До сих пор не верилось, что он уехал из дома, чтобы сменить одну роскошную дорогую клетку на другую. Разве что изобилие фиолетового сменилось золотым. Здесь было даже хуже, великолепие Башни довлело на него, и Фаверон был весьма далёк от восторгов ею. Какой бы великой и грандиозной та ни была, что бы ни символизировала собой - он не столько любовался, сколько ощущал себя обязанным каждый раз, когда видел её. Обязанным защитить этот шедевр и всё остальное, что есть в столице прекрасного, обязанным Императору за позволение находиться здесь, обязанным всей Империи - обязанным предоставить всё, что имел и на что был способен, даже превзойти себя. Преданность, служение, непоколебимость, тяжеловесные и даже отчасти мрачные, если вспомнить, что он, скорее всего, рано или поздно умрёт за своё дело. Вот какие чувства, по мнению Фаверона, полагались каждому честному гражданину. Отчасти это даже тяготило, но он привык уже игнорировать эмоции на такой должности. Ему нужно не рассуждать о собственной участи или отвлечённых вещах, а хорошо выполнять своё дело. Всё. И пусть отец продолжает слать письма с неизменной слёзной припиской от матери беречь себя, а от него самого - завуалированные намёки, что хорошо бы сынок наконец взялся за ум, хоть раз поставил родственные узы выше государственных нужд и навестил их, поинтересовался, как идут дела дома. Интересно, получал ли брат такие же? Учитывая, как крепки всегда были связи в их семье - Фаверон поставил бы свой месячный оклад, что да.

То, что между строк его ответов, полных исключительно вежливых и настолько же уклончивых обещаний в стиле "когда-нибудь", отчётливо читалось "никогда" - увидел бы и младенец. Хотя сам Фаверон вовсе не относился к обязательствам перед родителями настолько категорично, просто в обозримом будущем не видел никакой возможности вырваться, да и опасался, что визит поставит под удар и его, и близких. Ему так и мерещилось, что враги ожидают возможности, когда вся семья Индарисов соберётся вместе, чтобы уничтожить всех одним махом. Враги, которых он нажил, служа Империи. Враги, приобретённые вместе с происхождением в этом роду.

Может быть, должность развила в нём параноидальные наклонности и пессимистичный взгляд на мир. Не исключено, что встреча с родными стоила того, чтобы рискнуть. Он ведь по-настоящему любил их и никоим образом не хотел оскорблять, покрывая в столице позором собственное имя. Но пока Фаверон не видел способа полностью обезопасить своё возвращение в родные пенаты.

- Вам же известно, что дышать разрешается даже перед лицом начальства, молодой человек? - толика иронии вплелась в спокойную речь и такой же сдержанный взгляд. - Вы так напряжены, что создаётся впечатление, будто вы вот-вот позволите себе нечто неприличное, - уголки его губ чуть приподнялись в лёгком намёке на улыбку. - Вопреки любым расхожим фантазиям о данмерах, мы не бросаемся на людей, поэтому прошу вас, не нервничайте так. Садитесь, поговорим. И, пожалуйста, не нужно чрезмерной официальности.

Рассказывать всем подряд, почему он не любит свою фамилию, Фаверон не собирался. Особенно этому великовозрастному мальчишке. Тому достаточно будет понять, что здесь подобные вещи не имеют значения. В зависимости от успехов на выбранном поприще они вполне могут однажды поменяться местами, или Анри обойдёт его, ведь назначения не зависели ни от кого из них.

- Для начала расскажите о себе, сколь сочтёте возможным. Например, в какой работе вы считаете себя лучшим. И как вы относитесь к повышению.

Личные вопросы здесь не задают. Как говорится, не суй нос не в своё дело - и не услышишь лжи. Однако, даже если в досье было сказано достаточно о том, что из себя представляет Анри, хотелось бы услышать и его точку зрения. По тому, что люди говорят о себе, можно немало узнать о них. И зачастую отнюдь не того, что они озвучивают. Тут важнее как. Близость душевная ни к чему, но определённая степень взаимопонимания насущно необходима.

Подпись автора

За краем вечности, беспечности, конечности пурги — Когда не с нами были сны, когда мы не смыкали глаз;

Мы не проснёмся, не вернёмся ни друг к другу, ни к другим С обратной стороны зеркального стекла...

Всё такое общее, размытое, выверенное до последнего звука, аж тошно становилось. То же самое мог сказать кто угодно. Ничего, ни одного слова из ответа не указывало на подлинного Анри Кэйрусса. Он в равной степени мог быть самым верным и истовым обожателем Империи, мог замышлять предательство, а мог банально скучать, не проникаясь никакими высокими идеалами, и думать об обеде.

- Благодарю за ответ, но всё же он не содержит всю интересующую меня информацию, молодой человек. Видите ли, я ничего не знаю о вас. О человеке перед собой. Желаю услышать не те формулировки, что полагаются по протоколу, - Фаверон чуть поморщился, ему ещё дома от слуг набили оскомину занудные отчёты, чья длина зависела от количества выполненных приказов и обстоятельности каждого конкретного из этого угодливого сборища. - А то, что происходит у вас в голове на самом деле, - прорезались нотки, больше подходящие для ведения допроса с очень ярко выраженным пристрастием, нежели для простой беседы с подчинённым. - Что для вас ваша работа? И это назначение? К такому ли итогу вы стремились? Польщены? Разочарованы? Воодушевлены? Боитесь? Я обещаю, что всё сказанное вами не выйдет за пределы этого кабинета.

