – значит, вас мой отец послал, да? Я Фаустин, короче Фауст.
После представления он пригласил встреченных у конюшни – ближайшей к грунтовой дороге, убегающей к торчащему на горе в знойном плавящемся воздухе Кватчу – новичков пройти дальше. Ферма была застроена и засеяна довольно хаотично, поддаваясь естественному расположению почвы на скалистой земле и прихоти управляющих. Как и обещал, показывая ферму, парень, вот во всём имперец, рассказывал про место. Имперец, да, лет так восемнадцать, если с серьёзным лицом, точно дашь, и очень сложно заметить вылезающие из-под стянутых в короткий хвост на затылке выгоревших волос листовидные уши.
- Я, конечно, тут за главного, но если кто спросит – вы работаете на ферме Севира Гравиуса и никак иначе, – неторопливо, глядя поверх выжженной солнцем зелени куда-то в горизонт, где темнел край перелеска на нагорье, перешёл на правила пребывания, к делу, Фауст. Тром Дубина – какое подходящее имя-то! – гундосо угукал, как заведённый, и судя по лицу, полуденная жара Коловианского нагорья с полным штилем норда с грязными светлыми волосами уже довела до полного отупления. – Насколько я знаю, в Кватче вас искать некому, поэтому выезжать торговать можете свободно, только обязательно с кем-то из бывалых, и не скопом, пока не освоитесь и не примелькаетесь сами. А вот воровать в городе и предместьях без разрешения старших – увы. Никаких немного, для себя, нет, у нас с этим строго. Если старшина разрешит – наводчики укажут. А вот здесь у нас дома рабочих, но свободны в них только гамаки и топчаны на чердаке.
Стены и, собственно, тропинка мимо чистых полей с капустой кале и прочим добром, утопали в траве и лозе, которая прикрывала окна от палящего полудня. Где-то за двумя домами в полтора этажа, один нормальный и упомянутый чердак в каждом, и пристройками квохтала и хрюкала скотина, а ещё дальше лаяла на гостей одинокая бдительная собака. Фигуры загорелых как один в бронзу людей там и здесь, в основном в тени, казались исчезающе крошечными, но иногда они махали рукой и кричали что-то, на что Фауст отмахивался, мол, потом, и продолжал:
- Рабочих рук у нас, в целом, достаточно, но прикрытия ради и за постой хоть пару дней в неделю желательно отрабатывать, даже если вы умеете найти, не перебегая дорогу Гильдии, деньги. Я буду рад помощи на конюшне, неплохо будет обтрясти подошедшую вишню на этой неделе, ну и ещё у нас всегда война, кто будет кашеварить, убирать дома, чтобы не превращались в свинарник, и всё такое мелкобытовое. Заняться есть чем. Хозяин живёт в доме на пригорке, я тоже там ночую, вход с кухни, а вот хозяина лучше не трогать. Он в основном у себя во дворе сидит, отдыхает, но если выйдет – обходиться с ним вежливо и не заговаривать про Великую войну и Конкордат. А ещё про курево не спрашивать, за воров и работников речи не заводить, деньги не просить, узнаю – покусаю.
На этих словах Фауст, лукаво щуря один глаз, обернулся на троих, следующих за ним, и улыбнулся.
- Наконец, с оплатой и всем – ко мне, я тут веду книги. Будете по-людски – ну или эльфийски, только без каннибализма – себя вести и работать – не обижу и рассчитаю, когда сами захотите. К слову, про уход: у нас здесь хорошо, я бы хоть до Огня Очага оставался, если на хвосте никакая дрянь не сидит, а будут – ну, вы шепните, а я позову ребят и мы с вашими друзьями пошепчемся. Женщина, к слову, у нас тут одна, редгардка, откликается Джем, и к ней приставать крайне не советую.
Они дошли до того самого хозяйского дома и той самой задней двери в кухню, у которой по поросшему травой с проталинами пыльного известняка двору искала с цыплятами корм рыжая клуша. Из-за угла дома виднелся более-менее ухоженный, по сравнению со всеми прочими, цветник, и тянуло каким-то молочно-сладким не то дымком, не то паром.
- Вопросы будут? – уже тише спросил Фауст, открывая незапертую дверь и выпуская на улицу запахи дерева, использованного утром очага и извёстки, отстоенные в летней духоте. – У нас до заката не пьют, поэтому могу предложить воды, перетёртых ягод и утреннего хлеба. Бочка для умывания снаружи.

