Мерзкий. Суровый. Невыносимый Скайрим.
Похожими словами Псина когда-то описывал и Анвил, в котором суждено было родиться, а теперь с удовольствием бы вернулся в его стены – туда, где все детство он успешно карманничал среди шороха переулков, где проникал в оставленные без присмотра дома и всегда умел найти, чем поживиться. В отличие от Виндхельма. Ни гроша в кармане, ни отмычек за поясом – только и остается, что подворовывать подмерзшую еду с прилавков, покуда ни стража, ни торговцы не видят. А не заметить столь волосатого смуглокожего ребенка достаточно сложно – спасает лишь капюшон обветшалого плаща, прячущий под собой светлые космы.
«Ах, и стоило ли сбегать...» – в сотый, если только не в тысячный раз Лоркан задавался этим вопросом. Менять жизнь, сколоченную из унижений со стороны цирковых, на существование беспризорника, свободного от чужой тирании, но голодающего среди немого камня улиц. Сильнее голода жалило только одиночество – к которому так отчаянно всегда стремился Псина, а теперь остро нуждался хоть в какой-то компании. Все же, быть все время одному – не так здорово, как казалось раньше, когда окружающие только и делали, что жалили своим отношением вредный характер подростка.
«Жра-а-ать!» – вновь пронеслось в голове и гулким урчанием отозвалось в пустом желудке. Выглянув из-за угла, возле которого он сидел на земле, Псина оглядел небогатую на прохожих улицу Виндхельма: у старушки воровать зазорно, у прошедшего мимо здоровяка – страшно, едва ли не самоубийство, если вдруг поймает. Инстинктивный страх, который полукровка испытывал перед каждым нордом в виду их крепкой слаженности телом. И тяжелых кулаков, без труда способных навсегда испортить прелестную мордашку одного полуимперца-полуредгарда.
Преувеличенно вздохнув, Псина откинул голову назад и тут же поморщился, за счет раздавшейся в затылке боли вспомнив о том, что сзади него – твердая кладь каменного фасада, едва смягчившаяся плотной тканью накинутого капюшона. Время шло медленно, тягуче, безнадежно. Бедная в этот день на прохожих улица не спешила радовать глаз потенциальным объектом для воровства. Но вот, на ней появился каджит – не такой, каких Лоркан привык видеть в Сиродииле, но определенно из их расы. Лоркан чуть ли не подскочил со своего места, узрев в мохнатой девушке мишень для мелкого злодеяния.
Шустро проследил взглядом за выбранной жертвой, огляделся, убеждаясь, что вокруг не слишком людно. Осторожно сделал шаг, затем еще один, и еще – прежде, чем горстью быстрых шагов подскочить к каджиту, стянуть у нее хоть что-нибудь, что попадется под руку, а затем сбежать. Желательно кошель, желательно деньги. Но вселенские законы были явно не на стороне юноши в этот день: только протянув руку к чужим карманам, запутался в собственных ногах. Споткнулся, бесславно и болезненно встречаясь коленом с виндхельмской мостовой, рефлекторно – без злого, намеренного умысла сжимая пальцы руки на том, что оказалось в их досягаемости – мягком каджитском хвосте.

До чего глупо: уметь легко взламывать замки, проникать в чужие дома, безнаказанно вынося богатство из оных, не попадаясь в кандалы блюстителей закона, но при всех качествах умелого домушника, достоинстве ловких пальцев – подгубленной лишь годами, проведенными с цирками без возможности практики – лажать с ремеслом карманника. Впрочем, последнее, несмотря на проворство Псины, действительно никогда не давалось ему с большим успехом – да и со средним, в общем-то, он тоже дружил не часто, хоть воровство и занимало большую часть его жизни. Присваивать себе чужое имущество – единственное, что он всегда умел делать на совесть, что помогло выжить в стенах Анвила.
