Месяцы года и созвездия-покровители

МесяцАналогДнейСозвездие
1.Утренней ЗвездыЯнварь31Ритуал
2.Восхода СолнцаФевраль28Любовник
3.Первого ЗернаМарт31Лорд
4.Руки ДождяАпрель30Маг
5.Второго ЗернаМай31Тень
6.Середины ГодаИюнь30Конь
7.Высокого СолнцаИюль31Ученик
8.Последнего ЗернаАвгуст31Воин
9.Огня ОчагаСентябрь30Леди
10.Начала МорозовОктябрь31Башня
11.Заката СолнцаНоябрь30Атронах
12.Вечерней ЗвездыДекабрь31Вор


Дни недели

ГригорианскийТамриэльский
ВоскресеньеСандас
ПонедельникМорндас
ВторникТирдас
СредаМиддас
ЧетвергТурдас
ПятницаФредас
СубботаЛордас

The Elder Scrolls: Mede's Empire

Объявление

The Elder ScrollsMede's Empire
Стартовая дата 4Э207, прошло почти пять лет после гражданской войны в Скайриме.
Рейтинг: 18+ Тип мастеринга: смешанный. Система: эпизодическая.
Игру найдут... ◇ агенты Пенитус Окулатус;
◇ шпионы Талмора;
◇ учёные и маги в Морровинд.
ГМ-аккаунт Логин: Нирн. Пароль: 1111
Профиль открыт, нужных НПС игроки могут водить самостоятельно.

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » The Elder Scrolls: Mede's Empire » Свершившееся » [02.06.4Э207] платина, пепел и специи I


[02.06.4Э207] платина, пепел и специи I

Сообщений 1 страница 17 из 17

1

второй из дней месяца Середины Года, как только всё напьётся первым летним дождём; в Блэклайте свет бывает не чёрен;https://forumupload.ru/uploads/0013/d1/66/604/717714.png
Глаэдив Ворт, Элеонора Лойс;


» Элеоноре этот край враждебен, Глаэдиву — чужд, её ведет цена за намечающуюся сделку, а он только ищет цель.
о случайностях, что всё меняют; притча об отсутствии страха;

Отредактировано Элеонора Лойс (27.09.2021 13:18:57)

+1

2

Бывают в жизни моменты, когда эта самая жизнь бьет тебя по лицу и ты падаешь с разбитыми носом и мечтами в грязь, смешивая кровь с мутной слякотью собственных надежд. В такие моменты, когда уже кажется, что хуже и быть не может, ты оказываешься лицом к лицу со своим страхами и слабостями, со своими самыми темными демонами. Бороться с ними или нет — выбор, который, кажется, и стоять не должен, но вот он, прямо перед носом, отчетливей, чем когда бы то ни было, и ты должен выбирать. На это отведено не так много времени, ведь грязь, в которой ты лежишь, подобна болоту и с каждой секундой промедления она все дальше утягивает туда, откуда нет возврата. В то место, у которого с блаженным небытием нет ничего общего. Это место непрерывной медленной агонии гниения, сожалений и горечи, разъедающей душу, тупыми зубами жалости к себе глодающей кости по капле пустеющего каркаса покореженной души. И нечем заполнить выеденные дыры, только забыться на мгновение, на одно краткое мгновение, как снадобье, что снимает только само ощущение боли, притупляет её, но не убивает и она все еще там, и зубы никуда не делись, лишь терзаемая плоть онемела на время. Даже за такое насквозь фальшивое мгновение бесчувствия хватаешься, как за божью благодать, ведь избавление, пусть не настоящее, как любовь шлюхи, стоит того. Ведь стоит же, верно? Ведь это лучше, чем боль, чем горькая жалость к себе, правда? Как легко и приятно убеждать себя в этом. Как же легко отдаться этим с каждым разом все более коротким мгновениям пустоты..

Глаэдив шёл по пустеющим улицам Блэклайта. Его старый, потертый плащ с капюшоном промок под отвесными потоками первого летнего ливня, который, казалось, собирался смыть весь этот город с скамповой матери с лица земли. Давно пора. Место было гнилым. Здешние данмеры барахтались в собственных предрассудках, копошились, как личинки на трупе своего былого величия.
Глаэдив свернул на перекрёстке и его взгляду открылись шпили Рутспайра, едва различимые в мутном мареве дождя. Очертания цитадели Дома Редоран расплывались, и казались силуэтом уродливого чудовища, нависшего над городом. Ворт сплюнул в грязь. Дом Редоран.. За разговорами о чести и долге они прячут все те же уродливые гноящиеся язвы разложения. Он ведь служил им верой и правдой целых два года. Рисковал своей жизнью, выполняя их приказы. И чем они ему отплатили? С позором изгнан и за что? За то, что заступился за другого н'ваха-новичка перед ублюдочным сыном выскопоставленного редоранца. За то, что защищал их собственные идеалы чести. Твари, все они. И те, кто поддакивали обвинениям отца подонка, и те, кто молчали с этим вечным каменным выражением безразличия на серых лицах. Его лишили всего в тот день. Места в казармах, жалования, всяких перспектив. Он даже заплатил штраф, будто был каким-то вором или пьяным дебоширом. Ему запретили селиться вне пределом квартала чужеземцев. И унизительные пять плетей, как провинившемуся рабу, за один выбитый зуб ублюдка, который целители восстановили в тот же день. Ворт до сих пор чувствовал эти удары, обжигающие плоть и гордую душу под ней.
С тех пор он жил в крохотной комнатке на чердаке н'вахского трактира, который держал его знакомый босмер. Без денег, без планов, без малейшей перспективы в обозримом будущем. Зато со стремительно растущими долгами и вновь обретенной зависимостью от скуумы. Работы ему в Блэклайте не было. Никто не хотел брать изгнанного из Редорана н'ваха, а те, кому было плевать на такие вещи, боялись попасть в немилость отца ублюдка, из-за которого Ворт был изгнан. Мелких подработок, которые удавалось получить едва хватало на то, чтобы не умереть с голоду, раздобыть дозу и хоть что-то дать босмеру, приютившему Глаэдива. Все чаще подработки имели сомнительный душок. Иногда он разгружал или погружал какие-то ящики и мешки ночью в доках, иногда его вызывали в трущобы или даже канализацию под городом, чтоб залатать "хорошего знакомого, попавшего в беду". Ворт отлично понимал, что ящики были контрабандой, а "хорошие знакомые" — ворами и грабителями, которых потрепали на деле или в ходе разборок между банд. Понимал он так же и то, что долго он так не протянет. Рано или поздно, он окажется втянут во что-то такое, за что будет схвачен стражей и тогда-то его точно казнят. Просто отрубят голову, как последнему негодяю с большака. С каждым новым днем, ему все чаще казалось, что иного исхода уже просто не существует.

Как и бывает в таких случаях, свет в кромешной тьме забрезжил неожиданно. Прошлым утром, Торонор-босмер, разбудил его новостью о том, что в Блэклайт прибыла некая магичка с запада и что она ищет гида и компаньона из не-данмеров для путешествия по Морровинду. И что она просто непорядочно богата. Глаэдив разыскал пару монет среди пустых флаконов от скуумы, и использовал их, чтобы привести себя в хоть сколько-то приличный вид. Тщательно выстиранная одежда пахла мылом и свежестью, но была все такой же поношенной; лицо, пусть и осунувшееся за последнее время, было чисто выбритым; волосы — вымытыми и расчесанными. Это был его шанс раздать долги и наконец уехать, скамп побери, из этого треклятого города. Начать новую жизнь, если повезет. Если нет, то хоть умереть не на плахе.
Через несколько минут пути он оказался у дома, о котором говорил Торонор. Да, если эта магичка может позволить себе снимать такой "скромный" домик просто ради развлечения, то она действительно бессовестно богата. Ворт видал поместья аристократов, которые были скромнее. Трехэтажное здание со множеством окон, балконами и даже собственной башней, выглядело внушительно. Глаэдив поправил ремень пояса с мечом, одернул смявшуюся под камзолом рубашку и постучал в дверь.

+1

3

[indent]  [indent] И этот стук такой. Сердечный.
[indent] Откликаются не сразу. Секунда, другая, нервный и неровный шаг по ту сторону — дверь открывает девочка, закованная в платье чуждого этому краю кроя по самое горло; то, что обнаженно — молочно-болезное, глаза — сущее стекло.

  [indent] Радужка у неё — ах, радость, радость, до-ро-гой гость…? — вспыхивает ярким, изумрудно-зелёным, но это, конечно, просто сон, свет льётся за её спиной; это такой зелёный — что не зелень, а абсент — ядовит, искусственен, такой цвет — кислоты, терпкий и демонический, такой — плавит кость, и плоть с неё — в прах.

  [indent]  [indent] Девочка кажется мёртвой и растерянной.
[indent] Девочка, кажется, стесняется этого, — не осознавая до конца, как куколки не додумываются до судьбы бабочки, — улыбается.

— Вы пришли к мадам.
  [indent] Не вопрос — утверждение. Стынущий на полудетских синюшных губах приговор палача. Отходит, ломается на шаг назад, пропуская свет, проходя сквозь, останавливаясь — пропуская — смотря во все глаза.
[indent] И не видя ровным счётом ничего.

— Здравствуйте, — с вежливой улыбкой ответил Ворт служанке, — Вы правы, я прибыл, чтобы предложить свои услуги компаньона вашей госпоже.

  [indent] Служанка выглядела диковинно в западных одеждах. Глаэдив успел отвыкнуть и от таких нарядов, и от обращения на бретонский манер, и даже от отсутствия данмерского акцента.

—  Ей ведь все еще требуется проводник, верно? — с затаенной надеждой спросил он.

— Верно. Она ждёт вас в малой гостинной. Моя госпожа очень не любит ждать…
[indent] Где-то между “госпожа” и “не любит” вспыхивает пожар. А искра, конечно — трепетная до парализующего [она едва заметно сглатывает тошный в горле ком] — “моя”.
  [indent] Отворачивается, улыбается, тянется по шагам, глаза из зелёных кажутся охваченными им — ядом — цветом, росой и мёдом, томно полнящим артерии.

  [indent] Скинув с головы мокрый капюшон, Глаэдив поправил волосы и двинулся следом за служанкой, пачкая пол грязными следами сапог и каплями воды с плаща. Внутри было тепло. Не жарко-тепло, как любят данмеры. Просто теплее, чем за парадной дверью. И всюду была видна рука новой постоялицы, явно не разделяющей местных вкусов ко внутренней обстановке.

  [indent] У последней из открытых перед бретоном дверей пахнет цветами, яблоками и снегом.

  [indent] Девочка входит, восходит первой — чувствует взгляд, сразу — наповал, навзничь, внимательный, недвижимый, янтарный; замерзший и замёрший — чужой — её собственная смерть смотрит с затаённым интересом, и самую малость — разочаровано.
***

  [indent] Она не моргает, не дышит.
[indent] Единственное движение — сползший с плеча ажурный шёлк блузы, платиновая волна драпированных локонов — и та неподвижна, будто застывший металл.
  [indent] Идеальная геометрия. Безупречная композиция. Самоконтроль мертвецов, вырезанных на каменных склепных плитах.
[indent] Моргает — но только раз, переводя по циклу взгляд от вошедшего мужчины до служанки.
— Можешь идти.
  [indent]  [indent] Ей, конечно же.

