НПС

Слуга глубоко согнулся в поклоне, прежде чем передать заверенный инсигнией Талмора документ.
- Леди Иланден передает  вам этот документ, ваша светлость.
После отступил, это был идеально вышколенный слуга, и он мог сколько угодно ждать в круглом яшмовом зале  башни. Не обращать внимания на странные звуки, не задавать лишних вопросов, даже не приглядываться к новым оберегам и "сторожевым камням", которые заняли свои места в креплениях золотых подсвечников, рядом с сияющими велкиндами.
Кое-что слуга замечал. Например: было жарко, все камины топили в яшмовой башни, и это немного удивляло; Алинор весной - теплое место, как ни крути. Но у Кинлордов и старших эмиссаров свои тайны, и слуга ни жестом, ни выражением лица не выдавал  низменное любопытство.

Документ был отчетом.
В отчете старшего эмиссара Иланден Кинлорд Рилис ХХ мог найти такие фразы как "проявляющиеся выплески даэдрической магии" (со ссылкой на приложение номер три, пункт четыре дробь шесть), "нестабильное психофизическое состояние объекта изучения", "сверхценные идеи" и еще много осторожных и по возможности нейтральных терминов, которые скрывали под собой простую истину.

Тот, кого они - в том числе старший эмиссар Иланден и, конечно, сам  Кинлорд Рилис ХХ вытащили из Обливиона - безумен.
Не только с Дрожащих Островов возвращаются лишенными рассудка.
И, кстати, опасен.
Правда, финальное заключение эмиссара оптимистично заявляло, что "объект выражает готовность сотрудничать и может быть контролируем при должном соблюдении техники безопасности" (с очередной ссылкой на приложения и дополнительные материалы).
В документе объяснялась и излишек натопленных каминов в башне, служившей "объекту" одновременно убежищем и... чем-то вроде тюрьмы, ну или по крайней мере, карантина (Иланден, правда, оптимистично заявляла, что оный объект будет готов к транспортировке через  месяц или чуть больше. И, кстати, что действительно знает куда больше всех современных ученых и исследователей).
"Он не выносит холода".

Проще всего было держаться за знакомые понятия, знакомые символы - недоставало знакомых лиц, это правда, однако некоторых успел узнать. Старший эмиссар Иланден. Советница.
Она ведь не предаст? Она говорила, что Неймон должен быть сильным, должен суметь противостоять опасностям, должен помочь Доминиону окончательно воцариться в земле людей - это знак судьбы, говорила она, твоя сестра в конце концов проиграла, но у тебя, истинного короля Альдмери, есть шанс.
Иланден была не единственной.
Она предупредила: "ваше величество, с вами хочет поговорить Кинлорд Рилис".
Это имя было знакомо - и Неймон отпрянул и удивленно вскинул голову, уложенные в прическу волосы едва не скользнули в открытое пламя камина - он по-прежнему ощущал внутри себя тысячелетний холод, и горько думал о том, что сырую мерзлоту могилы не согреть никаким огнем.
Рилис.
Разумеется, не тот, который властвовал на Ауридоне во Второй Эре. Но имя заставило и улыбнуться тоже, традиции альтмеров не менялись, законные правители оставались на своих местах.
Неймон дал свое согласие.
Пожалуй, ему тоже было любопытно увидеть потомка союзника Эйренн... и его отца, которого сам Неймон даже не видел - он был слишком мал, чтобы знать о всех ужасах, устроенных Двенадцатым этого имени,  и Запретные Пещеры хорошо таили свои секреты;  но кое-что знал.
Даэдрическая магия, например.
Слишком много даэдра, думал Неймон. 
Иланден оставила их, и вскоре появился мер, которого Неймон не знал в лицо, но не мог отметить  фамильного сходства.  Этот - Двадцатый, да, - был скорее похож на Двенадцатого, чем на того, который помогал Эйренн
(убить мою жену)
в становлении Доминиона.
- Кинлорд Рилис, - Неймон держался прямо, как всегда, но ему было трудно фокусировать взгляд. Руки он заложил за спину, потому что пальцы дрожали - кажется, теперь всегда, и ничего не мог с этим поделать.
- Разумеется.