Безусловно, нет ничего невозможного, когда стараешься стать лучше, чем есть. Отточить то, чем выживаешь. Однако оказаться лежащим на земле возле каджитки, осененным светом горящей в ее ладонях магии – отнюдь не то свидетельство приходящего мастерства, которое пригодилось бы Лоркану. А вообще, за время, проведенное в нордском королевстве, он и не ожидал какой-то иной реакции от его буйных – на взгляд метиса, – жителей. Пожалуй, сегодняшнее происшествие может стать полезным уроком на будущее: ни в коем случае не хватать каджитские хвосты (хотя именно они являются одной из тех вещей, что привлекают истую симпатию полукровного подростка к кошачьей расе).
И все же...
– Сама ты малек, мохнатая! – вредно слетело с уст неудачливого вора. Сорвалось – и заставило рефлекторно зажмуриться в фантомной привычке получать оплеухи после большинства подобных нападок.
Хотя каджитка, кажется, была добрее, чем прочее. Во всяком случае, Псина на это очень надеялся.
– Я случайно, – в конечном счете проворчал он, нарочно не глядя в глаза несостоявшейся жертвы своих проделок. Взгляд оливковых глаз теперь волновало только оброненное каджиткой яблоко. Пусть и грязное в ходе случившейся с ним неприятности, но ведь до сих пор съедобное!
Отряхнувшись – что не сильно сказалось на виде и без того грязном виде плаща – Псина смахнул с лица волосы, вызволившиеся из тюрьмы слетевшего с головы капюшона, нарочито неприятно лезшие в глаза, раздражающие. Бессмысленно. Растрепавшиеся блондинистые пряди снова на него упали и на третий раз бесславной вражды с собственной шевелюрой метис прекратил бестолковые попытки управиться с оной.
– Я это... Могу я забрать твое яблоко? – почти обреченно спросил Лоркан, все так же пряча устремленный в сторону взгляд, лишь кивком головы указав на фрукт, упавший на камень мостовой.

Поглядывая на каджитку со смесью подозрения с искренним удивлением – таким, словно она только что предложила ему замок ярла украсть прямо из города, – Псина осторожно протянул руку к предложенным яблоком. Медленно дотронулся пальцами, будто бы боясь, что обожжется и, помедлив еще несколько секунд, забрал предложенное угощение себе, ревностно пряча под плащ. Странная перед ним была каджитка: щедрая, чего метис точно не ожидал от ее расы, известной своим плутовством. Даже лицо не звериное, хотя Лоркан и слышал несколько о том, что не все зверолюди щеголяют по Тамриэлю с ярко выраженной кошачьей мордой. Там, в Сиродииле, ом-раты были редкостью – либо он просто ни разу не имел шанса лицезреть эту необычную породу выходцев Эльсвейра.
В разы больше удивило ее предложение: откуда у этих мохнатых внезапно взялось столько щедрости?
– Ты что, серьезно дашь мне денег и накормишь только за то, что я провожу тебя до таверны? – недоверчиво переспросил Псина, – И в чем же тут подвох, а? Слышал я, что вы, каджиты, очень хитрые морды.
Крайне сомнительное своими неизвестными мотивами предложение, чтобы так просто взять и согласиться. А вдруг она сдаст его в руки стражникам? Имеет место быть подобный вариант. Чужая страна, чужие законы... вдруг здесь награду выдают за каждого приведенного в руки правосудия вора?
«Лучше лишний раз не рисковать» – про себя решил полукровка и...
..И тут до него дошло, что посох в руках каджитки – отнюдь не заурядная палка-копалка, а наверняка самая настоящая магическая безделушка! Иначе зачем таскать с собой бесполезный габарит? Причуды, конечно, бывают разные, но этот случай явно не попадает под гриф «Корусы в чужой голове...». Тем более, что каджитка – маг. Точно не простой этот посох. Умудрись продать он такой какому-нибудь местному торгашу, то проблема с питанием на следующую неделю – а то и целый месяц! – окажется решена в мгновение ока. Всего-то одно маленькое препятствие стояло на пути к сладкой цели: тот факт, что посох принадлежал не ему, а мохнатой незнакомке.
