Однажды на долю Норалла выпала необходимость соблазнить нордскую высокопоставленную особу, обитавшую в роскошном, - по мнению нордлингов… - особняке в Вайтране. Целью этого короткого и скоротечного романа было оказание давления на её мужа, - видного и влиятельного купца, во всём поддерживающего Империю. Его верность королю уже успела пошатнуться, когда был подписан Конкордат Белого Золота и введён запрет на поклонение Талосу, - для него, как истинного норда, последнее было сродни оскорблению, - но когда купец застал свою любимую Батлен, нежно именуемую им «медвежонком» за копну пышных бурых волос, в весьма компрометирующей и однозначной ситуации с эльфом, его отношения с Империей испортились окончательно. Увернувшись от горячей руки Даверлос был вынужден спрыгнуть с балкона на втором этаже в стог припасённого для лошадей сена. В след ему летели проклятья и нежные слова, но тогда он думал только о том, что дело сделано и остаётся лишь ожидать результатов. И действительно через месяц стало известно, что норд со своим медведем примкнул к Братьям Бури. Так вот, даже тогда, на просторной нордской кровати крытой белыми простынями с Батлен у него было меньше чем с этой полукровкой прямо сейчас.
Будучи благородных кровей Даверлос Норалл всегда с отвращением смотрел на падших собратьев, решившихся засунуть своё естество в отпрысков человеческого рода. Ему казалось, что любой нормальный альтмер, даже будучи вынужденный совершить сей низкий акт зоофилии, скорее всего либо ничего не сможет сделать, либо умрёт от отвращения в процессе. И свято верил, что с ним-то такого никогда не случиться. Но сейчас он дважды получил пощёчину, - одну от судьбы, вторую – от правды. Если от первого ещё можно было уклониться, - в конечном итоге никто и ничто кроме самого Норалла не мешало ему отослать юношу домой обливаться холодной водой, любо любым иным способом унимать свой пыл, - то с правдой сделать этого было невозможно.
А правда состояла в том, что губы юноши были такими же мягкими и тёплыми как у любого выходца с Алинора не зависимо от пола. Он был так же неловок как любой альтмерский юноша в своё время, почти так же пылок как он сам, когда только-только начал набираться опыта. В груди точно так же билось сердце и от него не тянуло мерзким как от кобылы или волкодава, а тело, если не учитывать низкий рост, вынуждавший Даверлоса склониться гораздо ниже привычного, не так уж отличалось. Теперь он осознал, что ожидал от столь тесного знакомства чего-то более отвратительного чем бесстыдность, - постепенно всё больше и больше выпирающий уд прильнувшего к нему полуэльфа никак не мог вызвать у альтмерского аристократа возбуждения, скорее напротив, - он ждал скорее… чего-то что едва ли мог описать даже самому себе. Что-то низменное, мерзкое, животное, вроде потока слюней во время поцелуя, странных и диких поводков, шокирующей несдержанности… гораздо большей от нормального, - после его пребывания в Скайриме этот порог, конечно, несколько опустился, но всё же. Но его ожидания не оправдались, и он едва ли чувствовал себя настолько грязным, насколько хотел.
Осознание этого так оглушило Даверлоса что он даже невольно приподнял голову незадачливого убийцы, возложив руку ему на шею, когда тот склонил голову склонился так низко, что почти разорвал их поцелуй. А казалось бы Талморец обязан был мечтать хоть о короткой передышке в этом отвратительном акте зоофилии, который он сам на себя навлёк горя желанием поскорее выведать необходимое, но нет! Судя по отмеченному им жесту, его подсознание смотрело на ситуацию проще. И как он вообще смеет об этом размышлять позоря, - нет! Постойте, это ведь ещё не срам!, - свою кровь, своих предков, размышляя о жмущемуся к нему человеческому отпрыску. Разве не это уже считалось дефектом, - признаком не чистокровности, грозности, испорченности. Но в его роду на много-много поколений точно не было ни одного человека, а если копнуть глубже, то родословная Нораллов просто теряется в волнах времени. Казалось бы – откуда!? Он старался зацепиться хоть за что-то, ощутить развитыми до максимума чувствами нечто что вызвало бы отвращение, но не находил ничего кроме постыдной распущенности. Но разве можно ставить это в вину молодому неопытному юноше… тем более человеческому.
Поцелуй, казалось, тянулся вечность. Даверлос был растерян целуя скорее уже рефлекторно, - как привык, со всё той же неспешностью и нежностью, - чем осмысленно, но из-за невозможности нормально видеть лицо его визитёр едва ли имел возможность заметить замешательство и внутреннюю борьбу оставившую свой отпечаток на красивом лице высшего эльфа. Так же неосознанно он обхватил его за талию, когда ноги подвели наёмника и тот час же поразился этому моменту. Юношу не держали ноги? Судя по тому как сильно он стиснул его крепкий стан, - теперь уже мантия не могла скрыть излишне мускулистого, для травника, телосложения, - и сколько веса он перенёс на руки, так оно и было. Признаться, альтмер не помнил, чтобы у него во время поцелуя хоть раз дрожали колени, - в своё время они дрожали по другим причинам, но никогда не по этой, - хотя знал меров с таким пороком, но и у них такой конфуз случался не часто. Целовался полуэльф как-то совсем неловко, можно сказать подозрительно неловко, хотя руками орудовал не настолько плохо. Но всё это сложенное вместе наводило на определённого рода размышления.