Фаверон намёком дал понять, что готов и согласен услышать не самые вежливые и одобренные формулировки касательно Империи в цели и Пенитус Окулатус в частности. И что он позаботится, чтобы никакие посторонние уши не воспользовались искренностью Анри во вред ему.

Возможно, Анри не так уж и уважал аристократические замашки, пока этого не получалось понять, но для Фаверона дорого стоило слово чести, которое он сейчас собеседнику и дал, не поведя бровью, как нечто совершенно естественное. Понятие о достоинстве, о том, что подобает сыну графа, не было для него никак связано с упрямым щепетильным желанием добиваться всего самому, ни в чём не апеллируя к происхождению и семейным связям. Скорее, это даже налагало на него дополнительные ограничения, во многом, пожалуй, старомодные, однако, важные для него. Фаверон немало позволял себе на пути к своей нынешней должности, он марал руки и нередко давил в себе совесть, но всё ещё оставалась граница, запретная для него. Он ещё даже не заглядывал на другую её сторону. Он принадлежал к числу тех "юношей бледных со взором горящим", кто в красивых легендах позволял выпустить из них по капле всю кровь, нежели пожертвовать гордостью, вскормленной в них вместе с благородным происхождением. Они бросали перчатки, вызывая на турниры и дуэли, и слова вроде "подлец" и "мерзавец" весили для них гораздо больше, нежели простые ругательства.

Фаверон, пожалуй, был романтиком больше, чем подходило его статусу. Обоим его статусам. И он не считал данное качество слабостью или недостатком. При этом он ухитрялся сочетать это со вполне здравым прагматизмом. Он добивался от Анри большего не только потому что ему подчас хотелось аж завыть от того, насколько все вокруг носили чинные маски благопристойности и отточенных до мелочей публичных образов, прилегающих к лицу так плотно, что срослись с кожей... но и оттого, что знание характера и склонностей других помогало оптимально подобрать им поручения. Когда агент выполняет то, что не противоречит его душевному и моральному складу, продуктивность всегда выше. И не нужно тут, что опытный и профессиональный агент справится с чем угодно и будет безупречно мило улыбаться даже тем, кого ненавидит от чистого сердца. Безусловно, это верно, но прямо-таки насущная необходимость заставлять других наступать на себя и свои чувства имелась далеко не всегда.

Ему не хватало от Анри настоящего. Эмоций, мыслей, личных вкусов и желаний. Того, что позволит за маской служаки проступить реальному живому человеку. Конечно, подобного нельзя добиться за один день и одну беседу, но Фаверон хотел начать его понимать. Ему никогда не были безразличны нужды окружающих. Живое любопытство и толика сострадания не позволяли относиться к ним просто как к инструментам, винтикам в имперской машине. Сколько бы ни получил дома выговоров за то, что слишком уж близко общался с челядью и разрешал им лишнего, Фаверон так и не изменился, даже усилий не приложил к тому, распространяя свои замашки и здесь, по приезде в столицу.

Подпись автора

За краем вечности, беспечности, конечности пурги — Когда не с нами были сны, когда мы не смыкали глаз;

Мы не проснёмся, не вернёмся ни друг к другу, ни к другим С обратной стороны зеркального стекла...

Держать лицо, выслушивая подобные новости, Фаверон научился давно, а вот подавить в себе кровавый гнев так, будто её никогда и не было - даже не пытался. В какой-то степени эмоции служили ему движущей силой, нужно было лишь контролировать их, а не позволять любому внезапно вспыхнувшему чувству тащить куда ни попадя. Если бы не они, Фаверон бы, возможно, до сих пор в погожие летние дни сидел где-нибудь на мягкой траве берегов Корболо, медитируя на прекрасные пейзажи - лирически скорбные плакучие ивы, клонящие пышные кроны к обманчиво спокойной воде, и юбки местных красавиц. Хотя, признаться честно, куда больше Фаверона привлекали отнюдь не юбки и не их обладательницы, но об этом он благоразумно помалкивал, не желая, чтобы какие-либо слухи дошли до отца или матери.

И сейчас эмоции подсказывали ему очередное решение, возможно, чересчур импульсивное, но в данных обстоятельствах мнящееся ему исключительно верным. Он наградил Анри взглядом коротким, но цепким, изучающим, что-то просчитывая в уме - это было заметно. И, придя к определённому выводу, поднялся со своего места и чуть более порывисто, нежели требовалось, шагнул к выходу.

- Я хочу посмотреть сам. Показывайте. Анри, вы идёте со мной.

Фаверон бы не приказал Анри разбираться одному, потому что меньше всего желал через пару дней получить отчёт уже о его преждевременной кончине. Личное присутствие начальства не давало полной гарантии безопасности Анри, равно как и самого Фаверона, но увеличивало их шансы. Конечно, можно было назначить ему напарника, но Фаверон не мог поручиться, кому следует доверять, а кому нет. Уверенным в том, что не совершал этого убийства, Фаверон был только в отношении себя.