  [indent] В холодном освещении богато украшенная комната выглядела странно..мертвой. Склеп — вот то, слово, которое просилось на язык, и только предметы обихода живых не давали ему права зваться точным. По другую сторону от двери спиной к тройному зеркалу стояла женщина. Подобных ей Глаэдив никогда не видел. Если бы не глаза — янтарные глаза хищника — он мог бы перепутать её со статуей. Холодный свет играл на её бледной, почти снежно-белой коже, лишая всякой человечности, острые черты лица выдавали эльфийскую кровь. И все же она была человеком. Когда янтарный взгляд скользнул к служанке, Ворт сумел различить округлость уха под каскадом платиновых волос и шелковых лент. Она была тонкой. Не стройной, но именно тонкой, с острыми углами плеч под невесомой тканью блузки.

— Глаэдив Ворт, к вашим услугам, мадам, — обращение мгновенно вернуло его во времена Эсроньета и жизни молодого аристократа, у которого было все, абсолютно все то, за что нынешний Глаэдив трижды заложил и продал бы душу и не только свою.

  [indent] Тишина ответна — проглатывая последнее слово. Такое… ласковое?

  [indent] Здесь пахнет цветами. Цветы — смертью.
[indent] Тепло, почти горячо — но жар этот иллюзорен — сквозит золотым шитьем в багряных разложенных драпировках, свет тут — холоден, и лицо от того кажется по-особенному болезненным и бесполым; она отворачивается к триптиху из зеркал — взгляд теперь помножен ровно на троицу.
[indent] Человека спасает то, что она опускает ресницы. Белесые, посеребренные.

  [indent]  [indent] А ещё — что — спасёт?

— Полагаю, вам известно, зачем вы здесь. Но совсем не известно, кто я. Желаете вина? Это Домен де ля Конти, семьдесят шестой год, виноградники близ Алькрофта. В Морровинде, даже здесь, в Блэклайте, вы такого никогда не найдёте. Я привезла его с собой. Три бутылки. Осталась одна… как видите.

Отредактировано Элеонора Лойс (24.09.2021 14:41:52)

+1

4

— С удовольствием, мадам, — ответил Глаэдив, сделав несколько шагов по комнате и продолжая разглядывать эту необыкновенную женщину. Смотреть на неё было проще, когда в ответ не было этих пронзительных янтарных глаз. Ворт снял с плеч плащ и, свернув вдвое, повесил на сгиб локтя.

Взгляд, опущенный к граненому бокалу [блестящее и прозрачное, всё — служащее здесь регалиями статуса и праздными декорациями — отражает, ей нужны — взахлеб, до дрожи — зеркала, зеркала, зеркала] теперь уже не троичен — бит на тысячу, в периферии — лицо [скулы — порежешь пальцы, такое бывает только у голодных нищих, мертвецов или аристократов] своё, и только потом — новое.
Чу-жо-е.
Мужчина кажется ей пыльной безделушкой. Это первое — как вдох. Пыльной и заброшенной [без внимания да в угол, каждому смертному по такой участи ] — наспех отмытой, до царапин; смутное чувство — родное…? — но суще абстрактное, нет — конечно, просто показалось.
— Глаэдив Ворт, — на вкус, медленно, затаённо, акцент выдаёт её с головой и липнет сладостью к самому нёбу, она наслаждается — не именем, голосом. Собственным.
— Элеонора-Офелия Лойс.
Протягивает руку. Правую. Не для поцелуя, но с полным бокалом. Запястье — сплошная кость [холёная таксидермия, не иначе] — окольцовано духами. Апельсин. Шафран. Лилия. Немного металла.
— Вы из Хай Рока, мсье Ворт? Не возражаете против такого обращения? Я так устала от местных “сэра”.
Привкус снисхождения пополам с игрой в “поймай”.
Липкое и напевное звучание бретика — тоже игра.

— Благодарю, мадам Лойс, — снова говорить на языке старой жизни было до странного приятно и одновременно с тем рождало в груди необъяснимо сладкую тревогу, будто смотришь с борта корабля на далекие очертания родных берегов. Пусть и отрывистый акцент острова невозможно спутать напевными мотивами городов Хай Рока.
С вежливой улыбкой на губах и наклоном головы, Ворт принял бокал, едва коснувшись пальцев женщины. Прикосновение было прохладным, каким и должно быть у столь малокровной персоны, как она, — Боюсь, что нет, мадам. Данмеры любят говорить, что восточнее их страны только восходящее солнце, но они заблуждаются. Есть земли дальше на восток, и там тоже живут люди. Я родился в таком месте. Вам доводилось слышать об острове Эсроньет?

— Слышать — не бывать, увы, — коротко, на выдохе, не сожаление, только тень от него, — Но вы не говорите как житель материка, прошу прощения, так что вы бы выдали себя как островитянина, даже смолчав об этом, — она кивает на бокал в пальцах мужчины, резче, чем положено, композиция волос приходит в движение [дёрнуться — отбросить завитый локон, упавший на лицо], — Вы не пробуете вина, мсье? Я не хочу вас отравить, не бойтесь. Уверена, такой же сорт сегодня вечером подадут на ужин королю Даггерфолла, — и серьги отдаются тихим, но резким звоном.

— Было бы глупо ожидать, что вы бывали на моей родине, мадам, — Ворт пригубил вино. Оно было терпко-сладким и пело на языке голосами цветов и фруктов. Дорогое вино. Он не удивился бы узнав, что одна бутылка стоит больше, чем все его вещи вместе взятые. Еще одно напоминание о прошлой жизни, — Вино восхитительно, благодарю.

— У вас будет время рассказать мне о вашей родине, мсье Ворт. Если мы придём к общему соглашению, уладив некоторые тонкости. Повторю, вы знаете зачем вы здесь. И я тоже. Мне нужен телохранитель и переводчик. Только представьте — некоторые местные не знают всеобщего. А мой путь обещает быть долгим.
Пауза — невесомая.
— Я направляюсь в Тель Фир.
Почти торжественно.

— Искренне надеюсь, что вы найдете меня достойным чести, мадам, — произнес Глаэдив с еще одним учтивым кивком. Тель Фир, значит. Разумеется он слышал о Дивайте Фире. Кто в Морровинде не слышал о древнем как сам мир колдуне из грибной башни? — О, поверьте, я успел испытать на себе осознанное невежество некоторых местных жителей. Видите ли, данмеры Морровинда в большинстве своём презирают все, что пришло к ним из-за пределов границ их страны. Ужасная узколобость.

— Именно поэтому я ищу себе не-данмера, — она не лжёт, только подставляет на ладони половину из затаенной в уголках губ правды, — И лучше всего не мера вовсе. Лучше всего — бретона. Я успела соскучиться по обществу соплеменников. Я звучу сентиментально, мсье?

— Отнюдь, мадам, — Глаэдив сделал еще один глоток вина, не сводя глаз с собеседницы. Чтож, она прибыла не из Хай Рока, раз успела заскучать без братьев-бретонов. Ндв уж, на первый взгляд ей действительно требовался и телохранитель, и переводчик. Однако, было в ней что-то такое, что бросало резкий контраст на видимую хрупкость. Это что-то было в глазах, в каждом движении. Что-то плотоядное, — За годы, проведенные в этих краях, я научился ценить связь с соплеменниками. Лишь ценить, без излишнего презрения к прочим. К счастью, данмерская ксенофобия не является заразной.

Плотоядное — змеиное. Театральное. Приторное. Гаснет и старится под ресницами. Она улыбается, меняет позу [незаметно обращаясь на самом краешке взгляда к зеркалам, безупречна ли причёска? ровна ли осанка? как свет ложится на скулы?]; хочется рассмеяться — но голосу собеседника вновь вторит колыбельный перезвон серёжек.

— Полагаю, мои скромные таланты вполне отвечают вашим нынешним нуждам, — продолжил Глаэдив, — Я хорошо владею языком тёмных эльфов, а клинком — еще лучше, если простите мне мою браваду. Однако, я должен спросить вас каков ваш интерес в путешествии к Тель Фиру? Ведь мне, если вы найдете меня достойным, придется не единожды объяснять её всем тем данмерам, к услугам которых мы с вами будем вынуждены прибегнуть в пути.

+1

5

— Ах, мы раскрываем карты, — обходит с плеча, мягко заглядывая снизу вверх, эхо каблуков сокращает восходящую взгляда до незначительного.

— Отчего же? — глазами проследил за движением собеседницы, — Мне вы можете дать ту же формальную причину, которую вам неизбежно пришлось бы предъявить всем остальным. Я не смею покушаться на ваши тайны.

  [indent] Впервые за весь диалог, на губах Ворта появилась живая улыбка, вместо безликой маски вежливости. Всего лишь потому, что он, как ему показалось, наконец понял, что с ним играют, как сытая кошка с ничего не подозревающей мышью. И кошка, кажется, довольна тем, что мышь не такая уж безмозглая, какой могла бы быть.

— Не сметь — не желать, — улыбка на её лице больше похожа на открытую рану [тонкий порез скальпеля или шпаги], совсем не идёт к лицу, молодому лишь отдаленно, больше мёртвому, слепленному в посмертии, неживому; чистота, привлекающая сапрофитов, лишает и возраста, — Вас не успокоит ответ, что меня интересуют гигантские грибы?

— Вашему ответу не требуется успокаивать меня, лишь удовлетворить потребность в информации для тех, кто станет спрашивать. Этот бы удовлетворил. Однако, если вас интересует, поверил ли бы я в него — боюсь, что нет.

— Ах, нет, конечно, нет. Что же, мсье, я здесь по приглашению самого Дивайта Фира. У меня есть то, что нужно ему. У него в свою очередь есть пожелание, чтобы это “что-то” я привезла ему лично. Что же до тайн, мсье… мои стоят слишком дорого. А моё нахождение здесь — цена за тайны дома Телванни. Но под картами я подразумевала таланты.

— Мне ведь нужно если не убедить вас, то, во всяком случае, озвучить искомые компетенции, — Глаэдив повернул голову к женщине, — Мне важно, чтобы вы доверяли. Если не мне, то моим навыкам.

Уходит [а движение так змеино, что будто перетекает от взгляда, только тяжесть волос и невесомость ткани гвоздят к земле, делают полутеплой, осязаемой], за спину — и замирает, делает вдох, раздувает прозрачные ноздри — хищник, а не гончая, ловит запах чужих волос — соль, пот, почему-то специи, местные дешёвые благовония, тончайшей из нот — кровь.
  [indent] Седьмой шейный — ровно напротив. Если отодвинуть ворот… Знает — если сломать, будет быстро и небольно.
  [indent] Его имя немного созвучно слову “гаррота”. От локтя до запястья шелестяще запоёт ток магики. Она пробует пустоту в воздухе кончиками пальцев. Играючи, ласково, будто гладит.
  [indent] Но самый страшный зверь пристален только в точке прицела зрачка.

