– Вы наконец-то прислушались ко мне, я рада, – пусть этого и не было особо заметно по мимике и голосу, но аристократка не врала.
"Жаль только, что для этого нам пришлось... Нет, не думать об этом, не сметь!", – одернула она себя. Альва, понимая это или нет, дал ей достаточно времени, чтобы перестать глупо бояться и начать потихоньку справляться с собственными страхами.
– Если хотите, пока вы отдыхаете я расспрошу местных об одежде. Возможно вам следует приглядеться к одеяниям скаалов?– Амелия вежливо сделала вид, что не заметила медлительности поднимающегося мужчины, просто отступив на пару шагов назад. Начало положено, и вскоре она сможет стоять рядом с ним и улыбаться как раньше, но... не сейчас.
– Принести вам еды? И... – бретонка замялась, но все же продолжила, – что насчет женщин?
Взгляд, которым наградил мужчина бретонку, – усталый и тревожный, только силой воли не скатывающийся до презрительного: никаких слов не хватит, чтобы выразить то, насколько не вовремя звучал вопрос и какие эмоции вызвал. При таких ситуациях обычно отвечают: не сейчас, не сегодня, позже; или же, как имперец, – молчат. Альва совершенно не понимал, с какой стати Амелии так рьяно пытаться подложить под него хоть кого-нибудь, лишь бы добиться какой-то абсолютно немыслимой для мужчины цели. Более того – сейчас и разбираться не желал.
- Данмерская подойдёт, – после короткого сухого ответа он предпочёл посвятить остаток дня сну.
Когда Амелия вернулась с подносом полным еды, Мастер уже крепко спал. Бретонка поставила снедь на стол и, достав из сумок свою записную книжку, опустилась на стул. Уголек скользил по бумаге, штрих за штрихом на ней появлялся очередной портрет Довакина. Подобного ему в набросках еще не было – никогда не видела Орбисон в Альве столько усталости, тревоги и отчаянья, что даже сон был бессилен хоть ненадолго избавить мужчину от их тяжести.
Если бы она только могла, она бы стерла это выражение с его лица, насовсем, навсегда, чтобы ее память и набросок остались единственной памятью, чтобы листы вновь были заполнены совершенно другим Альвой: спокойным и взбешенным, лукаво улыбающимся и недовольно хмурящемся, рвущемся в бой и сладко спящим. И никакого отчаяния, никакой тревоги, что поселились в его душе сейчас. Вот только Амелия не знала как: она не могла победить Мираака, не могла отыскать Черные книги или выполнить хоть сколько-нибудь серьезные задания Нелота, не могла ничего. Бесполезна. Стоит ли удивляться, что зашла речь о том, чтобы избавиться от нее? Может ей действительно пора прекращать это ребячество и всерьез задумать о том, что пообещала себе в тот день? Пора двигаться дальше.
Уголек вновь оказался в ее пальцах, нарисованный Довакин приклонил колени перед лишь обозначенной девичьей фигуркой – Амелия никогда не рисовала себя в этом дневнике – а рядом появились слова того самого путь и не очень складного, но проникшего в самую душу стихотворения. Первые и последние слова в этом дневнике, написанные на тамриэлике.

Подпись автора

Я в подробностях помню
Всё то, чего не было,
И знаю всё о том, чего нет.