Несмотря на раздражение и злость, кипящие в нём, Фаверон остерегался делать преждевременные умозаключения. Нет ничего более ошибочного в их работе, чем строить поспешные выводы на основании личной или профессиональной неприязни. То, что кажется слишком простым и очевидным, часто оборачивается хорошо подготовленной ловушкой. Но кипеть он кипел, да ещё как - по не предвещающему ничего хорошего блеску алых глаз угадывалось, что за жаркая клоака едва сдерживаемого бешенства кипит в эту минуту у него в груди. Какой-то негодяй посмел осквернить их земли, буквально бросить несравненный в нахальстве и бесстыдстве вызов Империи и её вечно бдящему оку. Фаверон знал, что обязан поступать по закону, но ему очень хотелось, чтобы виновный, например, оказал сопротивление при задержании. Он бы не отказался сам расправиться с тем, кто отнял жизнь у его человека, никому не доверяя эту честь, не позволяя ублюдку дожить до пыточной, тюрьмы и официальной смертной казни.

Чего он опасался с некоторым холодком на сердце - что в преступлении мог быть замешан другой агент. Фаверон уважал их труды и искренне гордился каждым, но всё же не идеализировал. Никто из смертных не безупречен и не лишён амбиций и страстей. В таком случае он, по крайней мере, спросит, для чего тот поступил настолько отвратительно со своим же, когда все имперцы обязаны держаться заодно, иначе их тщательно отлаженная машина начнёт давать сбои, пока не рухнет, как рухнула структура Клинков. Уровень жестокой конкуренции в Пенитус Окулатус никогда ему не нравился, но Фаверон был упрям, как тысяча ослов, и мог переть вперёд, пока или не расшибётся, или не пробьёт преграду лбом. Если что-то не по вкусу - меняй это, не меняешь - не так уж и много у тебя мотивации.

Подпись автора

За краем вечности, беспечности, конечности пурги — Когда не с нами были сны, когда мы не смыкали глаз;

Мы не проснёмся, не вернёмся ни друг к другу, ни к другим С обратной стороны зеркального стекла...

Конечно, Анри имел право знать, куда они идут, хотя для него достаточно было бы лишь точно выполнять приказы - в конце концов, на этом строился принцип большей половины работы тайной полиции. Им не нужно было знать обо всём, в чём обвинялся очередной объект, за которым явились арестовывать, объяснения о причинах задержания обвиняемому дадут в другом месте. Если дадут. Нередко об этих причинах узнавали в далеко не самой приятной обстановке, и самим отвечать им приходилось куда усерднее, чем слушать. Когда им позволяли вставить несколько слов между истошными криками и ужасными звуками инструментов, извлекающих правду даже из самых крепких и запирающихся индивидов. Великолепные, изящные орудия боли.

- Убили одного из наших, - коротко отчеканил Фаверон.

Взаимоотношения Анри с окружающими сейчас волновали Фаверона меньше всего. Не маленький уже мальчик, разберётся сам - после того, как они закончат решать куда более насущный вопрос. Фаверон совершенно искренне и серьёзно считал, что поднявший руку на агентов Пенитус Окулатус должен умыться кровью так, чтобы остальные как следует запомнили урок. Фаверон не собирался давать этому преступнику лёгкую смерть и собирался сначала устроить допрос с особым пристрастием, а потом передать в распоряжение палача. Он передумал, смерть на месте за оказание сопротивления при задержании - слишком лёгкая. Хотя всё ещё и хотел, чтобы их искомая цель отбивалась, это даст ему возможность слегка её покалечить. Или не слегка, зависит от того, как пойдёт процесс. Фаверон не был большим сторонником лицезреть чьи-либо пытки, но иногда это всё же приносило ему удовольствие, и конкретно сейчас его действительно задели за живое. Он обрёл понимание "своего" и "своих" - и ненавидел, когда к этому притрагивались с дурными намерениями. Здесь он имел почву под ногами, то, что было ему дорого, что-то, за что стоило сражаться - и словом, и оружием, силой и умом.  Он знал, что имеет значение, и это значение приобрёл потом и кровью, как своей, так и чужой, пролитой во имя Империи. И его человек, также достойно послуживший их общему делу, но теперь мёртвый, буквально взывал к отмщению.

- Извиняюсь за невежливость, но мы торопимся. С удовольствием бы насладился нашей совместной беседой и предоставил бы этого молодого человека в ваше распоряжение, коль скоро вы знакомы и, как я полагаю, заинтересованы в нём, но мы, к сожалению, ведём расследование. Не соблаговолите ли пропустить нас? - изысканно-великосветским и неподдельно уважительным тоном обратился к двоим Фаверон.

Такое обращение получилось у него само собой, он не старался ради этого специально, не пытался произвести впечатление, не искал их симпатий. Просто что-то иное было бы ниже его достоинства. Дело не в происхождении, но в самоощущении. В его личных представлениях о благородных манерах, подобающих любому благовоспитанному гражданину. Он не видел причин грубить ни в чём дурном пока не уличённым обывателям. Даже если они никогда ничего подобного в свой адрес в жизни не слыхали, и можно было попроще - суть не в том, с кем он говорил, а в том, что говорил он. Не изменяя себе, соответствуя собственным стандартам культуры личности. Фаверон прекрасно догадывался, что они не так просты, как кажутся, но все их возможные прегрешения не относились к нынешнему делу, а, следовательно, его в данный момент совершенно не интересовали. При этом тон его оставался достаточно жёстким, явственно намекающим, что отлагательств он не потерпит. Вежливость и хладнокровие змеи, предупреждающей, что готова напасть, но пока терпит и присматривается, давая шанс к отступлению.

Подпись автора

За краем вечности, беспечности, конечности пурги — Когда не с нами были сны, когда мы не смыкали глаз;

Мы не проснёмся, не вернёмся ни друг к другу, ни к другим С обратной стороны зеркального стекла...