— Мсье Ворт, насколько вам нужна эта работа? До какой степени риска? Морали? Стремления? На что вы готовы… ради? Постарайтесь быть честны. Мне не нужен ответ, просто удовлетворяющий мою потребность в информации. Это право нанимателя.

— Вы ведь понимаете, мадам, что мой ответ будет зависеть от того, насколько сбалансировано уравнение риска и вознаграждения? — когда она оказалась сзади, Глаэдив перевел взгляд прямо перед собой, где в отражении зеркала из-за его плеч были видны платина волос и край блузки. Он ощутил её дыхание у себя на затылке, отчего по коже побежали мурашки.  [indent] Да, она определенно играет с ним. Пусть. Лишь бы, скамп побери, наняла и заплатила, — Но я не вижу, как работа телохранителя и сопровождающего столь изысканной персоны может оказаться сопряжена с риском, который требует дополнительной мотивации.

— Мой милый мсье Ворт, вы не знакомы с популярным тропом о похищенной принцессе? О выкупе золотым слитком за каждый золотой локон? Ваша матушка, видно, не читала вам наши сказки, — “наши” — ударение режет, почти шипящее.

  [indent]  [indent]  [indent] Её мать тоже.
[indent]  [indent] Не читала.
[indent] Сказок.

— Читала, мадам, — воспоминания о матери кольнули сожалением. Удивительно, как даже самые тёплые воспоминания могут резать, подобно холодному ножу, — Только, я боюсь, принцессе потребуется больше, чем один телохранитель, если есть те, кто желают похитить её ради золота за локоны. Быть может, в таком случае, я могу предложить вам собрать хорошую команду из..

[indent]  Закончить мысль он не успел, поскольку она прервала его нотой стали в высоком голосе.

— Однако я не об этом, мсье. Не о сказке — о прологе. Вы здесь. Вы бедны — но бедным никогда не были. Ваше лицо, — сквозящее в отраженение, разбитое на три, — это лицо аристократа, а ваша одежда — не одежда нищего, но так стара, — пальцы, непозволительно костлявые пальцы с острыми ногтями скользят поверх чужих плечей, невесомо и не касаясь [она стряхнула искры цвета изумруда и яда — те упали, бесплодные, на пол, угасая — за секунду до, теперь ладони холодны и опустошённы], боязно — от затхлости, не гладя подушечками, не впиваясь остриями; отхлынивает, отходит — единым движением, побег со скоростью пощёчины.

— Мадам очень наблюдательна.

— Вы вежливы. Обходительны. И вы в Магнусом забытой земле, здесь — в Морровинде. Вы убежали от чего-то? Или что-то пытаетесь найти? Что за нужда держит вас на востоке, мсье Ворт?

  [indent] Обходит — каблуки выводят круг вокруг по часовой, останавливается, вскидывает подбородок — перед самым лицом, напротив.
[indent]  [indent] Кошка играет.
[indent]  [indent]  [indent] Змея замыкает удушливое кольцо.
— Вас пугает смерть, мсье Ворт?

Отредактировано Элеонора Лойс (24.09.2021 14:45:17)

+1

6

— Только глупец не боится смерти, госпожа, — ответил Глаэдив, глядя в янтарные глаза хищницы, — Я бы предпочел умирать не иначе, нежели в глубокой старости и достатке. Что же до других ваших вопросов..

Бретон смерил её взглядом. Тонкая ткань свободной блузки не скрывала буквально ничего. Она была слишком худа на его вкус, и все же..

И всё же — случайно — она оправляет ажур ворота, скрывая очертания рёбер, но оставляя ткань по прежнему слишком бесстыдно лежать на сосках.

— Я прибыл в Морровинд больше двух лет назад, — начал он, решив, что полуправда лучше откровенной лжи, — До недавнего времени служил дому Редоран. Теперь же в столице меня ничего не держит. Этот факт, вместе с трудностями финансового характера, подтолкнул меня к решению предложить вам свои услуги.

— Вот как, — тянет на гласных, слова падают на пол как звонкими бусинками, но в падении своем — приторность патоки, — Я не стану уточнять у вас, почему вам пришлось покинуть свою службу. Оставлю вам часть ваших тайн, — клонит голову к плечу, по-птичьи, но взгляд всё так же немигающ и змеин, — А теперь позвольте снова спросить вас о смерти. Вы достаточно прожили среди местных. Как думаете, мсье, почему они в свою очередь боятся её? Некромантов, манипуляций над телами, нежити. Дело ли в традициях? Боязни, навеянной данью уважения? Или дело всё же в страхе — таком… человечном?

— Мадам, и целой жизни среди данмеров мало, чтобы понять их пути и взгляд на мир, — Глаэдив сделал вид, что его не смутила эта линия вопросов. Странных вопросов. Впрочем, и сама эта Элеонора-Офелия Лойс была странной женщиной. Странной, странной, странной. Пугающей, но не лишённой притягательности. На самом деле, Ворт поймал себя на мысли, что при других обстоятельствах он и смотрел бы на неё иначе. Как смотрят на диковину, которой хотят обладать из чистой алчности, не понимая ни скрытой сути, ни столь же скрытой опасности, — Видите ли, насколько я понимаю, они не испытывают страха перед смертью так, как понимаем его мы..

"Мы", подумалось Ворту, "мы", простые смертные из людских культур. В это "мы" его собеседница не умещалась даже интуитивно, как круглый браслет в квадратную шкатулку.

— Для них смерть есть путь к предкам, заступление на вечную стражу рода, если пожелаете, — продолжил он, вдруг очень глупо почувствовав себя стоящим перед ней с бокалом в одной руке и мокрым плащом в другой. Он переступил с ноги на ногу и продолжил, неопределённо поведя рукой с бокалом в воздухе, — Разумеется, это не значит, что они жаждут её или вовсе не боятся. Просто видят в несколько другом свете. Что же касается некромантии.. С одной стороны для них это осквернение душ и тел их предков, худшее из преступлений. Злодеяние, которому нет прощения. Храм Истребований
преследует и жестоко карает любого, кто посмеет совершить подобное. С другой стороны, родовые гробницы данмеров часто охраняют духи предков и даже поднятые мертвецы, которых они называют "костяными лордами", что бы это не значило. Я никогда не видел этих существ и не хочу, но я слышал, что это нежить огромной силы.

Ворт сделал еще один глоток вина, давая себе мгновение собраться с мыслями. Меньше всего он ожидал подобных вопросов сегодня.

— Если желаете коротко, то да, у данмеров вызывает отвращение и праведный гнев любая некромантия, и эта ветвь магии здесь вне закона. Однако, это не мешает им поднимать своих собственных немертвых. Для них есть разница. Полагаю, это разница между добровольным служением потомкам и рабством насильно удерживаемой души.

— Благодарю вас, мсье Ворт, эта информация ценна, — ценна как любая тайна, как вдох и выдох, как всё человеческое, неосознанное, человечье, запорошенное трухой и пеплом, застрявшее в кости или костью самой вдоль горла, ценней только путь, что утоляет голод, — Вы наверняка задаетесь вопросом, почему я вдруг в свою очередь спрашиваю это. Я бы хотела подвести наш разговор к тому, что изначально не была с вами достаточно откровенна.
Глаза в глаза, зрачок теперь — надвое, в зеркальном, и опоясывающее золото хрусталика переливается, пляшет; металл холоден — безразличен и к горю, и к жалости.
— Я ищу себе проводника не-данмера не только по той причине, что мне нужен соплеменник рядом и собеседник на родном языке. Эта причина вторична, я её не исключаю. Но вы понимаете, мой милый, о чём я…?

Металл плавится.
Наверное, всё же.
Мольба.
Пальцы нащупывают в пустоте ничтожное — тягучее и тянущееся нитью от расцветающего в груди магического потока. Тонкое-тонкое-тонкое. На самых немеющих кончиках.

"Вот дерьмо!", пронеслось в голове у Ворта. Вариант не сдохнуть на плахе стремительно становился вариантом сгореть на костре инквизиции Храма. Ну почему, скамп побери, должно быть так? Почему она не могла быть просто чудаковатой магичкой из Хай Рока? Почему, Девятеро, чтоб вас, почему?

— Я смею предположить, что вы или ваше дело к Дивайту Фиру как-то связаны с некромантией, мадам, — произнес Глаэдив голосом, в котором сквозило разочарование.

+1

7

— Нет, — сталь умещается в кратком, — Некромантия привлекает меня исключительно в теоретическом плане как самостоятельная ветвь школы Колдовства. Однако призыв и взаимодействие с существами из Планов куда виртуознее — от того меня и больше… очаровывает. Я маг, мсье Ворт. Один из лучших в Тамриэле, — ни запинки, ни паузы, только краткий выход, у всего есть своя, и она свою собственную прекрасно знает, — Но я не владею искусством создания безмозглых живых мертвецов.

  [indent] Магика колется — иголкой, одной, двумя, сотней, магия жжётся — искоркой, огоньком; пускает корни, вырывается — на ладонь, облизывая пальцы, и тут же срывается сквозь них — сложенных молниеносно в нужную формулу — верным псом [хищник здесь только один, побледневшие губы, побелевшие почти губы неподвижны, мысль-приказ пропускает изнутри, сквозь нервы, мясо и кость, ей не надо говорить], прочь, прочь, прочь — свою цель.
  [indent]  [indent] Зная.
[indent]  [indent]  [indent] Точно.

  [indent] Она тоже всё знает, как правильно.
[indent]  [indent] За несколько-то веков…

— Неужели вы собираетесь отказаться от моего предложения, мой милый мсье Ворт?

  [indent] Мир исчез во вспышке зеленого света, Глаэдив и бровью дернуть не успел. Не было даже испуга, только мгновение непонимания, а затем.. Он словно прозрел. Как он раньше не видел этого? Она ведь прекрасна, прекрасна. Тысячу раз прекрасна. Самое чистое существо во всем мире. И она желает ему только добра. Как можно было бояться её или считать странной? Это он странный, что сразу не увидел этого. Она словно светилась, её кожа мерцала, а глаза.. Восхитительные глаза друга. Ближе, чем друга. Сестры, возлюбленной, матери. Все сразу. Глаэдив смотрел на неё и понимал, что готов пойти хоть на другой конец света за ней и никаких денег ему не нужно. Деньги! Как он мог думать об этом всего несколько минут назад?  [indent] Какой бред, Мара милосердная. Теперь-то он видит, теперь-то он знает. Конечно же, она никакой не некромант! А если так — какая разница?   Она — друг. И это всё, что имеет значение.

— Как вы могли так подумать, мадам? — рука тянется, чтобы коснуться, останавливает только уважение. Кто ты, а кто она! Держи дистанцию, будь почтителен, не зли её. Она друг. Твой лучший друг, который снизошел до общения с тобой, ничтожный ты червяк, — Я согласен! Конечно, я согласен! Все, что только пожелаете, мадам Лойс. Я — ваш слуга.

