Ева привыкает, что в высших корпусах «Новой Жизни» на неё смотрят как на ребёнка — и в этом «смотреть» слишком мало ласки, слишком много снисходительности, потому что ребёнок чужд — пусть шагает куда хочет, как, когда. На неё смотрят как на ребёнка — ребёнок раз за разом жжёт кончики пальцев о раскалённую поверхность подогревающего воду автомата, ребёнок раз за разом отрывает механическую лапу мишке с мигающим неоновым глазом, ребёнок упорно вляпывается в одну и ту же грязную лужу.
А Ева Вагнер спускается в гетто.

Ожог оставляет следы — трущобы тоже. Она-то точно знает, что нет никаких на сердце ран и следов, ни в форме, ни без, но отчего-то всё равно чувствует — выедено, выведено: голодным детским взглядом, полуслепым — какая ж это редкость в гетто — старика, мутным от наркотического прихода стеклом зрачков, тем же стеклянным, но куда более осмысленным, тем и страшным, по-жуткому ещё юным, — проститутки; мужчины, что уже устал бороться — и украдкой, когда она перевязывает его раны, просит «лекарство, ну... это... чтобы быстро и не больно» и женщины, которая всё ещё пытается — и от того отталкивает её — «уйди, жива ещё, к трупам со своими бинтами приставай».
Как будто бы порез больней.
Еве больно — но Ева продолжает смотреть, день за днём; Еве больно даже верить — в дивный новый мир и даже в то, что мальчик, заразившийся какой-то крысиной хворью в такой же дыре переживёт следующие две ночи: его мать отмахивается, ведёт отрицающим жестом от призыва — в больницу, на средний уровень, она устроит, она...
«Да зачем? У меня ещё четверо таких.»

Ева вздыхает — оправляет покойную на бедре сумку, запахивает короткую куртку на груди, прикрывая фарфоровое мерцание защитной брони, — отчего-то это было таким же необходимым элементом как и хмуро шагавший за ней широкоплечий медбрат-репликант, приставленный к ней для охраны и ношения механизированного саквояжа с более тяжеловесной и негабаритной аппаратурой — каждый раз она надеялась, что броня, закреплённая на предплечье биотическая установка и молчание вышагивающего следом красноглазого товарища — останется просто декоративным элементом вынужденной безопасности. Не применимым. Не пущенным в бой. Ловящим только любопытные, испуганные и презрительные взгляды.
Или просящие.
Это всё, что ей было нужно. Правда.

— Гильер, посмотри.
Репликанту отвечать даже не обязательно — Еве просто нужно, чтобы он услышал, и по тону — настороженному, испуганному, похожему на приказ замереть и перестать дышать — догадался.
— Девочка. Ей... ей нужна помощь.
Она не срывается с места к другому противоположному концу того, что только в трижды переносном смысле могло быть названо улицей — лишь оборачивается, удовлетворившись в следовании и согласии на глазах, ускоряет шаг, скользит рукой по очерку сумки с медикаментами и коммуникатору — больше по привычке, чем от нервов.
Она делает шаг, два, третий. На третий хочет словить взгляд, но не ловит даже за руку — почему-то всегда приходилось отсчитывать расстояние от обитателей гетто, ещё не являвшимися пациентами. От девочки — почему-то — оставлять расстояние не хотелось. Да и разве иначе — с повисшей рукой и синевой вместо обрамляющей глазницу кожу как свидетельством и доводом, почему опасаться нужно было не за себя, а за неё — иначе было можно.

— Ева Вагнер. Новая Жизнь. Вам требуется помощь.
Чеканно. На автомате. Как заученный стих. Не вопрос — утверждение, беспрекословное — как высеченная плоскость голограммы карточки-удостоверения. Нет. Иначе нельзя.
Даже посередине заросшего нечистотами переулка под сенью чужих взглядов, мрака и своей же совести, отчего-то в самых редких проявлениях зовущейся у некоторых людей милосердием.
Это оно. А вовсе не долг.
[nick]Ева Вагнер[/nick][status]ангел на скале[/status][icon]http://s5.uploads.ru/eWUSx.jpg[/icon][info]• Возраст: 21 год
• Представительница Новой Жизни, медработница
• Раса: человек[/info]