Подпись автора

Вступай в Имперский Легион. Посмотришь мир. Отморозишь задницу
- Капитан Фалько, circa 3E 427

Эльфийка молчала и смотрела как-то так, что Фаусту становилось неуютно, неприятно, не так – он не мог понять, почему именно, в чём дело. Он учился общаться с разным сбродом, конечно, но была и другая проблема: существовали люди, которых он совсем не понимал и не мог читать, и с ними он терялся. Нет, конечно, парни тоже были смурные и неразговорчивые, оба казались скорее
дерибанами, чем домушниками или карманниками, особенно норд, но такой холодок, как от этой рыжей, полукровка ощущал редко. Может, дело в выражении лица и глазах, может – в оглушающей тишине. Даже не представилась.
- Вы тут располагайтесь, – снимая дожелта застиранные салфетки, прикрывающие хлеб и кувшин с питьевой водой, ещё холодной – кто-то ходил к колодцу, сказал Фауст и серией несколько нервных неясных жестов показал куда-то вглубь дома, – я пока за кое-чем схожу.
Он принёс с собой толстую тетрадь с рядами очень кривокосых пометок и кустарными писчими инструментами, после чего внёс желаемые вором и вышибалой имена и рабочие дни на их вкус, отпуская по очереди, а странную тихую женщину оставил на десерт. На кислое. Макая уже притупившееся обтрёпанное перо в комковатые самодельные чернила, очень мазавшие от неосторожного движения по странице, он нацарапал изменённые имена и тыком выбранные обязанности с обещанным небольшим вознаграждением и отчеркнул каждого с половиной страницы, отведённые под пометки об отработке. Наконец, норд и имперец отчалили в летний зной, поинтересовавшись, не запрятаны ли инструменты как-то серьёзно.
Ох уж эти бородатые истории про продувных несунов, крадущих даже вёдра…
Осталась рыжая проблема.
Как к ней подойти?
Фауст сел за тетрадь и поднял обсохший обтрёпыш пера, выдерживая долгую неприятную паузу, прежде чем хотя бы посмотреть на эльфийку. И спросил самое случайное из всего, что могло прийти в голову.
- Ты как-то совсем молчишь. Эти, – он кивнул на дверь, – не обижали? Никто за тобой не охотится? Просто… э-э-э… ну, ты говори, если нужно что, мы ж тут не звери какие, даже хрыч, хотя всегда выглядит готовым за задницу укусить.

Подпись автора

Вступай в Имперский Легион. Посмотришь мир. Отморозишь задницу
- Капитан Фалько, circa 3E 427

Бывало ощущение такое, чтобы только хотел аж в рифму уломать прекрасное создание на разговор, а тут в ответ такое, что хочется, стонуще-рыдающим голосом и непременно запихивая прекрасному созданию в рот… ну морковку хоть, да – молить: “Нет, нет, заткнись, всё-о, я понял!..”
В Ржавой не было ничего странного, если подумать, ну, не будучи знатаком душ, но отчего-то на Фауста накатило именно это “всё-заткнись-я понял” чувство, и он, не задумываясь, отчего именно, захлопнул для себя дверь в тему личности “третьей с возу”. На некоторое время. Остальное ему просвистело мимо сердца и почти что мимо мозга, Фауст моргнул как уставший пони на все эти кривляния, которым, даже не засекая умом, в глубине души не верил. Просто лицо играло, играло, а вот глаза в глаза поймать эльфийку не удавалось. Имя – скамп с ним, он сам со своим расстался, но глаза-то...
- Нет, всё прекрасно, не хворай. Кто будет обижать – говори мне, или чернявой, спуску не будет.
Фауст неторопливо записал имя, обязанности, отчеркнул, захлопнул книгу и, сунув её под локоть, указал на дверь.
- До вечера, что ли. Я пойду… по делам.
И он пошёл отчитываться, пусть и формально, курильщику, попутно чуть не обгрызая лицо имперцу, что он балуется скумовой дрянью. За это на него накаркали, что не его собачье дело, и пусть наслаждается, что есть схрон для ворья за такую-то плёвую старческую радость. Как обычно, словом, поговорили.
После крючкотворства и морализаторства была привычная бытовая возня. Нужно было обобрать вишню – похомячить заодно. Стоило сегодня пострелять хоть час – последние несколько дней всё не удавалось, то в город, то эти. И где-то на пути от одной задачи к другой Фауст остановился, чтобы разнять клубок наплодившихся у местной суки щенят.
Смешные звери, как обычно возившиеся в пыли у конюшни, пока мать лежала в тени у ворот и ленилась даже кость глодать, с восторгом восприняли мысок ноги и начали игриво грызть и наворачивать вокруг него кульбиты в стиле рыбы на палубе рыбацкой лодки. Сначала Фауст задохнулся от щекотки – по странной привычке подражать воспитавшему его на самом деле каджиту он любит пружинить на мысках, и оттого носил обувь с тонкой и мягкой подошвой – а потом и от комичности морд щенков. От в голос разговоров:
- Сегодня дурака валяем, да? Да? Тебя?
До почти хохота:
- Не ешь его, он не вкусный!
Его осаждала целая горка питомцев мечты, о которых лет с шести он всегда думал, но оставить себе сумел только одного, да и то – ненадолго. Пара щенков жевала свисающий с пояса колчан, ещё один грыз упёртый вместо зажёванной ноги в землю лук, а он знай рыдай от смеха, пока не продышался и не решил вернуться за чем-нибудь из потрохов на общую кухню, спотыкаясь о меховые комки.