— Я уже успела расстроиться, мой дорогой. Вы пришлись мне по душе. Позвольте проверить кое-что ещё?
Тон такой — баюльный, колыбельная для никого [для живых, для мёртвых мертвецов, ну а этот — теперь куда опустошённей, запах морской соли и человечьего тела терзает чутьё, будто слух — фантом навязчивой мелодии].
[indent]  Ей правда нужно кое-что проверить. Меры предосторожности. Допуск возможного. Мизерикордия для ещё живых.
    [indent]  [indent] Мер-тве-цов.
  [indent] Она подходит медленно, каких-то два шага, и один — продолжение второго; медленно — вскидывает голову [высокие каблуки опрокидывают разницу в росте в невесомость]; у мужчины напротив — безмерно, безумно, бесслёзно красивые глаза. С застывшей вокруг хрусталика каймой изумрудно-зелёного.
    [indent]  [indent] Си-я-ние.
— Тише, — лишнее, всё больше игра в игру, что тот сможет противиться [безупречно в себе уверен лишь дурак, мастер просчитывает риски], охватывает одной рукой за шею, тянется к затылку, к волосам, зарывается [мягкие…?], давит.
  [indent]  [indent] Кошка поймала мышку.
[indent]  [indent]  [indent] На себя.
  [indent]  [indent] Змея раскрывает пасть.
[indent] Тянется губами к губам. Между — ни вдоха, ни расстояния; хватает на немного — на счёт, раз-два, на три — удар [но это сердце, нежить — значит не-жить, но и не-умирать]; отдаляется — позволяет ему вдохнуть, но не выдохнуть — приникает, выпуская зубы, только к тонкой коже — и потом — самым кончиком языка по губам.

  [indent] Сладкое. Горячее, томное, тёплое — нет, нет, нет, сладкое, сладость всё кроет; кровь отдаёт металлом, должна, но это чувствует — почти материально — колючие как колыбель в терновнике кристаллики. На языке. Под. В горле. Сахар…
  [indent] Кровь должна отдавать металлом. Сталью. Но если это сталь, то клинок давно засахарился.

— Ты, — шипящее, острое, мелкие частицы будто всё ещё щекочут щёки и нёбо, — Вы. Лунный сахар… Как я раньше не поняла.

— Простите, — хриплый голос, словно не его, вырывался вместе с горячим дыханием. Она величайшее чудо мира, глупец, как ты смел скрывать, — Я не хотел разочаровать вас.

  [indent] Тянется к её губам снова, почти на автомате, пока где-то далеко, словно из другого мира здравый смысл кричит "Она вампир, идиот, вампир! Беги!". Ну и что, что вампир? Какая разница? Что это меняет?

— Прошу вас, мадам.., — сам не зная, о чем, лишь бы не прогнала, хотя так ему, дураку и надо. Он бы расплакался сейчас, если бы мог. Так её подвести..

— Но, мсье, мой дорогой, — палец, приложенный к его губам обозначает границы дозволенного, степень присутствия, звучание голоса, — Я постараюсь найти в этом положительную сторону. Например, доложить кусочек мозаики в вашу печальную историю. Теперь я понимаю гораздо больше. Я очень люблю тайны, мсье Ворт. Я хочу знать абсолютно всё, но познавать это самостоятельно. Так интересней. Понимаете?

+1

8

Он кивает, бездумно, как игрушка-болтунчик с детского комода с шеей-пружинкой, слушая, но не слыша. Конечно, он ничего не понимает, а она..

Она слишком много понимает сейчас, змея разменивает отвращение на милость легко, будто сбрасывая старую шкуру; в магии нужды нет, в фокусах, дрессерующих редгардских шлюх и нордских торгашей, нет, нет совсем, на шее Глаэдива Ворта уже давно замкнулся ошейник.
Осталось только вдеть туда цепь.

Мягко высвобождает бокал с недопитым вином из пальцев — и нежно швыряет в сторону.
Тот ласково, послушно бьётся на пыль, брызги и неравность осколков.

— Если мы с вами договорились…. То завтра к полудню я жду, что вы найдете нам лучший корабль, который только найдётся в порту Блэклайта. Лучший во всём Морровинде. Для меня. Для нас с вами. Но это завтра. У сейчас у нас впереди вечер. И целая ночь. Хотите… поговорим о цене? Что вы желаете, мсье? Как жаль, что вино кончилось. Но у меня есть угощения, что понравятся вам гораздо больше.
Она улыбается — впервые — ему — тепло. Почти успокаивающе. Ей не идёт — до пугающего, а эхо разбитого висит в пустоте чуть больше, чем надо.
Взгляд из сотни дробится на тысячу, стоит отвести — в кучку блестяшек у стены, с них — сотня на десять губ, капризных и влажных от крови, сотня на два и на десять глаз — не-живых, не-живых, не-живых.
Страшных.

— Цена? — он дважды моргает, не понимая. А ведь и правда, была же какая-то цена. Она должна была заплатить ему потом, если они договорятся, а ему нужны нужны были деньги. Кажется, все это было так давно, так неважно, — Я хочу только служить вам, мадам. Сделаю все, как скажете. Я знаю нужных людей в порту, они помогут найти подходящий корабль.

Он вдруг спохватился. Нельзя ей больше врать.

— Корабль может оказаться не самым лучшим, но, уверен, достойный я найду. Только, мадам, это будет дорого. Очень дорого. В это время года суда ходят чаще на запад, в Скайрим. Только золото сможет убедить хорошего капитана без нужды идти по Внутреннему Морю на Восток.

— У меня достаточно золота, мой милый мсье Ворт, — тоном таким — от мух отмахиваться, а мухи вязнут и стынут в янтаре, — Ваша задача только найти и убедить. Оплату оставьте мне. С вас — мой комфорт, моя безопасность и интересная беседа. Путь ведь долгий, верно?

Не дольше ночи, настигающей, этой.

— Да, мадам. Нам очень повезет, если мы доберемся за три недели. И это если пойдем прямым курсом, без заходов в порт и ветер будет благоволить, — тут же ответил, в уме посчитав лиги и проложив маршрут. Мысль что он снова выйдет в море радовала и пугала. В памяти все еще завывали снасти под напором зимнего шторма, палуба горела и кричала голосами умирающей команды. Но стоило лишь вновь поднять на неё глаза, как кошмарные воспоминания, ставшие почти фобией, что не пускала его назад на волны, тут же отступили, забились в самый дальний уголок сознания, туда, где здравый смысл кричал о смертельной опасности.

Она разворачивается на каблуках — легко, будто вытанцовывая бальные па [не будто — это всё память, память, память, но из оркестра здесь ударное — сердце].
— Я уже успела обозначить вам свои магические таланты. Но большинство знает меня не как маэстро, а как коллекционера. Возможно, вас заинтересует одна из моих редкостей.

Па по осколкам — те хрустнут, тошнотворно, как косточки. Она перебрасывает тяжёлую волну волос с плеча на спину, наклоняясь над миниатюрным и резным на имперский манер столиком — нить чёрного жемчуга блеснёт в ладони, нет, не то — и заколка с ядовитым лезвием здесь не пригодна.
Элеонора оборачивается к своему новому слуге [безделушка, не ценнее чёрной жемчужины, одиноко покатившейся с тумбочки по полу], сжимая в пальцах завёрнутый в шёлковый отрез бутылёк. Тянется, но не протягивает. Манит.
— Вино, которое вы попробовали, пьют короли. Но это прелесть дороже десятка таких бутылок. Вы знаете, что это, мсье Ворт? Балморская синь.
Она смеётся, обнажая клыки, и отзвук смеха отскакивает от стен похоронным перезвоном, тяжким, будто звенья сомкнувшейся псовой цепи.

— Знаю, — от вида пузырька пересохло во рту. Последний раз был позавчера и уже на завтра он почувствовал бы приближение ломки. Глаэдив знал, что слезть ещё можно, что ломка не убьет его. Пока. Если не остановиться, если поддаться и вдыхать пар каждый день, то пути назад уже не будет. И теперь перед ним стоит самое прекрасное существо в мире и в руках она держит флакон чистейшей, невероятно редкой, дорогой и самой сладкой смерти, — Где вы достали её?

— Это подарок, мой дорогой. От, — пауза театральна и трепетна, — От любовника. Он был данмером, но, знаете, данмером-альбиносом. Редчайшее свойство среди очеловеченных рас. На самом деле я бы предпочла заполучить к себе именно его самого. Хотя бы снятую кожу. Вырезанные глаза. Срезанные волосы. Но… шторм в Море Призраков опередил меня. Гнусный соперник в романах с пиратами. Это было… лет десять назад?

— Я тоже был пиратом, — глупо и не впопад, как подросток в припадке глупой ревности. — И тоже чуть не умер в шторме..

"Заткнись, идиот.".
Он делает шаг вперед, непривычно неуклюже и неуверенно. Потом ещё один и ещё, каждым новым обретая вновь твёрдость в ногах. Если впереди огонь, то гореть нам вместе..
Но она не была огнем. Она — лёд и смерть. И самое лучшее, что было в его ничтожной жизни.

+1

9

— Но в Обливион память. Говорят, приличные дамы не должны перечислять то количество мужчин, с кем им приходилось спать. Ну или хотя бы удовлетворять языком и губами.

  [indent] Полутон. Шаг назад. Полусмех. Протянутая рука. Свет свеч — неверен, никто не летит на огонь.
    [indent]  [indent] В этом краю нет бабочек.

— Мсье, милый, вы не уступите первую пробу?
  [indent] Неважный, нервный, тонущий вопрос; она выдирает ногтем пробку — с усилием, явным, но ей позволено, взгляд — лисья пристальность, на губах мимолётное и восковое “стой, где стоишь, и не двигайся”, тише шёпота.
[indent] Вскидывает голову [скууму принято разводить, курить, размешивать, но это — малое, удел боязных и трепещущих, боящихся потерять драгоценное, сохранить подольше, а она — сама драгоценное и безвременное, ей — можно] — капля медленно, будто смола, нет — ртуть — стекает на кончик языка; сладость ошарашивает, но тускло, неясно, будто сквозь водную толщу [она такая вечная в вечном кровоточащем шторме].
    [indent] Смыкает губы.
  [indent] И уже оставляя право последнего шага — делает его сама. Навстречу. Чужим губам.

  [indent] Поцелуй обжигает льдом, сладость смывает вкус собственной крови во рту, тонкими иголками впивается в язык и нëбо. Мокрый плащ падает на пол. Он охватывает её тонкую фигуру, впивается в губы, подобно оголодавшему в пустыне путнику, вдруг получившему с небес все желания разом. Приподнимает от пола, пальцы мнут шелк рубашки. Несколько секунд и привычная электрическая волна бьет от затылка ко лбу и вниз по спине, первый признак грядущего экстаза. Только чище и ярче, по-новому, по-настоящему. Синь или она? Она. Не может быть иначе. Сквозь хлопок и шёлк он чувствует её тело, холодное на горячих от желания пальцах.

  [indent] И она, холодная, выскальзывает из рук [ледяной шип, пробивая чей-то живот, тоже становится скользким, согретый, обожжённый кровью, розовеет и багровеет, как закат над стонущем прибоем] — легко разрывает связь, только ведёт языком по губам — уже своим — убирая ниточку приторно-металлической слюны.
— Какой вы жадный, мсье. И неосторожный. Смотрите — она всё ещё у меня. И почти полная. Вы же не хотите ненароком разлить по полу такое сокровище?

