Месяцы года и созвездия-покровители

МесяцАналогДнейСозвездие
1.Утренней ЗвездыЯнварь31Ритуал
2.Восхода СолнцаФевраль28Любовник
3.Первого ЗернаМарт31Лорд
4.Руки ДождяАпрель30Маг
5.Второго ЗернаМай31Тень
6.Середины ГодаИюнь30Конь
7.Высокого СолнцаИюль31Ученик
8.Последнего ЗернаАвгуст31Воин
9.Огня ОчагаСентябрь30Леди
10.Начала МорозовОктябрь31Башня
11.Заката СолнцаНоябрь30Атронах
12.Вечерней ЗвездыДекабрь31Вор


Дни недели

ГригорианскийТамриэльский
ВоскресеньеСандас
ПонедельникМорндас
ВторникТирдас
СредаМиддас
ЧетвергТурдас
ПятницаФредас
СубботаЛордас

The Elder Scrolls: Mede's Empire

Объявление

The Elder ScrollsMede's Empire
Стартовая дата 4Э207, прошло почти пять лет после гражданской войны в Скайриме.
Рейтинг: 18+ Тип мастеринга: смешанный. Система: эпизодическая.
Игру найдут... ◇ агенты Пенитус Окулатус;
◇ шпионы Талмора;
◇ учёные и маги в Морровинд.
ГМ-аккаунт Логин: Нирн. Пароль: 1111
Профиль открыт, нужных НПС игроки могут водить самостоятельно.

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » The Elder Scrolls: Mede's Empire » Корзина » Праздник королей


Праздник королей

Сообщений 1 страница 15 из 15

1

Время и место: 7-е месяца Первого цветка 203 4Э, вечер, Солитьюд,

Участники: Ульфрик Буревестник, Элисиф.

Предшествующий эпизод: нет

Краткое описание эпизода: Праздник сожжения Олафа, песни бардов, ноги в танце, вино, медовуха - что еще надо для отдыха человеку? Но, нет, Элисиф совсем не до праздника, ведь рядом тот, кто разрушил ее жизнь - Ульфрик.
Теплая медовуха, песни, веселье, и воздух такой свежий, и нога сама отбивает так - вся радость для человека, утомленного бытом. Но не для Ульфрика,ведь рядом та, которую ему предстоит подчинить - Элисиф.

Предупреждения: нет

Отредактировано Ульфрик Буревестник (06.07.2015 16:54:51)