Значит, умыкнуть его – первостепенная задача. Первый шаг на пути к исполнению которой уже был озвучен.
– Ладно, пошли. Но с тебя дополнительно медовуха, да! Так и знай, – нахмурился Лоркан, набивая цену за свое сопровождение, которая и без того с самого начала была с лихвой завышена.

Наверное, идея красть посох у мага – не самая лучшая из тех, которые приходили Псине на ум, однако иного удобного случая для легкого заработка жизнь все равно не спешила ему подкидывать. Законные деньги? Нет, таких в руках подростка еще не бывало. Каждый потраченный им когда-либо септим – заслуга абсолютно других людей и нелюдей, невнимательно присматривавших за своим добром. Так зачем же изменять своим правилам?
«Пригодиться могу ей значит...»
– Если тебе хвост расчесать нужно – то так сразу и скажи, – проронил полукровка уже менее враждебно.
Даже скривил губы в легком подобии искренней улыбки: редкость для Псины, лицезреть которую посторонним позволял не часто – преимущественно лишь тогда, когда был вынужден строить из себя невинного добродушного ребенка, давя на чужую жалость. Однако тень улыбки быстро стерлась с его лица, когда каджитка завела разговор про возраст и сопутствующие ему запреты. Он что, в ее глазах десятилетка какой-нибудь, чтобы рано было пить?
Лицо вновь спряталось под маской наигранной злости.
– Мне достаточно лет, раз прошу подобное, – из-под нахмуренных бровей буркнул Лоркан и демонстративно скрестил руки на груди.
Ничего страшного в спиртных напитках не было: он уже пробовал один из таких, когда обворовал охотничью лачугу по пути в город и помимо оленьего мяса с разнообразием старых овощей обнаружил бутылочку с горьким пойлом. Дешевым и не слишком приятным на вкус, однако согревающим в ночной холод и поднимающим настроение. Все же, подросток был не настолько глуп, чтобы не понять, что испробованный им напиток – и есть та самая штука, из-за которой портовые улицы Анвила каждую ночь гудели от пьяных криков развеселых гуляк.
Еще каджитка, кажется, просила назвать свое имя...
– Все зовут меня Псиной. Так что ты тоже можешь так ко мне обращаться.
Метис отнюдь не обижался на подобное прозвище – ему было все равно, каким словом кто-то его назовет, а настоящее имя стало ему настолько чуждо, что лучше бы он и вовсе его не помнил.
– Ну так что, мы идем?

– Можно подумать, я здесь себя как в песках Алик'р чувствую, – не преминул съязвить Псина, после чего, вместе с новой знакомой, отправился в путь по неприглядным улицам Виндхельма. Несколько раз тихо хмыкал, наблюдая за каджитскими попытками сохранить равновесие при помощи посоха – все еще интересовавшего подростка своей денежной перспективность. А иной раз хватал Лэр за лапу – возле запястья, если быть точнее – затем, чтобы та не проскочила нужного поворота к обозначенной таверне, название которой полукровный сиродиилец запомнил еще во время своего прибытия в хмурый город, равно, как и немудреное расположение заведения. Он нарочно вел каджитку наиболее длинным и неудобным путем, надеясь, что в один момент спутница выронит свою волшебную палку и он, подхватив оную, оставит мохнатую наедине с мыслями о печальной рассеянности.
К сожалению, та не спешила выпускать продолговатый предмет из цепкой хватки лап и это печалило уже самого Лоркана. Но зато у него было время разглядеть Лэр получше, не таким беглым и рассеянным взглядом, как до этого. С интересом отметить растительность на всех видимых участках тела и достаточно симпатичное лицо под вуалью короткой шерсти цвета светлой коры дерева, рассеченную угольными не то пятнами, не то полосами. А еще уши – мохнатые, которые так и просятся на то, чтобы изучить их прямыми прикосновениями пальцев.
