Когда Линндевар предлагал своим спутникам не задерживаться, а проследовать прямиком к цели, он еще надеялся, что все окажется довольно просто, что проклятый плач в голове можно будет заглушить и проигнорировать, но с каждым шагом, сделанным в сторону Гектахейма, осознавал, насколько сильно заблуждался. Звуки пьянили его, ранили, западая в душу и получая слабые отклики. Идти становилось все труднее, шаги давались с трудом, а мысли в голове путались, невольно возвращаясь к рассуждениям о прошлом, о переменах, о Мириэль. В одно из таких размышлений рейнжер погрузился особенно глубоко, теряя ощущение реальности и забывая, что творится вокруг него. Опомнился он лишь тогда, когда услышал нелепое обращение Фемниса, бывшее, вероятнее всего, оскорблением, непроизвольно обернулся на голос, немного недоуменно похлопал глазами, но, вспомнив, что ведет отряд бойчи в Сердце, резко отвернулся и, не проронив ни слова, продолжил путь. Вероятно, этот жест мог показаться остроухой троице, а в особенности, охотнику невежливым, но предводитель Сумеречной Лозы нелепую дискуссию на глупую тему находил пустой тратой времени, тем более тогда, когда это самое время хотелось ускорить, путь сократить, а путешествие приблизить к развязке. «Это зависит не только от меня», - напомнил себе блондин, немного замедляя шаг, - «Я всего лишь один из отряда, но вовсе не тот, кому предстоит сыграть главную роль. У меня здесь свое назначение». Рассудив так, босмер приостановился, позволяя остальным нагнать себя, и зашагал дальше, набирая расстояние на пару шагов впереди. Так было удобнее наблюдать за окрестностями, размышлять о своем и одновременно следить за бойчи, случись им во что-нибудь ввязаться или поделиться каким-нибудь ценным соображением.
Впрочем, излишняя внимательность оказалась напрасной. Ничего неожиданного по пути к Святилищу не произошло: не напали духи, не нагнали верные слуги Талмора, не выскочили неизвестно откуда дикие оголодавшие звери. Пожалуй, это путешествие могло бы стать самым легким и самым приятным, если бы не все тот же плач, помноженный на чужую нерешительность, сомнения и опасения. В отдельности это можно было снести и вытерпеть, но вот одновременно… Линндевар злился. Ему хотелось стиснуть кулаки, заявить Его Величеству, Прядильщику и охотнику, что они трусливы и немощны, но он держался, усилием воли заставляя себя оставаться на месте, слушать и молчать. Дабы не сказать лишнего, не выдать своего настроения рейнджер принялся медленно считать, стараясь не сбиться с ритма и не переключиться на кажущиеся более важными мысли о давно ушедших днях и предстоящей компании.
Под этот самый счет предводитель Сумеречной Лозы и достиг внутренних врат, остановился, задрал голову, разглядывая конструкцию, опустился взором к самому основанию и, не заметив никаких ловушек, навалился плечом на массивную створку, намереваясь отодвинуть ее. Не вышло. Ни с первой, ни со второй, ни даже с третьей попытки. Получилось лишь тогда, когда участие в сем действе приняли оставшиеся трое. С характерным звуком ворота поддались и распахнулись, обдав бойчи могильным холодом и прелым воздухом. Блондин слабо поежился, заглянул внутрь, надеясь высмотреть что-нибудь необычное, но довольно скоро оставил это пустое занятие и, сложив руки на груди, приблизился к спутникам, обсуждавшим святилище и дальнейший путь. Он хотел было открыть рот, пояснить, разложить все по полочкам, но, задумавшись над вопросом Каморана, осекся. «Действительно, что же дальше?» - подумал Линндевар, переводя взгляд с одного участника похода на другого, - «Мы должны войти внутрь, добраться до самого Сердца, но что дальше? Что такого мы должны сделать? Как мы можем помочь Королю услышать Лес? И можем ли мы вообще помочь? Что, если это только его ноша? Что, если никто, кроме него не способен сломить преграду? Что, если…» Продолжать рассуждения рейнджер не стал, задумчиво почесал подбородок, отбрасывая сомнения, воззрился на того, кому предстояло стать правителем и, выдохнув, ответил на повисший в воздухе вопрос.
- А дальше мы пойдем внутрь, и, наконец, узнаем, что нас там ожидает и каково же то, ради чего мы проделали весь этот путь.