0

2

Если признать чистосердечно, Ульфрик не очень любил праздники. Да, бывало, и он мог выпить в компании соратников, да и в Виндхельме по его приказу  раз в год накрывали столы для всех жителей, без разницы на возраст, расу и положение в обществе, но... Праздники были пустой тратой времени, денег и здоровья. Но сейчас, впервые за много лет, он был рад глупому и даже оскорбительному празднику - сожжению короля Олафа. Естественно, нордлингу приходилось признавать, что, если восток Скайрима более привязан своим традициям и Одноглазый для многих герой, то западная часть страны больше подвержена влиянию Империи и Хайрока; тем не менее, это не уменьшало желания укоротить не в меру распоясавшихся бардов на язык-второй, если бы не необходимость беречь любовь среди народа и она. Элисиф. Подчеркнуто-вежливая, оскорбленная необходимостью терпеть возле себя убийцу и узурпатора, она только раздражала. Если бы не та невероятная любовь, которую испытывали к ней и простолюдины, и более благородные мужи на Западе, Ульфрик уже давно сместил бы ее, поставив своего человека в Солитьюде. Увы, это было чревато волнениями, а потому королю было проще подчинить ее и выдать за себя замуж, соединив этим две культуры, ветки власти и народ.
- Чудесное жаркое, Ваше Сиятельство. Мой повар вашему в подметки не годится. Буревестник вежливо улыбнулся Элисиф и потянулся за кубком, делая несколько глотков вина. Он все еще помнил это несравненное выражение ее лица, когда он, вместе с внушительной свитой придворных, солдат, с ворчащим Галмаром и под лай псов благородных и не очень предстал перед ее очи. Нет, на праздник Олафа обычно со стороны Элисиф приглашали всех ярлов, и Ульфрика в том числе, но все ярлы, и Ульфрик с ними, вежливо отказывали - своих дел хватало, что бы еще время на бардские глупости тратить. Тем более было наивно ожидать короля в те времена, когда он круглые сутки без отдыха занят королевством. Но, тем не менее, Ульфрик взял и приехал на праздник, и теперь ярлу не оставалось ничего иного, как чествовать гостя, который не смотря на приглашения был крайне непрошенным. "Сколько имперской выдержки и фальши в улыбках. Я бы уже взревел на ее месте." Медовуха приятно согревала нутро в прохладе сумрака месяца Первоцвета, барды терзали струны и слух песнями (которые все, как на подбор, были лишены политических мотивов, касаясь либо любви, либо прошлых подвигов), и народ праздновал, изредка бросая взгляды на весьма шумных нордов и их короля. Он же, в свою очередь, хохотал, наблюдая за Галмаром, который с грацией медведя плясал вместе с миловидной полной нордкой. Но мысли короля все равно были заняты только той, которая сидела рядом, полна презрения и ненависти. Элисиф.
- Господа и дамы, мой верноподданный народ, я попрошу минуту, - Ульфрик поднялся, обращая внимание всех на себя, с мстительной ноткой заставляя жителей Солитьюда оторвался от кубков, блюд и танцев, бардов - прекратить петь, и всем, всем поднять ясные и не очень глаза на человека, которого явно недолюбливали здесь - короля. "Убийца и тиран, да? Глупцы, я спас Скайрим, а вы будете проклинать меня до конца дней этого мира. Потому мне и нужна ваша королева".
- Я приятно удивлен и весьма польщен тем дружественным приемом, которым вы меня и моих соратников. Я рад сидеть за одним столом с вами, пить одно вино, наслаждаться одной музыкой, ощущая единение со своими замечательными подданными. Ульфрик вежливо улыбнулся, но его северные глаза оставались холодными и трезвыми; у всей речи был один простой подтекст. Вы, дескать, два года назад за оружие хватались и нас северными варварами обзывали, а теперь мы - почетные гости, и это никто с нас не забыл. Естественно, со стороны северянина было не очень разумно дразнить уже подвыпивших гостей, да еще и на такую больную тему, но сам намек был весьма тонким, рассчитанным только на одну персону. Которой Буревестник собирался посвятить вторую часть своей речи:
- Но, естественно, мне хотелось бы лично поблагодарить прекрасного покровителя искусств, благодаря которой мы и смогли собраться сегодня. Элисиф, - король развернулся к ней, бросая взгляд насмешливый, испытывающий, вынуждая ее подняться перед глазами всех присутствующих с очередной натянутой вежливой улыбкой, - я чистосердечно завидую вашим подданным. Вы - образец для многих ярлов. Попрошу, северяне, за Элисиф! Делая глоток, король улыбнулся глазами, наблюдая за женщиной, отчетливо понимая очередной подтекст своей фразы - ты ярл, не более, и ты должна быть мне покорна. "В конце концов, я здесь король, Элисиф."

