Полуденное солнце пекло нещадно, заставляя все живое изнывать от жары. Улицы Эльфийских садов были пусты и безлюдны - жители района наслаждались послеобеденным отдыхом или просто прятались от палящих лучей в свои коробки дома. Аниса бы тоже последовала всеобщему примеру и осталась в своем скромном номере в ожидании вечера, когда улицы снова забурлят жизнью, но пустой желудок выгнал ее прочь. В такие моменты, когда в кошеле тоскливо звенели две монеты, а уверенности в том, что удастся поживиться в ближайшее время, не было, девушка впадала в невыносимую тоску по тем недалеким временам, когда она обитала еще в Лейавине, когда каждый из этих мужчин с обветренной кожей, только сошедших с очередного корабля, желал вкусить ее молодого тела и одарить небольшой суммой взамен. И хоть тогда жизнь не отличалась особым разнообразием, но она была стабильной. Теперь же все изменилось. Брата больше не было рядом, он остался там, в грязном портовом городишке, а Аниса была здесь, в столице. И эти перемены, некогда казавшиеся радужными, не сулили ничего хорошего...
В торговом же районе, напротив, жизнь бурлила, даже несмотря на невыносимую жару. С торговых рядов раздавался гомон множества голосов: торговцев, на все лады расхваливающих свой товар, покупателей, пытающихся сбить цену, обмен сплетнями, ругань, детский плач. Разномастная толпа народа сновала туда-сюда, и будто бы слепящий свет полуденного солнца был ей нипочем.
Аниса, одетая достаточно просто, в льняное платье бежевого цвета, с длинными рукавами и темно-коричневым корсетом, чтобы слишком сильно не выделяться на общем фоне, праздно шаталась по узким рядам грубосколоченных лотков. В руке ее красовался прекрасный спелый персик прямиком из родного Эльсвейра, что удалось ей стянуть прямо и-под носа зазевавшейся торговки. Сначала девушка только нюхала нежно-розовый фрукт, пробуждая в себе чудные воспоминания из собственного детства, счастливого и беззаботного, но голод вскоре взял свое. Каджитка впивалась зубами в нежную, ароматную мякоть, а по подбородку ее стекал мутноватый сок и капал в вырез корсета. Не беда. Пусть совсем скоро он высохнет и станет липким, но пока пусть будет ароматом своим напоминать о такой далекой родине.
Когда с персиком было почти покончено, и юная блудница уже начала приглядываться к лотку со сдобой, взгляд ее вдруг упал на одного данмера, что сейчас живо торговался у палатки травника. Точнее привлек не столько он, сколько его тугой кошель, слишком безрассудно подвешенный к поясу, а не спрятанный за пояс, от охочих до чужого добра воришек, таких как Аниса. В ту же секунду глаза каджитки загорелись алчущим пламенем, а обсосаная крупная косточка отправилась в далекий полет куда-то в сторону, а сама же девушка, торопливо вытерев липкие пальцы об юбку, двинулась прямиком к потенциальной жертве, ловко лавируя меж провонявших потом тел.
Достигнув лотка, девушка с напускным интересом, будто понимает в травах что-то, принялась разглядывать разложенные сушеные корешки, какие-то листья в связках и неприятного вида мелкие плоды, придвигаясь меж тем к серокожему меру все ближе, пока не уперлась, наконец, пышной грудью ему куда-то в бок. Но он такого жеста словно и не заметил, продолжая обсуждать что-то с торговцем, что придало Анисе уверенности в том, что задуманное свершится быстро и без проблем для нее. И наконец, она решилась, и в следующую минуту руку свою алчущую аккуратно к чужому добру потянула, чтобы как можно быстрее себе присвоить. И присвоила бы наверняка, но в тот момент, когда ее ловкие пальцы уже пробрались вглубь данмерского кошеля и уже нащупали монеты, острое каджитское чутье подсказало, что-то уже пошло не так.

И чутье Анису не подвело, к сожалению. Не успела каджитка глазом моргнуть, как такой беспечный и отвлеченный беседой данмер уже больно стискивал ее запястье, поднимая вверх, что она, низкорослая, вынуждена была подняться на цыпочки, и с деланной, но такой натуральной мольбой в огромных глазах уставиться в пепельное лицо, закусив нижнюю губу.
Она и раньше попадалась на кражах, и уже выработала для себя определенную манеру поведения, которая могла бы максимально сгладить весь негатив, поэтому особого волнения не было. И оставалось всех богов молить, чтобы мужчина тут же, не сходя с этого самого места, не кликнул стражника, который лениво водил взглядом по толпе подпирая закованным в сталь плечом стену ближайшего здания всего в каких-то десяти метрах.
Но удача сегодня явно благоволила воровке, и мер, прошипев ей в лицо предупреждение, потащил ее прочь от места преступления, все так же до боли крепко сжимая ее тонкое запястье в своей руке. Он тащил ее сквозь людскую толпу, распихивая нерасторопных горожан плечом, а девушка покорно плелась за ним, теперь уже неподдельно закусывая губу и морщась от боли. Пикнуть она не смела.
Наконец, когда прохладно-каменные стены узкого переулка, грязного и пыльного, заставленного ящиками, от чего он казался еще уже, скрыли их от посторонних взглядов, мер остановился, но руки Анисы так и не выпустил, а грубо дернул на себя, заставляя ее повернуться. Слова мужчины так и сочились ядом, но воровка стойко молчала, терпеливо ожидая, когда он закончит свой монолог, придавая своему лицу выражение полного раскаяния. Пока все шло по четкой схеме и оступаться было бы глупо.
- О, милостивый господин, - затянула она свою жалобную песнь, когда данмер наконец договорил, - сжальтесь, умоляю. Только острая нужда заставила меня пойти на это. Я так хочу есть, что не могу больше ни о чем и думать. Я сделаю все что угодно, только не отправляйте меня в тюрьму, - плаксиво тянула она, потупив взор в грязную мостовую, а потом и вовсе пустилась в нечленораздельные стенания, что кроме всхлипов и отдельных звуков разобрать ничего было нельзя. Возможно, впечатление это и не произведет, но единственная, будто бы неосторожно, оброненная фраза должна помочь.