— Простите, — хрипит и снова тянется к ней, едва различая слова. Так утопающий тянется к обломкам своего корабля, тянется к жизни, к спасению.   Делает шаг, убивая расстояние.

  [indent] Поднимает руку, играючи, думает — не достанет.
   [indent]  [indent]  Знает.
  [indent] Не посмеет. Звонко — серёжки в ушах, звонче — только цепь.
— Хотите — получите её авансом? Мы же хотели поговорить о цене. Или вот… чёрный жемчуг. Ожерелье наложницы Огненного Короля. Хотите по одной жемчужине за каждый ваш проведённый в море день? Или вот, смотрите, мой милый, — она убирает тяжёлый витой локон, обнажая ухо с крупной серьгой, камень — тускло-мерцающий, синь и свет нездешние, — Это сапфиры из нордских руин. Или вы хотите всё сразу…? Захлебываться в золоте до самой старости.

— Я хочу вас, мадам, — пальцы смыкаются вокруг запястья с флаконом, другая рука тянет к себе за талию. Белоснежная кожа на шее оттеняет синий камень, заставляет его сиять ярче, чище. Как самое чистое серебро  оправы, но истинная драгоценность здесь — она, — Вас. Здесь. Сейчас.

— Неужели, мсье? Правда? О, я стою гораздо дороже, чем вы можете себе представить. Я маркиза, вы знали? — давится, то ли смешком, то ли собственным нарциссизмом, — Нет, конечно. Все, кто знал, давно мертвы. Давно стали мельче пыли.

  [indent] Он едва ли слышит. Отрывистое дыхание бьется в горле, как пойманная в сеть птица. Губы находят мочку уха и ниже. Зубы впиваются в шею, в холодный мрамор кожи — ну и кто здесь вампир? Пальцы уже под рубашкой, считают острые позвонки по одному за раз, вверх.

  [indent] Оттолкнет? Нет, только вопьется свободными пальцами в плечо, вонзится отточенными ногтями, знает — загорится заревом, опалит холодом, но толку ли? запах паленого мяса не перебьет сахарности, лёд — не крошево винно-стеклянное; здесь она заиграет — огладит по волосам, откинет голову, подставляя шею — на, бери [и вот жилка, синюшней сапфира, тоже бери], ловя смутное ощущение человечности, теплоты.
Что-то вроде дорогого вина. Прикосновения шёлка [пусть и губы у него сухие] к коже. Текстуры огня. Созвучия боли, но это если острыми хребтинками — к самым ладоням.
    [indent] Тепло — нет, жарко.

— Попросите меня.

— Прошу, мадам, — горячее дыхание огнём по коже, губы назад к уху, не оставляя ни дюйма без поцелуев, шепчут едва выговаривая, — Прошу вас, мадам..

— Позволяю. Но вы желаете… прямо здесь? Лишаете меня комфорта?
  [indent] Тянет — голос, сталь в бархате, яд на ложку мёда, тянет — время, ее забавляет чужое нетерпение, неосознанное, хуже животного, тянет — руку, свободную, к пряжке ремня чужого пояса, опускаясь ниже, едва сминая в ладони.

[indent] Он задыхается, скамп его подери. Что, почему, как — вопросы сметены стеной огня. Огонь растекается о лёд, обволакивает, бессильный растопить.

— Я..Простите, мадам.., — хрипит, почти стонет в самое ухо, и снова впивается в губы. Язык чувствует клыки, острые клыки хищницы. Она станет твоей смертью, идиот. Он готов принять это. Нет, ему плевать. Ладонь по волнам рёбер к груди, задирая шелк рубашки. Другая, забыв и о флаконе, и о запястье, зарывается в густое полотно волос, холодных, словно металл.

[indent]  Металл готов растечься по щекам, хлынув из её собственных глаз, — обездолено и навзрыд, сил хватает — дышит, дышит, дышит, сполна — стали внутри; горечь на языке, сладко только напополам — он? она? его? — не важно, в замкнутой секунде неподвижности остаётся неясной только обозначенная грань. Дёргает головой — слишком резко, будто кукла, сбрасывая с волос чужую руку.

    [indent] Блузку можно тоже — к скампу. Но не хватает воли и пальцев. Её сердце под его собственными бьётся медленно и томно, как сквозь медовую толщу.

—  Вам же мало, мсье? Хотите ещё? Берите ещё.

  [indent] Она вскидывает руку с флаконом [на запястье киноварным цветом расцветает эхо-след мужских пальцев] — подносит к чужим губам, упирает [он же не станет упрямиться], позволяя стекать — по капле, капле, капле.
— Ну же.
[indent]  Довольно и сыто, слова — отрывисты, голос чужд — не металл уже, не патока, но… ртуть? Пальцев ей правда не хватает — когти царапают кожу ремня и металл пряжки, ослабевает — не снимает окончательно, только слаще — и от того больней, ощутимей, всепоглощающе — прикасается, пытка — не ласка; липнет кончиками ногтей сквозь ремень, запускает руку под — уже не ткань, а плоть.
— Правда чистейший сорт, мсье?

+1

10

Синее расползается по языку, врезается в небо, горит в горле. Синее и сладкое. Он уже не чувствует, как его рука, сброшенная с волос находит ажурный ворот блузки, как вторая сжимает ткань рядом с первой. Он притягивает это божественное существо к себе за ткань ворота, словно обнаглевшего хама в тракторной потасовке. В голове начинает шуметь. Тусклый свет в комнате вдруг вспыхивает теплом, словно кто-то разом зажёг сотню свечей. Он целует её, вместо ответа. Целует как никого и никогда в своей жизни. И даже здравый смысл в чулане сознания вдруг притихает. Он тоже чувствует это. Тугой и бугристый узел боли, сожалений и отчаяния дал слабину, едва заметно треснул, ослаб на самую толику. Невероятное блаженство. Ещё, ещё. Пожалуйста, ещё.
Вторя хриплому дыханию шёлк блузки трещит и рвется.

Рвётся тишина в клочья. Стоном. Его-её-его — грань остаётся острой; острее мысли — мелочной как иголка, потерянная в пальцах, но — чары уже должны были спать, истлеть, закончиться — осыпаться ядом, зеленью, изумрудным крошевом; сжимает зубы, клыки, выдыхает сквозь — льдистое; как глупо — приручать, как мелочно держать на привязи.
Если отражение в зеркале.
Мерцает.
Всесильностью.
Останавливается — высвобождает руку из под пояса [мсье, вы такой плохой мальчик, очень плохой], разрывает, разрывается — клацает зубами у самых губ, тёплых, горячих, искусанных. Ещё, ещё, ещё.
— Это ручная работа. Камлорноское кружево.
Пусть. Ткань держится на невесомом, сползая по плечам, обнажая грудь с росчерком синеющих вен, где кожа особенно тонка, и рёберную клеть. Она отнимает бутылёк последним — ровно чтоб опрокинуть оставшееся на себя. Капли — синее жреческих сапфиров и бриллиантов — обращаются из кристалликов в тонкие нити-ручейки — и вниз — обрушением — по ключицам, коже груди, костям.

Кружево? Камлорн? Плевать. Даже если бы эти слова и пробили завесу сладкой синевы. Он не слышит её. Только чувствует. Холод кожи и острые клыки. Опускается ниже, к углам ключиц, по тропинкам из синей смерти. Хватает за бедра, поднимает к себе и выше. На губах горит Синь, под языком — тенета вен на белом мягком мраморе груди. Платиновые локоны волос вокруг них как саван. Укрывают, уносят. Она легче, чем ребёнок, слаще воздуха.

Опустевшая склянка скатывается по ладони — звенит об пол, отрезвляет, вырывает из неги, но это — сущие секунды, явь пляшет под ресницами не осознанностью, но пожаром; она слизывает остатки скуумы с собственных пальцев — горько, нет, сладко, ещё слаще — по траектории его губ, сердцу тесно — и бой его просится под костную клетку, извне — ещё, ещё, ещё. Руками — липкими от выпитого и пролитого — зарывается в его волосы, прижимает, крепко — до нехватки дыхания, до возможности врасти корнями.
— Вам не кажется, мсье, что там нужно найти куда более удобные декорации? А то вы так ненароком испачкаете здесь ковёр.

— К скампам ваш ковер, — отпустил её бедра, только чтоб освободить руки. Они нужны для застежек её штанов.

— Ковёр-то может и к скампам, мой милый, я его сюда не везла, безвкусный даже по меркам колонизаторской моды прошлой эры. Но осторожнее с моей одеждой?
Щурится по-сытому, кривит губы капризно — неестественно на лице красные, искусственные — и смешок, почти перезвон, но это так — серёжки. Взгляд стекает с лица мужчины на его подрагивающие руки.

— Где ваша спальня? — Пальцы неловкие от возбуждения, срываются с пуговиц и крючков, дергают, не слушаются.

— Дверь налево, — метнула, янтарное, к осколкам, возле зрачка и то холодней, колото, — Коридор — до самой лестницы, винтовой, дальше — направо. Самая большая из дверей. Не ошибетесь, мсье. Или уже ошибаетесь?
Бровь — светлая и тонкая [выщипанные и без того прозрачные волосы] изгибается под стать губам. Сладко. Неровно.

— Ведите, — диссонансом с пальцами, скользнувший под ткань штанов, и губами, ищущими её.
Шум в голове все громче, краски вокруг — ярче, живее. Одна пелена заменила другую. И здравый смысл тихо молчит вернувшись из чулана, словно боясь разрушить наваждение и вернуть закостенелую боль.

Она вырывается легко — обходит скользяще по полукругу, оправляя ремень, скаля в душный маковый полумрак нечеловеческие зубы; не оглядывается [не вздрагивает даже, уловив на слух хруст под каблуками, косточки, стекло, красное, з е р к а л а], волосы платиновой волной вслед движению — туман, и сброшенная с плеч блузка клубится на пол.
Белоснежное камлорнское кружево становится красным.
Шаг, ещё один — звон каблуков точен, будто метроном — вот и дверь налево, коридор — бархатный, приглушенный; лестница — она оборачивается лишь на предпоследней ступени [следует ли он за ней], на самом деле — просто поправляет волосы, и дверь — тяжкая — слишком легко поддаётся под ладони, впуская, наконец, в комнату — и мир, царящий в ней сквозь первый вдох [пахнет апельсином, шафраном, гвоздикой и розами, позабытыми от чего-то на годы], — драпированный в прозрачности и искрящемся золоте.

— Кстати, мсье, я люблю пожестче.

— Как пожелаете, мадам, — на ходу скинул камзол и стянул рубашку, открывая взгляду рубцы шрамов и татуировку на левой стороне груди.
Комната горит тусклым золотом. Калейдоскоп вещей, флаконов, шкатулок и безделушек пляшет перед глазами, словно звёзды на старой блеклой фреске.
Пояс с мечом падает на пол. Реликвия стерпит неуважение. Меч, как продолжение его самого, поймет. В одном шаге от вампирши — да, она вампир, скамп её побери, вампир — он протягивает руки, хватает её словно вещь. Теперь он знает, что было раньше, откуда был тот трепет родом. Из магии. Из иллюзии. Что же, получит, что хотела. Спустя один шаг, швыряет её на пух и шелк перин и простыней. Старая кровать скрипит и протестует, но кому есть дело?

