[icon]http://s6.uploads.ru/t/07Db9.jpg[/icon]Холодно. Здесь всегда холодно, но она привыкла. Ко всему можно привыкнуть, если у тебя нет особого выбора.
Восемь шагов от одной стены до другой. Пять шагов от стены до железных прутьев, за которыми сейчас тускло горит факел. Странно, обычно они не считают необходимым оставить ей свет. По щекам текут слезы, высекаемые из глаз безжалостным светом. Она закрывает веки, спасаясь от него, но все равно чувствует, как в глазницах проворачиваются раскаленные трехгранные иглы, так похожие на мизерикорд. Лучше бы одна такая игла провернулась в ее сердце, даря милосердную, такую желанную смерть. Устала, измучена, бессильна. Как бабочка, приколотая иглой к мягкой ткани. Она корчится на своей низкой, сколоченной из грубых досок постели, сбросив на пол шерстяное поеденное молью одеяло, раздирая ногтями свои плечи, с которых, лопаясь, сползает ветхая ткань рубашки. Поднимается на ноги, буквально вынуждая себя совершать движения. Нельзя, нельзя позволить себе просто лежать. Она заставляет себя встать каждое утро, на протяжении столь долгого времени, что потеряла ему счет. Утро? Она не знает, какое сейчас время суток. Тут оно всегда одно - подземное. Эльфийка встает и пошатываясь бредет в угол, где в вырубленном в полу углублении, из которого несет нечистотами, стекает по стене тонкая струйка воды.

Женщина каждое утро умывается и переплетает волосы, расчесывая их пальцами. Раз в неделю она обтирается мокрой тканью, оторванной от подола плаща. В таком месте легко превратится в скулящее безумное существо, забитое и бесполезное. Нужно только позволить звериным инстинктам взять верх над рассудком. Нельзя этого делать, нельзя-я-я-а-а-а! Иначе пути назад не будет. Она и без того чувствует, как в душу вонзаются отравленные когти безумия.
Восемь шагов от одной стены до другой. Остановиться, развернутся и лечь на пол, упираясь в нее ногами. Упражнения нужны, иначе тело превратится в расплывшееся ничто, в густое желе из ослабленных мышц. Отжиматься, считая про себя, пока ноги не соскользнут, руки не подогнутся. Пока не упадешь на холодный пол, прижимаясь к нему щекой. Эльфийку скручивает жестким кашлем, ей кажется, что она выплевывает кусочки своих легких, а по губам течет теплая кровь, но это всего лишь слюна. Прозрачная дорожка стекает из уголка рта, скапливаясь лужицей на полу у ее лица. Женщина смеется, сначала тихо, а потом все громче и громче. Так что эхо разносится по всему подземелью. Глаза цвета северного янтаря вспыхивают золотыми искрами.

Она гниет изнутри, она чувствует это. Нет-нет, они не хотят, чтобы лисица издохла в капкане. Они придут и будут поить ее зельями, продлевающими ее страдания. Они не дадут ей умереть, им нравится вонзать в нее свои когти, смотреть, как она выплевывает кровь, как кричит от бессилия. Но их зелья не помогут. Она чувствует запах гнили от своих волос, от своих рук. Она просто уже мертва, а они не знают. Смерть нельзя вылечить, нельзя. Ведь нельзя? Нельзя?! но если она мертва, то почему она все еще тут, в клетке? Отец наказал ее за ослушание, отец жесток к своим детям, но справедлив. Как вымолить прощение, если так давно не чувствуешь чужой крови на губах? Как принести радость матушке, если заперт, пойман, скручен братьями и сестрами? Они держат ее тут, а сами дарят ей кровавые подарки. Сами, отерев ее в сторону! Завистливые крысы.

Выпь, выпь, где ты, маленькая птичка? Серебро волос, запах аконита. Птичка-птичка, острые когти. Острые, душу разодравшие. Гноятся раны, сочатся белой дрянью.

Глаза эльфийки, лежащей на полу, закатываются. Тело сотрясает судорогами.

Матушка, прости меня! Я оступилась... Матушка, подари мне свой поцелуй, дай ускользнуть в милосердную темноту.

Отредактировано Альвира (02.10.2017 17:33:01)

Они кричат. Кричат, воют, плачут. Их голоса бьются в голове, рвутся наружу сквозь глаза – прозрачными слезами. Сквозь пересохшее горло – едва слышным хрипом. Она умоляет их замолчать, оставить в покое истерзанный рассудок, но не слышно мольбы, теряющейся в гортани, не облеченной в слова. Они прячутся по углам, протягивают к ней руки, длинные и тонкие, как руки узников в камере смертников. Ее кошмары, ее боль и вина.

