— А от хворей каких есть что?
Женщина — хмурая, снегам и туману здешнему под стать, руки в бока — недовольный жест, почти с вызовом, а взгляд то уж — сверху вниз, давящий. Такой, что больно бы глаза поднять в ответ. Если бы и впрямь — больно.
Лореллей и не смотрит — только качает головой, в движению этому тактом — перезвон украшений, золото он давно уже сменил на птичьи кости, и от того — всё больше жалобно выходит, понятнее любого отказа.
— От поясницы там. Или чтоб в горле не першило. Нет? — зазвенит надрывно костное крыло да бесцветные ленты в косах, понятнее любого ответа,— Ну и чего ж ты только встала тут, а? Вон — старая Фрида в "Ступке" своей — и для детишек что найдётся, и для мужа — в шахте днями работает, спину-то как гнёт, а ты чем торгуешь? Лепечешь же — алхимия, алхимия, а у самой шо? Пыль какая-то.
— Не пыль. Крылья. Крылья мотылька. В порошок.
Лореллей не хочет оправдываться, с трудом подбирает ответ — слова из бесцветных искусанных губ звучат неохотно, глушимые не то ветром, не то голодом; но пальцами, — озябшим костями на месте их — тянется он из под рукавов одеяния, обводит беспомощным жестом пожитки — сложенное на полусгнивших — ну где ещё, где, притащить с порта самое неприметное да разложить как прилавок, и пускай, что от малейшего дуновения развалиться готово, ему-то что, — ящиках нечто мало напоминает товарное богатство "Ступки и пестика".
Мерцает, наполненное горькой чернотой, пыльное стекло изящных склянок — пунцовый яд пасленовый, отрава чернильная, кислота — как цвет толченного изумруда. Плотно пробкой закупорено — плод ненужный из чрева выживет да и мать к богам отправит в муках страшных, коль не повезёт и тело слабо окажется. Толченые в порошок крылья. Засушенные в старых эльфийских пергаментах цветы чуждых земель. Кости — всё больше звериные, черепа птичьи в растворах выбеленные с детский мизинец величиной, и осколками меж — человеческие останки, раздробленные до того, что от снегиря иль ласки не отличить.
Но кому, право же, какое дело.
— Возьмите. Говорят, от них сны хорошие. Если на кончике пальца растереть да веки намазать. Только осторожно — самую малость брать надо.
Лореллей улыбается — и вторит улыбке тревожный звон костей и гнилых лент. Ему бы сны хорошие да крылья разодранные меж век — а не выходит. Не видит он давно их — всё больше в кошмаре живёт, в сплошной яви, где безмерно — до собачьего скулежа — мерзнут пальцы и холодеет сердце.
И очень, очень хочется есть.[icon]http://savepic.net/10104712.png[/icon][info]• Возраст: 27 лет
• Алхимик-торговец
• Раса: босмер-полукровка[/info]

Отредактировано Лореллей (15.10.2017 20:32:40)

Ему горько.
Горько от того, что рос здесь когда-то, каждый камень знает, — и это когда-то такое далекое, словно утопающий в усилии предсмертном поверх толщи воды свет солнечный уловить силится — а теперь как кусок отрезанный, как ворон белый — вон какие взгляды кидают, какими голосами окликают.
Далекое — чуть менее родное, чем солёная кровь на кончике языка, чем поцелуи или ласки — всё с тем же пьянящим привкусом, и рваные вдохи — то ли крик, то ли стон.
И от того, что кость воронья тяжелее горстки золота звенит — на ночь грядущую хватит, а дальше? Дальше — только снег стекло изящное укрывает, а содержимое — плещется, как скорбным вздохом; вянут и без того сухие пахнущие смертью цветы, холодеют и без того льдистые пальцы — за столько лет, что он прожил здесь, следовало усвоить урок, что нити — пусть и магические — тепла не хранят, и кости тщедушные — тем более. Силится — чернильные губы плотно жмёт, лишь бы зубами не стучать.
И больше не смотрит.
Даже когда-то покупательница — моментом преобразилась, уж куда вся дерзость делась — отшатывается прочь одним слитым движением, не сославшись ни на дрянные товары, ни на ветер, ни на дела неотложные, ни на мужчину подошедшего.
Лореллей не поднимает на того головы — словно это одно усилие стоит заветного тепла, которое следует сохранить для ладоней и полуприкрытых век.
— Снадобья, — фраза звучит как привычное движение пальцев, зажимающих в руке лезвие, как привычное движение челюстей, тянущих на себя плоть в попытке оторвать мягкий и по-ласковому нежный от гниения кусок, — Яды по большей части. Для воинов и врагов их. И ингредиенты. В этих землях таких не найти — уж я-то знаю. Нужно?
И только последнее — прочерчено линией взгляда сквозь обведенные углистой сурьмой глазницы. Лореллей улыбается — тянет по лицу чернильный росчерк похожий на резанную рану губ, ему до абсурда — до абсурда не хочется оправдываться.
Но незнакомец — навеяна севером привычка смотреть на всех снизу вверх — присутствием своим холодит чуть больше промозглого порыва ветра, и от того — звонко и истерично запоют птичьи кости вдоль шеи в и тонких косах.
— Здесь вырос я. Но давно не был — достаточно, чтобы забыть здешние зимы.
Губы — всё больше как рубец потревоженный расползаются, зубы обнажают. И только глаза — холодно смотрят, стекольно и безропотно — гладь озерная, что горести под собой погребла между костьми и цветами отжившими.[icon]http://savepic.net/10104712.png[/icon][info]• Возраст: 27 лет
• Алхимик-торговец
• Раса: босмер-полукровка[/info]

Отредактировано Лореллей (15.10.2017 20:32:28)