Блондин договорил и, посмотрев во мрак, умолк. «У каждого из вас будет свое испытание», - неожиданно вспомнились ему слова Сильвенара, - «Интересно, каким станет мое и смогу ли я его преодолеть? Сможет ли каждый из нас в отдельности и все мы вместе достигнуть цели? Не заплутаем ли там, в темноте, став пленниками Сердца?» Предводитель Сумеречной Лозы тяжело вздохнул и, преодолев явившееся было сомнение шагнул навстречу неведомой и незримой опасности. Он не был уверен, что готов пройти свой путь, но в верности принятого решения не сомневался, - в конце концов, отступать было поздно, да и не имел он права повернуть. Ради Валенвуда, ради Короля, ради себя…

Возражений не последовало, а потому остроухая четверка потопталась перед воротами Гектахейма еще некоторое время и, наконец, ступила на каменные дорожки святилища. Полумрак окутал босмеров, почти ощутимо лег на плечи спертый воздух, в нос ударил запах прели и сырости, засновали перед глазами встревоженные появлением чужаков светляки и еще какие-то насекомые, коих рассмотреть было практически невозможно. Линндевар аккуратно разгонял их руками, чтобы не мешали спутникам и не перекрывали обзор, но они все равно возвращались обратно, противно стрекоча и отвлекая внимание. Рейнджер слабо хмурился, выражая недовольство, но все равно продолжал делать то, что делал, стремясь позаботиться о своем маленьком отряде. Исходя из все тех же соображений удобства и безопасности, он старался идти первым, однако, периодически вперед вырывался то, засмотревшийся на какую-нибудь диковинку Филлим, то обходящий незначительное препятствие Каморан, то зазевавшийся Фемнис. Предводитель Сумеречной Лозы молчал, не желая понукать бойчи, но всякий раз обгонял собрата и возвращал себе возможность первым встретить опасность. Впрочем, несмотря на предосторожности и внимательность блондина, в нужный момент впереди все равно оказался несчастный Прядильщик. Он-то и стал тем, кто обнаружил притаившуюся во мраке тварь, залепетал что-то невнятно абсурдное, что Линндевар даже не пожелал слушать, а после зачем-то схватился за лук, тыча пальцем в сторону самого темного угла.
Рейнджер отреагировал мгновенно, кошкой метнулся к хрупкому эльфу, довольно грубо и сильно схватил его, задвигая себе за спину, выхватил до того покоящиеся в ножнах клинки и смело шагнул навстречу опасности. Он еще не знал, с каким чудовищем ему предстоит схватиться, а потому заметно напрягся, всматриваясь в темноту. Что-то заскрежетало, зашипело, неловко качнулось и побрело навстречу маленькому отряду. Судя по ощущениям, что-то омерзительное и тошнотворное. Насколько, предводитель Сумеречной Лозы понял только тогда, когда смог разглядеть очертания и ощутить ни с чем несравнимый запах гнилого мяса. «Зомби», - подумал светловолосый воин, поджимая губы и готовясь атаковать, - «Могло быть и хуже. Впрочем, он может оказаться и не один». Ощущения, конечно, подсказывали, что кроме этой пакости поблизости никого нет, но Линндевар не доверял им, а потому медлил с атакой, позволяя мертвецу подойти ближе. Только в самый последний момент рейнджер резко отскочил в сторону, уходя с линии атаки зомби и одновременно нанося четкие удары в корпус. Сражаться с подобными чудовищами предводитель Сумеречной Лозы умел; за годы странствий сталкиваться с ними ему доводилось не раз и не два.

Фемнису тоже не было ничего известно ни о каких испытаниях. Никому не было, кроме, собственно, Линндевара, которому Сильвенар сказал о них в личном разговоре на совершенно иную тему. Познания Фемниса ограничивались тем, что в Гектахейме всем им придется непросто, даже если ведь путь до него прошел, можно сказать, без сучка, без задоринки.
   Самое время было появиться и сучкам, и задоринкам. Лепет рыжего Прядильщика поначалу сбил охотника с толку: сложно было понять, что он там слышит и насколько это созвучно с тем, что слышат все остальные, когда в голове творится такая каша. Но Филлим, как оказалось, имел ввиду вовсе не какофонию нот и древних проклятий, а вполне себе реальную угрозу в лице… ходячего и неплохо вооруженного трупа.
   Чего греха таить, нежити Фемнис боялся. Как и большинства других вещей, которые были ему мало понятны и не составляли будничную рутину. Слишком мудреная магия или представители иных рас, или мифические чудовища, которые якобы утаскивали маленьких эльфов в свое логово, чтобы вырастить из них себе верных слуг, или даже драконы, о которых судачили редкие приезжие торговцы из далеких северных земель.
   Боялся, но встречался с ней не впервые и представлял, что делать, чтобы не пасть смертью трусливых и безмозглых. В общем-то, в его случае ― то же самое, что и с живыми и дышащими врагами. То есть, стрелять.
   Мертвец был высоким, куда выше босмера, и облачен в тяжелые доспехи, покрытые неровным узором ржавчины. Приглядевшись, Фемнис различил на его груди фигуру простершего крылья орла.