— Вы этого хотели? — рывком срывает с её талии штаны, дергает, когда путаются у острых колен, — Этого?

+1

11

— Не хотела, — откидывается, держа равновесие на одних только локтях, острых; глядит из под ресниц — как взрезает кожу, с безразличным ожиданием удара [кто тут хищник? своего собственного], с затаенным удовольствием [покажи, что не безделушка, дыши, дыши, дыши — и будь живым — отдай жизнь, выцепи, вырви, выдери, подари], спутанные витые локоны сворачиваются на простынях в змеиные кольца, точка зрачка растекается и сужается до иголки, — Хочу. Сейчас.

  [indent] С рыком, почти звериным, наваливается сверху, одна рука находит её горло, сдавливает. Другая освобождает его самого от штанов. Мгновение — и он в ней. Она холодная, и обжигает, как лёд. Он рвется вперёд, к скрытому в ней освобождению, к провалу в блаженную пустоту без мира, без света и памяти. Он кусает её губы, раскрытые в поисках воздуха. Ладонь сжимает её грудь, движения все быстрее. Она хищница, вампир. Кто же тогда он? Он не знает. Даже если бы думал об этом. Он не помнит никого и ничего. Себя не помнит. И наслаждается этим. Наслаждался бы. Если бы осознавал.

  [indent] Сознание здесь чужеродно. Остаётся легчайшим — в тонком просвете воздуха, между — костями, плотью, кожей, ближе — ещё, по нарастающей, прибоем; холодно — горячо, холодно — горячо, очень, жарко; она не ловит воздух — бесцельно и заведено клацает зубами, пытаясь поймать вдох — лакает кислород, высовывая язык, но тот, зыбкий, просится в его ладонь, но не в гортань.

— Ещё.
  [indent] Хрипящим на единой судорожной ноте; да — ещё [ещё живи, ещё дыши, ещё сгорай, ещё попадай в ловушку, мальчик, и сделай живой — смертной в момент минимальнейшей траектории касания, сбрось с усыпанной золотом вершины — сделай грязной; говорят, на высоте так много льда].
[indent] Обхватывает его бёдрами — ближе, расстояние далеко не укуса и удара — сорняка, пускающего корни; навершия ногтей впиваются в кожу — пропорциональные их, общей, боли — глубоко, до ударившего запаха металла в ноздри, ниже по плечам, к лопаткам — рвёт.

— Глаэдив.
  [indent] Впервые — именем, чуть тише тишины; мягкое — как прибой, как шторм по восходящей, тон — не чары, но заклинающий.
     [indent]  [indent]  На заклание.

[indent]  Имя, произнесенное чужим голосом, стрелой пронзает завесу, проходит насквозь, не оставляя ничего, кроме косого клина волн, словно киль корабля на воде. Ничего. Он не видит лиц, тех других, кто так же звал его по имени. Не видит ничего.  [indent] Чувствует только её и комнату кружащуюся вокруг них, словно рукава циклона над океаном. Только шелест мнущихся простыней и скрип кровати. Только она, и саван волос, и она. Дыхание срывается на стон, а он срывается куда-то вниз, и одновременно вверх. Он горит и облетает пеплом. И золото уходит в темноту. Он будто смотрит на себя сверху. На себя и на нее. Два извивающихся тела на золотом прямоугольнике простыней в чёрной пустой бездне вокруг. Он растворяется, тает, как уголек, выброшенный костром в зияющую темноту ночи..
***

[indent]  Час зацветает ранний. Время — ныне — совершенная абстракция, ни луча, ни искры малой сквозь плотно зашторенные окна [саван бархатный и парчевый для самого солнца].
  [indent] Она всё равно чувствует его ход. Холод. Сидя за туалетным столиком, откладывает в сторону расчёску — с единственным блеснувшим на ней [по-зо-ло-та] волосом; нет следов преступления — только свернувшийся из простыней на кровати шторм [ныне дыхание тихое — штиль]; наряд у неё — новый, заоблачное утреннее платье, состоящее будто из сплошного ажура и бесстыдной прозрачности [но закрытое от запястий до подбородка], и Клотильда — девочка с глазами из зелени и яда — успела всё безропотно убрать.
  [indent] Тонкий луч света пробивается сквозь шторы — кто-то породил в бархате трещины — льётся, впивается в щёку; она хмурится — жмурится, оборачивается в профиль, кривит губы — мягкие и живые, не в пример наступившей мягкости скул и липкому отсутствию тени в прорезях.
    [indent] Она живая. Почти. Столбит её к земле только мелкий кристалик сахара — под самым языком. Конечно, показалось.
     [indent]  [indent]  Но не дыхание.

  [indent] Элеонора откладывает расчёску в сторону.
— Я слышу, что вы проснулись. Не притворяйтесь. Мы ведь достаточно поиграли с вами, правда?
[indent]  Ни яда, отблеском, может, мельчайшим — только сталь; такой — рубить навзничь. А не оставлять следы ногтей и поцелуев на чужих плечах. В ажуре — не встаёт и не двигается, перетекает единым порывом, будто туман или тень, опускается на кровать — рядом, не дышит сама, вслушиваясь в тот звук, что остался.
[indent]  Тянет руку — касается волос, единственно верным остался только запах моря [всё, что сильнее её, сильнее бездны проклятья, безбрежное], ведёт пальцем по шее, кончиком — к спине; тут её собственное клеймо — оставленное часами до — но она видит иное. Давно сошедшее, но рубец ещё розов.
  [indent]  [indent] Узнала. Плеть. Улыбается — мягко, будто просыпая на вскрытую рану соль.
— Вы ещё помните своё имя?

+1

12

Глаэдив лежал не открывая глаз уже несколько минут. Стоило его сознанию вынырнуть из тёмной глубины сна без сновидений, как в него тут же ворвалась тревога и вопросы, пустые вопросы самому себе, сыпались градом на воспаленный мозг. Ещё через минуту ход мыслей поделился на две противоборствующие стороны. Одна кричала о том, что надо бежать из этого дома, бежать от этой чудовищной женщины. Что она сделала с ним? Околдовала, заставила подчиниться, сделала своим рабом. И кто она сама? Вампир, Мара помилуй. Чудовище. Убийца. Нежить, питающаяся кровью живых. Бежать, бежать скорее.
Другая сторона была спокойнее. И, словно подкупленный судья на деле казнокрада, призывала не спешить с выводами, не рубить с плеча. Он ведь еще жив, верно? Жив и, судя по ощущениям, здоров. Здоровее, на самом деле, чем мог бы быть. Только был голоден, как волк, даже голова слегка кружилась.
В чем, собственно, дело? — спрашивала эта вторая сторона. В том, что девица — вампир? Ну и что теперь? Она все так же безумно богата, и ей все так же нужен компаньон. Если пугает мысль о том, что вместе с ней и его самого отправят на костер, то подумай-ка о том — говорила вторая, такая умная, сторона, — что с твоим нынешним образом жизни тебя все равно рано или поздно ждет петля. И ради чего? Ради каморки на чердаке и дозе паршивой скуумы, если повезет? Смешно, друг мой. Давай не будем гнать гуаров. Вчера серьезный разговор не получился, но это не значит, что и сегодня не получится. Спроси у неё о цене за твои услуги. Спроси, сколько она готова заплатить вперёд. И главное, скамп тебя подери, спроси ее, что она собирается есть на пути в Тель Фир.
Первая сторона, похоже, сделала вид, что была под таким же впечатлением от рассуждений второй, как сделал и сам Глаэдив, поскольку не стала спорить. На самом деле, все участники этой внутренней дискуссии понимали, в чем на самом деле было дело. В том, что даже в самые лучшие дни последних месяцев он не мог избавиться от гнетущего чувства собственной никчемности и боли от всех своих потерь и поражений, которые никуда не уходили даже тогда, когда флакон скуумы проходил сероватым паром через лёгкие, и смятое забытье, которое заменяло ему сон, наваливалось видениями ужасов и горечи его прошлого.
Этой ночью ничего этого не было. Ни-че-го. Даже сны были пустыми скорлупками тишины и покоя до самого рассвета. И все из-за этой Элеоноры-Офелии Лойс. Можно было убеждать себя в том, что дело в иллюзии или в Балморской Сини, но он знал, просто знал, что это не так. Дело был в ней. И что же, надо сейчас отказаться от возможности не чувствовать боль, отказаться от денег и шанса изменить свою скампову жизнь ради..чего ради, собственно? Чтобы ублюдочные данмеры сожгли её на костре и похлопали его по плечу? Чтоб взяли назад, снисходительно простив его "грехи"? Да у плешивой дворняги больше гордости, Ворт!
Нет. Идут они все грибным лесом, подонки.

— Доброе утро, мадам, — произнес Глаэдив, садясь на постели. В белом воздушном платье с рукавами-фонариками и высоким воротником она казалась воплощенной невинностью. Какой контраст с тем, что было ночью.., — Поверьте, я помню все. Во всяком случае, на это надеюсь.

Наклонившись, он взял её руку в свою и нежно прикоснулся губами к её пальцам. В шее отозвалось ноющей болью, как бывает когда спишь на сквозняке. Он коснулся пальцами кожи на пару дюймов ниже уха. Кольнуло. Под пальцами были две точки. Зубы, даэдра вам в душу, следы зубов.

— Вижу, вы уже позавтракали, — Ворт нашел в себе силы улыбнуться её янтарным глазам, хоть и мурашки пробежали по хребту от одной мысли.

+1

13

— Вы захотели меня. Я захотела вас. Равноценный обмен, я считаю.

— Вполне, мадам, — будто мог ответить что-то еще.

  [indent] Сегодня она была... человечнее, мягче в чертах. И даже глаза — чуть раскосые, почему раньше не заметил? — не смотрели с голодной алчностью.

— А есть ли у вас еда для смертных? Признаться, умираю с голоду.

  [indent] Для смертных. Кольнуло. Это её собственный шрам — рубец на памяти, сохранная грань мнимой театральности, смертная — бессмертная, бессмертная — а без жизни и смерти нет. Правда…? Улыбается — шире, не боится показать зубов, обозначить остроту мелькнувших клыков. Пусть помнит.
    [indent]  [indent] Она. Он.
  [indent] Нечаянно, но неимоверно назвавший её чужой — зачем тогда была эта ночь, если не стать ощутить посмертие в ладонях, вязнувшее, ускользнувшее от неё — давно, давно, давно; ухватиться за человеческое, человечье, почти животное [она готова поспорить, что если опустит глаза, увидит росчерки когтей и на его бёдрах] — гротескное в порочности и превосходстве.
[indent] Иначе и вдох, и выдох — просто тиканье часов. Безжалостный метроном.
      [indent]  [indent] Сквозь багряную водную толщу.