Фаверона меньше всего сейчас волновали метания души Анри. Он молча приблизился к трупу, присел рядом, осматривая рану. Перевернул на спину, держа на руках, вглядываясь в мёртвое лицо. Это не был первый, кого Фаверон похоронил за время службы, даже не двадцатый, но всё равно всякий раз прощаться со своими было тяжело. Иногда ему казалось, что он не может на самом деле ничего для них сделать, ведь их работа велела не задавать лишних вопросов, не подвергать необходимость заданий сомнению, не колебаться, не медлить и быть готовым отдать всё за Империю в любой нужный момент. Они переставали по сути принадлежать себе, их будущее, с одной стороны, было гарантировано, какая-то работа находилась для всех, но с другой - они теряли всякую возможность распоряжаться им по собственному усмотрению. Слишком много не своих секретов и не своих проблем каждый из них взваливал на себя.  Кто-то обязан тащить это ярмо, разгребать не только ситуации, где всё честно, ясно и прозрачно, кто прав и кто виноват - и ребёнку очевидно, но и откровенную грязь, не лучше, чем дерьмо из сточных канав. Потому что чистильщики тоже часть цикла функционирования окружающей реальности.

Фаверон ведь уже давал себе зарок ни к кому не привязываться на этой должности, не выказывать симпатий. Видимо, характер у него всё-таки для подобного неподходящий, сколько бы ни сталкивался с подобными ситуациями - ему приходилось больно по-живому. Конечно, он старался сохранить лицо и не выказывать слишком много неуместной скорби, но полностью её не подавлял.

- Мы сегодня потеряли агента, ценность которого составляла один на тысячу, - тихо сказал Фаверон.

Возможно, прозвучало цинично, словно он оценивал чужую жизнь на каких-то весах исключительной прагматичности, но в красных глазах данмера не было ни намёка на безразличие или расчёт. Он по-настоящему сожалел.

Он уложил бездыханное тело поудобнее, отдельно от лужи крови, словно для мёртвого это ещё могло иметь значение. И, хотя ему было кому препоручить это, Фаверон не позволил спутникам даже прикоснуться, делая всё самостоятельно от и до, вплоть до момента, когда ритуал увенчался успехом, и над трупом поднялся блёклый полупрозрачный дух. В его погасших, но вполне осознанных глазах не было ни жажды мести, ни всепоглощающей ярости, ни отнимающей разум ненависти. Разве что недоумение. Растерянность. Он словно бы сам не вполне осознавал, чем стал и почему.

- Здравствуй. Помнишь меня? - тихо обратился к нему Фаверон.

Тень уставилась на него с явным узнаванием, но молчала, только слабо кивнула. Мужчина словно бы забыл, как разговаривать. От одного лишь вида этого призрака сжималось сердце. Призывать его сюда и заставлять делать хоть что-то казалось неправильным, чудовищно мерзким. Никто не должен использовать эту подлую магию. Однако, выбора не оставалось.

- Жестоко напоминать тебе об этом, но расскажи нам о последних минутах своей жизни. Что с тобой произошло? - как можно более мягко спросил Фаверон.

- Я... я шёл домой, - то ли призрак с трудом восстанавливал в памяти моменты, о которых его спрашивали, то ли не был уверен, что может пригодиться. - Услышал стук каблуков со спины, ровно два. Не успел повернуться. После - тьма.

- Ни голоса, ни запаха духов, ни шелеста одежды, такой как подол платья или плащ - ничего? - уточнил Фаверон.

- Я не помню... - тень погибшего стала даже несчастнее, чем когда лишь появилась.

- Хорошо, спасибо. Покойся с миром. Не тревожься, я найду убийцу, чего бы мне это ни стоило, - очень мрачно сказал Фаверон, почти поклялся - перед тем, как позволить призраку развоплотиться.

Те, кто его знал, порой считали, что ему не досталось многих данмерских черт, но в таких случаях, как теперь, в нём сполна проступали и мстительность, и злопамятность. Пусть они и не взяли след сразу - Фаверон был уверен, что добьётся своего, правдами и неправдами, так или иначе. Не успокоится, пока не уложит в могилу тварь, что подняла руку на его человека. Смотреть ему в глаза сейчас было попросту жутко - взгляд мера выражал умение, тяжеловесное душное желание и абсолютную моральную готовность убить без малейшего сожаления. И убить, судя по лицу, поджатым губам, оттенку эмоций в зрачках, весьма жестоко. Простить могли боги, представители официального правосудия или сам Император - только не он. Никогда. Ни за что. За все блага мира - нет.

- Анри, что-то не так? - наконец придя в себя настолько, чтобы заметить что-то, принадлежащее к миру живых, осведомился Фаверон. - Вам что-то об этом известно? - изменившееся состояние комиссара наверняка имело значение.

Он спросил слишком спокойно, чтобы не заподозрить - если не дать ему ответ сразу, он может и к стенке прижать, и вызнавать правду уже отнюдь не так вежливо.

Подпись автора

За краем вечности, беспечности, конечности пурги — Когда не с нами были сны, когда мы не смыкали глаз;

Мы не проснёмся, не вернёмся ни друг к другу, ни к другим С обратной стороны зеркального стекла...

