Низменность Стрид — вот, что влекло Ольхэн. Оставив позади сонное очарование снегов Скайрима, впрочем, и разочарование стагнацией, серией неудач в опытах и упрямого неприятия этих неудач, данмерка решительно отказалась от путешествия в повозке. С одной стороны, она ценила комфорт, он стал неотъемлемой частью ее быта в Солитьюде, и даже во временные свои убежища вампир старалась привнести уют и порядок, позволяющий внутреннему эгоцентричному перфекционисту замолчать и приспособиться.
Джен, привычная тень своей загадочной компаньонки, осталась следить за домом и алхимической лавкой, управляясь и с тем, и с другим с рачительной хозяйственностью. Оседланная же лошадь в вечерних сумерках рысью покинула город, унося на своей спине кутающуюся в плотный плащ Рэни, а в чересседельных сумках — все, что могло бы потребоваться ученой в пути.
Ольхэн вела подробный дневник, отмечая изменения не только — и не столько связанные с деятельностью разумных существ, сколько их влияние на флору и фауну. Облагородив своим присутствием ветхий остов познавшей пожар башни, подковав охромевшую кобылу в Рифтоне, данмерка водворилась в Сиродил, однако, обошла Имперский город по широкому кругу, отметая десятки вариаций на тему посещения родительского дома.
Не была готова? Не нуждалась в этом рудименте? Стремление к сохранению суррогата жизни в мертвом сосуде едва ли не перевешивало чашу весов в пользу хотя бы краткого посещения... Но закономерные сложности, время и отсутствие результатов с уже собранными образцами растений, в конце концов, прагматизм нежити-ученого попросту не позволили затянутой в перчатку руке тронуть поводья кобылы и повернуть к воротам.
Ворча и сетуя на выбор свой, в некотором роде, менее привлекательный — мечтая о приличной постели и лохани с горячей водой, Ольхэн раздраженно подгоняла строптивую клячу по пути на Скинград. Достигнув же его, как того самого порога, сулящего покой и блаженство, вампир не постеснялась разбудить в после полуночный час портного и местного алхимика.
Очарование — очарованием, но и оно оказалось менее эффективным в спорах с рассерженными и сонными людьми. А вот деньги... Разжившись весьма достойным охотничьим костюмом из тонкой дорогой кожи за баснословную плату, и хорошо упакованными стеклянными емкостями под зелья, вампир водрузила свое бренное тело в купель, а позже — на настоящие льняные беленые простыни. Она подозревала, что это попустительство своей натуре станет последним до конца путешествия, а потому позволила себе долгий сон, хорошее питание и с прискорбием ощутила, как полегчал один из дорожных кошелей.
Иногда, в чем данмерка себя не раз укоряла, ученый оставлял всякую осторожность, становясь глухо-слепо-немой ко всему происходящему, покуда то не мешало ее работе. И даже торчащая из плеча стрела не могла бы заставить ее разжать пальцы, стискивающие излишне юркий корешок какой-нибудь редкой флоры, лишь бы не упустить часа и места сбора этой самой диковины.
Ольхэн никогда не была в Валенвуде. Сказать, что не имела счастья, чести или чего-то подобного — а посему, презрев в очередной раз осторожность, довольствуясь удачей и отсутствием обременительной повозки, сопровождения и потребности отвлекаться на что-то, помимо своих нужд, Рэни взяла кобылу в повод, и, отвязав от седла посох, с осторожной поспешностью, бесшумной тенью скользнула под полог леса, еще более темного и густого в поздних сумерках.
Чуткое обоняние улавливало сладкий душок болот, этот неповторимый запах, сочетание застоявшейся воды, цветущей тины, схваченной ледком, подмороженных ягод, лопнувших кровавыми глазками на пожухших листьях, впаянных в окошки многочисленных водоемов, — и тепло слабого движения воздуха под густыми кронами, меж стволов-гигантов. Мшистые шлейфы восхищали взгляд вампира,
Ольхэн умела ценить исключительную красоту природы, даже подрезая восхитительный стебелек растения стальным серпом. Стараясь оставить границу, нарушенную изящно, но наверняка не без последствий, позади, данмерка углубилась в подлесок, тотчас прокляв Верминой сапожника. Надежные и крепкие сапоги на топкой почве набрались жижей, и раскисли спустя неполные пол часа осторожной ходьбы. Кобыла всхрапывала, но пока не третировала раздраженную наездницу настолько, чтобы стать мертвой кобылой.
Опутав поводьями наиболее тонкий ствол дерева, вороватая гостья Валенвуда извлекла из седельной сумки серповидный нож в тряпичной обмотке, пропитанной чем-то едко пахнущим. Строптивая вьючная скотина от посоха в руке алхимика задергалась и гулко щелкнула копытом какую-то ветку.
— Не заживешься, — процедила сквозь зубы Ольхэн, перехватывая посох поудобнее и обходя животное по широкой дуге. Изрядно подпорченные влагой, замшевые сапоги и набравшийся холодной влагой плащ раздражали вампира в куда большей степени, нежели живого и теплокровного — но ученый презирал подобный дискомфорт. Чистота и порядок всегда ждут в лаборатории...
Потемневшие в сумерках до почти неразличимого оттенка, глаза женщины созерцали окружающий мир... с удовольствием. Какая бы часть души, сущности госпожи Рэни не рвалась в уют и комфорт, данмерка умела осязать эту восхитительную дикость, понимая мгновение красоты в едва различимом хрупком и тусклом лучике света, в повисших драгоценными камнями каплях воды на листьях, в манящих мехах мха, в кружевах ползущей паутины.
Прокляв кобылу и ее фырканье еще раз, Ольхэн опустилась на колени подле странного узколистого растения, явно паразитирующего на гигантском корне дерева. Память абстрагировала сознание ученого от всего внешнего, предлагая выбрать из уже законспектированной информации подходящее описание известных растений и предположить применение.
Не само присутствие. Ощущение. Данмерка была и оставалась хищником среди живых. Не видя и, по сути, не будучи готовой, вампир интуитивно прислушалась. Нет, не звуки пробуждающегося к ночи леса, не позвякивание узды, не шёпотки ветра... Просто ощущение. И серповидное лезвие тускло блеснуло, вытянутое из тряпицы. Но замерло, так и не коснувшись растения.