Скитания длились целую вечность, и вечностью же показалась схватка с тем, кого человек искал с момента, как только попал на проклятый всеми Богами остров, обречённый лицезреть смертную агонию родины-архипелага. Бесконечная битва в итоге подошла к финалу. К разуму человека вновь взывал Принц Знаний, и тогда казалось будто мужчина слышит далёкий голос. Он вещал о истине, о выборе, о прошлом и будущем, о мимолётном и нетленном. Но долгий монолог оборвался, и силы покинули воина. Его выкинуло в мир – в ту же деревеньку скаалов, откуда шагнул он в Апокриф, в том же положении, стоя с книгой.
Альва пошатнулся и Чёрный том полетел в снег, а сверху, не в силах боле стоять, рухнул и сам Драконорождённый, лишь в последний момент успев выставить руки вперёд. Его одежда, теперь больше похожая на лохмотья, пропиталась кровью – его и врагов – тело, сплошь усеянное ссадинами, синяками и мелкими порезами, походило больше на астрологическую карту небрежного учёного. Рядом лежали вещи, ранее принадлежащие Мирааку – словно ещё один подарок Принца: изящный шипастый посох с драконьей головой в изголовье, широкий одноручный меч, оплетённый по лезвию ядовитыми стеблями, с закрытым теперь глазом на гарде, одежда и пресловутая маска.
Довакин перевернулся на спину, обхватил себя руками в попытке хоть как-то унять невыносимо жгучую боль, что лавой разливалась по всему телу, сжигая его. Непривычно холодный, свежий чистый, в отличи от ядовитого в Апокрифе, воздух ворвался в лёгкие – имперец зашёлся в кашле и через хрип были слышны стенания от боли, что эхом прокатилась вслед.
Холод был все так же недружелюбен к Амелии, бретонке казалось, что она замерла насквозь и даже сердце ее сковал лед. Но она знала, что горячее пламя в очаге и подогретое вино с правятся с напастью, и наступит новый день. А за ним потянется еще один и еще... Сколько ей предстоит пробыть здесь?
Фрея уже не раз предлагала ей вернуться в город, а лучше на материк. Или же остаться в деревне навсегда, стать ее ученицей, пусть она и не норд. Амелия благодарила, но не спешила давать ответ. Несколько раз она отлучалась из деревни, искала ответы у склочного Нелота, но всегда возвращалась.
Следовало бы вернуться в дом – еще немного и она вновь простынет, и тогда ругающейся Фрее придется тратить на нее свои настойки, но Орбисон не спешила вставать, лишь запрокинула голову, глядя на звезды.
– Мать-Мара, я знаю, что потеряла твою милость, но молю – помоги ему.
Богиня не ответила, как и сотни раз до этого. Амелия же, посидев еще немного, поднялась с бревна и побрела в сторону дома шамана.
Звук падения, словно бы разрезавший стоящую тишину, заставил ее резко обернуться. На снегу корчился человек и, Орбисон, как и всегда презрев осторожность и глас разума бросилась к нему. Что бы мгновением позже узнать в нем Довакина.
– Альва, – бретонка опустилась рядом с мужчиной на колени, откинув мешающий ей невесть откуда взявшийся посох. Ответом ей послужил кашель и стон, полный боли.
– Все в порядке, все хорошо, ты справился, – зашептала бретонка. Мучительно долгое мгновение понадобилось ей, чтобы совушка вспорхнула с ее плеча, и Амелия наконец смогла коснуться Карвейна, взывая к богам, исцеляя его и забирая боль.
– Все хорошо, Альва, все хорошо, – словно безумная бормотала она, плача, а к окутанным сиянием целительного заклинания Клинкам уже спешила разбуженная совушкой Фрея.

Подпись автора

Я в подробностях помню
Всё то, чего не было,
И знаю всё о том, чего нет.

Фрея оказалась права, послав Амелию за травами. Бретонка подозревала, что это была всего лишь уловка, чтобы хоть ненадолго отогнать ее от постели Драконрожденного, но все равно была благодарна женщине – сама бы она оттуда не ушла ни за что. Полторы недели она провела сидя у кровати Альвы, держа его за руку и боясь отлучится больше чем на минуту и пропустить очередной приступ. Шаманка сначала усмехалась, потом ругалась, а сегодня просто выгнала девушку в лес, наказав не возвращаться покуда не перестанет походить на поднятый нерадивым учеником некроманта труп. И теперь Орбисон очень надеялась, что легкий румянец на щеках сойдет за выполнение условий.
– Фрея, я... – сжимавшая корзинку в руке бретонка буквально влетела в хижину, но, увидев сидящего за столом мужчину, резко остановилась, словно налетев на невидимую стену.
Удивительно, как скоро возвращались силы к мужчине: стоило только поднести ложку ко рту и уже забылись тревожные сны, усталость стала дополнением, но не помехой, ум посетили привычные шутливые мысли. Прекрасно понимая, чем ему грозит такой обед, Альва ел немного, хоть и с охотой. Больше пил. И молчал. Точнее: молча слушал короткие рассказы скаала на тему происшествий на острове.
Женщина благоразумно решила не давать только что очухавшемуся имперцу жареного мяса или другой тяжелой еды, ограничившись для начала куском хлеба и бульоном. За что Довакин был только благодарен.
Карвейн повернул голову на звук открываемой двери. Как всегда, бледная, запыхавшаяся, как всегда с тревожным взглядом, непослушными, вьющимися полосами цвета солнца, что выбивались из-под капюшона – как всегда. Он ничего не говорил, ни о чем не спрашивал, просто смотрел на вошедшую. По коже пробежал прокравшийся за Клинком холодный ветер.
Момент "встречи" прошел и молчание стало давить на сознание. Мужчина отвёл взгляд и поёжился.
- Как на поминках.
Повисшую в воздухе тишину нарушил смешок шаманки:
– А я тебе говорила, – обойдя дернувшую плечом бретонку, женщина обернулась, – Фанари просила меня заглянуть в Большой зал. Думаю, дальше вы и сами разберетесь. Амелия, что делать с травами ты знаешь, – на мгновение Фрея склонилась к девушке, что-то шепнула ей на ухо, заставив стремительно покраснеть, вновь усмехнулась и покинула дом. Орбисон же наконец-то отмерла.
– Альва, – словно все еще не веря, прошептала она, делая осторожный шаг вперед.
Продолжая есть, как ни в чём не бывало, и делать вид, что совершенно не замечает поведения женщин, Альва попытался прикинуть, насколько задолжал обеим. Что происходило во время его небытия? Лежал ли он спокойно, или же был проблемой хозяйки жилища и Клинку? Он не спешил вызнавать подробности, ибо опасался худшего варианта, о котором сейчас вовсе не стоит думать.
Отложив ложку, он повернулся к бретонке. Неестественно бледная кожа и залёгшие под глазами тени – кажется, так сейчас выглядели оба Клинка.
- Я здесь, – как можно мягче проговорил имперец. – Не скажу что в полном порядке – это было бы слишком очевидное враньё, но я жив. И ты не уехала... – последняя фраза звучала, как облегчение. Отчего-то Альва был уверен, что стоит Орбисон отправить его на последнее задание в истории с Мирааком, и она тут же соберёт вещи, чтобы отправиться в далёкий жаркий Вэйрест.
"Как я могла?".
– Нет, не уехала. А боги услышали наши молитвы, – наконец взяв себя в руки, произнесла Амелия, цепким взглядом окидывая стол и успокаиваясь – Фрея знала, что делала, среди блюд не было ничего, что могло бы навредить мужчине, – Прошу прощения, что отвлекла вас от трапезы. Вам нужно набираться сил. А мне – заняться травами.
Это было бегством – Амелия попросту сбежала в комнатушку, где притаился алтарь зачарования. Скинула кожух на мгновение прислонилась к стене, переводя дух – в ее душе кипели самые разные эмоции, но набрасываться вот так сразу на Довакина с объятиями и слезами казалось ей... недопустимым? А может бретонка просто боялась, что ее оттолкнут или сочтут странной, если она поддастся эмоциями и опустится на пол рядом с мужчиной, прижмется щекой к его руке?
– Мастер, вы уже думали над тем, куда дальше? Вернетесь в Скайрим? – наконец подала она голос.

Подпись автора

Я в подробностях помню
Всё то, чего не было,
И знаю всё о том, чего нет.

Амелия прикрыла глаза, и перед ее внутренним взором проносились картины, что хотел показать ей мужчина. Цитадель знаний – темная, запретная, манящая.
– Да, вы правы, Мастер, предстань все это предо мной и я была бы впечатлена. Возможно настолько, что осталась бы там навсегда и была бы от этого счастлива, – ни проблем, ни забот, лишь бесконечное знание – это ли не мечта? – Наверное мне все-таки жаль, что я этого не увидела, пусть цена и пугает.
Возможно когда-нибудь позже она и решится на подобный шаг, будь это жестом отчаяния или, наоборот, освобождения от оков. Ведь теперь она знает путь в эту великую библиотеку, если, конечно, она раскрывает свои двери перед всеми. А если нет? Но пока у нее еще есть дела.
– Благодарю, мастер, – Амелия не улыбалась, но, забирая травы и случайно коснувшись ладони мужчины, не отдернула руку, а, наоборот, ненадолго задержала. Что бы уже в следующее мгновение, залившись краской, вскочить.
- Знания, любые, бесполезны, если их нельзя применить.
Воспользовавшись моментом, мужчина было потянулся к Амелии, но её резкое движение заставило его тяжело вздохнуть. Он уселся на пол, согнув колени и положив на них вытянутые руки, и непонимающе посмотрел на Клинка.
- Ты Клинок, Амелия. Клинок, принесший клятву. Но хочешь ли ты этого? Посвятить всю жизнь ордену, не имея возможности познать радость простой жизни, вне стен старого дряхлого ордена, чьи уставы, что характер ворчливого старика. Сколько тебе – девятнадцать? Двадцать? Прекрасный возраст, чтобы начать думать о будущем, – говоря всё это, Альва смотрел на Орбисон снизу вверх. Спокойный тон, тем не менее, отчего-то оставался изрешечен сожалением и нежеланием получить неверный ответ.
Амелия отвернулась, раскладывая травы, давая себе время. Начать думать? Ей бы забыть об этом больше чем на день, что бы избавиться от гложущего чувства вины хоть ненадолго. Она – предатель, с каждым часом все больший, трусливо сбежавший и нашедший успокоение в холодных землях Скайрима. Окунувшийся с головой в мир оживших преданий и легенд, потерявший там себя и не желающий находить. Каждый день говорящий одно и то же.
"Еще немного".
Бретонка наконец-то повернулась к мужчине, опустилась на колени, села перед ним, глядя прямо в лицо.
– Мое сердце жаждет одного, долг же требует другого. Им не дано договориться, не дано придти к компромиссу, и я сделаю выбор, обещаю. Но не сегодня, – дрожащие пальцы светловолосой робко коснулись руки Кавейна, Амелия заглянула в синие глаза, – Я понимаю, что вы желаете мне только добра, но позвольте мне ускользнуть от ответа снова, еще немного постоять на краю, прежде чем шагнуть в пропасть откуда не будет возврата. Еще несколько дней, всего несколько дней, пока мы здесь, в деревне. Не разрушайте это, не в тот благословенный день, когда вы наконец вернулись к нам. Ко мне.

Подпись автора

Я в подробностях помню
Всё то, чего не было,
И знаю всё о том, чего нет.

– Неправда, – Амелия все ее не могла успокоиться, вот и получался смех сквозь слезы. – Иначе получается, что Алдуина победил наш служка, а несчастный Мираак и вовсе пал от руки Никуласа, ты так, в стороне стоял. Или чем тогда занимаются императоры и главы орденов?
- Ни Алдуин, ни Мираак не были целями Клинков. Хотя вру, первый был, но он оказался им не по зубам.
Все эти пророчества Древних Свитков о конце света оказались в итоге ложными. В полной мере вкусив предназначение, имперец не пытался бежать: знал, что если то умысел аэдра, то бежать некуда.
- Управляют.
Он отстранил от себя бретонку только для того, чтобы посмотреть ей в глаза, обхватил за плечи.
- Даже если ты уже собиралась домой, даже если у тебя выйдет уехать, хотя на твоем месте я бы не рассчитывал, можешь заранее готовить речь, которой представишь меня своим родным, – он улыбался, хоть в серьезном тоне голоса не было и доли шутки.
– Так не приуменьшай же их и свое значение, – вот только что делать, если правитель из тебя еще более скверный нежели простой исполнитель? Ведь это еще хуже: ошибка бойца – опасность для него и его отряда, промах же короля может привести к гибели целой страны.
Амелия честно попыталась представить себе встречу с родителями, но не смогла. Будут ли они рады ей? Или придут в ярость? Прогонят или распахнут объятья? Как же страшно будет узнавать.
– Наверное это будет очень короткая речь. Пару слов, прежде чем меня запрут в какой-нибудь из темниц, – усмехнулась она. При мысли о доме сердце защемило. Как бы она не бежала от власти, как бы не была увлекательна жизнь за стенами дворца, но бретонка все еще оставалась пусть и непутевой, но любящей дочерью и скучала по родителям. – Будете приносить мне сладости, раз уж собрались гостить у нас?
Бретонка пыталась шутить, но получалось скверно. Она так не хотела возвращаться к этому разговору, портить этот день, но, кажется, лимит ее желаний был исчерпан.
– Я знаю, что клялась, – девушка попыталась улыбнуться, но у нее вновь получилась лишь гримаса, – Я помню слова своей клятвы, но... не могу сдержать ее, – по щекам бретонки вновь потекли слезы. – Это все обман, рано или поздно, мне придется вернуться домой. Таков мой долг. Я не могу подвести родителей еще больше, я итак их разочаровала. Они, наверное, ненавидят меня. И Клинки возненавидят. И ты.
Презабавная картина: со стороны могло показаться, что отец наставляет непутевую дочь, и настолько уж не хочет отпускать чадо, что вот-вот отменит свои же строгие наказы. И хоть в действительности по возрасту мужчина в отцы годился бретонке, сам он об этом не догадывался.
- Из Клинков нельзя уйти, – как бы невзначай напомнил Мастер. – В некоторых вопросах даже власть имущие бессильны, – если бы в итоге бретонка сама решила покинуть штаб, то несложно найти задачу агенту, выйти же из ордена насовсем – возможно ли такое?
Ирония. Альва домой напротив стремился и желал всем сердцем увидеть вновь горы Джеролл, имперские тракты, помолиться в сиродиильском храме Девяти, но его там никто не ждал – младшие дети в семье вообще нередко обуза.
- А чего хочешь ты? – неожиданно спросил мужчина, осторожно вытирая ребром ладони катившиеся по девичьим щекам слезы..
– Нельзя, – согласила Амелия. – Но это не значит, что тебя не могут изгнать из ордена.
Конечно, Драконорожденному такая участь вряд ли грозила – отлучать того, кого они должны защищать, было бы по меньшей мере глупо. Для остальных же членов ордена существовал устав и весьма суровый.
– Продолжать путешествовать, – вопрос был простой и сотни раз обдуманный. Девушка никогда не сомневалась в собственных желаниях, и сейчас отдавала себе в отчет в том, что хотела не просто странствовать. Светловолосая, смущаясь, опустила взгляд, но голос ее звучал твердо. – Вместе с тобой.
- Больше не о чем волноваться, – он возьмёт на себя всю ответственность за поступки бретонки, какими бы они не были, кем бы не оказались её родители. Не надо быть ни героем, ни упрямцем, чтобы заявлять о бесстрашии – глупцом, возможно. Но если Довакина что и волновало в сию секунду, это скорее физическая слабость. Во всём остальном он по-прежнему оставался уверен.
Альва вновь притянул к себе Клинка и поднял голову к потолку – аэдра явно пошутили, сведя их вместе.

Подпись автора

Я в подробностях помню
Всё то, чего не было,
И знаю всё о том, чего нет.

Это были долгие три дня – Амелия, конечно, подготовилась, позаимствовав в Фреи и Нелота несколько томов, и теперь не скучала, но вот изнывающий от безделья Мастер изрядно действовал на нервы. И веселил. Если в первый день девушка еще старалась пощадить его чувства, скрывая смех за кашлем, то к третьему даже перестала прятать улыбку. Несколько раз она предлагала ему взять одну из ее книг, но Карвейн отказался. Стоит ли винить его за это, если вспомнить, где он провел последние два месяца?
Орбисон читала мужчине вслух, надеясь разогнать терзавшую его скуку, но толку было мало – трактаты данмера были либо на редкость занудными, либо крайне непонятными. Как раз сейчас девушка пыталась отыскать в поэме, что сочинил муж-женщина из яйца доказательства любви. Перечитывая строки раз за разом, она билась, но не понимала. Возможно ли, что для даэдра обещание солгать ему – и есть любовь?
Внезапные зазвучавшие слова заставили бретонку поднять голову, а затем и вовсе отложить книгу. Никогда прежде она не слышала, как поет Довакин, и теперь, боясь шелохнуться, не отрываясь смотрела на него, вслушивалась в слова, старалась понять их сердцем. Лишь когда последние слова затихли, Орбисон посмела двинуться. Пересела на кровать, ближе к мужчине и тихо спросила:
– Ты думал над тем, чтобы вернуться домой?
– Хммм... – однозначного ответа у Альвы не было: он хотел вернуться в Сиродиил, но вот когда – не знал. Как и не мог бы ответить на вопрос, ждёт ли его кто-то дома. – Я почти дома. Брума на юге от гор Джеролл, разделяющих Скайрим и Сиродиил. Климат во всяком случае ничем не отличается от того, что царствует во владениях Фолкрит.
Задавать встречный вопрос мужчина не желал, прекрасно помня чем он кончился в прошлый раз. Не стоило повторять, чтобы он запомнил, к тому же вновь видеть отстраненно-виноватый взгляд бретонки он не хотел. И потому, прогнав мельтешащие в голове мысли, Альва приподнялся, чтобы обхватить девушку за талию и настойчиво утянуть к себе. Книжки никуда не денутся.
Пару мгновений бретонка еще сомневалась, робея, но потом все же позволила Карвейну взять верх, и устроила голову у него на плече.
– Ты уходишь от ответа, – грустно вздохнула она, – Дом это не климат. Дом это... дом. Это люди, которые тебя любят и ждут, к которым стремится твое сердце, – в голосе светловолосой проскользнули мечтательные нотки, а затем девушка осеклась. Приподнялась на локте и заглянула мужчине в лицо, – Или?
Она слышала о Карвейнах, но это было давно, еще в Вэйресте. Могло ли что-то произойти за это время? Или Альва просто не ладил с семьей? Возможно она затронула болезненную тему?

Подпись автора

Я в подробностях помню
Всё то, чего не было,
И знаю всё о том, чего нет.

