Нельзя сказать, что Лоркан любил Скайрим: для него и в Сиродииле жизнь сахаром не была, а ныне приходилось не только выживать под навязчивой опекой нищеты, но и томиться в объятиях прохладного ветра. Несмотря на лояльность царившей в это время года погоды, «Псина» умудрялся замерзнуть даже в подбитом мехом плаще, в который кутался всякий раз, как находил укромное местечко среди невзрачных домов такого же невзрачного квартала города. Страшно было представить, какого здесь станет жить в самый разгар северных морозов, отчего голову не единожды посещали мысли найти способ вернуться в более приветливые зимним климатом провинции.
На рынке Виндхельма, встречавшего бывшего циркача уже ставшими знакомыми запахами и картинами, его ждала очередная добыча: она появлялась там всякий раз, как невнимательный торгаш отводил взгляд от своего товара, всякий раз, как где-нибудь поблизости разгорались угли конфликта, крадущего чужое внимание. «Псина» умел неприметной декорацией стоять поодаль от живущего активной жизнью места, дожидаясь удобного момента: тогда рука, схватив примеченный трофей, испуганной змеей ныряла под плащ, а ноги уводили хозяина прочь от места совершенного им преступления.
Украденная с торговых прилавков еда служила ему единственным способом утоления насущного голода, преследовавшего с тех пор, как брошенная своим самым юным воспитанником цирковая труппа осталась позади.
– Эй, Храргал, посмотри-ка: да у нас здесь вор завелся! – обычно подобных слов, произнесенных где-то за спиной, «Псине» было достаточно для того, чтобы его пятки уже засверкали в конце улицы, готовые свернуть в первый же удобный переулок и затаиться там до тех пор, пока свидетели кражи не угомонятся в своем истом стремлении найти ее виновника. Однако чужие пальцы, грубо схватившие капюшон плаща, а заодно с тем и надежно сцапавшие целый участок светлой шевелюры под ним, вовремя воспрепятствовали побегу подростка.
– Ай, больно же! – растерянно прошипел он, от неожиданности роняя наземь украденную буханку хлеба.
– Потерпишь, щенок, – зло огрызнулся внимательный стражник, пока оттаскивал воришку в сторону от собравшихся на рынке людей, дабы не смущать пойманным вором новоявленных покупателей.
– Да отпусти ты меня! – снова потребовал Лоркан и на этот раз его слова были подкреплены не только бесполезным нытьем, но и делом, с которым он попытался пнуть под колено своего обидчика. Сомнительно было бы предполагать, что последнему эта неуклюжая попытка бегства от правосудия доставила особые неприятности, зато пыл «Псины» изрядно поостыл после того, как тяжелая рука стража отвесила хорошую оплеуху за дерзкую выходку. Своего, впрочем, мальчишка добился: его отпустили, но лишь затем, чтобы позволить упасть на холодный камень мостовой.
– Полегче, Сторн, не то все мозги этому сопляку вышибешь, – хмыкнул другой страж.
Лоркан и опомниться не успел, когда его уже схватили за шиворот, подняли над землей и как следует тряхнули, словно выбивая тем самым остатки и без того растраченной строптивости. Потирая одной рукой ушибленный висок, с которого тянулась алая нить свежей крови, циркач полными ненависти глазами посмотрел на своих обидчиков, с горечью сознавая собственную беспомощность перед ними и неприятным положением, в которое угодил.
– Что будем с ним делать?
Вопрос, заданный одним стражем другому, для самого «Псины» не показался уже столь важным, ведь возможное наказание в мгновение ока перестало выглядеть устрашающим, нежели в первые мгновения пережитого страха. Не казнят же его, размышлял подросток, на городской площади за мелкое воровство – и на том спасибо. А закроют в подземелье – так хоть кормить будут. Единственное, что смущало сиродиильского выходца, почти ничего не знавшего о том, какими методами воспитательного характера норды руководствуются по отношению к гостям своего королевства, провинившимся перед рукой закона – так это возможная перспектива обзавестись новым набором шрамов в дополнение к тем, что уже украшают спину.
Этого ему уж точно бы не хотелось.
– Ярл разберется, – хмуро брякнул тот, которого назвали Сторном.
– Ой, да ладно вам, от одного куска хлеба никто бы не обеднел... В конце концов, мне ведь тоже нужно как-то выживать! Что вам, глаза закрыть жалко было?
– Начни мы отводить взгляд от всякого такого, как ты, и город погрязнет в нищете и беззаконии. Ты ведь не сын Скайрима?.. Вижу, что нет. А про Рифтен что-нибудь слышал? Таким, как ты, там самое место. Может, мне прямо сейчас стоит швырнуть тебя к его воротам? Ветер не сильный – того и гляди, долетишь, – осклабился товарищ Сторна, чего Лоркан все равно не увидел за преградой из шлема.
– Не хочешь? Тогда веди себя смирно и помалкивай, щенок, – вступил в разговор уже Сторн, на что «Псина», насупившись, вредно показал ему язык.
Иного выбора, кроме как протянуть руки под кандалы и покорно последовать за блюстителями порядка на суд местной власти, ему не оставалось.