Включившись в работу, Фаверон стал таким же, как обычно - вполне спокойным, даже любезным и вполне приятным для данмера. Он считал абсолютной политику бережного отношения ко всем гражданам, не замешанным ни в каких противоправных действиях, и, хотя иногда без психологического давления нельзя добиться внятных ответов, сейчас был не тот случай. Его плохое настроение никак не должно сказаться на окружающих. Всю злость и весь снедающий его пламень он прибережёт для того, чью вину неоспоримо докажет. Тот, кто привёл Иледуса к смерти, превратится в пепел у Фаверона под ногами. Всегда можно сказать, что при оказанном сопротивлении невозможно было захватить объект более гуманными методами. Главное сперва собрать достаточно улик, пусть и, казалось бы, одним зловещим слухом про Пенитус Окулатус больше или меньше - какая разница, но нельзя допустить, чтобы их считали вершащими беззаконие. Во всяком случае, обоснованно считали, а не исходя лишь из собственных фантазий и домыслов. Любая тень на них - это тень на порядки Империи. Они здесь не на казённых харчах отъедаются, а денно и нощно не покладая рук исполняют обязанности, порой трудные и щекотливые, бдят для того, чтобы остальные крепко спали.

И всё это Фаверон умело прятал за обаятельной улыбкой и вежливыми манерами. Он был таким с самого первого дня трудов праведных во имя Пенитус Окулатус. Сразу, как только его взяли. Даже строже следил за собой, чем прежде. Ему всегда нравилось видеть, как люди успокаивались и расслаблялись в его присутствии, нравилось разговаривать, демонстрируя участие и понимание, показывать, что тайная полиция далеко не всегда приходит на чей-то порог, чтобы откусывать головы. В первую очередь они оберегают жизнь, покой и благополучие вот этих самых горожан, и эту надёжность, основательность и опору для простого населения, по его мнению, необходимо было делать вполне ощутимой, не подлежащей сомнению. Логика элементарная, Империя - это её жители, а довольная Империя - довольный Император. Если большинству - всем бывает только в сказках, - хорошо, то сами собой сойдут на нет или по меньшей мере сведутся к минимуму бунты, протесты и преступления. И никакое зловещее сообщество больше не доберётся до правителя их славной страны, не найдётся ни одного дома, где им дадут приют, и ни одного ума, в который они посеют смуту.

Насколько этот подход разделяли остальные коллеги, его не слишком волновало, Фаверон предпочитал отвечать только за себя. Впрочем, разглагольствовать о своих взглядах на общественный долг организации он не позволял себе даже при Мьяре, с которым всегда мог поделиться чем угодно. И не потому что Мьяр был криминальным элементом - Фаверон не сомневался, что, если он попросит о чём-то лично брата или поделится чем-либо приватно, гильдия не будет иметь к этому даже косвенного касательства, - а просто некоторые вещи тому вовсе незачем знать, своих проблем хватает.

Установление мира и покоя, естественно, иногда требовало нетривиальных и даже рискованных мер, но по его меркам они по большей части окупались.

- Думаю, нет смысла идти так далеко, если ваш дом расположен гораздо ближе. Да и, честно говоря, я не для того лично принял участие в расследовании, чтобы вернуться в Башню и покрываться пылью там, - Фаверон, конечно, утрировал, но по тому, насколько в сердцах он это высказал, становилось ясно - кабинетный режим существования изрядно ему надоел. - Если мой визит не помешает вашему брату, конечно, - деловито уточнил он, совершенно не желая выступать в роли раздражающего гостя, которого хозяин-то и не звал, но привык, что Анри приглашает кого ни попадя, и смирился с этим, как и с необходимостью разгребать последствия таких посещений. - А вы говорите так, словно лично знакомы с леди Жанет. Если это так, то насколько хорошо вы её знаете? - Фаверон, конечно, в первую очередь хотел убедиться, действительно ли эта дама может считаться личностью, заслуживающей доверия.

Он шёл рядом с Анри, размеренным шагом, словно, раз уж у них есть время до вечера, так почему бы и не прогуляться этот относительно небольшой отрезок пути, а не спешить поскорее закрыться в доме. Фаверон отчасти походил на затворника, дорвавшегося до вожделенного шанса подышать свежим воздухом. Насколько вообще в таком большом городе воздух подходил под такое определение.

Подпись автора

За краем вечности, беспечности, конечности пурги — Когда не с нами были сны, когда мы не смыкали глаз;

Мы не проснёмся, не вернёмся ни друг к другу, ни к другим С обратной стороны зеркального стекла...

Фаверон не знал правил чужого дома и не хотел бы их случайно преступить. У него-то самого целый список, который не приведи боги нарушить. За решётку, конечно, не отправит, даже не подпалит в сердцах, но занудный тон лекции, прочитанной им грешнику, кого хочешь доконает. В частности можно мешать и отсутствующему брату - уж на что он почти всё позволял Мьяру, но был бы очень недоволен, возможно - сердит, а возможно - расстроен, если бы тот злоупотребил его доверием и превратил жилище, например, в притон, пусть даже лишь на время пока Фаверон отсутствует. Или разбросал по всему полу опустошённые за это время в одно лисье лицо бутылки да так и оставил, мол, господа уборкой себя не утруждают. Совсем не в характере Мьяра, но гипотетически... Тем не менее, почти сразу Фаверон стал чувствовать себя достаточно свободно, чтобы хотя бы отчасти перестать беспокоиться. Он же не собирается поджигать мебель или напиваться пьяным и портить стены. Красть тоже ничего не будет, у него не обнаружилось никаких талантов к воровству, даже самые простые вещи давались с трудом, а на "приятелей" Мьяра Фаверон смотрел так, будто это вот и есть настоящее волшебство, а не банальные школы магии. Особенно когда ловкачи из гильдии не использовали чары, а преуспевали только за счёт естественной ловкости рук. Если ты могущественный иллюзионист, такие вещи получаются по щелчку пальцев, а попробуй поработать только этими самыми пальчиками.