― Что ты там говорил про Талмор? ― с нервным смешком бросил он Каморану. ― А вдруг они как вино, с каждым годом все лучше и лучше?
   С шутками ему все-таки быть чуть-чуть спокойнее, даже с такими нелепыми. Ладно, Аальмар еще успеет высмеять его дурное чувство юмора, когда и если они отсюда благополучно выберутся. Фемнис даже был готов на маленький бартер: он молча терпит упреки Его Потенциального Величества, а в Гектахейме им больше на пути не попадается ни одного мертвяка.
   "Й’ффре, ну пожалуйста, ну хороший же обмен…"
   Увы, покровителю лесного народа сегодня, очевидно, хотелось ругани и зрелищ. Не успел Фемнис выхватить лук, как совсем рядом где-то над его головой что-то противно заскрежетало (он постарался не думать о том, что так скрежещут кости по камням, но не сумел). Охотник вскинул оружие и выпустил стрелу в темноту наугад, и, судя по глухому звуку, попал. Наверху захрипело и метнулось в сторону, и Фемнис отступил на шаг, поближе к Филлиму и Каморану (и, как оказалось, он был не единственным, кто пятился).
― Да, с магами как-то не срослось, ― он рывком выпустил в полумрак еще одну стрелу, едва различая приземистый силуэт, прячущийся в камнях. Кем бы ни была эта тварь, стрела, угодившая ей точно в лоб, заставила ее затихнуть.
   Почти одновременно с гулким грохотом доспеха рухнул поверженный Линндеваром неупокоенный воин.
   И все бы ничего, если бы невнятная возня не слышалась теперь буквально отовсюду. Где-то ближе, где-то дальше, где-то позвякивал ржавый металл, где-то шелестела сгнившая и полу-истлевшая ткань, где-то и вовсе клацали зубы и когти.
― Да их тут как... пчел в улье! ― сказать, что Фемнис был неприятно удивлен ― ничего не сказать. Ему стоило титанического усилия не впасть в панику. Судорожно переведя дух, бойчи вытянул шею, всматриваясь в слабо освещенные участки руин, и, наконец, различил на некотором отдалении смутные очертания тяжелых каменных врат.
― Туда! Нам их всех не перебить. Линн! ― сомневаясь в том, не решит ли рейнджер прямо сейчас принести себя в жертву общему делу (что было пока без надобности), охотник окликнул его, взывая к благоразумию нелюдимого сородича. Каким бы вредным не был Линндевар, живым он Фемнису нравился все же больше.
   Стоило спешить, пока неторопливая нежить еще не сомкнулась кольцом вокруг четырех маленьких босмеров. Пустыми глазницами мертвых на них отовсюду смотрела смерть. Плечом лука подпихнув под зад Филлима, Фемнис вприпрыжку помчался вперед, болезненно жмурясь: голова была словно заморское ведро из стали, в которую насыпали камней и теперь потряхивали, чтобы гремело. Если бы охотник слышал тот сокровенный разговор с Сильвенаром об испытаниях, он непременно бы решил, что его ― вот оно, в его собственной голове.
   Исступленный бег в потемках был прерван тварью, вдруг выскочившей у Фемниса едва ли не из-под ног. Бойчи вскрикнул от неожиданности, неловко взмахнул руками, отбиваясь от неприятеля луком, и повалился в неизвестность. Неизвестностью оказалось неровное нагромождение камней с извивающимся между ними ледяным ручейком. Один из этих камней пребольно ткнул Фемниса в ребра, так что в глазах на мгновение потемнело от боли.
   Тварь, угодив под удар плечом лука, с шипением отшатнулась, и только тогда лежащий в ручье охотник смог как следует ее разглядеть. Сгорбленная, несуразная, угловатая, она на деле оказалась… босмером. Но босмером, чьи когти были достаточно крепки, чтобы рвать живую плоть, а клыки не помещались во рту. Остатки кожи на его скуластом лице двигались, складываясь в остервенелый оскал, а кости хребта выступали так сильно, что напоминали гребень какой-нибудь рептилии. От твари веяло не просто смертью со сладковатым привкусом гниения. От нее несло вязким илом, лежалым перегноем и удушливой вечностью.
   "Тина", ― с ужасом подумал Фемнис, дрожащими руками поднимая лук.

Бой продолжался. Атаковала ведомая инстинктами и неизвестно чьей волей мертвая тварь, продолжал теснить и кромсать ее валенвудский рейнджер. Это было привычно и просто, если не считать звучащей в голове мелодии, давящей и пугающей. Впрочем, даже она, несмотря на всю ее силу, не могла отвлечь Линндевара от его дела. Нет, он не был способен ее заглушить или отринуть, но счел естественным фоном, в конце концов, драться ему приходилось и в более тяжелых и неприятных условиях.
