— Но в Обливион память. Говорят, приличные дамы не должны перечислять то количество мужчин, с кем им приходилось спать. Ну или хотя бы удовлетворять языком и губами.
[indent] Полутон. Шаг назад. Полусмех. Протянутая рука. Свет свеч — неверен, никто не летит на огонь.
[indent] [indent] В этом краю нет бабочек.
— Мсье, милый, вы не уступите первую пробу?
[indent] Неважный, нервный, тонущий вопрос; она выдирает ногтем пробку — с усилием, явным, но ей позволено, взгляд — лисья пристальность, на губах мимолётное и восковое “стой, где стоишь, и не двигайся”, тише шёпота.
[indent] Вскидывает голову [скууму принято разводить, курить, размешивать, но это — малое, удел боязных и трепещущих, боящихся потерять драгоценное, сохранить подольше, а она — сама драгоценное и безвременное, ей — можно] — капля медленно, будто смола, нет — ртуть — стекает на кончик языка; сладость ошарашивает, но тускло, неясно, будто сквозь водную толщу [она такая вечная в вечном кровоточащем шторме].
[indent] Смыкает губы.
[indent] И уже оставляя право последнего шага — делает его сама. Навстречу. Чужим губам.
[indent] Поцелуй обжигает льдом, сладость смывает вкус собственной крови во рту, тонкими иголками впивается в язык и нëбо. Мокрый плащ падает на пол. Он охватывает её тонкую фигуру, впивается в губы, подобно оголодавшему в пустыне путнику, вдруг получившему с небес все желания разом. Приподнимает от пола, пальцы мнут шелк рубашки. Несколько секунд и привычная электрическая волна бьет от затылка ко лбу и вниз по спине, первый признак грядущего экстаза. Только чище и ярче, по-новому, по-настоящему. Синь или она? Она. Не может быть иначе. Сквозь хлопок и шёлк он чувствует её тело, холодное на горячих от желания пальцах.
[indent] И она, холодная, выскальзывает из рук [ледяной шип, пробивая чей-то живот, тоже становится скользким, согретый, обожжённый кровью, розовеет и багровеет, как закат над стонущем прибоем] — легко разрывает связь, только ведёт языком по губам — уже своим — убирая ниточку приторно-металлической слюны.
— Какой вы жадный, мсье. И неосторожный. Смотрите — она всё ещё у меня. И почти полная. Вы же не хотите ненароком разлить по полу такое сокровище?
— Простите, — хрипит и снова тянется к ней, едва различая слова. Так утопающий тянется к обломкам своего корабля, тянется к жизни, к спасению. Делает шаг, убивая расстояние.
[indent] Поднимает руку, играючи, думает — не достанет.
[indent] [indent] Знает.
[indent] Не посмеет. Звонко — серёжки в ушах, звонче — только цепь.
— Хотите — получите её авансом? Мы же хотели поговорить о цене. Или вот… чёрный жемчуг. Ожерелье наложницы Огненного Короля. Хотите по одной жемчужине за каждый ваш проведённый в море день? Или вот, смотрите, мой милый, — она убирает тяжёлый витой локон, обнажая ухо с крупной серьгой, камень — тускло-мерцающий, синь и свет нездешние, — Это сапфиры из нордских руин. Или вы хотите всё сразу…? Захлебываться в золоте до самой старости.
— Я хочу вас, мадам, — пальцы смыкаются вокруг запястья с флаконом, другая рука тянет к себе за талию. Белоснежная кожа на шее оттеняет синий камень, заставляет его сиять ярче, чище. Как самое чистое серебро оправы, но истинная драгоценность здесь — она, — Вас. Здесь. Сейчас.
— Неужели, мсье? Правда? О, я стою гораздо дороже, чем вы можете себе представить. Я маркиза, вы знали? — давится, то ли смешком, то ли собственным нарциссизмом, — Нет, конечно. Все, кто знал, давно мертвы. Давно стали мельче пыли.
[indent] Он едва ли слышит. Отрывистое дыхание бьется в горле, как пойманная в сеть птица. Губы находят мочку уха и ниже. Зубы впиваются в шею, в холодный мрамор кожи — ну и кто здесь вампир? Пальцы уже под рубашкой, считают острые позвонки по одному за раз, вверх.
[indent] Оттолкнет? Нет, только вопьется свободными пальцами в плечо, вонзится отточенными ногтями, знает — загорится заревом, опалит холодом, но толку ли? запах паленого мяса не перебьет сахарности, лёд — не крошево винно-стеклянное; здесь она заиграет — огладит по волосам, откинет голову, подставляя шею — на, бери [и вот жилка, синюшней сапфира, тоже бери], ловя смутное ощущение человечности, теплоты.
Что-то вроде дорогого вина. Прикосновения шёлка [пусть и губы у него сухие] к коже. Текстуры огня. Созвучия боли, но это если острыми хребтинками — к самым ладоням.
[indent] Тепло — нет, жарко.
— Попросите меня.
— Прошу, мадам, — горячее дыхание огнём по коже, губы назад к уху, не оставляя ни дюйма без поцелуев, шепчут едва выговаривая, — Прошу вас, мадам..
— Позволяю. Но вы желаете… прямо здесь? Лишаете меня комфорта?
[indent] Тянет — голос, сталь в бархате, яд на ложку мёда, тянет — время, ее забавляет чужое нетерпение, неосознанное, хуже животного, тянет — руку, свободную, к пряжке ремня чужого пояса, опускаясь ниже, едва сминая в ладони.
[indent] Он задыхается, скамп его подери. Что, почему, как — вопросы сметены стеной огня. Огонь растекается о лёд, обволакивает, бессильный растопить.
— Я..Простите, мадам.., — хрипит, почти стонет в самое ухо, и снова впивается в губы. Язык чувствует клыки, острые клыки хищницы. Она станет твоей смертью, идиот. Он готов принять это. Нет, ему плевать. Ладонь по волнам рёбер к груди, задирая шелк рубашки. Другая, забыв и о флаконе, и о запястье, зарывается в густое полотно волос, холодных, словно металл.
[indent] Металл готов растечься по щекам, хлынув из её собственных глаз, — обездолено и навзрыд, сил хватает — дышит, дышит, дышит, сполна — стали внутри; горечь на языке, сладко только напополам — он? она? его? — не важно, в замкнутой секунде неподвижности остаётся неясной только обозначенная грань. Дёргает головой — слишком резко, будто кукла, сбрасывая с волос чужую руку.
[indent] Блузку можно тоже — к скампу. Но не хватает воли и пальцев. Её сердце под его собственными бьётся медленно и томно, как сквозь медовую толщу.
— Вам же мало, мсье? Хотите ещё? Берите ещё.
[indent] Она вскидывает руку с флаконом [на запястье киноварным цветом расцветает эхо-след мужских пальцев] — подносит к чужим губам, упирает [он же не станет упрямиться], позволяя стекать — по капле, капле, капле.
— Ну же.
[indent] Довольно и сыто, слова — отрывисты, голос чужд — не металл уже, не патока, но… ртуть? Пальцев ей правда не хватает — когти царапают кожу ремня и металл пряжки, ослабевает — не снимает окончательно, только слаще — и от того больней, ощутимей, всепоглощающе — прикасается, пытка — не ласка; липнет кончиками ногтей сквозь ремень, запускает руку под — уже не ткань, а плоть.
— Правда чистейший сорт, мсье?