Хозяйка не торопилась делиться бедами, гость - он на одну ночь гость, а дальше-то что ж, самой управляться. Но слово за слово, вырисовалась картина. Кантарион таких историй наслушался немало и, пока не привык отодвигать себя-барда от себя-странника, всякий раз готов был кидаться с голыми руками на вселенское зло. Да только миновали эти юношеские времена лет так почти с полста назад.
Он мог посочувствовать, мог дать пару дельных советов, но все это была не его жизнь и не его беда. Хозяйка понимала это не хуже него, а Лина, девушка, чудом избежавшая надругательства или смерти, помолчала-помолчала, а затем накинулась на него с упреками в трусости, и что спасшая его женщина-воин куда в большей мере мужчина, чем их гость-бард. Когда мать на нее шикнула, девушка заревела в голос и кинулась куда-то в угол.
Мать стиснула руки ломая пальцы. Ее глаза смотрели в пустоту между стеной и столом, мыслями она была так далека отсюда, как только может быть далека человеческая надежда от кладбища.
- Уходить нам надо, - наконец, выдохнула она так тихо, что Кантарион едва ее расслышал.
Кантарион не успел понять,говорила ли она с ним или сама с собой,когда дверь распахнулась и ввалился мужчина, всполошенный, в добротной, но грязной и по рукаву порванной крестьянской одежке. Лина, мигом смолкнувшая, едва скрипнула дверь, взвизгнула и кинулась мужичку на шею, всхлипывая: "Папа, папочка!"
Против ожидания, тот почти оттолкнул дочь.
-Что ж натворила, дура? Что ж ты натворила? Я слышал на площади, ты и эта девка с мечом, вы что, обе ополоумели? Убивать!.. Да они ж, они же всю деревню спалят теперь, как придут!
Обомлев, девушка отступила на шаг и уставилась на отца в таком безмолвном изумлении, что яснее любых слов.
- А ты хотел, чтобы твою дочь сношали грязные ублюдки? - рявкнула хозяйка неожиданно сильным голосом.
Кантарион притих над тарелкой безвкусного хлёбова, гоняя ложкой вареный лук по мутной водице. Это они тут едят? Попробовав один глоток, бард решил, что вполне в состоянии пережить без обеда. А если так подумать, то можно и без постели в доме, где своих бед в избытке, и мира явно не будет.
Он слушал разгоревшийся семейный спор, пока не понял, что услышал все, что хоть отчасти давало пищу для ума. Затем поднялся и, тихо поблагодарив Лину, прихватил лютню и пошел вон, послушать разговоры на площади, а может, и найти что-то съедобное в том, что здесь заменяло таверну.
Супруги все так же продолжали орать друг на друга, и предметом ора был вопрос, куда бежать, что брать и дадут ли им уйти достаточно далеко от деревни, прежде чем ее подпалят.
В том,что разбойники придут мстить за своего покойного кореша, сомнений у обоих не возникало.
Но если так же думали все в деревне, то, скорее, крестьяне сами умудрятся ее подпалить своим страхом, не ожидая бандитов.
Когда бард перестал быть опасной диковинкой, на него смотрели просто как на диковинку. Деревня лежала в стороне от главных трактов, нечасто сюда заглядывали музыканты, да и прочие странники. Дети осмелели первыми, и за Кантарионом по улице потянулся эскорт из семи-восьми-девятилетних, пока один из ребятишек не осмелел настолько, чтобы тронуть барда за плащ.
- Дяденька, а ты песню про драконов знаешь?
"О неееет!" - мысленно взвыл беглец из Скайрима. - "Опять..."
- Угу, - без энтузиазма отозвался он. - И о драконах, и о Довакине.
- О Думкине? - переспросил малец. - А про дракона? Про рыцаря, который стал драконом и победил демонов! Который потом оказалось, что он был сам Акатош!