Он прогоняет их, тихий голос, зовущий ее по имени. Сначала эльфийка даже не понимает, что он обращен к ней. Кто такая Альвира? Чье это имя? Ее. Были другие. Лисица – данное тем, кто держал поводок вторым. Вереск Красный, Кровавый – теми, кто жил с ней в одной клетке. Просторной клетке, с выходом под небо. Не такой, как сейчас. Отступница – тюремщиками, с презрением его бросающими. Альвира. Так называла только она.
Эльфийка открывает глаза, но не видит ничего из-за пелены прозрачной и соленой. Шорох длинного одеяния, едва слышные шаги. Прикосновение. Как будто нежное? Нет, ранящее. Но от этого не менее желанное. Чужое. Она так давно одна, что даже удар стал бы благословением и лаской. Она подается на встречу, заставляя твердые ногти еще сильнее вписаться в пергаментную кожу лица. И ощущение, рожденное саднящей болью в крохотных ранках дарит ей силы, чтобы прогнать своих бесов.
Женщина смаргивает слезы и смотрит в чужое лицо. Красивое как маска Смерти. Шевелятся тонкие губы, покрытые черной краской. Она не слышит вопрос – скорее читает. Эльфийка размыкает ссохшиеся губы и выдыхает, силясь вспомнить слова. Но вместо них получается лишь шепот мертворожденный. Альвира смотрит в глаза цвета стали, пустые и холодные, как замершее озеро.
– Я предала… – выдыхает.
Я полюбила, - думает.

Должна была убить, вонзить острый клинок в грудь той, что предпочла свободу Братству. Должна была, и не смогла. Не сумела. Любила. Как убить ту, чьи глаза целовала, отдаваясь сладкой неге? Окрасить киноварью смертной белую кожу, видеть как покидает жизнь глаза, что цветом своим напоминали высокое, прозрачное осеннее небо? Нет, нет, нет! Не смогла. Должна была. Ее долг должен был быть сильнее, чем преданные чувства. Выпь предала и Братство, и ее. Она – простила, но она не Отец. И волю Отца должна была исполнить, пусть даже захлебывалась кровью бы от горя. Бесполезная, слабая, никчемная. Не сумевшая подарить прощальный поцелуй от Матушки. Простившая, и тем сама не прощенной ставшая.

– Я предала, – выдыхает и закрывает глаза, чтобы не видеть взгляда острого, чтобы не чувствовать своей обжигающей вины.
Зачем он пришел? Они придумали новую пытку? Теперь вместо темноты и тишины ее ждет что-то новенькое? Пусть даже боль, она совсем-совсем не против. Только бы не оставаться одной в темноте. Там, где кричат тени. Там, где под закрытыми веками пляшет пламя смертельное, порождение одиночества и холода.
[icon]http://s6.uploads.ru/t/07Db9.jpg[/icon]

Отредактировано Альвира (02.10.2017 20:03:30)

Прощают. Ее прощают. Но за прощение все равно придется платить. Своей болью. Чужой кровью. Сладкой кровью на губах, сладкой болью истерзанной души и истощенного тела. И чем-то еще.
Женщина поднимается на локтях, тянется за ладонями прохладными, ласково обнимающими ее лицо, тонет в стылых глазах своего... Брата?.. Брата, принесшего ей прощение Матушки. Рассыпается переплетенная тряпкой коса, ржавые, потерявшие яркость волосы языками вьются по полу так, что кажется, будто это кровь стекает из разбитой головы.
- Я... - она шепчет срывающимся голосом, - Я не достойна прощения. Я не смогу убить ее. Не смогу выполнить волю Отца.

Кривятся полные, четко очерченные губы, потерявшие всякую краску в этом месте, где нет ни дня, ни ночи. Кривятся, будто от муки невыносимой. Женщина смотрит в глаза цвета глубоководного льда и молчит, пытаясь прочитать в них хоть что-то, но натыкается на стену молчаливого безразличия. Он прекрасен, этот взгляд. Прекрасен, как кровь текущая из смертельной раны, прекрасен как загнивающая суть этого мира. Альвире хочется прикоснуться к бледному, светящемуся в темноте лицу, но она не смеет.
Не смеет потому, что разочаровала его. Она чувствует это так же точно, как легкий запах горьких трав от его одежды.