На которых, кажется, остались трофейные нити шерсти с пострадавшего от встречи чужого хвоста.
В какой-то момент Псина даже поймал себя на мысли, что едва ли не пялится на каджитку и, осознав это факт, тут же спрятал взгляд вниз, под ноги – как раз вовремя для того, чтобы заметить протоптанное углубление в футе перед собой и ловко перепрыгнуть неожиданное препятствие. За следующим поворотом обнаружили себя ничтожные остатки пути до «Очага и свечи» – воспринятые бойкой ом-рат, как повод для локальных соревнований в скорости.
– И кто из нас после этого ребенок? – в пустоту высказался Псина перед тем, как последовать за шустрой каджиткой – спокойным неторопливым шагом. Куда ему торопиться, если прямоходячая мохнатая валюта для оплаты предстоящего обеда уже все равно была внутри и вряд ли испарится оттуда?
Впрочем, если бы не его показательная гордость заодно с вредностью, он бы уже мчался не медленнее Лэр туда, где из трубы в крыше вырывался дым печи, царапающий ноздри запахом свежеприготовленной пищи.
– Я хочу мяса, – сходу заявил подросток, скрипнув входной дверью таверны и присев за облюбованный Лэр столик.

Отредактировано Псина (24.08.2017 10:58:43)

– Постараюсь как-нибудь с этим жить, – с улыбкой отреагировал Псина.
Пепел, не пепел – а теперь из головы сбежали даже мысли о посохе в преддверии вкусного обеда. Желудок подростка громко заурчал, так же предвкушая близящуюся трапезу (заранее становящуюся вкуснее оттого, что платит за нее не он). Лэр, тем временем, решила скрасить время ожидания разговором – на удивление, Лоркан даже оказался не против ответить на ее вопросы без прежней злобы.
Все же, не было смысла сердиться на каджитку за то, что не получилось ее обворовать.
– Нет, из Сиродиила. Но мне говорили, что в песках Алик'р очень жарко – лучше бы я сейчас был там, чем в этом холодном Скайриме. В Эльсвейре, наверное, тоже тепло... Но разумеется, меня занесло именно в эти мерзкие холода.
Его не слишком заботил тот пренебрежительный тон, с которым отзывался о нордском королевстве – в первую очередь Псина не любил низкие температуры, умудряясь мерзнуть даже в солнечном Анвиле, а уже потом контингент местных жителей, населяющих здешние места. Оставалось надеяться, что каджитке будет все равно до того, какого он мнения о Скайриме: все же, не хотелось бы получить когтями по лицу из чужой гордости за страну заснеженных гор, пьяных нордов и великанов.
Последние два, впрочем, в глазах мальчишки не слишком отличались друг от друга.
– Путешествовал с цирком, пока не сбежал оттуда. И нет, совесть не мучает – меня буквально продали этим людям, так что я ничем им не обязан. Были бы добрее – может, и не сбежал бы, – ворчливо поведал Псина свою краткую историю и с жадностью накинулся на принесенную еду. Мед он оставил напоследок – неуверенно пригубил тот из кружки, словно сомневаясь, не была ли там простая вода вместо спиртного напитка. Обжег язык от горьковатый привкус, но, не желая выставлять себя дураком перед каджиткой, демонстративно отпил не меньше трети согревающего напитка.
А когда настало время нового вопроса от Лэр, Псина, уже потянувшись к оставшимся не съеденным орехом в меду, только удивленно вскинул бровь: мол, неужели и так не понятно, чем он себя занимает?
– Ах, у меня здесь просто кладезь развлечений! Вчера вот от стражника убегал, сегодня каджита за хвост дернул... Весело, не правда ли? – с беззлобным сарказмом прозвучал ответ, прерываемый лишь тихим чавканьем от уплетаемой за обе щеки сладости. Допив содержимое своей кружки, он шустро сгреб со стола дорованные ему септимы и с тенью благодарности в собственных глазах посмотрел в чужие, кошачьи – необычные, по-своему красивые.