  [indent] Моргает часто-часто — ресницы некрашенные ещё, светлые [что-то из селективных признаков аристократии, что-то вроде идеально выведенной формы губ и костной тонкости пальцев] — еда, действительно, для смертных.

— Пардон, мсье Ворт. Вряд ли вы сможете позавтракать сиюминутно — я не слишком озабочена тем, что находится на кухне. Полагаю, вы понимаете, почему. Но я могу отправить Клотильду на рынок. А также сказать ей принести вам вашу одежду, но честно сказать, — она бесцеремонно и легко откидывает оставшуюся чистым декором простынь с тела бретона, — Мне нравится на вас смотреть.

— Вы мне льстите, мадам, — произнес Ворт, сгибая ногу в колене. Машинальное движение человека, не привыкшего к собственной наготе. Закинул обе руки за голову, откинувшись на подушках, — Но вы сказали "принести", мадам? Мне казалось, мое разоблачение свершилось где-то..

  [indent] Он махнул рукой в воздухе, очерчивая пространство комнаты.

— Где-то здесь, — Глаэдив устроился поудобнее на подушках. Странное ощущение — вот так говорить с чудовищем из сказок. Он никогда раньше не встречал вампиров, чему был очень рад. Только слышал истории о монстрах, высасывающих жизнь из своих жертв до капли. И все же вот она, сидит рядом в белом платье с глупыми рукавами. Боялся ли он её? Разумеется. Ворт был кем угодно, но только не идиотом. Он боялся её силы, того, чем она может стать. Но этот страх был ничем по сравнению с новым чувством, с каждой новой секундой осознания и понимания произошедшего и происходящего, все более отчетливого. Он хочет её. Хочет то, что она может дать ему. Ему нужно то, что она может ему дать. Такое же чувство было после самого первого вдоха скуумы. Скуума тоже убивает своих жертв, скамп побери. Так в чем же разница?

— Так куда же делась моя одежда? Она не так шикарна, как ваша, — он провёл пальцами по кружевам на рукаве, — Но другой у меня нет.

— Она здесь. Клотильда унесла её утром. Не беспокойтесь — вы получите её в лучшем виде. Сейчас же, если желаете.
  [indent] Скользит взглядом — холодным, но не опасным, будто плоскостью лезвием ведёт вдоль, уколет — улыбкой, усмешкой только; встанет — белым, шлейф сорочки клубится, обозначит не движение, но силуэт.
[indent]  Пропадёт за дверью — вернётся спустя неисчислимое в краткости, вернётся — не одна; девочка с зелёными глазами в пурпурном платье смотрит запугано и пусто [пусто выпотрошили, вырезали всю осмысленность из глазниц, оставив покорно-животное, губы у девочки обескровленные, ворот до самого подбородка застёгнут], безмятежно не выдохнет при виде обнажённого мужчины, шагнет [судорожней? будто ноги подогнулись, но это от золочённого взгляда, внимательно стекающему по хребту] к кровати, положит рубаху и штаны аккуратной стопкой, ремень — сверху, кожа пахнет шиповником и лимонной цедрой, ткань — лавандой, и магически почти бела.

  [indent] Глаэдив одним движением дернул на себя смятую простынь. Ещё не хватало светить причиндалами при ребенке. Даже если это и не ребёнок вовсе, а..чем бы ни было это пустоглазое существо с лицом девочки-подростка.

  [indent] Девочка отходит — как отступает, натыкается, врезается в звучащий приказ, будто бабочка на иголку.
— Господин Ворт го-ло-ден, — Элеонора произносит это слово по-особенному, по слогам, медово, — Ты же порадуешь его завтраком? Быстрее. Как только можешь.
    [indent] Девочка дёргается. Кукольно. Как от электрического тока. Будто слова, звучание — не шёпот даже, а расчерченный по хребту удар плётки. Уходит тут же.
      [indent]  [indent] Дрожащая.
[indent]  С счастливыми-счастливыми глазами [кролик перед удавом, кролик у алтаря].
— Ваш меч тоже ждёт вас, но не здесь. Серебряный… тонкая работа. Любопытная. Имперский манер, но бретонские мотивы. Третья эра или, может быть… начало четвёртой?

Отредактировано Элеонора Лойс (24.09.2021 15:13:00)

+1

14

— Середина Третьей, мадам Лойс,— в груди укололо стыдом. Бросил последнюю реликвию рода, последнюю тонкую нить, что связывала с поколениями гордых лордов, потоков славного легата Четырнадцатого. Для хозяйки поместья — мадам Лойс, привыкай звать её по имени — меч был не более, чем безделушкой, каких у нее тысячи, и далеко не самой ценной. Для последнего Ворта же.. Нужно скорее вернуть меч легата назад, — Конец правления Уриэля V.

Всё должно быть безупречно. Играть без заминок на одной сцене — ярко, выверено, механически, но, может быть, так живо дышаще — и выглаженная рубаха, и исполненный в срок приказ, и томный взгляд, отражающийся от зеркал; она опять опускается рядом, тянет руку — безбоязненно — оправляет чужие волосы, чужие границы стираются в ничто, это — право, это — от того, что она может [ничто не противится — и любая крепость сгорит, сдастся, падёт]. Всё должно быть безупречно.
Пахнет морем. И кровью.
— У вас же есть вопросы, касающиеся не только вашей одежды, я права? Вы, возможно, обескуражены случившимся, но это было бы закономерной реакцией. Наше соглашение можно считать заключенным? В общем, обходя детали… контракта.

— Даэдра всегда в деталях, мадам, — Глаэдив подавил в себе мимолетную вспышку желания притянуть её к себе, разорвать в клочья это невинное платье в ответ на её хозяйские жесты. Удивительная женщина. Всего в ней слишком много. Даже пустоты внутри чёрных зрачков. Он сел на край постели рядом со стопкой одежды. Вещи пахли так дорого, что одним запахом можно было купить весь трактир Торонора. Он принялся натягивать штаны, — Однако, все те детали, что нам ещё только предстоит обсудить, я полагаю, покажутся вам мелочными, хоть и имеют серьезный вес для меня.

Закончив с застежками, Ворт поднялся и подошёл к вампирше, встав перед ней и глядя сверху вниз. Нельзя показывать ей, что он её боится. Как и любой хищник, она сразу почувствует, и тогда игрушка, которой он несомненно является, сразу наскучит.

— И разумеется, у меня будут вопросы. Я задам вам их непременно. Может быть за завтраком? Я присутствовал на вашем, и вы, надеюсь, почтите компанией мой. Но прежде, мадам, — он наклонился к её лицу, коснувшись пальцами точеного подбородка, и на мгновение приник губами к её, — Прежде я хочу получить назад мой меч.

Своевольный мальчик. Не позволила, но позволяет — мгновением — касаться себя, ловит послевкусие — тишина трепетна после поцелуя.
— Он ждёт вас в малой гостинной мсье. Как ваш камзол и ваш плащ. Поймите меня правильно, такое оружие не стоит того, чтобы оставлять его в спальне.

+1

15

[indent] Клотильда возвращается скоро — бесшумная, беспрекословная и незаметная в шагах [как образцовая горничная] — сливаясь с полускорбными тенями, пляшущими по бордовым стенам столовой, сама — такая же — тень, перелив, мазнувший блик по поставленной вазе с яблоками, запах местного свежего хлеба перебивает лаванду и цедру, что маревом — замерли; но первее всего, конечно, специи — в мягком паровом тесте, на свежей рыбе, ломтями такими тонкими порезанной, что те кажутся стеклянными, усыпанными красным и чёрным перцем и ещё — данмерским, чем-то таким, что не подобрать аналога на бретике; миска риса — влажного, липкого, может, слегка переваренного, на лазурном блюде остывает яичница — сделана из таких неродившихся тварей, что имени их вовсе не надо знать; рахат-лукум в расписной шкатулке и засушенные апельсиновые дольки — лакомство и лукавство самой госпожи Лойс, обозначившей неимение в доме съестного; выдыхая теплом и паром — в декорированном почти ювелирно чайнике настаивается чай.
    [indent] Она уже успела сменить наряд — на тонкое цвета венозной крови платье с шитьём белой нитью, на редгардский манер подпоясанное и запахнутое на груди; волосы заплетены туго — коса толще кости запястья перекинута на плечо и стекает по груди на колени — прямо к сложенным рукам.
[indent] Элеонора кажется неподвижной. Частью пышной слащавой декорации. Незаметная как вяжущий аромат и с тем незыблемая — вместо украшающей столовой статуи. Только движение ресниц делает её осязаемой, выдергивает из мира фарфора и почерневшего от времени столового серебра.
      [indent]  [indent] Только голос.
— Я бы предпочла угостить вас илиакскими устрицами и шампанским, но рынок Блэклайта не столь чудесен, а милая Клотильда не всесильна.

  [indent] Не отрываясь от пережевывания острой на языке рыбы и свежего хлеба, Глаэдив только махнул рукой, мол ну что вы, мадам, все и так чудесно. Все действительно было чудесно. Так хорошо он не ел уже…Мара знает как давно. Пряности были не дешёвым удовольствием. Настоящие пряности, острый перец прямиком с Эсроньета, а не эти их данмерские суррогаты, в которых глупой горечи больше, чем огня. Солёный рис был немного переварен, но даже и это было на его вкус. Яйца квама перемешаны на скрибовом молоке — не иначе на рынке подсказали. Да, славный завтрак. Не смущал даже пристальный взгляд янтарных глаз напротив. Она успела переодеться. Ворт с трудом не усмехнулся, когда увидел её в другом наряде. Нет, сам наряд — халат-мантия, дань уважения культуре Морровинда, должно быть, — был ожидаемо шикарен. Просто второй туалет за одно утро. Глаэдив находил это забавным.
  [indent] Теперь, когда меч легата стоял рядом, прислоненный к крышке стола, он чувствовал себя намного спокойнее. Дело было не в наличии оружия. Всего лишь в простом факте, что Элеонора Лойс не проявила никакого желания покуситься на фамильную реликвию ради какой-то своей причуды, кои она, казалось, имела склонность коллекционировать.
  [indent] Единственной ложкой дегтя была боль в шее. Едва заметная по пробуждении, теперь она беспокоила больше. Все еще не настолько, чтобы действительно отвлекать от прекрасного завтрака или предстоящей беседы, но все же каждый раз напоминала, что он стал закуской для вампира.   Надо будет заняться ранками, когда вернется к себе. С другой стороны..
[indent]  Следуя внезапно посетившей мысли, Глаэдив отложил приборы, вытер рот и пальцы ажурной салфеткой. Растер ладони одну о другую, откинул волосы с шеи в том месте, где на коже темнели две синеватые с алым точки. Занёс руку над ранками. Золотистый свет Восстановления пролился из открытой ладони на поврежденную кожу и плоть под ней. Мгновение, и следы от зубов побледнели, сжались до едва заметных пятен. Ещё секунда и на их месте была ровная кожа, без единого признака вампирской трапезы.
    [indent] Ворт поднял глаза на Элеонору, улыбнулся, игриво подмигнул и вернулся к еде, не сказав ни слова.