Удар. Еще удар. Отлетела куда-то в сторону отрубленная конечность зомби, а вскоре рухнул и он сам, прогрохотав старыми изъеденными временем доспехами. Только в этот момент предводитель Сумеречной Лозы позволил себе переключить внимание на творящееся вокруг безобразие. Со всех сторон доносились шлепки ног, клацанье, бряцанье, скрежет, стоны и сдавленное рычание. «Проклятие», - мысленно заметил блондин, оглядываясь. Пока еще он не мог сказать, сколько тварей приближалось к их четверке, но понимал, что они, даже при хорошем раскладе, едва ли совладают хотя бы с половиной из них. «Нужно отступать», - принял решение воин всего за мгновение до того, как заорал Фемнис.
Линндевар повернулся на голос, кивнул, соглашаясь и, приметив очертания врат, привлекшие охотника, кинулся следом за убегающими товарищами, на ходу отбиваясь от тянущихся к нему лап, рук и морд. Какая-то тварь получила клинком по шее и с диким воем отлетела в сторону, еще одной досталось кулаком в мягкую и, судя по тому, что она отстала, чувствительному месту, последний противник схлопотал тяжелым булыжником по голове, а после рейнджер, наконец, поравнялся со спутниками и, подтолкнув отстающего бойчи (он даже не успел сообразить кого именно), чуть отстал, позволяя маленькому отряду достичь безопасного места. «Кто-то должен прикрывать спины», - холодно заметил предводитель Сумеречной Лозы, поднимая с пола массивный камень и отправляя его в преследователей, - «Даже тогда, когда бой кажется безнадежным». Впрочем, подобное действие совершенно не являлось ни актом самопожертвования, ни желанием самоубиться. Блондин четко осознавал, что делает, зачем и, главное, как долго будет удерживать мертвецов. Во всяком случае, ему так казалось. На деле же получилось иначе.
Пока Линндевар добивал какую-то чрезвычайно живучую тварь, походящую на симбиоз животного и человека, что-то массивное возникло у него за спиной, как раз в том месте, где находились оставшиеся бойчи. Рейнджер непроизвольно дернулся, лихорадочно соображая, как поступить, но, ощутив резкий приступ боли, опомнился и вернулся к противнику. Что-то в груди противно заныло, заставляя морщиться, но покончить с чудовищем не помешало. К тому моменту Филлим как раз расправился с другим нападавшим и уже вытаскивал полуживого Фемниса. «Молодец», - мысленно похвалил его предводитель Сумеречной Лозы, но отвлекаться на разговоры не стал, лишь подскочил к босмерам, да подтолкнул их к воротам. «Нечего здесь задерживаться», - подумал он, - «Еще неизвестно, как скоро мы сможем проникнуть в безопасное место».
Чуть сузив глаза, блондин оглянулся и пробежался беглым взором по фигуре поверженного Прядильщиком чудовища. Оно показалось таким отвратительным, но и, вместе с тем, близким. Воин хотел было задержаться и рассмотреть неведомого монстра, но донесшееся со стороны сдавленное шипение, быстро напомнило ему об общей цели. «Как-нибудь в другой раз», - заключил Линндевар, подрываясь и несясь к воротам, - «Если нас всех еще и ждет испытание, оно точно не состоит в уничтожении толп нежити и изучении неведомых тварей».

   Едва ли Фемнис был сейчас способен мыслить здраво. Раскаты древней мольбы и проклятий и мелодия еще более древней Песни гремели в голове, оглушая, и какая-то наиболее светлая и глубоко запрятанная часть бойчи восклицала в ужасе и неверии: «Неужели такое возможно?!» Неужели бывает так, чтобы Тина поглотила душу и не дала покоя телу, вынуждая несчастного мертвеца вечность скитаться по лесам и руинам, разлагаясь и источая зловоние?
   Неужели это ― то, что грозило им всем в случае неудачи?
   И все же рука охотника была тверда, и стрелу бы он выпустил метко, пусть даже не уверенный в том, что это его спасет. Но… не понадобилось. Фемнис оторопел, когда на спину неупокоенной твари запрыгнул никто иной, как Прядильщик Филлим, вооруженный самым обыкновенным булыжником. Но, как оказалось, и просто булыжник ― страшное оружие в руках неистового босмера. Понимая, что не сможет выстрелить и не задеть при этом сородича, Фемнис опустил лук и приподнялся, проверяя, как сильно ушиблены ребра. Обошлось, благо, без перелома, но каждый вдох, тем не менее, отдавался в месте ушиба тянущей болью.
   «Ничего», ― мрачно подумал эльф, ― «от такого не умирают».