– Вот в Анвиле... – подался он навстречу Лэр, смелея от выпитого меда и переходя на заговорщический шепот, – Я был самым лучшим домушником! Ну... среди своих, по крайней мере.
Тонкие пальцы забарабанили по столу.
– А вы, каджиты, небось только по карманам лазить не боитесь, да? – с вызовом бросил метис, кривя губы в ухмылке.

«Состязание...»
О, да он прям-таки раззадорил эту милую каджитку! Уже повод порадоваться, ведь Лоркану давно не доводилось совершать подобных вещей без последующих за дерзость оплеух и фингалов. Интересно: что будет, если продолжить гнуть сию палку? Она выбежит из таверны в поисках первого плохо затворенного дома с ворохом оставленного без присмотра барахла? Вряд ли, размышлял метис. Лэр была отнюдь не глупа и не походила на подобную породу легко заводимых спорщиков, однако ее все равно можно было использовать.
Не как какую-то вещь, опираясь лишь на циничный фундамент соображений, а как полезного напарника с важным списком достоинств, которых у него, подростка, априори не могло быть.
– А может лучше – совместное дело? – в конечном счете предложил Псина и расплылся в еще более широкой улыбке, чем прежде.
Что ему соревноваться с каджиткой в воровстве, если проку от этого практически нет? В одиночку он краденое все равно сбыть не сумеет – не знает здешних людей, не знаком с воровским подпольем, не говоря уже о том, что ни одной жалкой отмычки при себе не имеет. Да и торговцы наверняка прогонят прочь подозрительного мальчишку с дорогими вещами, лишь бы не иметь потом проблем со стражей. Когда золотая тарелка какого-нибудь уважаемого господина, будучи сбытой, появится в его же руках с недалекого предложения неосторожного торгаша.
– Все честно: я помогаю тебе пробраться в любой дом, а ты за это продаешь то, что мы оттуда вынесем. Выручку делим поровну, с тебя дополнительно что-нибудь особое. У каджита наверняка найдется нечто необычное, а?
Полукровка не раз краем уха слышал о том, что есть у звероподобной расы не то напиток, не то вещество, которое настолько нравится людям и прочим инорасцам, что стража вынуждена потом по всему Сиродиилу и прочим бывшим имперским провинциям отыскивать распространителей этой любопытной штуки. А любители сей радости все липнут к ней и липнут, словно им там медом намазано.
– Просто со мной скупщики дел иметь не будут... Возрастом, видите ли, для них не вышел.
Взгляд снова скользнул по посоху – теперь уже разочарованно, без каких-то таящихся за обманчиво-невинными глазами нечистых умыслов.
– Даже укради твой посох, у меня наверняка его отберут те, кому попытаюсь сбыть эту палку. А что такого?.. Да, я хотел его украсть! Но не украл же...
Можно подумать, это могло бы его оправдать. С другой стороны – он признался. Чем не повод заслужить прощения за еще несовершенное, но явно заблаговременно раскрытое злодеяние?
– Так что, согласна? Если раздобудешь к вечеру для меня пару отмычек – считай, уже утром будем с тобой при больших деньгах! – весело, но в то же время не забывая о специфичности разговора – потому на тихих тонах, – обратился Псина к мохнатой знакомой и почти сразу же, сложив руки на столе, улегся на них щекой.
– Решай скоре-е-е-е, – проронил он с широким зевком. Неудивительно: виндхельмские ночи для бродяжек неспокойные. Хорошо, если хотя бы на час удастся сомкнуть глаза, да еще и медовуха ударяет в голову заодно с сытым желудком.