  [indent] Она чувствует магику тоньше, болезненней, чем следует [смертная, смертная, без-не?] — по своей природе, по своему естеству, искаженная в восприятии магического потока и между с тем одаренная, способная вместить куда больше кого-либо — пустой сосуд ещё и бездонен; она едва заметно вскидывает голову, раздувает ноздри, будто взявшая след борзая — губы подрагивают, не красные уже — бледно-розовые, и след этот — тревожный; не пугающий, не страшный — только заставляющий вибрировать тонкую струну нерва, росчерком от основания хребта и до самой шеи — магия восстановления не была ей страшна, но она знала, слышала, чувствовала созвучие со столь родной этому мастерству ветвью отпугивания нежити. От-пу-ги-ва-ния. Она сглатывает вставший поперёк горла несуществующий ком.
    [indent]  [indent] И серебро. Он взял с собой серебро.
  [indent] Это не страшнее серебряной вилки, лежащей перед ней рядом с неприлично пустой тарелкой. Не страшнее. Пока не возрастет до раны.
— Некоторые полагают, что не лишним после будет посещение храма. Или лекаря, что продаст вам зелье, обещающее излечение и профилактику всех на свете болезней.
    [indent]  [indent] Беззаботно. Легко. Между строк — между сжатых после зубов.

— Уверен, моих скромных талантов хватит против гемофилии венценосных, мадам, — произнес прежде, чем отправить в рот кусочек рыбы. Да, название всплыло в памяти, стоило ей напомнить о болезни, следующей за укусом вампира. Образование, полученное в Храме Девяти целую жизнь назад не прошло даром.

— Мы обсудим с вами точную цену. Я подозреваю, что даже в вашем мировоззрении нахожусь вне пределов какой-либо суммы. Но всё же — всё сходится на материальном. Одной ночи мало, правда? Надеюсь, мы сможем договориться сейчас, когда вы здоровы и трезвы. А потом вы покинете этот дом и направитесь в порт. Но вернетесь, конечно.

+1

16

— Давайте обсудим, — Глаэдив отодвинул почти пустую тарелку, вытер рот салфеткой и налил себе чаю. Напиток пах собачьим корнем и, внезапно, розами, — Учитывая все тонкие нюансы, а также характер вашего предложения, я думаю сумма в полторы тысячи септимов будет уместна, если вас это устроит. Разумеется, без учета всех дополнительных расходов и возможных издержек. Треть этой суммы, если позволите, я хотел бы получить прямо сейчас. Остальное по прибытии в Тель Фир. Кроме того, мадам..

Ворт пригубил чай, не сводя глаз с собеседницы. Вопрос, который он собирался задать, не мог не повлиять на условия соглашения.

— Понимая природу вашей..кхм..особенности, я не могу не спросить чем вы собираетесь питаться на пути в Тель Фир?

— Вами, — ультимативно, без паузы, выдоха, тишины, заполняющей пустоты, только сладкое — тошнотворное спокойствие в голосе

— Что, простите? — Глаэдив аж чаем поперхнулся. Вот только этого и не хватало. Мало того, что она вампир, мало того, что если этот факт вскроется, то они оба не жильцы, так ещё и роль мешка с провизией уготована именно ему. Это было уже слишком.

— Не смейте меня перебивать, господин Ворт. Я не закончила, — покой даёт трещину, расплескивая звенящий в кипении металл, оседающий, казалось бы, везде — звенящий эхом по стенам, даже воздух, казалось бы, начал пульсировать, — Поэтому озвученная вами сумма, мсье, мне кажется малой. Вы нужны мне как переводчик, телохранитель, организатор и, не скрою того, собеседник и товарищ. Вы обеспечиваете мне комфорт и конфиденциальность в соответствии с тем, кем я являюсь. Вы обеспечиваете мне пропитание — вы остаетесь под прицелом, только если я не найду себе “цель”. Как это говорят? Жертву. Моё пропитание тоже остается на вашей совести. Можете попытаться отдать мне матроса или портовую шлюху. Всё на вас и за вами. Моя безопасность. Вы сводите любой риск до минимума. Вы сопровождаете меня до Тель Фира — и обратно в Блэклайт, отсюда я поплыву обратно. За мной остаётся намерение моего визита и плата. Не полторы тысячи.

Раз, два, три — пауза тянется, непростительна. Она улыбается — влюблённо в ничто — будто ожидая оваций.

— Пятнадцать. Только вот… я не люблю деньги. Золото хорошо в более изящных формах. Монеты… Они способны терять в свою ценность даже в зависимости от места. Единственным постоянством остаются только красота и время.

Она снимает кольцо с пальца — одно из, с указательного — тонкая дужка и крупный тёмно-красный камень, переливающийся в гранях цветом от вспоротой сонной до мака. Рубин. Не иначе.

— Ваш аванс. Моё слово — оно стоит не меньше полутора. Уточните у любого местного ювелира, если не верите мне. Но вы же не станете меня расстраивать?

Только после её вопроса он осознал, что сидит с открытым ртом и занесенной чашкой чая в руке. Что значит, пятнадцать тысяч? Она вообще понимает, о чем говорит? Кажется, понимает. Это он тут ничего уже не понимает. Мадам Лойс изволит шутить или что, даэдра ей в душу, она тут вообще устроила? Кто вот так швыряется деньгами? Даже в самые лучшие времена он не мог себе такого позволить, а ведь его семья владела большим куском экспорта специй на острове. Пятнадцать тысяч..
Глаэдив посмотрел на кольцо в её руке. Золото и крупный рубин. Кое-что Ворт в камнях понимал, но немного. И даже этого было достаточно, чтобы понять, что она его не обманывает. Полторы тысячи точно, может быть и больше. Зависит от цены на местном рынке. Что же до остального..
Кажется, она серьезно.

— Мадам, — начал Ворт трескучим голосом. Прочистил горло, глотнул чаю и продолжил, — Мадам Лойс, предположим на мгновение, что я согласен быть вашим источником пищи, помимо прочего. Где гарантии, что в какой-то момент ваша трапеза, стоит вам увлечься, не станет для меня последней?

+1

17

— Мои гарантии — в вас. Я могу показаться вам излишне уверенной, но я не безумна — я чужая в этом краю, я ищу защитника и путь. Глупо ломать полезные вещи. Глупо лишать себя полезных людей, — не давится этим сравнением, нет, — Я не животное, мсье Ворт, не безумное чудовище. Именно поэтому я здесь и занимаю достойное положение в обществе. Но вы также шокированы ценой, верно? Думаете, я буду торговаться на меньшее? О, нет. Это полностью покрывает расход, топит ваши сомнения и в какой-то мере оценивает мою жизнь. Я знаю, что мне полагается в Морровинде. Костёр, а не почести. Ничто не помешает вам продать меня жрецам в ближайшем храме, хоть прямо сейчас. Вас похвалят, безусловно. Возможно, примут обратно в ряды Редоран, — эхо рубцов под кончиками пальцев [кто ты, Глаэдив Ворт, изменник, бесчестный обманщик?], их не оставляют просто так, в глазах, утративших глянцевый блеск зачарованного яда, боли больше, чем положено, глубже, чем надо, — Возможно, щедро заплатят. Верность чужой вере, надо же…

  [indent] Она качает головой. Кукольное и выверенное движение. Игра в заранее разочарованную.
    [indent]  [indent] Им. Миром. Всем.

— Вам хватит на новый камзол. На хорошую комнату. На ночь с какой-то белокурой шлюхой, самой лучшей, что вы найдете в этом проклятом городе. Только я лучше, верно? Всего этого. И пятнадцать тысяч звенят громче. Громче всех местных молитв.

  [indent] Глаэдив с полминуты молча смотрел не вампиршу. В её словах был смысл, такой же кристально прозрачный, как лёд её тона. И недосказанность о причинах, по которым он больше не состоит в числе воинов Редоран, её не обманула. Похоже, она действительно серьезно, а небывалая щедрость основана на сухом расчёте в той же мере, в какой и на невероятно раздутом самолюбии мадам Лойс. В таком случае..

— В таком случае, я согласен, мадам, — в конце концов произнес Глаэдив, — При одном условии. Сегодня утром, когда я обнаружил следы вашего завтрака на своей шее, вы сказали, что сделали это, поскольку захотели меня, как я захотел вас. Я хочу чтобы и впредь ваши трапезы сопровождались подобным обменом желаниями. Полагаю, это устроит нас обоих, не правда ли?

— Пятнадцать тысяч и трахать меня каждую ночь? — эмоция пламенеет и сквозит только в траектории изогнутой бесцветной брови.

— Только если вы собираетесь питаться мной каждый день, — пожал плечами Глаэдив.

— Нам обоим будет хорошо от того, что я буду в ясном уме. И в твёрдой памяти. Всё это обосновано насыщением, а голод требователен. Мне нужна человечность, а вам стоит опасаться чудовищ. За пределами постели тоже. Жизнь за жизнь. Пожалуй, всё просто. Вы можете искать мне альтернативы по возможности. Я требовательна, не скрою. Но, как говорится на побережье Илиака, на безрыбье и грязекраб — лосось. Только если приведете мне какого-то пьяного редгарда, не удивляйтесь, что на ночь я останусь с ним, а не с вами.
[indent] Протягивает кольцо — рубин в бледной ладони горит и переливается недобрым, злым огнём.

— Признаюсь, мадам, мне претит идея скармливать вам кого бы то ни было, пусть даже это и будет пьяный головорез, ничего, кроме петли не заслуживающий, — Глаэдив принял кольцо из руки вампирши, и поднес его к свету свети. Пламя плясало в багровых глубинах камня, словно внутри была живая бурлящая кровь, — К тому же, я нахожу крайне недальновидным оставлять какие угодно следы, которые могут привести к раскрытию вашей природы.

  [indent] Он перевел взгляд на Элеонору, заглядывая в янтарную пропасть её глаз.

— Не стану скрывать, что место в вашей постели привлекает меня ничуть не менее, чем пятнадцать тысяч золотых.

  [indent] Она улыбается — гротескно-искренне, поднимаясь со стула — и оказываясь рядом слишком быстро, будто вот — течение красного по опустошёному хрустальному бокалу, изрисовало багровым следом; опускается — к уху, и руками на плечи, скользнет — по груди, ниже — на пояс, зацепит ногтем.
— Мы всё ещё о равноценном обмене, мсье Ворт? Или о том, что вам понравилось?

— Одно не исключает другого, — с улыбкой.

    [indent] Отступает — нездешняя, как и пришла, не дожидаясь ответа, отворачивается — роняет:
— Тогда вам пора заняться вашими новыми обязанностями. И да… ваше собственное пропитание и пагубная зависимость остаются на вас.
[indent]  Взгляд цепляется за отражение в граненом и нетронутом за завтраком хрустале — десяток обезразличенных ко всему в минуту глаз, мысль — мазнувшая — что следует прямо сейчас принять ванну. Из молока местной твари.
    [indent] Прискорбно, что за несколько дней успела закончиться соль и экстракт лаванды.

+1


Вы здесь » The Elder Scrolls: Mede's Empire » Свершившееся » [02.06.4Э207] платина, пепел и специи I


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно