Корабль вошел в гавань Фестхолда ночью, и ночью же Неймона доставили в имение Рилис. В закрытой карете. Неймон никогда прежде в закрытой не ездил - либо верхом, либо в легких открытых,  похожих скорее на золоченые украшения, чем на транспорт.
Его сопровождали  лекари, стражники,  талморцы-маги в черно-золотых одеяниях - кто-то с мечом, кто-то без: маги. Вокруг кареты повесили магический щит. Наверное, Талмор считал, что народу Островов еще рано знакомиться с освобожденным из небытия королем.
Меры предосторожности оправдывали себя. Неймона мутило, словно от морской болезни - хотя он, как любой альтмер, отлично плавал и мог даже при необходимости управлять кораблем. Как обычно, он кутался в тяжелую меховую накидку, должно быть, привезенную откуда-нибудь из северных земель, из самого Скайрима. Он дрожал даже от легкого морского бриза.
Но полный ароматов цветущих садов воздух Ауридона заставил улыбнуться, отодвинуть бархатную шторку, выглянуть в окно. Неймон узнавал эти места: за тысячу лет появились новые дома и исчезли старые, но в целом, все было по-прежнему, от белых дорожек до зачарованных светильников с подсвечниками в  виде распростерших крылья орлов и мягким бело-голубоватым светом. Над Ауридоном плыли, заслоняя яркие звезды, редкие перьевые облака. Цветущая вишня в темноте казалась не розовой, а темно-лиловой.
Неймон чуть не приказал остановить лошадей: он хотел выйти из кареты, идти пешком, узнавая и вспоминая. А потом увидел мыс с маяком.
Там, где он говорил с Эйренн. Там, где умерла Эстре.
И отвернулся, царапнул ногтем по стеклу (гадкий звук), снова завернулся в свою накидку.
Но вскоре город остался позади, и теперь ехали в имение. Неймон, разумеется, помнил и его: скалистые бухты, пляжи и гроты. Фамильное кладбище и тюрьма, в которой в свое время держали высокопоставленных преступников.
Само поместье располагалось у самого берега - дом-замок, по сравнению с которым Скайуотчский смотрелся скромной рыбацкой хижиной, и многие мили садов. В садах вырастали чудесные яблоки, лаймы и земляника, а вино с фестхолдских виноградников славилось далеко за пределами Островов.
И вот здесь ничего не поменялось. Даже замок был тот же. Действительно, рассудил Неймон, почему бы и нет? На Островах мало что меняется.  Хорошо это или плохо.

А вот внутри изменилось многое, что и неудивительно: если цветные витражи и скульптуры еще способны прожить тысячу лет при должной заботе, то мебель и прочие предметы интерьера - вряд ли. Неймон вскоре бросил это бесполезное занятие - сравнивать "тогда" и "теперь", тогда он совершал визиты к Кинлорду в качестве будущего короля с супругой, или в качестве принца-брата королевы... а кем был теперь?
Королем?
Безымянным "никем"? Ярмарочной диковинкой?
(От этих мыслей Неймон сжимал руки в кулаки, только что вслух не кричал - признайте меня, вы обязаны!)
Рилис ему говорил: сначала тебе нужно подготовиться, и это успокаивало Неймона, он соглашался с Кинлордом.
Для того и пригласил к себе, в это спокойное место.
Замок был темен и прохладен изнутри, но для Неймона подготовили комнату с самым жарким камином  - он был выполнен из белого металла в форме открытой пасти какого-то диковинного зверя, похожего то ли на льва, то ли на дракона. Камин, наверняка, не разжигали много лет, для гостя отчистили до блеска, и все же в завитках гривы и "чешуи" остались почти незаметные темные следы, не больше булавочной головки каждый.  В остальном, комната была идеальна: даже светлее и теплее, чем в яшмовой башне, вся в тепло-бежевых и золотистых тонах.
От завтрака Неймон отказался, завернулся в одеяла на просторной кровати и удивительно спокойно заснул. Должно быть, устал с дороги. И проспал почти до полудня, успев только умыться и переодеться в элегантный костюм из темно-золотого шелка.
Просто какая-то новая традиция: встречать Кинлорда не полностью готовым. С распущенными волосами, например. Впрочем, его любимая прическа все равно, похоже, вышла из моды.
- Добрый день, Кинлорд Рилис, - но вот приветствовал его Неймон по правилам. Хоть что-то должно оставаться правильным. - Благодарю за гостеприимство и приношу извинения, что немного... не подготовился.