- Не-не-не, я не сплю... - вяло отмахнулся Псина, однако скачущая интонация его голоса свидетельствовала об обратном. Врать он, безусловно, умел - ничуть не хуже, чем вскрывать замки или мириться с угрызениями совести за кражу чужого имущества, но трудно обмануть там, где против тебя самого выступает разморенный едой и алкоголем организм. Метис еще раз зевнул, видно решившись поблагодарить каджитку за то, что не бросает его дрыхнуть в гостевой зале, но в последний момент проглотил несвойственные ему слова благодарности кому-либо.
Все же, вредность была сильнее.
Он уже и не помнил, когда последний раз лежал на чем-то мягком и чистом - в Виндхельме ночевать приходилось прямо на голом камне улиц, заворачиваясь, как в одеяло, рваный плащ, почти не спасающий от ночного холода, а прежде - на деревянной клади цирковой повозки, безусловно, лучше защищенной от скайримских ветров. В последнем случае еще и пробуждение начиналось с неряшливого пинка сапогом распорядителя по спящей подростковой туше.
Теперь заменой сапога стал посох - более милосердно ткнувшийся в медленно просыпающееся тело бывшего циркача. Первое, что пришло вслед за безвозвратно уничтоженным сновидением - отсутствие всякого желания раскрывать глаза. Псина лишь вредно отвернулся, что-то злобно бормоча в отношении разбудившего его наглеца, а потом, вестимо, вспомнил о событиях, предшествовавших его безмятежному сну в уютной комнате таверне.
- А... отмычки как?.. - лениво поинтересовался подросток, присаживаясь на кровать и смахивая с лица паутину облепивших его волос. Как всегда - безрезультатно, ибо светлые пряди вновь налипли на глаза, предлагая взору глядеть сквозь них. Как всегда - перестало быть важным. Сознание все еще мутилось - не столько из-за алкоголя, сколько из-за марева отогнанного сна, в который хотелось поскорее вернуться. Забыть о планах совместной кражи и посвятить часы заступающей в права ночи лишь самому себе...
Нет, все же лучше обокрасть какой-нибудь дом. Псина уже откровенно начинал скучать по этому незаконному промыслу, с раннего детства превратившегося в вид развлечения.
- Дай мне проснуться и... Кстати, а дом на примете есть?
Весьма важный вопрос, задаться которым, пожалуй, стоило прежде. Ладно, разберутся - не маленькие. Сейчас Лоркану приспичило кое-что другое: шальная мысль, пришедшая на ум при очередном взгляде на уши каджитки. Почему бы нет? Если и надает по рукам - подумаешь, страшное наказание. Решив, что любопытство выше здравого смысла - полукровка лениво протягивает руку к чужой голове и аккуратно смыкает пальцы в основании мохнатого объекта интереса.
- Мягкие... - вслух отмечает Псина и тут же задается другим вопросом касательно Лэр: - А у тебя везде шерсть такая мягкая?

- Хочу, - кивнул Псина, все так же сонно взирая на Лэр.
Похоже, он не понимал, к чему могут привести его сперва невинные действия, потому что в ином случае действовал бы более... осторожнее? Напористее? Безобидное изучение чужих ушей плавно перетекало во что-то большее, но покуда под ласки любопытных пальцев оказалась подставлена и шея, подросток не терял времени даром. Раз дают - надо брать, в конце концов, не он ли это начал? Оставив уши в покое, он переключил свой интерес на другую часть анатомии каджитки и не отказал себе в еще одном удовольствии: уткнуться в нее носом, вдохнуть запах короткой шерсти перед тем, как легко провести по ней языком.
Утолить любопытство более обширное, нежели интерес изучения шерсти исключительно наощупь.
И быть прерванным в самый неожиданный для того момент. Это произошло неожиданно - Лоркан даже не подумал сопротивляться, да и мог ли? На мгновение в голову закралась мысль о том, что он перешел некую грань дозволенного и сейчас десяток когтей украсит его мордашку кровавыми следами царапин, однако последнего не произошло. К счастью. Сперва ушей коснулся звук удара посоха о пол, а следом Лоркан оказался повален обратно на мягкую поверхность кровати, в которой мирно проспал все то время, прошедшее между обедом и возвращением Лэр в таверну. И, похоже, что со времени обеда у обоих подельников голова не успела просветлеть от употребленной медовухи.