Подпись автора

Вступай в Имперский Легион. Посмотришь мир. Отморозишь задницу
- Капитан Фалько, circa 3E 427

Фауст погрозил кулаком жуликам, больше перекидывающим сено туда-сюда (друг в друга), чем занятым делом и, подхватив одно самое свирепое существо из кишащего чудовища, которое тут же вгрызлось ему в палец своими неострыми, но мелкими зубьями, пошёл за угощением на кухню, где ему на дурищу пожаловалась Джем.
- Что, всё настолько плохо? – удивился, внутренне кривясь, парень.
- Не знаю! Тебя-то, придурка, ещё ладно, что взяли, и тех пьяниц…
Джем из ворья появилась здесь первой. В начале года, когда большая часть земель фермы стояла пустой или вообще ещё ни разу не вспахивалась, она уже сидела здесь на тыквах и ухаживала за стариком. Джем была бывалая мошенница и домушница с богатой историей, которую пересказывали какие угодно языки, кроме её собственного. Ягодка из Хаммерфелла, в двадцать и ушедшая с большей частью сбережений своего последнего патрона, после чего путь на светлую сторону был закрыт, в двадцать девять, женщина за восемь лет сделала себе репутацию как находчивая, пусть и не способная к магии и отвыкшая от физических нагрузок, связанных с ремеслом, воровка с глазом, пристрелянным к безделушкам и драгоценностям. Её карьеру завершил неудачный чёс, во время которого она сломала ногу, да ещё, убегая, лицом к лицу встретилась с кем-то из прошлой жизни, кто объявил за голову жадной до цацок безграмотной провинциалки награду такую, что Тёмное Братство бы прыгнуло на такую лёгкую расправу как на приглашение на праздник без всяких ритуалов, если бы Тёмное Братство не казалось провалившимся в небытие по слухам и по делу (отсутствию дела). А так Джем внесла через дуайена деньги за молчание, "намыла" с последних заказов сколько могла, и исчезла из Гильдии Воров Коррола навсегда, оставив ставшее именем прозвище на память с каким-то полудрагоценным амулетом и тоску по веселью и лоску.
Кстати, что никому не было интересно, а Фауст приметил: прихрамывала женщина полностью противоположно Севиру, на левую, очень слегка подволакивая, стараясь опираться на руки и делать движения плавно и пружинисто, как какой-нибудь зверь, пустынный шакал с её родины. Хромота и сварливость вкупе с сохнущей из-за возраста, точно изюм, красотой бывшей содержанки, делали Джем не самой приятной, но авторитетной фигурой на ферме, к тому же заведующей харчами. Поскольку работать из ворья никто не хотел никогда, а вот жрать – по расписанию и ещё с ежечасными перекусами, это было очень полезным свойством для всего хозяйства. Только, в отличие от Фауста, она едва читала по слогам, хоть и сыпала в речи без повода модными среди богачей, поэтов и учёных словечками, и не могла бегать за скотом и таскать всякое, из-за чего лишь осуждала полукровку за каждый проступок, как и тот второй, курильщик, перетирая с грязью (а ведь даже мать, даже К'Аджарра такого не делали! Ни-ког-да!) и называя последними словами, в духе:
- Держи потроха – в руку! Подумать, я дам миску твоим тварям…
Фауст посмотрел на зажатого под локтём и жующего затянутый поверх рукава, когда он ещё шёл стрелять, а не возиться со зверьём, щенка.