- С удовольствием, - ответил Неймон, и обнаружил, что это не только фигура речи.
Рилис спросил его однажды: что он любит? Когда-то Неймон хорошо ладил с лошадьми, обожал конные прогулки, не уставал даже после многих часов быстрой скачки или дробной рыси. У него был замечательный скакун Звездоцвет изабелловой масти, словно отлитый из белого золота. Породистый, очень нервный и недоверчивый конь не подпускал к себе никого, кроме Неймона - однажды Эйренн попросила одолжить красавца для парада перед союзниками, но ей пришлось взять другого, попроще,  потому что у Звездоцвета было свое мнение по поводу "прав" на собственную персону. Неймон тогда демонстративно вздохнул и извинился, но в глубине души был почти счастлив.
Сейчас мелькнула мысль: подпустят ли его к себе лошади? Нежить они чувствуют..
"Я живой".
- Фестхолд все еще соревнуется с Лилландрилом? - Неймон отогнал неприятную мысль и улыбнулся Рилису. - Вечное противостояние пород лошадей. Но мне всегда больше нравились ваши.
Звездоцвет был тоже фестхолдской породы.
Неймон перестал улыбаться.
- Но я здесь ведь не для конной прогулки, правда? Рилис, я готов приступить к...урокам.
Нейтральное слово. Как будто учился владеть мечом, заклинаниям - или ездить верхом.
Урок. Что ж, это лучше, чем "безумие" или "я - портал даэдра в наш мир".

До тренировочного места Неймон предпочел идти пешком.
За ним все равно наблюдали слуги и маги в форме, но все же он чувствовал себя удивительно спокойно здесь, во владениях Рилиса, вдыхая сладко пахнущий цветами воздух и чуть жмурясь от послеполуденного солнца. Он бы даже разулся с удовольствием, чтобы пройтись босыми ногами по траве, но это получилось бы уже совсем неприлично, и  оставалось только изредка наклоняться, чтобы прикоснуться или сорвать ромашку или ярко-голубой цветок дикого цикория.
За горизонтом маячили башни Фестхолда, но природа у замка Рилиса казалась нетронутой - насколько вообще могла быть нетронутой природа на Островах: ее окультурили давным-давно, воспитали и обучили, а потом разрешили жить своей жизнью, без особенного присмотра, но она, природа, уже знала что делать.  Признаться, такая "дикая" природа Неймону куда больше нравилась, чем болота, гигантские деревья и плотоядные цветы Валенвуда.
Однако и мысль о том, что он туда поедет не вызывала ужаса. То ли смирился (как смирялся всегда и со всем...или почти всегда и почти со всем), то ли невозможно было думать о кошмарах и страдании в столь мирном месте.
Рилис его уже ждал в окружении нескольких слуг, в том числе пожилого мера в мантии мага, и нескольких столбов с кристаллами.
- Что это такое? - полюбопытствовал Неймон, после того, как снова поприветствовал Кинлорда.
Кристаллы ничуть не напоминали светильники-велкинды. Напротив, казались очень темными: будто поглощали весь свет.
- Надеюсь, мне не придется карабкаться за ними по этим столбам, - Неймон чуть смущенно улыбнулся, шутки у него получались... ну, в общем, не всегда удачными. Однако что бы ни пришлось делать, на свежем воздухе  и под ярким и горячим солнцем - не страшно.
И сам Рилис  будет рядом.

Пожилой мер на Неймона поглядывал с той самой смесью любопытства и настороженности, которое он уже видел раньше. Например, у той босмерской магессы, которая помогала запустить молчавший десятки лет Планетарий. Одновременно страх "а вдруг устроит непоправимое" и желание, чтобы это произошло, и еще - жажда увидеть все в подробностях, собственными глазами, записать и желательно еще и заинтересовать. Маг обратился к Неймону как к королю, но блеск в глазах никуда не исчезал, а становился с каждым словом Рилиса все заметнее.
Неймон его, Эндаринила этого, даже упрекнуть не мог. Наверное, будь сам Неймон ученым, тоже предвкушал бы  эксперимент с нетерпением ребенка, которого пообещали показать представление заморских актеров и циркачей.
Неймон слушал Рилиса, кивал, хотя понимал едва ли половину - теоретиком магии он никогда не был, но когда тот дошел до даэдрической магии, помрачнел.
Неймону не хотелось призывать силу Хладной Гавани.
Более того, он вообще не умел делать это специально.
- Рилис, - сказал Неймон, все же послушно прикоснувшись к первому указанному кристаллу. Тот вспыхнул глубинно-лиловым, в иной ситуации цвет показался бы Неймону красивым. На ощупь камень воспринимался прохладным, но не до той степени, чтобы запугать.
- Я не... не совсем управляю этим.
Неймон нервно провел языком по губам.
- Наверное, это не сложно. Тот, кто держал меня...  всегда ждет, - теперь передернуло, и руки задрожали, ладонь соскользнула с камня. Неймон попытался сжать кулаки, но безуспешно.  - Но я не знаю, что именно нужно сделать.
Лич - то существо, которое оскверняло Гриншейд, - знал. Вот только Неймон разучился задавать вопросы собственной тени.

Из прически выбилась прядь и липла к губам, ее трепал ветер, словно забавляясь, словно приглашая Неймона прогуляться, наслаждаясь теплом и ярким солнечным светом, пением птиц и мягким шелестом травы. Неймон убрал прядь раздраженным жестом.
Он вовсе не был готов.
Он заложил руки за спину - ладонь после кристалла жгло, как будто слегка оцарапал кожу. Сам кристалл затих. Ученый мер тоже помалкивал, они оба выжидали.
Рилис говорил.
Неймон едва не закричал: хватит, не надо. Но выдержал сначала, только чтобы стало еще хуже.
Все предали и забыли. Все только использовали. Никто никогда не...
- Неправда, - запротестовал Неймон, слова Кинлорда оскорбляли память тех, кого давным-давно не было на свете, но кто оставался живым в его памяти. - Они... они любили меня.
"Эстре, которая позабыла о нем, как только сорвался ее гениальный план?"
- Эйренн обвинила ее в предательстве. Я так и не узнал, говорила ли она правду. Кто угодно мог... мог устроить тот даэдрический кошмар в Фестхолде.
Неймон выступил вперед, вместо Рилиса видя совсем иные лица. Эндаринил что-то шепнул Рилису, и Неймон обернулся к нему.
- Но Эйренн хотела как лучше. Я виноват в том, что не поверил ей.
Проклятье трансформации выворачивало кости, растягивало мышцы и рвало вены. Даже со всем колдовством Нирна и Мундуса нельзя сто шестьдесят пять фунтов превратить в тонну; Неймон умер бы уже от одной боли.
- Я виноват!  Признаю!
"Пожалуйста, прости меня".
Собственная кровь во рту кисло-горькая - это вкус гнили. Чужая - горячая теплая, ею пахнет Пелидил, теплым железом и морской солью. Вырвать душу из Этериуса - то же самое, что заразить Трассианской чумой, о которой Неймон читал в древних инкунабулах. Пелидил хотел обладать им - неважно, живым или мертвым; и его Неймон так и не смог простить .
"Я истинный король Островов!"
Иссохшие останки лича сожгли, чтобы похоронить среди предков; может быть, в каком-то крохотном саркофаги. Еще в яшмовой башне Неймона преследовала безумная мысль: попросить отвести его к собственной могиле.
Душа ничего не чувствует, но есть способы связать ее, прикрепить к ней подобие плоти... и заставить страдать.
Во льду Неймон хрупок, как и полагается куску перемороженного мяса. Иногда он представляет себе: что, если ударить? Он рассыплется пылью?  Пожалуй, это не так уж плохо.

Неймон качнулся - вперед-назад, с пятки на носок, голова и впрямь закружилась, а вокруг померкли цвета, осталось только серо-синее, с холодным пеплом.  Затем он замер в той же позе - с неловко вытянутыми руками, в которой провел тысячу лет, словно бабочка в янтаре.
Кажется, он кричал, и кажется носом шла кровь. Неймон не был уверен.
Кристалы вспыхивали и разгорались, далекие, словно звезды недостижимого Этериуса.

Отредактировано Неймон (07.10.2014 12:49:24)

Хуже всего, что Неймон вспоминал.
Когда он только вернулся, память напоминала старое лоскутное одеяло - какие-то еще крепки, а другие расползаются и держатся на паре ниток, и сложно вспомнить, какого цвета оно было изначально. Он вскидывался от прикосновений, он кричал часами, не затихая ни на мгновения, однако кошмары были недооформленны - лед во рту и горле, в венах и вместо сукровицы, темнота, холод.
С каждым "призывом" появлялись подробности. Вроде слипшихся от щелочи с благовониями - муравьиный спирт и специальные соли, - ресниц. Вроде собственного обнаженного тела на каменном алтаре в окружении черных камней и каких-то символов. Вроде чаши с горячей кровью - чужой кровью, которую вливают в рот.
Этот медно-солоноватый вкус Неймон ощущал и теперь, и закашлялся, захлебнулся.
На сей раз кровь была его собственная. Он судорожно мотнул головой, словно пытаясь избавиться от привкуса и воспоминаний.
"Все закончилось".
Заунывное гудение кристаллов чуть затихло. Неймон сморгнул.
- У... у меня получилось, - ноги едва держали, и он повис на заботливо подставленном плече Кинлорда всем весом, благо был нетяжел.
В мир возвращались краски, или это Неймон возвращался в мир красок. По-прежнему плыл легкий цветочный ветерок, солнце заглянуло за небольшое облако. В высокой траве стрекотали кузнечики. Учитель Рилиса - больше никем не мог быть пожилой мер, допущенный к действу, - проверял что-то у ближайшего кристалла.
- Это правда, - сказал Рилису Неймону. -  Все, кого я любил. Если не предали, то забыли. Правда.

Неймона усадили в плетеное кресло - теплое то ли от солнечных лучей, заполдень припекало изрядно, то ли специально зачарованное. Неймону и этого оказалось недостаточно, он попросил плед, в который завернулся с подбородком. Он еще немного дрожал.
Эйренн любила его. Велела запомнить героем. Вот уж у кого хватало силы воли добиться чего угодно. Наверное, магам Островов следовало бы возвратить ее из небытия, если уж у них разгорелся политический кризис и нужен был кто-то, кого можно было провозгласить лидером Доминиона.  Впрочем, из Этериуса, насколько Неймон знал, можно вернуть в течение нескольких дней, максимум - года, да и то если душа не нашла покоя.  А вот Обливион ограничен и конечен.
От этой мысли Неймона передернуло. Он принял от слуги пузатый бокал с вином и сделал большой глоток. Вино было молодое, жаркое, ароматное. От него сразу же закружилась голова. Неймон зажмурился.
Эйренн все-таки его не забыла... а кошмары можно контролировать, он только что сам убедился.
Нет ничего дурного даже в том, что вспоминает подробности. Если только направить эту энергию на благо Доминиона.
Рилис и Эндаринил изучали кристаллы. Пожилой мер что-то записывал, они переговаривались между собой, Неймон слышал только голоса, но слов разобрать не мог. Он терпеливо ждал, когда закончат и Рилис подойдет к нему.
Неймону хотелось рассказывать то, что знал и вспоминал. Как ни странно, становилось легче. Все равно, что вскрывать и очищать гноящуюся рану - ужасающе больно, но когда закончишь - намного лучше.