+4

3

В этом году праздник получился куда менее сумбурным. Все было подготовлено заранее: и сцену соорудили, и песни разучили как следует, даже пригласили нескольких видных деятелей культуры из других холдов - да что там, сегодня здесь собрались едва ли не все музыканты и поэты Скайрима, и даже несколько из прилегающих земель. А народу было! Не протолкнуться! Отчасти, надо сказать, то была заслуга всяческих торговцев-оппортунистов, которые углядели отличный шанс нажиться на, хотелось надеяться, временном разрыве торговых отношений севера с Империей. Моряки - веселый народ, едва ли не веселее самих бардов, и их наниматели прекрасно знали, что лучше хорошей попойки - в данном случае, не побоимся сказать, королевской попойки - для поднятия духа ничего нет. Глядишь, их портовые ренты окупят затраты на празднество.
   В общем, все-все-все было не в пример прошлому году. Свер помнил это, как вчера: когда он, весь в царапинах, ссадинах, пыли и паутине, пропахший мертвечиной и боги знают еще чем, заявился в Коллегию за два дня до праздника - который тогда мог и не наступить - с книгой, в состоянии еще более плачевном, чем сам бард, и собственноручно сделанными каракулями отрывков различных версий одной и той же легенды. Нда. Кажется, тогда они все эти оставшиеся двое суток карпели над переписью книги. Виной тому отсутствие сна или же бешеное количество тонизирующих зелий, которое пришлось принять тогда норду и альтмеру, но в заметки Свера затесались также его содержащие всякую всячину черновые записи, и, находясь в весьма специфическом состоянии, барды не только приняли их за части легенды, но и до абсурда довели идеи, в них наличествовавшие. И в итоге получилось, что получилось. Слава богам, Фолк лишь пробежался глазами по представленному результату. В тот момент к празднику уже все было готово - далеко не так, как сейчас, ведь все еще даже не было уверенности, что ярл даст добро. Но праздник состоялся. И барды в тот день выжали из себя все соки, чтобы добрая традиция вернулась на свое законное место еще на долгие годы вперед.
   Казалось бы, теперь уже в таких самоистязаниях не было нужды, и тем не менее, в этом году в подготовку праздника Виармо вложил не меньше, чем в предыдущем. И опять-таки, все в последний момент. Барды были готовы, да: сегодня все были спокойны и уверенны, никто не нервничал и не искал свои инструменты по всему Солитьюду. Кроме Виармо. Когда стало известно, что в этом году на празднике будет присутствовать сам Ульфрик Буревестник, старый альтмер, кажется, стал на пару тонов бледнее. Репертуары наиболее острых на язык бардов были заметно урезаны - да что там, глава Коллегии буквально собственноручно составил весь план проведения празднества, вплоть до последнего движения пальца каждого флейтиста.
   Будто бы и впрямь верил, что кто-то будет все это соблюдать.
   Нет, Сверу было искренне жаль Виармо. Альтмер считал, что как в прошлом году решалось право на существование Праздника сожжения короля Олафа как такового, так в этом решалось право на существование самой Коллегии. Ну и - он этого не скрывал - о своей шкуре Виармо тоже переживал порядком.
   В каком-то смысле, он был прав. Совсем еще немного времени прошло с победы Братьев Бури. Легионеров, и даже симпатизирующих им, прогнали из Скайрима, чего уж говорить о любом обладателе черно-золотой мантии. Но новое правительство прекрасно понимало, что не всякий враг столь очевиден. По прежнему велась охота как за имперскими лоялистами, так и за талморскими агентами - под раздачу мог попасть любой, но особенно это касалось представителей рас Доминиона. Последнее, чего хотел бы любой такой "представитель", было навлечь на себя персональный гнев кого-либо из верхов. И, к его глубочайшему ужасу, у Виармо сегодня была отличная возможность это сделать. Такая, которую как не пытайся избежать, а она все равно возьмет и выскочит прямо перед вами.
   Виармо стоял на просторном пороге Коллегии с парой весело болтающих бардов. Ему было совсем не до веселья: старый альтмер нервно потирал руки, его взгляд выхватывал каждую мелочь в праздничной суматохе.
   Вот сцена, где группа артистов готовиться ставить треклятую легенду - о, Ауриэль, почему они просто не переписали ее за этот год?! Нельзя же было надеяться, что благородные особы и в этот раз будут настолько пьяны, чтобы игнорировать ее. Да и, в конце концов, в прошлом году и постановки-то не было - только сам альмер зачитывал балладу под нескладное бренчание лютни Соловья. Слушать - одно, наблюдать - другое.
   Кажется, директор уже был близок к тому, чтобы до крови протереть себе ладони.
   Тут и там барды наигрывают на своих инструментах, кто-то поет. Никто не посчитал забавным исполнить ради шутки "Век произвола", хвала Девяти! Альтмер поймал себя на мысли, что если что случиться, даже Талос ему не поможет, в любом из смыслов.
   Мимо быстро проходит Бендт с поварятами, подавая на стол свежие кушанья. Святые люди - повара. Уж ни в них, ни в Иветте, ни даже в братьях Виниях Виармо не сомневался ни секунды. Возможно, именно стряпня и выпивка спасут его шкуру сегодня.
   Но более всего, конечно, альтмер рассчитывал на "старую гвардию". Преподаватели Коллегии - вычурно одетые, лживые, язвительные, с нелепо рифмующимися сценическими именами - Виармо, тем не менее, мог назвать их лучшими людьми в мире.
- Все будет в порядке.
   Непростительно молодо выглядящий для "старогвардейца" норд похлопал директора по плечу. Свер чувствовал себя совершенно прекрасно и легко. Причем и в прямом физическом смысле: редко ему удавалось походить в рубахе, легких брюках да ботинках ниже колена. Да и в целом ночь благотворно влияла на его настроение, по крайней мере, когда он заранее озаботился удовлетворением тех нежелательных позывов, что всегда приходили ему в голову на закате.
- Хорошая будет ночь?
   Для стороннего слушателя было не понятно, вопрос это был или утверждение. На самом деле, это было ни то и ни другое - истинный смысл фразы был известен только этим двум собеседникам.
- Превосходная.
    Разумеется, старый альтмер знал - грешно было бы не знать после десяти с лишним лет. Некоторые меры - так уж и быть, и люди тоже, но, в основном, все же меры - смотрели на мир несколько шире остальных. Именно поэтому бледный бард всегда так много смысла вкладывал во фразу "Он меня терпит".
   Свер жадно вдохнул морозный воздух ранней весны, бросил короткую улыбку Виармо и, чуть подпрыгивая, сбежал по ступеням крыльца. Несомненно, он еще примет участие в старом добром бардовском веселье, но не сейчас. Пусть сперва Ульфрик вдоволь насладится собой. Откровенно говоря, бард не имел никаких объективных разногласий со стремлениями Буревестника - напротив, был во многом согласен даже, но методы достижения их, мягко говоря, не одобрял. Хотя в иные моменты ему казалось, что это просто в голове играется то чувство привязанности к родной земле, которое хочешь не хочешь, а иногда проявляется. Империи, которую любил Свер, не существовало уже более двухсот лет, но обиды ее обезображенного потомка все еще кололи. По правде, немного утешало осознание того, что не он один здесь мучается подобными противоречивыми чувствами: Солитьюд являлся последней опорой Империи в Скайриме, и его осада была наиболее кровавой, и хотя война уже осталась далеко позади, встречать хлебом-солью тех, кто еще недавно был готов порубить вас в капусту, было крайне нелегко. Тот факт, что это был, пусть и несколько искаженный местным колоритом, праздник новых начинаний, пожалуй, только усугубляло ситуацию.
   Говорят, хороший правитель является отражением своего народа. Что ж, неспроста ярла Элисиф считали одним из лучших правителей Солитьюда в истории. По настоящему тяжело сейчас приходилось ей, только ей и никому другому.
   Свер перевел удрученный взгляд в пустоту, подхватывая со стола бутылку пряного вина.
   Нет.
   Это, даэдра побери, Праздник сожжения короля Олафа! Праздник, ради которого он несколько раз чуть было не сломал себе хребет! Он любому, кого угораздит сегодня ходит с кислой рожей, это вино в эту самую рожу выплеснет! Он никому не позволит превратить свой праздник в похороны!
   Бард откупорил бутылку и сделал несколько глотков, поглядывая в сторону тронов. Ульфрик может злорадствовать сколько угодно, до тех пор пока его меховой ботинок не наступает празднику на горло. Да, пожалуй, пусть будет так.
   По правде, у Свера также была и более приятная причина не присоединяться пока к своим коллегам. Как ни смешно это звучало, но он, можно сказать, ждал важного гостя. Они встретились буквально вчера вечером, близ рынка. Ну, как встретились: он увидел тихонько напевающую данмерку, и следил за ней словно какой-нибудь маньяк. Когда же она обратила внимание - Свера - на то, что давно заметила своего преследователя, уровень неловкости достиг критической отметки. К счастью, данмерка отнеслась к ситуации с юмором, кажется, или просто умудрялась сохранять нейтральное выражение лица в любой ситуации, и то была вовсе не напускная серьезность. Барду тогда почему-то показалось, что лучшим способом разрядить обстановку был разговор о предстоящем празднике, но, к своему немалому удивлению, Свер узнал, что сладкогласная дама, вопреки здравому смыслу, "сторонится скоплений народу". Сейчас он уже не помнил точно, ни что он, ни что она тогда говорили - к вечеру он уже и подвыпил, и, возможно, был самую малость под сахарком - уже не помнил даже, назвала ли данмерка свое имя, и как ему удалось таки выпытать у нее согласие прийти и "хотя бы посмотреть".
   Что ж, действительно ли она придет - и вообще, не привиделось ли ему все это - сложно было сказать. Бард прислонился к колонне чуть в отдалении от общего столпотворения, потягивая вино и внимательно рассматривая прибывающий народ. На темнеющем небе уже проступили первые звезды, а из-за Синего Дворца выглядывали два светящихся ока Аурбиса - луны.
   "Да, Виармо, ночь будет хорошая."