- И ничего не твари, – возразил полукровка, пока ему на ладонь нагружали с разделочной доски склизкий ком пищевых отходов, грозящий оползти вот прям сейчас на пол. Джем была занята укладыванием костей в шалаш, который не развалится сразу и только фыркнула. – Ну, твари, зато милые и…
Он шикнул, чуть не выпуская обрезки, зато отпуская в полёт маленькое свирепое грызло – вот это нападение было совсем не милым.
- Милые – и бесполезные восторженные вредители, – поучительно и мстительно заметила Джем. – Верблюд бы лучше работал, чем ты, а то сел, лодырь, припахал остальных, а мзду берёшь за то, что бегаешь и всем ухмыляешься. Пошёл!
Фауст, всё ещё потрясая прокушенным между ремнями и потёртым рукавом запястьем, ловко увернулся от шлепка грязной тряпкой.
- И слюни на девку не пускай! И блошатник свой забери с моей кухни!
Ценные советы Джем не догнали драпающих "восторженных вредителей", что бы оно не значило. Щенок с писклявым тяфканьем, отставая, но упорно не затыкаясь, гнался за Фаустом, а тот, уже двумя руками, стремился донести угощение целому выводку, чтобы побыстрее умыться, промыть укус, да пойти по своим делам. Можно было бы поахать и посокрушаться, что кухарящая дикарка не ведала ценности и не верила в интеллектуальный труд, да только он сам не верил, не особо любил, и с мечтательной улыбкой под длинный имперский нос признавал в мыслях, что всё оно так: две трети времени на ферме он отлынивает от работы и вместо чего-то серьёзного делает мелочи, а треть сидит и тупит над тетрадью, наскребая крохи своего короткого и очень рассеянного внимания во к ночи Фредаса, даже если для себя сам обещал всё по науке, в два столба пересчитать в Сандас. Зато оно всё работало! Как-то. Фауст сам не понимал, как, учитывая местный контингент, но следовал подслушенной у какого-то из отмазавших его разночинцев пословице: "не сломано – не чини!".
Наверное, всё было оттого, что на свободе и просторе почти невозможно быть несчастным, ну, как по нему.

Правда, свободы и простора от хвостатого чёрного с рыжим и белым чудища ему сегодня было не видать: уже умывшись и – внимание! – улыбчиво поругавшись с мужиками, прикорнувшими на сене в тени, хотя к вечеру должна была вернуться повозка, а в стойлах как было насрано, так и осталось, Фауст пошёл в сторону вишен с луком только затем, чтобы обнаружить за собой, спустя некоторое время, хвост, издававший слабое выдохшееся "вяф". Он посмотрел на свою укушенную правую руку, посмотрел на чудовище, посмотрел на голубое небо и кроны, думая что-то мыслями просто так не обликающееся, а там и заметил рыжую на дереве, под которым бросили ещё накануне корзину, думая собирать.
- О, Ласка, – по мнению Фауста названное ей имя ей не шло, – ты здесь! – без особого удивления в голосе, щуря один глаз, окликнул полукровка, и ляпнул первое самое случайное и нелепое – ну, так получалось – что пришло в голову.
- Хочешь щенка? Так-то я их думал вёдрами по рукам отдавать, но этот вывалился, назад не лезет, к тому же свиреп и жаден до моей крови, что Мерунес Дагон.
Исчадие дреморы между тем опять обжирало лук, слишком длинный для недавно раздобывшего его у старого легионера босмера, чтобы вешать на плечо и не рисковать тетивой с… такими вредителями.

Подпись автора

Вступай в Имперский Легион. Посмотришь мир. Отморозишь задницу
- Капитан Фалько, circa 3E 427