- Где здесь руки можно вымыть? - в первую очередь поинтересовался Фаверон таким тоном, как будто он не только труп недавно держал, но и в отбросах копался при обострённой до крайности брезгливости.

Когда он выполнил запланированное дело - попроще и не скажешь, учитывая его серьёзность, - и вернулся, то даже задумался над вопросом Анри.

- Не думаю, что пить при исполнении хорошая идея. Впрочем, вы можете ни в чём себе не отказывать, ведь сейчас вы за хозяина, - заканчивая фразу, Фаверон выглядел уже чуть меньше педантом. - И, если вы позволите, я займусь обедом.

Фаверон занялся приготовлением тушёных овощей, и, хотя он явно готовил с удовольствием и полной самоотдачей, в разговоре себе не отказывал.

- Да, я его знал... достаточно хорошо. Ближе, чем большинство агентов. Нам даже доводилось работать вместе. Ему всегда удавалось поднять мне настроение, он умел создавать впечатление, будто ничего невозможного нет. Причины его убийства? Может быть зависть. Может быть ревность. Ненавидели его не больше любого из нас, а, я полагаю, гораздо меньше, он умел расположить к себе любого.

Фаверон говорил, увлечённо нарезая и размешивая ингредиенты. Не будет преувеличением сказать, что любовно. Он не просто увлекался кулинарией, а мог бы выбрать её своим призванием, но пошёл служить Империи. Без сомнения, страна одновременно и потеряла, и приобрела. Было бы ему лучше в профессии, где не приходится никому угрожать, арестовывать, сажать в тюрьму и убивать? Как знать. Фаверон бы, по крайней мере, точно был счастлив. Но ему вполне неплохо жилось и так, он не раскаивался в сделанном им карьерном самоопределении.

- Иледус контрастировал со мной практически во всём, но именно поэтому мне с ним было интересно. Но вас, может быть, интересует нечто конкретное о нём?

Он спросил вполне доброжелательно, явно готовый рассказать пару историй из прошлого. Или баек, тут уж как получится и что первое вспомнит. Даже несмотря на то, что вовсе не рассчитывал откопать там причину безвременной смерти друга.

Подпись автора

За краем вечности, беспечности, конечности пурги — Когда не с нами были сны, когда мы не смыкали глаз;

Мы не проснёмся, не вернёмся ни друг к другу, ни к другим С обратной стороны зеркального стекла...

Фаверон молчал, и только чуть подёргивающиеся кончики ушей показывали, что он внимательно слушает, не отвлекаясь от своего безусловно ответственного занятия. То, что и как он делал, выглядело порой рискованно, но только не для данмера, обжечь которого куда сложнее, чем человека.

- Давайте проанализируем то, что у нас есть, - флегматично предложил Фаверон. - Иледус был...

Ну, да, прозвучало это "был" гораздо легче, чем далось ему сказать. К мысли, что друга больше нет, придётся ещё долго привыкать, и готовка пришлась даже кстати, немного отвлекла и помогла успокоиться.

- ...опытный агент, не из последних, и, хотя он не находился в тот момент на задании, привычки и навыки никуда не деваются. Вы угадали, улыбка и обаяние не всегда играют на пользу их обладателю, я допускаю и зависть, и ревность у многих, кто общался с ним или видел его. Тем не менее, его убили, подойдя со спины, быстро и точно, одним ударом, он и предпринять ничего не успел. Я наблюдал Иледуса в деле, и сразу скажу - застать его врасплох никому не удавалось просто. Все его вещи остались при нём, значит, целью было не ограбление. Мысль, что убийца мог оказаться настолько впечатлительным, чтобы увидеть, что натворил - допустим, он хотел только ранить и вывести из строя, но не уложить насмерть, - и в панике бежать, забыв, что хотел, отметается, или, по крайней мере на мой взгляд, маловероятна, он не выронил от шока оружие и не оставил совсем никаких следов, словно после своего злого деяния испарился в воздухе. Потрясение заставляет ошибаться и творить глупости, здесь же всё сработано чётко и точно. Я полагаю, действовал профессионал. Не исключено, что один из наших. Или кто-то, кому известно о наших методах. Думаю, преступление не случайно спланировано так, чтобы дух ничего не мог нам рассказать. Конечно, ещё есть разный мусор вроде жалких остатков Тёмного Братства и других, кому Пенитус Окулатус прищемил хвосты, но есть у меня сомнения, что здесь они замешаны. Я буду рад, если не прав, мне не хочется узнавать, что внутренние раздоры в организации доходят до такой степени. Каждая потеря среди нас - это потеря Империи. Нам всем, кому не безразлична её судьба, давно пора научиться действовать заодно, а не толкаться локтями за положение получше.

Что бы Фаверона точно порадовало - это если бы он смог добиться в хотя бы части Пенитус Окулатус чуть большей общности и ощущения не соперника за каждый успех, а товарищеского плеча. Могучего механизма без ссор и склок внутри. В целостности и гармонии всегда ключ к победе, он в это верил.

Договаривал Фаверон, уже раскладывая еду по тарелкам. Поставив перед Анри его порцию вместе со столовыми приборами, Фаверон взялся за свою.