Руки инстинктивно коснулись чужих боков - пусть и скрытая одеждой, фигура каджитки хорошо ощупывалась под давлением пальцев.
- Я считаю, что у тебя слишком красивая шерсть, чтобы отказываться от такой сделки, - улыбнулся Псина и слабо дернулся под Лэр в бесславной попытке оказаться сверху. Не вышло: вероятно, она имела неплохое преимущество в силе перед подростком, на протяжении последних дней лишенном возможности хорошо питаться. Так что ему оставалось лишь закусить губу в кривой ухмылке, не без удовольствия всматриваясь в симпатичное лицо каджитки просветляющимся ото сна взглядом. По экзотичному красивое - как у людей или меров, только покрытое короткой шерстью. Да и сама она показалась ему крайне привлекательной в свете переменившихся обстоятельств - весьма двусмысленных обстоятельств, раззадоривающих молодой организм движениями в области бедер.
И скрывать последнее было бессмысленно - виновница нахлынувшего возбуждения, вероятно, уже и сама все прекрасно могла почувствовать.
- Так каджит позволит увидеть больше? - перенимая манеру разговора Лэр, спросил Псина перед тем, как отзеркалить действия ом-рат: коснуться своими руками чужой груди и сжать оную в пальцах - в грубой манере, слегка неуверенно.

Отредактировано Псина (28.08.2017 21:27:42)

Еще обильнее пунцевея в щеках, Лоркан неловко отвел взгляд в сторону, все же покоряясь наставлениям рук каджитки - увереннее сжимает пальцы на ткани рубахи, все еще прикрывающей грудь ом-рат. Необыкновенное ощущение - вроде бы, ничего из ряда вон выходящего, однако все тело отвечает жаром, поддается на стимуляцию бедрами, заставляя повести своими в ответ - нарочно, так, чтобы Лэр особенно сильно почувствовала плоды своих трудов. Жар клокочет даже в глотке, из которой вырывается все более частое и более горячее, чем обычно, дыхание.
Еще утром он думал о том, у кого выпрашивать милостыню и с чьего прилавка украсть подмершую еду, а теперь вот - в тепле, в уюте, под полуобнаженной каджиткой, соблазнительно сбросившей с себя верхние детали одежды. Псине не часто удавалось видеть женские прелести во всю их красу - разве что, лишь частные случаи сохранились в памяти, прозаически-невинные, как случайное подглядывание за любящимися в своих домах парочками, не стесняющимися открытых окон. А грудь Лэр была прекрасна - небольшая и аккуратная, куда более эстетично выглядящая, нежели богатое хозяйство некоторых встреченных им девушек-нордов (спрятанное, как правило, под одеждой). И даже короткая шерстка ее не портила.
С несколько секунд Псина, словно бы ненароком попав под заклинание паралича, лишь разглядывал ее, любовался затвердевшими вершинами форм каджитки. Разглядывал их жадно, словно видит первый и последний раз в жизни - словно это мимолетная радость, которая вскоре исчезнет навсегда. Но она не исчезала, не рассеивалась миражом сновидений, не пряталась вновь под сброшенной одеждой. Побуждала действовать так, чтобы скорее добраться до еще большего удовольствия. Добраться до него вместе с Лэр.
Долго приводить Псину в себя не потребовалось - оторвавшись спиной от мягкой кроватной перины, полукровный подросток оказался прямо на том уровне, когда учащенное дыхание, слетающее с тонких уст, обдает своим жаром напряженные от холода соски каджитки. Он знает, что нужно делать - подглядывал за другими внимательно, чего уж тут скрывать. К тому же, любопытство само толкает на этот шаг - а вдруг Лэр понравится?