На слова о внимании и одобрении Альва хмыкнул, но добавлять ничего не стал.
– Я покрывал его увлечения и походы по любовницам, он никогда ничего не знал ни о каких погромах и совершенно серьёзно заявлял, что его брат не мог нынешней ночью голосить под окнами очередного жителя Брумы, перепутав балладу с пошлой песней, – по тону и выражению лица Карвейна нельзя было сказать с уверенностью, сочиняет ли он сейчас или же говорит правду. – Это было прекрасное время, но выпади шанс вернуться к такой жизни – я откажусь, – последние слова он произнёс уже серьёзнее.
– Ну, устраивать погромы вы, Мастер мой, так и не перестали, – наигранно вздохнула бретонка, – А вот твои, кхм, серенады я бы послушала. А недовольных отправим к Дельфине, она быстро убедит их в том, что Талмор – зло. Ты поэтому теперь не пьешь? Один из слушателей так проникся, что выскочил, готовый, кхм, отполировать твое копье?
Воображение у Амели всегда было живое и богатое, поэтому мгновением позже она уже заливисто смеялась, уткнувшись мужчине в грудь. На то, чтобы изгнать образ норда, жаждущего любви, и Альвы, удирающего от него, потребовалось время, но когда девушка заговорила, голос ее звучал серьезно.
– К счастью или сожалению, но мы никогда не сможем вернуться к той жизни, что прежде вели. Можно будет лишь обманывать себя, говоря, что все по-старому.
Услышать подобного от Амелии он никак не ожидал; взгляд его был не притворно удивленным. Впрочем, очень скоро изумление отступило и он только покачал головой, скривив лицо и нарочито сочувствующе похлопав ладонью по светлой голове девушки. Кажется, данмерская книжонка не пошла ей на пользу. Или напротив – тут как посмотреть.
– Самообманом я никогда не занимался, – на самом деле желания говорить о прошлом отхлынуло, уступив место игривому настроению. Порой прошлое возвращалось – искаженно, под призмой времени и иных мотивов.
Карвейн осторожно высвободил руку из-под головы Амелии и навис над ней, нос в нос. Какое-то время он просто смотрел на бретонку, любуясь её красотой и в полной степени наслаждаясь моментом.
– Мне начинает нравиться морское путешествие, – проговорил он в губы девушки за миг до того, как жадно поцеловать её.
– Что? Неужели эта книга прошла мимо тебя? – удивилась бретонка. При дворе юные придворные тайно передавали томик с пьесой из рук в руки, а старшее поколение, в свое время занимавшееся ровно тем же, старательно делало вид, что ничего не замечает. В Скайриме же книга и вовсе открыто лежала на полках, как только Альва ее упустил?
– Если бы я так могла, – печально улыбнулась девушка. Сколько она уже жила, погрязнув в пучине самообмана и лжи? Год? Полтора? Или всю жизнь?
Внезапно нависший над ней мужчина прогнал грустные мысли, да и вообще все связные мысли, и все что могла бретонка – не отрываясь смотреть на него.
– Я ра... – договорить не удалось. И снова, как и в первый раз, Амелия застыла, смущенная и растерянная, испуганная этим натиском и тем, что возможно за ним последует.

Подпись автора

Я в подробностях помню
Всё то, чего не было,
И знаю всё о том, чего нет.

"Ах так?", – девушка прищурила зеленые глаза и завозилась, уперлась ладонями в грудь мужчины, садясь. Окинула его веселым взглядом, сдула с лица мешающую прядь волосы и предвкушающее улыбнулась. Тонкие пальчики скользнули по боками Альвы, щекоча.
Битв не предвиделось, маскарада тоже, поэтому, отплывая, Клинки прикупили одежды в Вороньей Скале. Рубаха из плотной ткани, сшитая по данмерским обычаям, подходила для морского путешествия как нельзя лучше. Пояс, правда, Альва снял сразу, посчитав лишним атрибутом. И каким же верным оказалось это решение!
Мужчина еле заметно поморщился, когда Амелия сползла ниже, но мелкие неудобства можно простить. Коварство спутницы было достойно шаловливого котёнка. Имперец напряг пресс и победно улыбнулся, положил ладони на колени девушки – ответного хода не предпринял, словно позволив сделать бретонке ещё один ход.
Руки мужчины коснулись обнаженной кожи – Амелия, не ставшая тратить деньги на новые наряды и решившая поберечь свой походный костюм, путешествовала в рабочем платье, подобные которым носили обычные крестьяне. Девушка, привыкшая к шелкам и бархату, очень долго страдала из-за слишком грубой ткани, но что бы подошло лучше для уборки в Храме и помощи в приюте? Да и стоило одеяние не так уж и дорого.
Впрочем, очередной наглости бретонка, увлеченная своей проказой, не заметила, как и промелькнувшего на лице Довакина недовольства. Снова и снова пальчики пробегались по ребрам, Орбисон даже несколько раз ткнула мужчину в талию, применяя запрещенный прием. Ни-че-го.
– Так не честно! – обиженно заявила она, вновь садясь прямо и складывая руки на груди, – Ты не можешь не бояться даже щекотки!
Воображение рисовало привлекательные картины, глаза ласкал откровенный вырез декольте и разрезы на юбке, открывающие бледную кожу молодой женщины. Сознанием овладел водевильный дурман, как расслабляющие благовонии, чадящие в заведениях, предназначенных для посетителей, в чьих интересах с пользой провести вечер. Он вновь откровенно любовался красотой уроженки западной провинции, невольно, по привычке реагируя на безобидные нападки.
Довакин желал владеть ей всецело, покорившись урагану эмоций, что захлебнули с головой, и неотвратимо шел к этой цели. Только пути теперь выбирал осторожнее. Напугав Амелию в прошлый раз, он опасался что вовсе потеряет её и поумерил свой пыл.
– Отчего нет? – рефлекторный ответ, Альва даже собственного голоса не узнавал – тягучего, непривычно мягкого. – Кхм-кхм, тебе... удобно? – он выразительно посмотрел на Орбисон.
– Потому что все люди боятся щекотки. Даже мой отец, – да, несмотря на все пережитые приключение именно король Эдмон оставался для бретонки образцом спокойствия, силы и вообще мужественности.
Если бы девушка знала, какие мысли бродят в голове Альвы, если бы была чуть более опытной и могла расшифровать его взгляды, понять, что значит этот тон голоса – она бы сбежала. Вот только Орбисон невдомек было о намерениях Довакина, она просто веселилась, не задумываясь сейчас о подобных вещах. Глупая маленькая Амелия.
– Да, а что? – легкомысленно пожала она плечами и лишь долгое мгновение спустя, поерзав, поняла, о чем ее спрашивал мужчина. Почувствовала. Краска прилила к щекам, сразу стало как-то неудобно и жарко.
– Прости, – пискнула Клинок, спеша пересесть на свободную и точно ничего не чувствующую часть кровати.
Карвейн продолжал лежать на спине, закрыл глаза для верности в попытке привести мысли в порядок и успокоить биение сердца. Он знал себя, знал что продолжи и дальше касаться бархатистой кожи девушки, вдыхать её ароматы, то очень скоро вся деликатность, или точнее её подобие, сменится настойчивостью.
Стоило перевести разговор. Найти тему. Бес толку. Говорить снова о Хай Роке и родных Амелии не хотел сам Довакин.