Конечно. Имперские байки времен Кризиса Обливиона. Что еще мог просить спеть мальчик из имперской глубинки! Кантарион усмехнулся и потрепал мальца по волосам. Что ж, похоже, мальчишка подсказал ему хороший ход.
- Мартин - Дракон! - возвестил Кантарион зычно и четко, так, что резонанс отозвался под скосами крыш, вызвав недовольство стрижей. Кантарион проиграл вступление, сильные и величественные, аккорды лютни разнеслись по улице, не слышавшей такого, наверное, с самой своей застройки. Не утруждая себя пением, он заговорил, четко и громко чеканя слова баллады-гимна.
Мартин-монах, посвятивший себя скромной жизни, простой человек - о том, что тот был сыном императора, баллада скромно умалчивала, - ..был неумелым бойцом, его силой было целительство, в своем монастырском саду он выращивал травы. Но пришла напасть, и Мартин увидел, как страдают люди, его земляки, пахари, пастухи, ковали да гончары. И Мартин, движимый огнем в своей крови, собрал своих земляков, внушил им мужество и повел против демонов...
Не имело значения, как все было на самом деле. Кантарион вдруг понял, что эта песня способна переломить историю этой деревеньки. или, как меньшее, внушить мужество ее жителям и помочь им решиться хотя бы на что-то. Если разбойников было слишком много - быть может, в самом деле, следовало уходить. Но если их было не так уж много... Кантарион поглядывал вокруг и видел, что мужчины есть, считай что, у каждого дома. Деревня не выглядела такой уж обезлюдевшей, какой показалась вначале. Ну что ж...
Миновав пару домов, бард остановился на площади, проиграл рефрен, не говоря ни слова и молча наблюдая, как вокруг собирается, человек за человеком, небольшая внимательная толпа.
Он запел. Теперь Кантарион вложил в голос ту виртуозную школу, которая могла заставить скайримской зимой увидеть цветущие глицинии и персики его родины и ощутить их аромат. Но пел он не о цветах и нежной любви. Слова падали угрюмо, мрачно, в жуткой торжественности аккордов, пробирающих по нервам.
Люди вслушиваются в знакомые слова песни, которую подзабыли, и ненадолго, но сливаются душами с ее героями.
Затаив дыхание, детвора слушала вторую часть баллады, когда Мартин одерживал первые победы, но должен был встретиться с самым сильным своим врагом, имя которому было - сам Мехрун Дагон. И Мехрун Дагон пришел, и с ним было неисчислимое воинство, и могучие демоны Обливиона превосходили армии людей, и люди гибли, а города горели...
Города горели, демоны отнимали жизни играючи, женщины становились жертвами похотливых тварей, а мужчины - игрушками в их жутких затеях.
Но Мартин нес в своей крови огонь веры и решимость - в своем сердце. Он знал, что нет силы, способной одолеть силу его решимости. "Я остановлю Врага, - сказал он, - потому что кто, если не я?"
Неважно, что там пару веков назад говорил и думал настоящий Мартин Септим. Кантарион был циником и альтмером, но он оставался бардом - и понимал силу слова.
Он оборвал балладу так внезапно, что наступившая тишина зазвенела над площадью.
В мучительно долгой паузе Кантарион тронул пальцем и тут же прижал самую тонкую струну.
- А что с вами, народ Мартина Дракона? - негромко спросил он. - Горит ли еще огонь в вашей крови?
Не позволяя толпе опомниться от тишины, он быстро прошел между людьми и ввалился в пустую, пыльную, оплетенную паутиной трактирную залу.
Захлопнув за собой дверь, Кантарион прислонился лопатками к дощатой стене. Вдох-выдох. Все еще слегка дрожал каждый нерв, как бывало после особенных выступлений. Он облизнул губы и шагнул к стойке.
- Уфф. Хозяин! Есть чем горло промочить?
Отредактировано Кантарион (14.09.2014 10:00:21)