Шерсть под языком - ничего противного или гадкого. Просто шерсть. Необычно, но и не вызывает отвращения, каких-нибудь мерзких рвотных позывов. Ведь тело под ней ничем не отличается от мерского или людского. Притягательное для возбужденного рассудка. Язык скользит по взятой им в плен округлости, не решаясь сместиться к ее вершине, но в какой-то момент метис смелеет и заключает облюбованный сосок в плен своих губ, инстинктивно сжимает тот в зубах - не сильно, осторожно, покуда рука нагло лапает оставшуюся нетронутой ласками половину груди Лэр. Другая же рука, все еще свободная, медленно скользит по приятной на ощупь шерстке спины, постепенно решаясь опуститься еще ниже - сжать ладонь на ягодицах каджитки и заодно с тем сильнее сомкнуть зубы на нежной плоти соска.
Чужие слова немыслимым образом распаляют желание, провоцируют. Подливают масло в огонь просто потому, что звучат. Сам же Псина ответить до сих пор не может - смущен и раззадорен одновременно, он прерывает свою ласку: смотрит наверх, как бы выпрашивая разрешение продолжать и приходит к мысли о том, чего именно хочет в этот момент. Спрятанные под волосами веки плотно смыкаются за мгновение перед тем, как метис тянется к лицу Лэр - за поцелуем. Поцелуем с каджиткой - многие ли люди или даже меры способны похвастаться подобным? Он, вероятно, вскоре сможет. И, возможно, не только поцелуем.

Мягкие и страстные губы каджитки: что еще нужно для того, чтобы вскружить голову проснувшемуся подростку? Пусть он был и не слишком умел в этом, да и действовал по какому-то природному наитию, изредка прикусывая чужие губы, под возбуждением, сладкой истомой разливающемся по телу, это казалось не таким важным. Казалось простительным. Полукровке нравился этот поцелуй и он надеялся, что Лэр тоже не окажется разочарована скромным мастерством подростка в этих взрослых занятиях.
Руки спешили загладить возможные ошибки, сжимая и разжимая грудь Лэр в ладонях, значительно осмелевших в своих ласках, стискивая затвердевшие соски между пальцев, чуть оттягивая на себя для того, чтобы отпустить и снова накрыть ладонью всю полусферу. Было в этом деле что-то затягивающее. Удовольствие, которым оно оборачивалось для ом-рат? Острое влечение, пробуждающееся в теле метиса от ее задушенных в поцелуе стонов?
Или еще большее напряжение под ловкими бедрами каджитки?..
Все это дарило Псине порции нового, мало изведенного наслаждения. Приятного наслаждения с особым - моральным, - удовольствием от того, что Лэр сейчас - сверху.
Под языками каминного жара, облепливающими тело, все еще скрытое одеждой - абсолютно лишним элементом в меняющихся вокруг условиях - хочется большего. Сбивчивое дыхание все чаще роняется с уст, ненадолго отстраняющихся от губ каджитки затем, чтобы жарко вздохнуть и снова накрыть их своими. Чтобы в следующий миг обнять ее плотно прижавшееся тело, ероша шерсть вдоль позвоночного столба и нарочно опускаясь на ягодицы.
- Каджит сладко целуется, - заявил Лоркан, вновь передразнивая Лэр с ее каджитской манерой разговора.
Руки не остались без дела - решились на новый для себя эксперимент, перемещаясь с ягодиц каджитки на ее хвост, ближе к основанию пушистой гордости. Мягкой, красивой - слишком притягательной для того, чтобы не изучить в подробностях эту часть анатомии девушки. Сжать в основании и тут же ослабить хватку пальцев на нем, поднять взгляд к ее васильковым глазам, вкрадчиво заглядывая в них - как бы интересуясь реакцией, которую вызывали аккуратные игры с ее хвостом.

Отредактировано Псина (29.08.2017 11:41:41)