- Уже лучше, благодарю, - Неймон ответил вежливо и с улыбкой, но слабость еще оставалась, и Рилис, должно быть, почувствовал это, когда брал за руку.
Слабость - не страшно. Неймон не решился бы прямо сейчас идти пешком обратно в замок, вот и все. Трястись он перестал, даже высвободился из-под пледа. День-то на самом деле был жарким.
- До настоящей победы еще далеко, Рилис, - серьезно ответил он, однако потом улыбнулся. - Но за первую удачу - несомненно. Отличное вино. Искусство виноделия не утрачено за тысячу лет, и это хорошо, потому что, боюсь, я не смог бы помочь в восстановлении этих знаний...
Неймон еще продолжал улыбаться, однако теперь скорее по инерции. Болтать "ни о чем" получалось скверно. К тому же Рилис спрашивал его вовсе не о безделицах.
Он откинулся на спинку плетеного кресла, задумчиво всматриваясь в собеседника. Прямой контакт - глаза в глаза - продержался менее пары секунд, Неймон отвел взгляд.
- Я вспоминаю подробности, - сознался он. - Подробности... нежизни, - Неймон сильнее сжал тонкое горлышко бокала, как будто пытаясь сломать тонкий хрусталь голыми руками. - И Хладной Гавани. Знания, полученные... неестественным путем, - почему-то на щеках вспыхнул жар, то ли от вина, то ли Неймон стыдился своего извращенного, пусть и недолгого существования в виде нежити, - тоже вспоминаю четче.  Это плохо, да?
Последний вопрос прозвучал жалобно.

- До Планетария помню. Все, - согласился Неймон.
Он мог бы добавить: даже слишком "все". В каждом очертании мыса, в деревьях и воздухе, в запахах и прикосновениях узнавал прошлое и раскладывал мысленно на две части: это прежнее, это нет. Изменилось - осталось. Исчезло - трансформировалось. Это напоминало игру, довольно увлекательную, хотя и слегка утомительную оттого, что нельзя было выйти из нового и нового раунда.
Но то, что случилось до Планетария было более или менее нормально. Обида и досада померкли, боль от одиночества и ощущения "все меня предали" - тоже затихла. По крайней мере, Неймон старался больше не лелеять свои обиды и расстройства.
Именно потому что существовало "другое".
- Верно. Пелидил... - "предал меня". Неймон запнулся, поморщился и продолжил. - Сделал меня личом. Насколько я могу судить, это не то же самое, что зомби или скелет. Некроманты специально превращают себя в личей, чтобы обрести... ну, бессмертие. Или нечто похожее.
У Неймона даже получалось рассуждать об этом со стороны, словно о неком любопытном объекте. Так казалось проще.
- Он дал мне огромную силу... и знания. Я уже говорил о культистах Хермеуса Моры? Пелидил привел меня в их святилище - привел уже мертвого, и... заставил меня узнать то, что хранилось в Библиотеке. Полагаю, его это устраивало. Прежде я никогда не был очень хорошим учеником, на лету не схватывал... и даже сейчас - урывками. Видимо, я слишком живой по сравнению с личом.
Неймон развел руками. Шутки ему никогда не давались.
А потом закрыл глаза.
- В Валенвуде водятся цветы, называемые "душителями". Это плотоядные цветы, которые притягивают жертву, чтобы ее сожрать. Айлейдский король Ниличи, его называли Королем Цветов, собирал целую коллекцию "душителей" в своей оранжерее. Он скармливал им недийских мужчин, женщин, детей из различных племен, а потом добывал из цветов сок. Этот сок использовался... что-то вроде средства для улучшения кожи. Он экспериментировал и пытался создать идеальную формулу.
Неймон потер виски.
- Вот, например, что еще я вспоминаю. В Библиотеке Хермеуса Моры хватало разной чуши, правда, Рилис?