― Жив и не укушен, и даже не поцарапан, ― поспешил Фемнис успокоить Филлима, охотно принимая его помощь и поднимаясь на ноги. Он судорожно сглотнул, невольно глянув на изувеченное тело поверженного врага, и, вернувшись взглядом к Прядильщику, нервно улыбнулся ему. ― Ну, если уж ты говоришь, что рано, то мне и беспокоиться не о чем…
   Надолго, впрочем, на одном месте им задержаться не дал Линндевар. Рейнджер, основательно перемазанный останками выпотрошенной им нежити, выскочил откуда-то из темноты и бесцеремонно согнал с места, за что замешкавшийся Фемнис был ему даже благодарен. Заветных каменных врат они с Филлимом достигли одновременно и чуть-чуть раньше, чем сам рейнджер.
   И только тут охотник заметил, что с ними нет четвертого.
― Каморан! ― Фемнис дернулся было назад, но кто-то уперся ему в лоб ладонью, как бестолковому барашку, в очередной раз попытавшемуся боднуть ворота, и отпихнул назад, чудом не сбив с ног. Что-то даже крикнули: про опасность, про то, что надо бежать. Над головой страшно захрустело и заскрежетало, посыпалась какая-то мелочь и труха, забиваясь в волосы, глаза и за уши. Бойчи заметался, не представляя, что ему делать, но когда стало ясно, что его вот-вот пришибет чем-то, рухнувшим из-под потолка, очевидный выбор в пользу выживания был сделан. Фемнис мышью юркнул в щель приоткрытых каменных врат ― он даже не понял, первым был или последним, и успели ли остальные ― и кубарем откатился куда-то во мрак, закрывая голову руками.
   Только когда желтовато-серая пыль немного осела, охотник осмелился приподнять голову и осоловело осмотреться. Он лежал на мощеном мелким шлифованным камнем полу неширокой, но длинной залы. Высокие своды подпирали два ряда колонн ― по ряду у каждой стены ― покрытых сложной резьбой. Многие из колонн были разрушены полностью или наполовину, другие покрывала сетка глубоких трещин. Фемнис медленно поднялся на ноги, зачарованный зрелищем: единственным источником света в зале было… дерево. Массивное дерево у дальней стены залы, представляющее собой два толстых переплетенных между собой ствола и густую, раскинувшуюся под сводами залы крону. Оно было совершенно белым: белая кора, белые корни, белые листья ― и источало мягкий, мерцающий в пыльном сыром полумраке зеленоватый свет.
   Взгляд зацепился за простой, выполненный в традиционном босмерском стиле трон между стволами древа, и Фемнис вздрогнул, вспомнив: сюда они вошли без Альмара.
   Напрочь позабыв про выскользнувший при падении из рук лук, охотник кинулся обратно к вратам, за которыми все еще глухо рокотала неугомонная нежить, ― проверять, в порядке ли остальные. И еще до того, как успел добежать, услышал негромкий, но хорошо знакомый голос и задрал голову, отчаянно надеясь, что не ослышался.
― Каморан! ― губы сами собой расплылись в глупой (и совершенно неуместной) улыбке. ― Живой! Тина тебя побери, как тебя туда занесло?
   Впрочем, радость от того, что короля они в кишащей мертвецами темноте все же не потеряли, быстро сменилась новым беспокойством. Назойливый шум теперь приходил наплывами и в некоторые моменты казался совершенно невыносимым. Фемнис скрипнул зубами, невольно поднимая руку и касаясь пальцами виска. Он коротко и зло глянул на древо: то мерцало в одном ритме с тем, что творилось у него в голове, будто бы издеваясь.

Через пару мгновений, растянувшихся подобно вечности, маленький отряд оказался в безопасности. Линндевар видел, как юркнул в темноту Фемнис, как скрылся за воротами Филлим и, покончив с одной особенно шустрой тварью, последовал за ними, прекрасно осознавая, что на одного бойчи стало меньше. Они потеряли Каморана. Где-то там, среди толп нежити, битого камня, порхающих светляков и пыли. Спасая свои жалкие, ничтожные жизни троица «героев» не уследила за Королем, и в этой оплошности, рейнджер винил, в первую очередь, самого себя. Это он должен был защищать наследника династии, оберегать его и спасать, это он существовал исключительно ради воцарения Каморана, и это он теперь стоял за вратами, тогда как будущий правитель находился неизвестно где и едва ли живой. Сей факт беспокоил особенно сильно, погружая в отчаяние, но никаких глупостей предводитель Сумеречной Лозы делать не стал. Невероятно нелепой казалась ему попытка вернуться и попытаться спасти, рискуя собой и еще двоими. Конечно, погибни Аальмар, и их поход утратил бы всякий смысл, но понимание это вовсе не давало права губить оставшихся во имя собственной прихоти. К тому же, они и выбраться-то уже не могли, - тот проход, через который бойчи проникли в главный зал, теперь надежно перекрывала массивная клеть. «Постойте, клеть?» Линндевар осекся, тут же отбрасывая сомнения и страхи, и заставил себя задуматься над тем, почему конструкция упала с потолка именно тогда, когда они оказались в безопасности. Ни раньше, и не позже. Рейнджер помахал перед лицом рукой, разгоняя пыль и внимательно всмотрелся в очертания клети. Она заканчивалась большим кольцом, оплетенным лианой, и лиана эта была аккуратно перерезана. Не оторвана, а именно перерезана. Ножом, вероятно. Блондин удовлетворенно хмыкнул и повернулся к спутникам как раз в тот момент, когда затаившийся наверху Каморан подал голос.