- Прости меня, Брат, - женщина закрывает глаза, не желая видеть горькую правду в отражении.
Ей хочется просить его о милости, ей хочется, чтобы тонкая бледная рука вскрыла ее грудную клетку и раздавила и без того разрывающееся от острой боли сердце. Пусть он вырвет его, бесполезный трепещущий комочек плоти, пусть принесет его под ноги Матушке, как дар последний от Вереска. Но она молчит, и ни о чем не просит. Недостойна.
[icon]http://s6.uploads.ru/t/07Db9.jpg[/icon]

Отредактировано Альвира (07.10.2017 15:22:27)

[icon]http://s6.uploads.ru/t/07Db9.jpg[/icon]Сердце пропускает несколько ударов, замирает, будто пойманная птица, а потом подобно той же птице начинает рваться из груди, разрываясь от острой, словно нож провернули, боли. Альвира вырывается из рук бледных, перекатывается, утыкаясь лбом в холодный камень пола и воет, тоскливо и безутешно. Так плачет волчица по потерянному другу. Она срывает голос в хрип, но все равно продолжает кричать, пусть и беззвучно, давясь хрипом. Она раздирает кожу на своем горле острыми ногтями, ломая их и не замечая, как по пальцам течет кровь.

Выпь, смешная черноволосая девчонка, со следами рабских браслетов на тонких запястьях. Выпь, испуганный волчонок, впервые вышедший из клетки на свободу, и не знающий, что с этой свободой делать. Аконит, седая и изуродованная взрывом, но все еще желанная, все еще пахнущая травами, все еще теплая и ласковая. Аконит, тонкие пальцы, длинные волосы цвета лунного серебра, горный лед взгляда. Ее жизнь, ее воздух, ее смысл! Мертва, растоптана! Сорвана, как цветок, брошена на дорогу, под колеса телег! Мертва-мертва-мертва... Голубые глаза сожрут белые, жирные черви. Фарфоровая кожа сгниет, покрываясь желтыми пятнами. В руках больше нет оружия, в сердце больше нет яростного и ледяного огня. Мертва. Мертва.

Альвира замирает, скорчившись в позе эмбриона, не дышит, не слышит, не видит ничего. Скалятся губы в ухмылке уродливой, сухие глаза отражают безжизненную пустыню. Кукла сломанная, бессмысленная, бесполезная. С лопнувшими нитями, с треснувшими шарнирами. Поднимает пустые глаза на вестника боли, стирает с лица всякое выражение, поднимается, чуть пошатываясь. Альвиры больше нет. Та, что смотрит на мир через ее глазницы, не достойна носить имя, которое шептали тонкие бледные губы. Но оно ей и не нужно. Вещам имена не дают, даже самым любимым. А раз этот здесь, значит у Братства дела плохи настолько, что они готовы выпустить даже ее, отступницу, преступницу, тварь. Значит с этого момента она снова вещь, кинжал смертоносный, на службе Ситиса. Хорошо. Очень хорошо... Она давно этого ждала.

Вот только почему в груди так болит? Словно вырвали сердце, заменив его ледяным осколком. Ничего, она привыкнет к боли. Крысы быстро ко всему привыкают. Она стоит, смотрит в пол, и шепчет сорванным голосом:
- Я готова, Брат. Располагай мной.

Убей меня, пожалуйста, убей! Больно, как же больно, какжебольно, какжеболь...

Отредактировано Альвира (07.10.2017 15:55:49)

