– Псина!.. Эй, я к кому обращаюсь, лентяй?
Грубый, но до неприятности знакомый голос – заодно с броском не успевшей оказаться точно рассмотренной детали реквизита, но зато метко угодившей прямиком в светлый затылок акробата, – быстро поднял последнего из дрёмы, в которую он провалился, едва было покончено с разбитием стоянки в Валенвудских лесах. Удивительно, как подросток вообще сумел заснуть под оголдевшие завывания поддатого распорядителя их труппы, что без устали повествовал о своем стародавнем визите в эти места. Когда отношения Империи с соседями-мерами еще не достигли своего остроконечного апогея и как он тогда «натянул» едва ли не добрую половину босмерских дев из этих лесов заодно с бесчисленными порциями прочего – не менее глупого, – вранья, которое только могла породить голова, замыленная алкогольной негой.
Но даже сперва удачная попытка акробата спрятаться за мягкими тюфяками в дальней части единственного поставленного на ночь шатра не уберегла от перспективы скользнуть в памяти этого имперца, когда тому понадобился мальчик на побегушках.
– Ну чего тебе? – все же отозвался на его оклик Псина – меланхолично, с большим трудом проглотив последнее слово, коим должно было оказаться «жирдяй».
– У меня закончилась выпивка. Пойди и принеси мне бутылку сиродиильского бренди – там, снаружи, в повозке еще осталось несколько. И давай поживее, а то самую интересную часть истории пропустишь!
– Ту, где одна из твоих шлюх наконец-то тебя кастрирует? – язвительно отозвался подросток перед тем, как выскользнуть из шатра под общий гогот остальных артистов – и вяло донесшееся вслед «Я тебе еще напомню, как важно следить за языком, проклятый шкет». Лоркан прекрасно понимал, что это далеко не шутка и не бравада – имперец наверняка уже придумывает предлог, под которым можно будет утром вытереть ботинок об спину самого молодого участника их объединения, однако поздно было сожалеть о собственной несдержанности.
Несмотря на налёт той красивой молвы, которая опоясывала рассказы о прелестном пейзаже лесного царства, дитя союза нибенейца и редгардки не видел в Валенвуде ничего необычного, кроме дико разросшегося во все стороны леса. Лес, лес, лес – кругом сплошные деревья, справедливо успевшие набить у циркача чувство однообразности окружения. В ночное время и вовсе поглядеть стало не на что: одни только черные стволы и витиеватые кроны, тянущиеся высоко к небу, царапающие его – размашисто исторгнутыми ветвями, да извечная пара заслоняемых ими ночных небожителей – Массер и Секунда, изредка проглядывающие сквозь естественно образованный заслон.
«Сам сходит, не обломится» – в мыслях фыркнул Псина, поглядев на одиноко скатившиеся к краю телеги бутылки с бренди.
А после – заинтересованно перевел взгляд на устланный тьмой лес.
Слушать Тренуса дальше было невыносимо – оттого и возвращаться под кров шатра не хотелось. Хотя бы из вредности. И почему-то неожиданно кольнувшая ворох мыслей идея пройтись по округе показалась особенно привлекательной – не отходить далеко от стоянки, всего-навсего побродить вокруг. Может, и сон заодно вернется. Миновав разобранные повозки, прихватив по пути чей-то плащ, оставленный в одной из них – грязно-алый, как засохшая кровавая корка поверх свежей раны, – Псина, не предаваясь излишне долгим размышлениям, покинул цирковой лагерь в наугад выбранном направлении.
Он в самом деле не собирался углубляться далеко в лапы растительности. Так ему казалось. Думалось, что стоянка труппы все еще близко – пока деревья вокруг не слились в один сплошной лабиринт, выход из которого не спешил себя демонстрировать, а в голове отчетливо выстукивало: «Заблудился, ну просто прекрасно».

Полукровка застыл на месте: не то с первобытным испугом, не то с вкрадчивым любопытством в остекленевшем взгляде – вглядывался вперед, сквозь ветви; ревностно изучал силуэт перед собой, ненавязчивое присутствие которого выдавали горящие во тьме чужие глаза. Пожалуй, если не они, Псина мог бы принять их владельца за очередное исторгнутое территорией Молабал Тора дерево или часть такового, облепленное повсеместно угнездившимся полумраком, однако, приглядевшись, не оставалось сомнений в том, что фигура, застывшая вдалеке – живая. И двигается – или двигалась до этого? – прямиком в его сторону. Последнее абсолютно не радовало – точно так же, как мысли покинуть цирковую стоянку и прогуляться по округе теперь стали казаться настолько абсурдными в своей необходимости, что Лоркан не понимал, каким боком он вообще рискнул поддаться им и уйти в одиночку оттуда.
Теперь же, не зная, как поступить в подобной ситуации, метис лишь принялся осторожно отступать назад – медленнее и реже тех шагов, которые совершало до этого встреченное – может, вовсе им потревоженное? – существо. О том, кто может водиться в здешних лесах, он не знал, однако в один миг проклял всех босмеров и всю фауну Валенвуда. Кажется, Псина успел проклясть вообще каждое существо Тамриэля, соседствующих материков и даже добрался до Аэдра, проклиная тех за то, что они покровительствуют подобному миру, пресыщенному опасных неизвестностей.
Это было уже почти что инстинктом – возлагать бремя ответственности за собственные неудачи на тех, кто априори не может быть к ним причастен.
Хруст ветки под ногой заставил вздрогнуть – рефлекторно дернуться, едва ли не подпрыгнуть от неожиданности, совершая еще один шаг, пришедшийся прямо на соседствовавший с переломленной веткой древесный корень. Псина не заметил этой природной подножки – и осекся, с тихим вскриком – от неожиданности больше, – падая наземь. Больно – но так, что почти не ощутилось сквозь кожу, пронзенную, как иглами, лишь трепетным испугом. А мышцы – как железные, показавшиеся оковами для словно бы налитого свинцом тела. Теперь, не в силах даже пошевелиться затем, чтобы подняться с холодной земли, он почувствовал себя самой безропотной и привлекательной жертвой, которую только можно было бы представить.
Раздолье для любого обитателя леса, что, повинуясь природному циклу, ищет себе пропитание.
Впрочем, страх довольно быстро начинал сменяться любопытством. Не тем, которое толкает на безрассудные поступки прямо в лапы голодной смерти, только и ждавшей проявления гибельной наивности от своей жатвы или доверчиво располагает к острием ощерившейся угрозе; таким, что заставляет переосмыслить ситуации в свете ином – более лучшем, нежели представлялось ранее. Почему-то полукровке показалось, что существо, кем бы оно ни было в действительности, не проявляет к нему яркой агрессии. По меньшей мере, до сих пор не набросилось на него, не подало леденящих кровь звуков, не приготовилось к атаке – как обычно случается с лесными хищниками, почуявшими легкую и скорую добычу, забредшую на их территорию.
«Выжидает? Медлит?..»
Псина перенял его тактику – замер на месте, лишь беспомощно смотря на него в ответ.