Ничего не изменилось.
Этот Рилис говорил так, как мог бы обращаться  его предок. Как любой другой аристократ.
Когда-то Неймон верил своему окружению. Не всем, разумеется - но тем, кого считал не только приближенными, но и друзьями - безусловно.
(Или семьей).
(Они все предали).
Кто теперь его друзья? Все ли предадут, или кто-то останется верным?
Король может полагаться на поддерживающую его аристократию, должен даже, но аристократия всегда поддерживает сильного. Так ведь и получилось с ним и сестрой, не правда ли?
- Все хорошо, - Неймон кивнул, держа баланс того нейтрального разговора, который вскоре должен был окончиться. Когда-то он неплохо владел искусством поддерживать вежливую беседу ни о чем, но это было давно. Неймону по-прежнему хотелось спрятаться от всех. - Благодарю. Вы знали, что делаете, правда?  Ты, двадцатый своего имени,  унаследовал... семейное искусство. Правда?
Это не очень-то напоминало вежливую беседу.
Неймон опустил голову.  Каждое новое знакомство тревожило его; он сам себе напоминал открытую рану, едва затянувшуюся тонкой пленкой - любое прикосновение вновь заставляло рану кровоточить.
Больно, это очень больно.
- Если тот, из чьего плена вы забрали меня, предложит бОльшую силу, согласишься ли ты на еще одну сделку, двадцатый своего имени?

Неймон засмеялся.
У него сердце билось... о великие предки, о кровь Аури-Эля - если хоть капля ее осталась в собственных жилах после смерти, несмерти и даэдрического плена - колотилось, как загнанное, в ушах тоже стучало, и больше всего хотелось заорать на этого Рилиса-неважно-какого-по-счету, они все одинаковы...
"Вы заключили сделку".
Любая сделка с даэдра заканчивается плохо для всех. Это узнала Эстре - если только Эйренн была права насчет того, что она была даэдрапоклонницей, Неймон так и не поверил, между прочим.
Это узнал Пелидил.
И он сам - лучше, чем кто-либо.
- Помню.
Губы вздернулись. Он шагнул ближе к Рилису; в отличие от Иланден, тот не пытался успокаивать и убеждать в том, что Неймон действительно снова жив, свободен, получил второй шанс.
- Что ты хочешь от меня узнать? Тайны Гектахейма? Планетария Элден Рута? Айлейдских гробниц - от Валенвуда до Бетины, острова в заливе Илиак, неподалеку от Адамантиновой Башни. Или... может быть, хочешь знать, что такое Хладная Гавань?
Он сократил расстояние еще на шаг. Кровь стучала в висках, и во рту тоже был запах крови.
- Лед. Ты во льду, и лед в тебе. В горле. В голове - глаза превратились в пару маленьких хрупких льдинок, они трескаются и кровоточат, но умереть ты не можешь, ты уже мертв...
В комнате потемнело. Даже огонь в камине померк, а на резных ручках кресла из красного дерева появился налет инея.
- Кровь в тебе остановилась и разрывает вены изнутри. Если попытаться пошевелиться, оставишь кусок примороженной кожи со сверкающим, как карбункулы, собственным мясом.
Еще немного ближе, нарушая любые представления о приличии и личном пространстве. От Рилиса пахло парфюмом - сандаловое дерево и мята, кажется.
- Вот, что я помню. Но еще многое другое. Ты признаешь меня своим королем, двадцатый имени Рилис?

Он приближался к той грани, где был слышен шепот: отдай его мне, отдай и оттянешь собственное возвращение в Обливион, ты не живой, ты не мертвый даже. Ты пустая оболочка, даэдрическая шелуха с остатками сознания, разума и воли того мера, который когда-то был этой личностью.
Ты ничто, тебя не существует, и ты по-прежнему (трус) боишься - боли, холода, неизменной вечности, в которой нет даже настоящей смерти - той, что дарует освобождение в Этериусе.
Неймон представил как запускает обледеневшие руки в грудную клетку - не защищенную сейчас доспехом или магическим оберегом.
Кровь горячая.
Кровь пахнет железом.
В Хладной Гавани тоже пахнет железом.
Хрупнула обледеневшая одежда, когда Рилис опустился в знаке повиновения - и Неймон отступил, словно испугавшись; краски вернулись в комнату (на картине с безмятежным ауридонским пейзажем остались влажные капли - растаявший иней, картину это определенно могло испортить).
Губы коснулись ладони.
Неймон моргнул. Он возвращался в реальность, и сейчас чувствовал себя посередине сложной церемонии, и это ощущение было намного уютнее пустоты неизвестного мира. Он улыбнулся Рилису - вполне искренне:
- Я принимаю твою клятву, Кинлорд Рилис, двадцатый своего имени.
"Теперь он не предаст".
Наверное.
- Да осветит Аури-Эль твой путь и твое служение, - закончил он, думая о том, что не имеет право говорить подобное.
Только не после того, как сквозь него истекала даэдрическая энергия, словно кровь из вскрытой вены. Увы, Неймон ничего не мог сделать: у него была сила, но она не принадлежала ему в полной мере.
Он кивнул Рилису - рассеянный взгляд метнулся по лицу и массивной, но при этом изящной фигуре Кинлорда.
Мол, все в порядке.
- Я... готов отвечать на другие вопросы. И задавать тоже. Я... пожалуй, еще не совсем освоился в... четвертой, кажется? - эре.