- Вы сказали, что бывали у госпожи Жанет? В прошедшем времени. Отчего? В нынешнее время вы к ней уже не вхожи? И вам неизвестно, не посещает ли её кто-то ещё, кто мог бы разглядеть в Иледусе конкурента? - как бы между прочим поинтересовался он. - Как вообще проходят её приёмы? Это собрания гостей или нечто более интимное?

Нет, Фаверон ни на что не намекал. Равно как и не приставал с требованиями выложить всю подноготную до мелочей, никогда не входящих в досье и отчёты, и приватные эпизоды прошлого Анри его ничуть не волновали. Он лишь уточнял важные, по его мнению, детали.

Подпись автора

За краем вечности, беспечности, конечности пурги — Когда не с нами были сны, когда мы не смыкали глаз;

Мы не проснёмся, не вернёмся ни друг к другу, ни к другим С обратной стороны зеркального стекла...

Фаверон не ходил по тавернам - почти никогда, за исключением некоторых случаев по профессии, или когда его слишком настойчиво приглашали, а отказать по какой-то причине было неприлично. И, конечно, он пользовался всякой возможностью провести час-другой в компании Мьяра. Возможно, кто-то счёл бы его скучным, но такие мнения ничуть не волновали. Однако Фаверон с лихвой компенсировал это занятиями дома, старался в меру скромного свободного времени следить за новинками в кулинарном мастерстве, постоянно пробовал новое. По крайней мере так он точно знал, какие продукты использованы - свежие, качественные и в правильных пропорциях. И никогда не скупился на редкие или необычные ингредиенты. На что-то же надо тратить время и деньги, раз у него не было ни любовника, ни любовницы, да и с другими полноценными увлечениями не задалось. Не хватало то времени, то сил после работы, то настроения. Помимо этого Фаверон покупал разве что одежду, книги и - совсем изредка, - произведения искусства. И, раз уж ему разрешили до некоторой степени свободу в этом доме, и раз им предстояло ожидать до вечера, Фаверон сделал логический вывод, что об ужине придётся позаботиться самостоятельно. Правда, он уставился на Анри несколько удивлённо, когда тот не стал есть, но списал это на естественное отсутствие аппетита в подобных обстоятельствах. У него и самого не было такого уж чувства голода, но силы необходимо подкрепить, чем Фаверон и собирался заняться.

- Возможно, я немного преувеличил, называя это именно распрями, но не секрет, что многие в Пенитус Окулатус пытаются добиться каких-либо преференций... любыми способами. В том числе и всеми способами пытаясь отодвинуть конкурентов со своего пути. Однако, до сих пор не доходили до настолько прямого насилия. Я буду лишь рад, если наши агенты здесь ни при чём, ведь это лишило бы организацию не одного, а двух опытных сотрудников.

Дальше Анри сделал такое, что трактовать однозначно уже не удалось. Эффект внезапности, наложенный на изначальную симпатию, дал внезапный результат - Фаверон смутился. И, чтобы скрыть это, начал отшучиваться. Да благословят боги тёмную кожу, на которой не видно.

- В том, как вы бесцеремонно вторгаетесь в чужое личное пространство, есть даже что-то обаятельное, комиссар. Понимаю, как вы добиваетесь популярности у дам, - с лёгкой иронией сказал Фаверон, улыбаясь и глядя ему в глаза. Он понимал, что Анри, скорее всего, поступил так не нарочно, но не удержался. - Или не только у дам? С вашей внешностью такой манёвр наверняка действует неотразимо на кого угодно.

С неопределённым выражением на лице он немного отстранился, кончики ушей чуть шевельнулись, показывая какую-то эмоцию, но он и сам не до конца её осознавал. Фаверон не слишком разбирался в том, как вести себя рядом с мужчиной, который ему нравится. Впрочем, с женщинами его опыт был ничуть не лучше. Однако, испытывал он вряд ли исключительно то, что полагается чувствовать к просто коллеге и подчинённому. Ладонь Анри в его ладони наверняка не несла никакого особенного смысла, но всё же от этого стало... приятно. И странно. И неуместно, дико неуместно и почти нелепо. В его-то возрасте попасть в положение едва созревшего школяра, впервые заинтересовавшегося темами интимных взаимоотношений. Не в близости же, право слово, было дело, казусы случались и раньше, и он оставался к ним вполне равнодушен.

Подпись автора

За краем вечности, беспечности, конечности пурги — Когда не с нами были сны, когда мы не смыкали глаз;

Мы не проснёмся, не вернёмся ни друг к другу, ни к другим С обратной стороны зеркального стекла...