Отредактировано Псина (07.06.2017 12:17:07)

«Не пойман – не вор» – хитрого помола правило любого уважающего себя жулика, какого из себя представлял и Лоркан, прежде почти не встревавший в тяжелые конфликты с законом, и которое было нарушено в тот момент, как железо кандалов окольцевало его запястья. Еще жива была память о последнем прецеденте в Сиродииле, когда у него всего лишь отобрали украденную вещицу и с поучительным пинком отпустили на все четыре стороны, смилостивившись перед видом наигранно раскаивающейся мордашки. Но столь легко попасться в руки стражников было в диковинку, а первоначальные мысли о том, что и в этот раз удастся выехать на жалости испарялись из головы так же быстро, как скоро худела линия солнечного света между смыкающимися за спиной воротами.
Если бы Лоркан сам не стал свидетелем упоминания в разговоре стражников ярла, то не подумал бы, что место, в которое его привели, может быть дворцом для местного правителя: подросток полагал, что резиденции подобного статуса должны представлять из себя оплот бросающихся в глаза убранства и роскоши, а не выглядеть так же мрачно, как пограничная крепость в разгар боевых действий. Пожалуй, размышлял на свой вкус мальчишка, этому месту больше бы подошел статус узилища, нежели дворца.
Но даже внутри проткнутых провалами бойниц стен его ждало зрелище не из тех, что способны вселить в сердце хотя бы каплю надежды. Человек, по всей видимости занимавший титул ярла, производил неоднозначное впечатление, метавшееся между покорным смирением и трепетным беспокойством: на мгновение Лоркан даже пожалел о том, что ему не отсекли голову прямо на базаре, поскольку начинало казаться, что обратного пути из дворца уже нет, а тот, что впереди не сулит ничего, кроме новых неприятностей.
«Нет, ну точно на плаху отправит. Или со стены сбросит. Или просто сожрет» – испуганно думал «Псина».
Коли его действительно доставили к самому ярлу за столь пустяковую кражу, создавалось впечатление о том, что норды либо слишком дотошны до верховенства правосудия в своих владениях, либо жестоки настолько, что с удовольствием вершат расправу над любым оступившимся преступником. И ни первое, ни второе предположение в равной мере не удовлетворяло подростка, уже ставшего готовиться к самому худшему.
Держать язык за зубами – одно из тех занятий, которое «Псине» всегда давалось с большим трудом (в противном случае, возможно, столь грубая кличка и обошла бы его стороной), но понимая размах передряги, в которую влип, Лоркан изо всех сил удерживал себя в узде перед желанием броситься в доставивших его нордов парой нелестных слов хотя бы за то, как небрежно они с ним обходятся. Даже плаща, дарившего мнимое ощущение защиты он был лишен ровно перед тем, как чужими стараниями уткнуться лицом в каменные плиты под ногами.
Подросток лишь тихо промычал от боли, которой сопроводился его «поцелуй» с полом перед троном ярла, а следом почувствовал во рту и знакомый металлический привкус, проистекающий из разбитой нижней губы. Первый расслабленный вздох слетел с его уст лишь в тот момент, как чужая нога, закованная в тяжелый сапог прекратила давить на шрамированную спину. Он отчетливо слышал приказ ярла, но исполнять его не торопился – частично из страха, частично из злости. Но все же встал во весь рост, не скрывая легкой сутулости и не спеша поднимать взгляд на мужчину.
– В цирковой труппе, с которой я путешествовал, меня называли не иначе, как Псиной, – промолвил метис, угрюмо изучая камень плит под ногами повелителя, – А родители же наградили именем Лоркан. Лоркан Ортега.
Тряхнув головой, смахивая с глаз застилавшие их более короткие по отношению к прочим пряди волос, он осмелился робко взглянуть на ярла и тут же вновь приковал взгляд к его сапогам.
– Я родом из Сиродиила... господин, – последнее слово Лоркан почти что выдавил из себя: прозвучало оно неуверенно и тише всех прочих, вдобавок мальчишка не знал, как следует обращаться к ярлам скайримских земель и потому использовал то слово, которым чаще всего приходилось пользоваться в беседах с людьми, обязывающими выказывать к себе манерное уважение.
– А в Скайриме оказался силой обстоятельств, препятствовать которым не мог. Не мог точно так же, как не видел иного способа, кроме воровства, уберечься от голодной смерти.