Иланден была права.
Неймону следовало постараться, чтобы его признали. Сейчас он испытывал стыд и растерянность, он не хотел применять к Рилису силу, да и сила, если уж на то пошло, ему не принадлежала.
Неймон сравнивал себя со стеклом: через него преломляются лучи света, и стекло даже способно этот свет сфокусировать, однако же  стекло - не источник. Всего лишь проводник.
Должно быть, ему бы следовало сознаться в этом Рилису... но тот не просил ничего подобного.
Правда признал? Почему бы и нет.
Неймону всегда было проще доверять и чувствовать себя в уюте и безопасности. Но не менее важно - нужным для чего-то, на определенном месте, с определенными же обязанностями.
Что должен сделать король нового Доминиона?
Пожалуй, Неймон согласен был предоставить решать советникам - таким, как Иланден или  Рилис.
Взгляд Рилиса скользнул к окну, закрытому магическим барьером - и вполне осязаемыми железными решетками. Они догадывались, что Неймон попытается освободить себя от того, что далеко не сразу стало вновь напоминать жизнь. Он действительно пытался... убежать?
Наверное, да. Не то, чтобы сейчас совсем не хотелось.
Но долг важнее. Неймон снова выпрямился - хотя,казалось, нельзя стоять более прямо,  каждая мышца была напряжена.
- Благодарю за приглашение, Рилис.
Всего лишь прогулка. Иланден его однажды выводила - в сад, и чуть дальше, стражники смотрели, сдерживая любопытство, а он увидел блики заката на радужном стекле крыш. Это было неплохо. Неймо не отказался бы от повтора.
В конце концов, он не собирался сидеть в этой башне еще тысячу лет.

Галерея тоже была вся из яшмы: только не темно-коричневой, а прозрачной, сверкающей. Она ловила солнце, сгущала в тонко вырезанных статуях и горшках с цветами, отчего казалось, будто охвачена пламенем.
Неймон не мог скользнуть взглядом за цветной барьер.
Он  знал, что это не поможет.
Он знал, что смертность - это благословение, которое чаще всего, не ценят. И которого он лишен.
Что случится, если прыгнет? Неймон попытался вообразить короткий миг падения, разбитое тело посреди аккуратной площадки, выложенной белым ракушечником. Кровь и осколки костей в месиве плоти.
Возможно, потом оно восстановится из небытия; или рассеется туманом, чтобы собраться вновь. В чем Неймон был уверен:  он прочувствует всю возможную боль.
Лорд Порабощения умеет "воспитывать" своих пленников.
Как бы ни жаждал Неймон освобождения, боли он боялся сильнее - это неправда, будто к ней можно привыкнуть.
Он перестал смотреть вниз. Руки были мокрые. У него дрожали колени и закружилась голова.
Неймон остановился, переводя дыхание, словно прошел не пару десятков шагов, а много миль без отдыха.
Рилис заметил это, заговорил успокаивающе, пытался отвлечь или поверить в то же самое, о чем говорила Иланден. Второй шанс. Ты живой.  Мертвому  не нужны... что он там сказал, игры?
Сине-розовые гиацинты в яшмовой же резной корзине немного излишне разрослись по мнению Неймона, и он сейчас стоял рядом, а от корзины до края было всего-то шагов пять.
- Смотри: здесь небезопасно: слуга, который должен заботиться об этих цветах обязан подходить к самой границе. Особенно  если придется подрезать или пересаживать вон с того краю. Рилис, ты видишь, что и цветы там немного запущены - совсем чуть-чуть, видимо, потому что садовник рассудил, что совершенство не стоит его жизни. Но многие посчитали бы иначе. Добиться чего-то - это рискнуть или даже пожертвовать собой. Ты знаешь правду, Рилис? Иланден уже говорила  тебе? В летописях только часть правды. Я не жертвовал собой во имя Доминиона. Я... ошибся.
Неймон пытался улыбаться.
- Я хочу исправить. И занять не то место, которое Эйренн бросила мне, словно монету нищему, а то, которого достоин.