- Целы, - отозвался предводитель Сумеречной Лозы, невольно стараясь перекричать гулом звучащую в голове песнь, - И благодарны. Сиди там. Сейчас сниму.
Линндевар еще не успел рассмотреть отвесную стену, но не сомневался, что сумеет отыскать в старой конструкции подходящие щели и выступы, к тому же, чуть в стороне от убежища Короля вились растения с толстыми крепкими стволами. Сам бойчи до них дотянуться не мог, но вот рейнджер легко сумел бы вскарабкаться наверх и кинуть Аальмару веревку. Дело осталось за малым, - воплотить замысел, что, собственно, предводитель Сумеречной Лозы и сделал. Вскоре и он сам, и потомок королевской династии достигли пола, и блондин уже собирался раскрыть рот и хорошенько вставить Каморану за самодеятельность, но несчастного очень ловко выдернул Филлим и потянул за собой, вперед, к источнику песни, к тому месту, на которое Линндевар никак не решался взглянуть. Он знал, что там, в нескольких шагах от него пульсирует и бьется живое Сердце Леса, однако, не мог заставить себя повернуться, узреть, проникнуться. Это было слишком сложно и казалось практически невозможным. Впрочем, мелодия в голове являлась куда более невыносимой. Она охватывала сознание и будто выворачивала наизнанку, постоянно перетекая и изменяясь. В этом неслаженном, казавшемся жутким мотиве звучали сотни и десятки голосов, и среди них, к ужасу своему, рейнджер уловил голоса мертвецов, что невидимым грузом таскал с собой долгие годы, так и не сумев отпустить. Они стенали, звали, манили, заставляя голову буквально разрываться. Позабыв о том, где и с кем находится, предводитель Сумеречной Лозы опустил голову и с коротким стоном сжал виски, отчетливо осознавая лишь то, что не хочет быть здесь, не хочет слышать эту музыку. Его так и подмывало развернуться и кинуться назад, во мрак, к нежити, где все было так очевидно и просто, где поджидала верная смерть, казавшаяся благостным избавлением. Чувство долга перед народом бойчи, перед королем и Валенвудом тесно сплелось с мелочным желанием оборвать все мучения раз и навсегда, а холодный рассудок, надежно защищавший и ограждавший от необдуманных ходов вступил в противоборство с липким низменным страхом и той душевной пустотой, где не нашлось места никому из живых.

Совместно с Сильвенаром.

   Кажется, это был он ― тот самый момент истины, ради которого все они и пришли сюда. Каждый ― снедаемый своими собственными страхами и озабоченный, по большей части, только своими собственными сомнениями. С трудом удерживая ум трезвым и отчаянно зажимая бьющиеся на висках венки, Фемнис следил за тем, как Линндевар спустил Каморана на каменный пол, и за тем, как Филлим потащил будущего короля к Сердцу, и за рейнджером, взгляд которого вдруг наполнился невыносимой мукой. Песня ― или правильнее было сказать, Вой? ― глушило его. Странное чувство тяжкими путами обвивалось вокруг рук и ног, давило на плечи, заполняло собой уши и нос ― словно увяз в иле и не имеешь никаких сил, чтобы вырваться, да даже чтобы просто пошевелиться. В груди вместе с сердцем в ребра билась глухая тревога.
   Но ведь так… не должно было быть? Прядильщик говорил, и речи его были слаще меда, и Фемнис видел, как напряженно Аальмар чеканит шаг на пути к своему лесному трону. Не должно было быть столько… страха, сомнения, боли. Охотнику казалось, словно он слышит стенания сотен мертвецов, и воспоминания о самых страшных моментах его жизни сами собой выплывали из глубин памяти, заставляя путаться в том, что призрачно, а что ― реально.
   Так не должно было быть.
   Фемнис вдруг весь похолодел от ужаса, чувствуя, как шевелятся волосы на руках и затылке. А что, если, открывшись, доверившись, Каморан впустит в себя вовсе не благодать Зелени, а нечто куда более страшное?
   Сердце отравлено и полно страдания. В отличия от Филлима, слышавшего истинную Песнь слишком четко, Фемнис путался в липкой паутине ее черного оборота и понимал: укус этого паука из мрака любого бойчи сведет с ума и обратит в немыслимое чудовище ― та самое, с белыми глазами и мохнатой шерстью, облезающей клочьями вместе с покрытой гнойными струпьями кожей.