Отредактировано Псина (08.06.2017 03:34:42)

«Вот же ублюдок...» – красноречиво подумал Лоркан в адрес стражника за своей спиной. Неуклюже шагнув вперед, тем самым оправдывая силу и неожиданность поступившего в спину «тычка» мечом, он все же оторвал взор от сапог ярла и посмотрел наверх для того, чтобы встретиться с тем глазами. До чего неприятная пытка: видеть беспристрастное лицо собеседника, от которого зависит неоднозначное будущее. На нем ребенок не находил ни отражения злости, ни тени милосердия – лишь гнетущее душу чужое спокойствие. Равнодушное, как лезвие клинка, под взмахом которого может окончиться жизнь очередного базарного вора.
– Но я и так сказал вам правду! – едва ли не с нотками искренней обиды в голосе возразил Лоркан, при этом со злостью оглянувшись на Сторна, что вновь при помощи грубого жеста потребовал говорить начистоту. Впрочем, недоверие окружающих к собственной персоне уже давно перестало быть чем-то новым для мальчишки: никто так просто не верил уличным оборванцам и беспризорникам. А если задуматься, то такой лгун и обманщик, как «Псина», вполне заслуживал быть навсегда и везде заклейменным ярмом недоверия.
– А если вы ожидали услышать от меня десяток-другой небылиц, – все с тем же хмурым видом продолжил он, – То уж извините: не успел придумать ничего интересного за то время, которое ваши громилы тащили меня сюда из-за простого куска хлеба.
«Псина» выпрямился, упрямо, но вместе с тем боязливо взирая снизу вверх на ярла: несмотря на то, что распалившийся подросток пытался выглядеть как можно более бесстрашно после сорвавшихся с уст слов, он по-прежнему оставался похож на забитую собаку, что изволила зарычать на хозяина. Ему вообще никогда не шло примерять на себя маски строптивости, а тем более – сейчас.
Только лишний раз оправдывал истоки полностью заслуженного прозвища.
– Со всем уважением, ярл, однако мне действительно нечего скрывать от вас. Я просто циркач, право же, ну! – своенравность Лоркана притупилась так же быстро, как и дала о себе знать во всеуслышание: он вновь словно бы извинялся перед взрослым, как обычный нашкодивший ребенок, признающий за собой вину и готовый покаяться в совершенном проступке.
Все же, более трезво размышлял метис, ярл едва ли наскребет милосердия на вердикт, если продолжить говорить с ним в том тоне, на который он уже сорвался.
– Правда... я сбежал от труппы, с которой добрался в Скайрим из Сиродиила – это были ужасные люди, поверьте мне, ярл! Уж лучше волкам в зубы, чем дальше быть их бесправной собственностью. Но милостью Девяти мне повезло встретить на тракте повозку и за те гроши, которые у меня с собой были, возчик согласился отвезти меня до города, в который направлялся.
Ах, до чего «Псина» ненавидел обращаться к божественным пантеонам, когда говорил с кем-то. Несмотря на отсутствие какой-либо неприязни к Восьми и Одному, равно как и к любым другим аэдрическим созданиям, о которых он ведал из плохо отложившихся в памяти историй, одно лишь упоминание богов в контексте благодарности им за мнимые заслуги оставляло неприятный осадок на языке юнца: уж за кем они только не приглядывают, но точно не за ним.
– Так что же вы теперь, казните меня? – скептически фыркнул он, хотя по лицу Лоркана ясно читалось, с каким трудом ему дается спрятать рвущийся наружу страх под маской напускного безразличия к собственной судьбе.