До сих пор Фаверон был искренне убеждён, что смешивать работу и отношения недопустимо, и что связь должна начинаться не так - сначала несколько лет знакомства и ухаживаний  потом приглашение, непременно красивое и в романтической обстановке, чтобы тёплые и добрые воспоминания сохранились на всю жизнь. Как эльф он имел возможность не торопиться. Узнать точно, нужно ли ему, действительно ли кандидат тот, без кого нельзя обойтись. Для него заниматься сексом было равно заниматься любовью, способ выделить кого-то как особенного, самого желанного, неповторимого. Готовность отдать кому-то своё тело, довериться, подпустить близко. В таком полном опасностей мире не каждый заслуживал подобной степени открытости и честности, ничем не прикрытой яркой страсти. Фаверон рассматривал интимную жизнь как некое таинство, высокое посвящение, чуть ли не как в высший религиозный сан. Предоставить полный доступ к себе, ему мнилось, следует кому-то, с кем намерен провести жизнь.
И тут все его убеждения разом дали сбой.
Фаверон искренне не понимал, как вышло, что он уже подпустил к себе Анри. Так ведь не бывает, правда? Они едва познакомились, а у него уже дыхание перехватывает от чужих прикосновений, от того, насколько всё происходит быстро и внезапно. От скромности и сдержанности не осталось и следа, в широко распахнутых алых глазах светилось восхищение и что-то очень похожее на нежность. По крайней мере, живое, искреннее, более жаркое, чем банальная симпатия или влечение, но одновременно и трепетное. То самое чувство, с которым целовал плечи Анри, избавив его от верхней одежды, словно изучая его губами - постепенно, с удовольствием, стремясь сделать приятно. Как неподдельно и очень бесстыдно любовался сложением имперца. И речь о том самом графском сыне, который даже не целовался по своей инициативе, потому что не знал, как предложить, это казалось ему вопиюще неприличным, вульгарным даже. Теперь он понял, как возбуждать может попросту вид обнажённого тела. Тела того, кто, как и сам Фаверон, прошёл через многое, чтобы достичь нынешнего положения. Кажется, у Фаверона впервые зародилось то, о чём он не рассказал бы никому, даже Мьяру, желая сохранить только для себя.
- Вы уверены, что так удобно, Анри? - осторожно спросил полушёпотом он, стараясь не испортить момент.
У него была и ещё одна причина пойти на не свойственную ему спонтанную связь. Возможно, так повлияли события всего дня, в очередной раз очень безобразно и прямо напомнив, как легко любой из них может погибнуть. Профессионализм и способности спасают не всегда. И будет обидно, если вдруг что, так и не попробовать.

В отличие от консентиама, Анри не задумывался ни о смысле, ни причинах столь откровенно поспешного знакомства — Фаверон далеко не первый, с кем тот спит в первый же день знакомства, и, видят Восемь, не последний. Он помог снять лишнюю в их ситуации одежду: дублет, рубаху. Подставлялся под поцелуи, водя ладонями по лопаткам данмера, через ткань. Вопрос его не смутил, он с озорством подростка оглянулся, мол, а чем выбранное место не подходит, и коротко пожал плечами. Не говоря при этом ни слова.
У него, вне всякого сомнения, были дела интереснее болтовни: спустить руку ниже, ловко справиться с завязками на штанах Фаверона, чтобы запустить пальцы в бельё, настойчиво, но без лишней грубости лаская.
Комиссар не из тех, кто любил наблюдать за выражением лица любовников и любовниц, ему всегда были интереснее действия, а дыхание, которое непременно становилось тяжелее, если делать всё правильно, постанывания, порыкивания и другое выражение удовольствия всегда оставались приятным бонусом. Сам он пока не завёлся настолько, чтобы жарко дышать у самого уха эльфа.

Хорошо, что Фаверон не был единственной наследницей одного из знатных Домов, обрюхатив которую, можно было нарваться на скандал и, возможно, загреметь в тюрьму или на плантации. Они оба - мужчины, причём разных рас, и угроза была разве что подцепить что-то от Анри. Но Фаверон ничего не знал об этом и поэтому не думал ни о каких возможных нежелательных последствиях. Ему всё ещё казалось, будто происходит сон, наваждение, что-то не вполне реальное, настолько не вписывалась спонтанная близость в его взгляды на жизнь. Фаверон не то, чтобы ждал какого-то одного-единственного партнёра на всю жизнь, и никого кроме, но, скорее, вообще не задумывался об этом, вполне обходясь без постельных утех. И чем только взял его этот имперец  не смазливым же лицом и елейным голосом. Было бы не так удивительно, если бы он воздерживался лет двадцать, но ему основательно перевалило за веху, когда обычные люди начинают стариться. Пол партнёра, кстати, не имел значения, на месте Анри с тем же успехом имела шанс оказаться девушка, но Фаверон искренне верил, что сначала нужно узнать как личность, пройти какой-то совместный путь, и тут он буквально изменял себе - и ему это нравилось. Потом придёт, наверно, жгучий стыд, или что-то ещё, но лишь потом. Возможно  никто не узнает, ни люди, ни боги - тем и другим в сущности всё равно на такую ерунду, со всеми бывает, эка невидаль, - но сам он не забудет. Но, даже если эти минуты превратятся во что-то, что Фаверону станет неловко и унизительно вспоминать - он не остановится. Слишком поздно. Он не хотел бы обижать Анри отказом после того, как сам пошёл навстречу.
Ощущения были приятные. Даже чересчур. Мерещилось, будто он согрешает или творит некое преступление. Что забавно, когда он не арестовал Мьяра после признания или общался с гильдейцами брата, точно зная, чем они промышляют на жизнь, но не выдавая их закону, такое чувство и близко его не навестило. Фаверон закусил губу, пытаясь определиться  прилично ли в подобной ситуации стонать - впрочем, терять нечего, и он уступил естественному порыву. Всё ещё не до конца признавая происходящее за реальность, он переживал, не оттолкнёт ли Анри его недостаток опыта.
- Я правильно понимаю, как это делают мужчины? - вопрос прозвучал осторожно, выдавая нечто вроде робости, хотя такую эмоцию описать этим словом означало бы слишком упростить. - Вы... покажете мне, Анри?

Подпись автора

За краем вечности, беспечности, конечности пурги — Когда не с нами были сны, когда мы не смыкали глаз;

Мы не проснёмся, не вернёмся ни друг к другу, ни к другим С обратной стороны зеркального стекла...