― Подождите!.. ― сорвавшийся с пересохших губ крик прозвучал глухо, как сквозь мутную воду. Как в тех кошмарах, в которых видишь ребенка, что вот-вот станет добычей готового к прыжку сенча, и не можешь предупредить, и задыхаешься от бессилия.
   Никто его уже не слушал. Каморан сел на трон, а Филлим ― к его ногам у корней Древа. Собравшись с силами, охотник бросился вперед, скрипя зубами от страха и ярости. Их король, их надежда на светлое будущее, не станет жертвой многовековых проклятий, поражающих всех без разбора, и обезображенным выродком Тины. Не станет, даже если Фемнису лично придется всадить кинжал ему в грудь, окропляя сплетенный из древесных лоз трон кровью последнего Каморана.
   Яркая вспышка зеленого света заставила бойчи отпрянуть назад и зажмуриться, закрывая лицо. Волна теплого воздуха пахнула на грудь и руки, и сердце забилось медленнее и тише, и темень, затянувшая было разум Фемниса, прояснилась, оставляя после себя ощущение пустоты и горечи. Опустив руку, охотник всмотрелся в полупрозрачный силуэт перед собой и с изумлением признал в нем Сильвенара. Духовный лидер висел над полом, слегка разведя руки в стороны, и взирал на происходящее спокойно, пусть и с некоторым недовольством во взгляде бесцветных глаз.
― Иди и приложи руку к плоти Сердца, ― голос Сильвенара расслаивался на призрачное эхо, но при этом, казалось, пронизывал душу насквозь. ― Дай ему услышать тебя. Проведи слепца к свету во мраке и не сходи с пути, иначе никому из вас помочь я уже не смогу.
   Фемнис сглотнул, чувствуя, как глаза почему-то наполняются слезами, и покорно кивнул, не осмеливаясь больше поднять взгляда. Не после того, что пытался сделать. Не после тех мыслей, которые подпустил к себе.
   Свет, струящийся под корой древа, запульсировал чаще, и Фемнис вскрикнул от боли, пронзившей самую его сущность, краем глаза успевая заметить, как скрутило и скорчило Филлима у самых корней. Прикрывая глаза, Сильвенар простер руки, словно погружая их в тот самый зловонный ил, и охотник почувствовал, что дышать стало легче. Боясь медлить, он подбежал к Сердцу с противоположной стороны от Прядильщика и прижал обе руки к шершавой теплой коре с единственной неуместной сейчас мыслью: «Почему я?»
   Сильвенар же, избавив Фемниса от отравы, поразившей Сердце Леса многие годы назад, теперь обратился к Филлиму, в уме которого в тот момент шла страшная борьба. Добраться до его сознания оказалось непросто, но духовному лидеру удалось. Языки ласкового зеленого пламени накрыли Прядильщика с головой, обволокли, словно утроба матери, и вырвали из крючковатых когтей Пустоты, окружая лишь светлой и звонкой Песнью. Лишь на мгновение Сильвенар позволил себе с досадой вспомнить о Рилисе ― талморском кинлорде, который был здесь, в Сердце, и обещал, что исправит произошедшее, но слова своего не сдержал и уже наверняка не сдержит.
   Лишь на мгновение. Потому что уже в следующий момент духовный лидер нашептывал Филлиму, что и как тому нужно делать. Здесь, в пронизанном магией Леса стволе белого древа, троим маленьким босмерам предстояло последнее приключение, что приберег для них таинственный эры назад заброшенный Гектахейм. Прижимаясь к Сердцу, Фемнис чувствовал, что душа его словно покидает тело и в то же время остается в нем, вибрируя жизнью и как бы делая его частью неизмеримо большего, и думал о том, что все они пришли сюда ради общей цели, но едиными не были никогда, как и валенвудский народ в последние темные годы. Он уже не мог ничего сделать ни для Филлима, ни для Линндевара, но относительно себя был уверен: он должен был поверить в короля. Поверить не только умом, но и сердцем, и отринуть всякие сомнения, потому что иначе то, что он должен был сделать, грозило обернуться для них для всех катастрофой. Фемнис крепко зажмурился, до рези в глазах ― слезы бегло скользнули по щекам ― а затем обратился взглядом к Каморану.
   Принять ― вот чего недоставало им обоим. Принять и довериться.
   Сильвенар делал все, на что хватало его значительно обмелевших сил, но над последним, решающим шагом был, к его сожалению, не властен. Таково было испытание, о котором он когда-то говорил Линндевару. Такова была цена за право вновь слышать Песнь.