Подпись автора

Я в подробностях помню
Всё то, чего не было,
И знаю всё о том, чего нет.

Вопросов было больше чем ответов, но спросить снова Амелия не решалась – достаточно с Мастера глупостей на сегодня. Ей очень хотелось возразить ему, сказать, что и любовь и долг вполне объяснимы, что она знает их значение... Но каждый раз, открывая было рот, девушка подавленно умолкала, не произнеся ни звука. Альва попал в точку: все слова, что бретонка могла бы сказать, действительно были бы чужими, почерпнутыми из многочисленных книжек. Вся Амелия словно бы состояла из букв и предложений, выхваченных из различных томов. Может быть в этом-то все и дело? В том, что она – всего лишь строчки, поглощенные чьим-то, но не ее разумом?
Девушка забралась с ногами на кровать, обняла колени и положила на них подбородок.
– Мне кажется, что это потому, что у каждого оно свое. Объяснение. Так же как и интуиция, любовь и долг, – даже произнеся эти слова в том же порядке, бретонка все равно не постигла их тайного смысла, – И каждый должен найти его сам. Хотя бы для себя. Вы не согласны?
Он всё же потянулся к девушке, но лишь затем, чтобы так просить прекратить разговор; обнял за плечи, приняв сидячее положение, заставил её опереться на него, но так, чтобы они оба не встречали взглядами.
– Не вижу смысла спорить.
– Разве в споре не рождается истина? – улыбнулась Амелия, откидываясь назад. И тут же пожаловалась, – Я совершенно тебя не понимаю.
Некоторое время девушка молчала, прикрыв глаза, когда же вновь заговорила, то голос ее звучал задумчиво – никогда не размышлявшая над этим вопросом, теперь она вертела его так и эдак, надеясь отыскать ответ или хотя бы путь, по которому можно будет к нему придти.
– Мне... Мне не очень-то знакомо понятие интуиции, – бретонка усмехнулась, – Иначе тебе бы приходилось спасать меня гораздо реже, а в моем амулете оставалось бы больше зарядов. Я знаю, что такое долг, – она с силой сжала висевшее на шее украшение, вечно напоминавшее ей о доме, – И, кажется, я почти знаю, что такое любовь.
Несколько мгновений девушка сидела неподвижно – ей было необходимо это время, чтобы собраться, чтобы решиться. А потом она медленно, словно готовая в любой момент передумать, повернулась к Альве, потянулась вверх и коснулась своими губами губ мужчины.

Отредактировано Амелия Орбисон (07.11.2014 04:11:19)

Подпись автора

Я в подробностях помню
Всё то, чего не было,
И знаю всё о том, чего нет.

Амелия пропускала темные тяжелые пряди сквозь пальцы, притягивала мужчину к себе, выгибалась навстречу ласкам. И хотела большего. Ладони скользнули по спине, замерли на талии, забрались под рубаху, касаясь кожи. А мгновение спустя девушка отдернула руки, испугавшись в этот раз своей собственной смелости, своих желаний. Вновь неуверенно заглянула в синие глаза в поисках поддержки или осуждения. Ответа.
Безобидные и невинные поначалу ласки становились фривольными и настойчивыми. Путы спали в тот самый момент, когда Амелия сама потянулась к нему, протягивая невидимый ключ от кандалов.
Карвейн не желал спешить, в этот раз он упивался всякой секундой прелюдии, наслаждался прикосновениями нежных рук любовницы, одаривая в ответ. Всякие жесты и действия девушки раззадоривали – Амелия манила к себе, завлекала в тонкую, но прочную сеть, не оставляя пути назад, а имперец неотступно шел вперёд, влекомый светом маяка для корабля, возвернувшегося в родные края после долгого странствия. Он прижимал к себе её, когда она выгибала спину, поддавался, когда её желанием становилось привлечь его к себе.
Лишь на миг всё замерло. Альва взял тонкую изящную ручку, чтобы вернуть вновь под рубаху, говоря этим: "всё хорошо, всё правильно". Тонкие бретельки платья соскользнули с плеч одна за другой, стянутые зубами, – Карвейн не желал отнимать рук от прекрасного тела любовницы.
Разрешение, поощрение получено, вот только сомнения не испарились, не растаяли под горячими ладонями и требовательными губами, продолжили отравлять все происходящее. Не в Альве, не в правильности происходящего, нет. В себе.
Амелии бы задуматься об этом раньше, не провоцировать, но... Увы. Теперь же останавливать мужчину казалось по меньшей мере жестоко, по отношению к нему, к ним обоим. Но не будет ли хуже, если ее сомнения воплотятся в жизнь, если она действительно не сможет? Бретонка не знала.
– Мастер, – выдохнула девушка, осторожно упираясь ладонью в грудь мужчине, не отстраняя, не отталкивая, просто прося немного помедлить, – Альва, стой, подожди...
Мужчина приподнялся, создавая некое расстояние между ними, и вопросительно посмотрел на бретонку, молча спрашивая, что произошло. Он не был ни рассержен, ни огорчен – да, конечно, прерываться вот так казалось сейчас форменным издевательством, но он потерпит, не умрёт.
В этот раз он услышал, в этот раз он послушал ее просьбу. Маленькая горькая победа для Орбисон, неудача для Альвы. Уступка ее страхам и сомнениям, пренебрежение его желаниями и потребностями. В прошлый раз он не отступил и натворил дел, но сегодня она сама начала все это. Не подумав, не оценив. А потом струсила, вместо того чтобы нести ответственность за сделанное. Глупая девчонка.
– Альва, я не знаю, смогу ли... – аэдра, лучше бы она молчала, лучше бы перетерпела, если что, чем так... Амелия сжалась в комок, зажмурилась, не находя в себе храбрости посмотреть в глаза мужчине. Не желая видеть там злость, или разочарование, или насмешку, или все сразу.
– Дойти до конца, – почти прошептала бретонка.
– Ты жалеешь, – он провёл тыльной стороной ладони по шее и плечу девушки. – Но о чём именно? – он всё ещё желал владеть непутёвой, маленькой девчонкой, которая год назад привязалась к нему, заслышав слово "Драконорождённый". Тогда он отнесся к этому, как к ненужной популярности – палки в колесах, не иначе. Потом привязался и в моменты отсутствия постоянного спутника-целительницы ощущал, что ему чего-то не хватает. Позднее, кажется, совсем недавно стал относиться иначе, увидев в чародейке женщину.
– Если ты спросишь об этом меня, то – я ни о чем не жалею, хотя бы потому, что это бессмысленно.
Он услышал последнюю фразу Орбисон, но никак не отреагировал на неё.
– Это было... неправильно. Я не должна была позволять, – Амелия говорила спокойно, за прошедшие месяцы она действительно смогла смириться с этим, как и обещала, – Но ты не прав, я не жалею. И не только потому что это бессмысленно. Совершенно не поэтому. Но... – девушка вновь понизила голос до шепота. Щеки ее алели, а сама бретонка проклинала себя за слабость и за то что вообще посмела открыть рот. Может, стоит остановится хотя бы сейчас, довести все до конца, позволить получить удовольствие хотя бы Карвейну.
– Я боюсь, Альва.

Подпись автора

Я в подробностях помню
Всё то, чего не было,
И знаю всё о том, чего нет.