Только крепче стиснув зубы, Псина стерпел очередной удар в спину, хотя подсознательно уже начинал гадать, когда переступит за границу дозволенного и безобидное навершие эфеса оружия сменится на его клинок. Да как вообще можно вести диалог, все так же мысленно рассуждал подросток, когда тебя постоянно обрывают? Он этого не понимал, будучи привыкшим хамить, язвить и вставлять свои протесты в любой разговор, в ответ удостаиваясь той же словесной брани и лишь вынужденно уступая перед авторитетом собеседника. Ярл как раз был одним из тех, перед кем Лоркан прекрасно сознавал пользу памяти о дисциплине с самоконтролем.
Но чем сильнее его начинал бесить Сторн, тем все распаленнее и жгучее становилось желание обернуться и плюнуть ему в лицо.
– Простите, я больше не буду, – недовольно пробурчал метис.
Мысли тот час же укутались в паутину пугающих фантазий, едва только уши ужалили слова о жестоких постулатах местного законодательства.
«А вот в Сиродииле бы...» – в сердцах подумалось преступнику.
Нет, пальцы ему еще пригодятся. А тем более – кисти. Без пальцев не умыкнешь с прилавка зачерствевшую буханку хлеба, без пальцев не вскроешь замок чужого жилища, чтобы выкрасть оттуда добро, оставленное без присмотра хозяевами. Воровство было тем ремеслом, к которому Лоркан приноровился с детства и единственным делом, способным обеспечить ему хоть какое-то существование. Пусть даже среди таких же бесправных «отверженных», собирающихся возле сточных канав и прочих мест, откуда их не погонят стражники. Странствовать в одиночку в качестве артиста и надеяться на подачки от уличных обывателей, довольных бесплатным выступлением слишком сложно, слишком ненадежно, слишком опасно для такого беспомощного перед поджидающими путешественников опасностями ребенка, как Псина.
Пожалуй, покинуть дворец изувеченным калекой оказалось бы для него равносильно той же смертной казни, которой он так страшился.
– Я... не знаю, повелитель, – выдохнул мальчишка, стараясь выглядеть перед ярлом как можно более убедительным в своем действительно честном и откровенном ответе.
Закусив нижнюю губу, явно не желая так просто рассказывать ярлу о некоторых последних событиях в своей биографии, он вновь ярко ощутил во рту вкус собственной крови, что уже успела алой лентой расчертить подбородок. Но все же, помявшись с несколько секунд, неуверенно продолжил за неимением иного способа выпросить к себе снисхождение:
– До того, как быть пойманным на воровстве, я работал на местного лавочника. Он прогнал меня после того, как у него в заведении пропала какая-то дорогая безделушка – решил, что именно я в том виноват. Если не верите мне, то спросите у своего хускарла! Госпожа Мехфа была добра ко мне и помогла найти работу в Виндхельме.
Псина вздохнул, на этом прекращая свой рассказ и дожидаясь ответа ярла.

Отредактировано Псина (18.06.2017 16:43:40)

Процесс допроса порядком начинал надоедать Псине – казалось, еще немного и он сам будет готов настаивать на немедленном наказании независимо от суровости приговора, лишь бы перестать вновь и вновь отчитываться перед ярлом за каждую обрушивающуюся на него плеть подозрений. «Он что, издевается надо мной?» – размышлял подросток, краснея не то от злости, не то от крайне редко посещаемого его стыда за совершенные проступки. И без того широкая неприязнь ко всем людям и нелюдям все сильнее стягивалась стальным узлом вокруг напряженной шеи.
Неужели самому ярлу еще не наскучил этот суд?
Во всяком случае, с упоминания Мехфы появился шанс завоевать кредит доверия своим словам.
– Я спал в помещении и не питался объедками. Зачем мне было что-то красть? Кому бы я продал украденную вещицу в незнакомом городе? – скрестив руки на груди, ответил Псина: заметно посмелевший в отсутствии Сторна, когда некому сталось приводить в чувство дерзкий рассудок. Вместе с исчезновением неприятного стражника, отправленного в качестве гонца за хускарлом, уменьшилось и давление, которое испытывал на себе метис.
В следующий раз он выдержал короткую паузу перед ответом, раздумывая над тем, как лучше всего изобразить перед ярлом жалостливую сценку про «бедного кролика в пасти льва» и, выставив себя этим самым кроликом, умудриться не соврать. Решение пришло достаточно быстро – пускай в калеку это его и не превратит, но сгустить краски над поведанной историей сумеет.
Собрав волосы в кулак и перебросив их через одно плечо вперед, Лоркан развернулся к ярлу спиной, безмолвно демонстрируя выведенную на ней сеть из тонких, но частых и длинных шрамов. Затем так же молча разжал пальцы, отпуская перехваченную ими светлую плеяду волос и вновь предстал перед ярлом лицом к лицу.
В каком-то смысле, он даже не соврал – ведь не сказал же, что послужило причиной для подобных «украшений».
– Меня продали владельцу цирка, как скотину на ярмарке, когда мне шел только одиннадцатый год. Полагаете, меня прельщала мысль и дальше оставаться у них на положении бесправной собственности? – небрежно обронил Псина в ответ ярлу и тут же зажмурился, уже ожидая испытать новый удар промеж лопаток.
Впрочем, тут же вспомнив о том, что Сторн удалился на поиски хускарла, заметно расслабился. Лишь огляделся по сторонам на всякий случай, боясь увидеть другого стражника, направляющегося к нему с новой порцией поучительных оплеух.

Отредактировано Псина (19.06.2017 02:46:55)