   И, наконец, духовный лидер обратился к рейнджеру. Боль, переполнившая Линндевара, слепила, вязким комком оседая в горле, а из заваленного прохода, найдя, наконец, слабое место в груде камней и мусора, снова лезла неусыпная нежить: сперва один вурдалак Тины, затем второй. Твари хрипло шипели, с клацаньем когтей сползая на каменный пол, и скалили острые, как у бешеных волков, зубы. Сильвенар отмахнулся от них, опаляя плешивую шерсть на их полусгнивших телах, и те взвизгнули и отшатнулись, но не отступили, ослепленные запахом свежей крови и парного мяса. Какой бы силой не обладал духовный лидер Валенвуда, он был всего лишь проекцией и не мог защитить своих бойчи от когтей и зубов тварей, рожденных чуждой и противной ему магией.
― Линндевар, ― голос вонзился рейнджеру в спину, проникая глубоко под ребра, а оттуда ― в череп, путаясь в мороке его собственных видений. ― Ты нужен мне. Мне нужны твои руки и твой клинок.
   «Мне» ― звучало уже в голове Линна, пока мертвые твари подбирались ближе к жертве, что казалась им беззащитной в своем страдании, ― «и им всем».
― И мне, ― в самое ухо рейнджеру прошептал тихий нежный голос Мириэль. ― Защити их. Ты ведь всегда… так хотел защищать.

Голоса звучали все громче. Через каких-то несколько мгновений в невнятном бормотании мертвецов Линндевар различил первые слова, за ними – целые предложения, обратившиеся брошенными в лицо упреками, обвинениями и порицаниями. Рейнджер не мог видеть своих палачей, но чувствовал, что судить его явились все, кому он когда-то причинял зло, с кем был невнимателен и груб и кого собственными руками отправил на смерть и принес в жертву обстоятельствам. К ужасу предводителя Сумеречной Лозы, таких нашлось не мало. Он думал, что забыл о них, не вспоминал, не сожалел, но теперь будто стоял пред ними не в силах ни заткнуть уши, ни защититься. Эти голоса, этот проклятый сонм нельзя было заглушить, и в какой-то момент блондин просто возненавидел Лес с его Песней, допуская кощунственную мысль о том, что оказаться отрезанным от нее было бы куда приятнее, чем продолжать принадлежать бесконечному потоку ненавидящих и проклинающих тебя и твои решения. Конечно, о возможной глухоте Линндевару доводилось рассуждать и раньше, но никогда прежде он не был так близок к страшному решению, как сейчас, никогда раньше ему не приходило в голову молить об избавлении, а вот теперь малодушное желание вспыхнуло в сознании, притягивая к себе все новых и новых мертвецов с их жуткими давящими речами. Окончательно теряя ощущение реальности, рейнджер сильнее сжал виски, стиснул зубы и упал на колени.
За своими страданиями он не заметил, как опустился на трон Каморан, как кинулся к нему Фемнис, и как в огромном зале появился Сильвенар. Не почувствовал предводитель Сумеречной Лозы и приближения нежити, не услышал мерзкого скрежета костей и не придал значения странному движению воздуха. Ему было все равно. Пожалуй, он не очнулся бы даже начни порождения Тины разрывать его на части, однако, опомнился тотчас же, едва в голове зазвучал голос Мириэль. Она не проклинала, не обвиняла и, по сути, не сказала практически ничего, но одной лишь короткой фразы, сказанной самым дорогим и самым любимым голосом, оказалось достаточно для того, чтобы выдернуть Линндевара из плена мертвецов. «Защищать», - подумал рейнджер, вскакивая на ноги и выхватывая из ножен клинки, - «Защищать, потому что нужен. Потому что должен». Предводитель Сумеречной Лозы не успел сразу сообразить, что происходит, и кому требуется его помощь, но сознание стремительно отрезвлялось, обещая совсем скоро избавиться от наваждения. Остальное сделали отточенные за годы бесконечных тренировок рефлексы. Уйти с линии удара, почувствовав колебание воздуха, рубануть в ответ, метя точно в цель и не расходуя силы напрасно. В этом воин давно уже был лучшим. Он и стал первым не потому, что сумел сделаться другом всем жителям Сумеречной Лозы; не оттого, что в нем видели любимого отца, брата, мужа, но исключительно потому, что лучше других выучился убивать. Блондин, практически не ценящий жизнь, демонстрировал нешуточную отвагу, решимость, непреклонность и умение жертвовать собой и другими. Сейчас было самое время об этом вспомнить.
Линндевар нахмурился, так и не решившись посмотреть на самое Сердце, осознавая ненужность поворота головы теперь, и вступил в бой с охочими до свежего мяса ублюдками. Много их было, но рейнджер запретил себе об этом думать, сосредотачиваясь на каждом новом враге, как на единственном. Он не знал, на скольких его хватит, но готов был умереть на этом самом месте, если то понадобится, чтобы трое бойчи завершили необходимый ритуал.