[icon]http://s6.uploads.ru/t/07Db9.jpg[/icon]Когда она поднимается с пола, поворачивая к Говорящему свое перечерченное дорожками слез лицо, глаза ее пусты, как выбитые окна сгоревших домов в заброшенной деревне. Эльфийку шатает сквозняком, что тянется по босым ее ногам, но она старается стоять прямо. Она выплеснула все силы вместе с болью и криком, но почему-то рыжей все равно. В том месте, где не так давно рвалось на части сердце, теперь копошатся жирные белые могильные черви. Альвире кажется, что стоит провести рукой по полуистлевшей рубахе, слева, и на пол они посыпятся. Но она не смотрит вниз, не поднимает рук и смотрит выжженными глазницами в лицо того, то весть принес дурную. Она вслушивается в слова, слетающие с тонких губ, окрашенных в черный траур и кивает. Медленно, не веря словно в то, что он говорит. Ее простили, за ней пришли. Пришел тот, кто сейчас застегнет на шее ей окованную цепь с шипами длинными наружу - чтоб не добралась пасть врага, и внутрь - чтоб руку чувствовала, что конец другой удерживает.
- Я готова, - голос хриплый и сорванный, но ровный и безучастный. - Располагай мной, брат.
Располагай тем куском мяса, что поднял с пола. Она не уверена, что удержит сейчас в руках и вилку. Альвира не давала себе забыть о том, что тело ее - искусно выкованный меч в руке Ситиса. Но время подточило лезвие и рассыпается оно на глазах. Но если кто-то еще позарился на столь бессмысленный образчик оружия - она встанет и пойдет. Просто потому, что сейчас умерла. Альвира, Красный Вереск, рыжая искра, погасла, растоптана, засыпана песком и снегом. То, что сейчас ее лицо примерила - покойница с потухшей душой. А на место выеденного червями сердца опустится тяжелым ледяным камнем долг. Долг перед Братством, что жизнь ее посчитало важной. Долг перед Хозяином, что перед ней стоит и смотрит безучастно на новую игрушку, как будто сам не очень понимает, к чему она ему. Иногда, возможно, она позволит поднимать голову той, что сейчас мертва. Но это будет не скоро, если вообще случится. Боль ту, что невозможно вытерпеть, гораздо проще похоронить. Пусть и вместе с самой собой.
Альвира замирает столпом, вытянув руки вдоль отощавшего в заключении тела и опустив голову так, что слипшиеся волосы упали на лицо. И ждет приказа. В груди клокочет кашель, но эльфийка сдерживает его всей силой воли. Сейчас нельзя показывать что слаб и болен. Сломанный клинок забросят обратно в угол, удостоверившись в его бесполезности. А она так устала от темноты и одиночества.
И лишь когда мужчина отворачивается в сторону выхода, Альвира позволяет себе закашляться, прикрывая рот ладонью. А после вытирает ее о край рубахи.
Красными разводами.

Отредактировано Альвира (03.01.2018 23:51:42)

Глаза болят от яркого света факелов. На самом деле нет. Они тусклы, потому что здесь, в этом проклятом месте не нужен свет. Его зажгли для гостя дорогого, гостя долгожданного. Но отвыкшая от него, Вереск щурится, смаргивая слезы. Слезы мертвые, в них больше нет ничего, кроме пустоты. Не дети боли, не дети отчаяния, просто реакция тела. Как крик станет реакцией на боль от удара, как стон станет реакцией на поцелуй возлюбленной. Она щурит глаза цвета меда гречишного и потому не видит ничего, кроме размытого пятна неестественно прямой спины. И не успевает отшатнуться, когда когтистая птичья лапа-рука перехватывает ее траурно-хрупкое запястье. Да и видела бы - не успела. Слишком много сил выпил холодный камень, слишком быстр ее новый хозяин. Отчаянно быстр, движения - летящая тень птицы-сокола.
Красиво, Матушка, как красиво.

Смотрит на испачканную кармином ладонь, бормочет что-то. Двигаются едва-едва черные губы. Альвира прислушивается, разбирая редкие слова. Знакомые слова. Иглами впиваются туда, где было сердце, пламенем пожирают. Ее слова. И не ее. Она сказала бы не так, но суть не изменится. Вереск замирает, боясь дышать, боясь спугнуть. Слушает не голос, но слова, опускает ресницы, чтобы сквозь смеженные увидеть другое лицо. Скуластое, бледное, с ниточками-губами, с льдистыми осколками зрачков. И не видит, смиряется с этим, плачет беззлобно и беззвучно, сухо - без слез.
- Я способна сражаться, брат, - возражает сама в то не веря, - Дай мне день, чтобы привести себя в порядок.
Безумная темная пелена поднимается из груди, выхаркивается наружу кровавой пеной, плещется под ногами маслянисто-черной лужей.
Она хочет вырвать свою руку, обрывая жалящее прикосновение.
Она хочет прикоснуться, приникнуть к хрупкой фигуре в черном, залезть под кожу, стать единым с ним, стать частью, лишним органом отторженным.
Сошла ли она с ума, или, наконец-то, вынырнула из безумия, прозрела, стирая с глаз тонкую пленку, что росла там, закрывая от нее реальный мир?
- Пойдем, брат, прошу, - скуление-стон, хриплый крик болотной птицы, жалкая мольба обреченного.

Пожалуйста, не прикасайся ко мне. Пожалуйста, не отпускай.

Глаза в глаза. Лед и холодный камень, что выбрасывает северное море. Боль и боль.

Не отпускай.

И нам нечего больше друг другу сказать,
Мы друг друга наполнили ядом.[icon]http://s6.uploads.ru/t/07Db9.jpg[/icon]

Отредактировано Альвира (08.02.2018 12:21:57)