Разорвав их уста он взглянул на пропахшего знакомыми травяными ароматами и желанием, - не менее знакомым, - юношу, - от мантии алхимика тянуло по большей частью горькими настойками, отчётливо чувствовалась полынь и мята, ну и самую малость сыростью, - но помимо перечисленного отметил лишь разочарование. Жаль, но выражение «девственность» или «полная невинность» лицу было незнакомо, а, следовательно, как бы внимательно агент не вглядывался не мог прочесть на нём ничего кроме чувств. Какие эмоции вызывает в нём собственная догадка он ещё не определился, но одно то, что они существовали вызывало некоторые опасения.
Но не смотря на пройденный путь и открывшиеся ему откровения Даверлос понимал, что должен довести дело до конца. Юноша откашлялся, залепетал, явно намереваясь вернуть утекшие из головы мысли, но вместо помощи Норалл предпочёл уронить его на колени. Стоит отметить что коленопреклонённая, подчёркивающая превосходство мера, поза ничуть не смутила человека, - хорошо, возможно он, хотя бы подсознательно, осознаёт своё место, - даже напротив, вызвала восторг и довольство. Какое бесстыдство и какие бесстыдные вопросы.
Альтмер чуть поморщился от столь грубой формулировки, но лицо его быстро разгладилось. Стоит отметить что оно не выражало никакого желания, но в нём уже не было той дистанцированности свойственной расе высших эльфов, - всё портила проклюнувшаяся заинтересованность. Не смутила его даже язвительность последовавших вслед за первым вопросов, но вот последний заставил аристократа поморщиться.
А вслед за словами последовали ещё более вульгарные действия о которых Батлен-медвежонок могла только мечтать. Норалл никогда не был больным физически в интимном плане, да и на утехи у него находилось не так много времени, а ещё меньше возможностей, так что его тело не могло не откликнуться на все предыдущие и конкретно эти ласки лёгким возбуждением явившимся в роли тёплой волны, прокатившейся по тому от макушки до кончиков пальцев. Он даже потёр подушечки пальцев друг о друга ощутив в них лёгкое покалывание. В то время как чужие пальцы перебирали его скромные грубые одеяния, гладили горячую мускулистую плоть, обтянутую крепкой кожей, а естество, скрытое плотной серой тканью нельзя было назвать хилым. Хотя на роль самого-самого его уд не претендовал. Мер успел пожалеть, что опустил гостья на колени, теперь его поза вызывала в нём желания, мысли и чувства, совершенно не относившиеся к превосходству. А ведь «то действо» всегда было для него самым желанным в близости. Конечно перед ним стоял человек и довольно неумелый, но у него наверняка был очень тёплый и влажный рот, скрываемый чувственными устами. «Стыдись! От кого ты этого хочешь?» - обругал он сам себя, голосом отца. И тот час же повиновался мысли, пырнувшей его подобно раскалённой стали, более того, он ощутил, что его золотое лицо начинает отливать медью.
Отведя взгляд в сторону аристократ глубоко и медленно вздохнул. Во рту ещё ощущался чужой вкус, отдававший сладостью недавно съеденного полуэльфом яблока. «Дать ему в рот это не такой уж и порок, верно? Это… не считается.» - О том, что юноша вряд ле ограничиться одним ртом Даверлос думать не хотел. Пока до этого дойдёт… Пусть лишь распахнёт губы, а он его придержит. Нет, это отвратительно он ведь ребёнок!
Мер чувствовал, что соскальзывает. Он вновь шёл по тонкому лезвию. Работа и разум требовали от него одного, чувства и желания вопили о другом, сердце в груди грохотало взволнованное запретной близостью и теплом, плоть клянчила как маленькое дитятко «самую малость», «дай мне чуть-чуть». Если бы в нём был лишь рассудок и более никаких придатков, Даверлос Норалл был бы счастлив.
Неимоверным усилием воли он удержал охватившие его чувства, не дав отразиться на лице. Повернул к юноше голову и улыбнулся ласково, но выражение глаз застыло в неопределённости между желанием и тоской, так же неотделим один от другого бывает смех и плачь. Протянул к нему горячую ладонь, на поверхности которой алмазной крошкой блестела влага, погрузил её за ухом в огненный водопад струящихся волос, невольно поражаясь их ухоженности и мягкости, - и как он этого не заметил? – при этом взгляд высшего эльфа стал задумчивее.
- Прежде чем мы сделаем это, - треклятая фраза содержала в себе и «да», и «но». Голос альтмера, и без того невысокий превратился в низкий. – Скажи мне имя нанимателя. И можешь быть уверен в накладе ты не останешься.