Отредактировано Свер Соловей (17.07.2015 16:53:27)

+3

4

Попрощавшись с наставником и спутником теперешних своих странствий, пусть и ненадолго, Ольхэн вернулась в Солитьюд, дабы навестить оставленное жилище, привести в порядок кое-какие дела и забрать из тайника в подвале дома ингредиенты и записи.

Город был одним из немногих приятных скоплений народа за каменными стенами, довольно чистый, в меру оживленный. Подданные ярла вели размеренную жизнь и, в отличие от обитателей Имперского города, не лезли в чужую, хотя бы столь навязчиво.

Из Вайтрана до дома госпожи добралась и сильно измотанная дорогой, но полная впечатлений Джен, тотчас взявшая на себя заботы по хозяйству. Рэни же, вопреки асоциальности, воспользовавшись не слишком ясной и теплой погодой, прогуливалась, подмечая, как скоры изменения, мельчайшие, заметные не сразу миру смертных, для глаз вампира.

Торговый порт, овеянный ветрами с моря, стиснутый продрогшими камнями, носивший как дурную славу, так и титулованный богатейшим, стал для Ольхэн почти домом. Политика была интересна данмерке только отчасти, торговой жилки, в отличие от матери, она не имела, а потому, ведя обывательский образ жизни, она, со стороны, бесцельно, бродила по лавкам, без видимых усилий нося в шелковой мешке купленные книги.

Поддавшись очарованию сумрачного вечера, поглядывая на низкие плотные небеса, имеющие непередаваемый оттенок, такой, который свойственен природе, неповторимый и не воссоздаваемый, Рэни, даже к своему удивлению, припомнила мотив мелодии, что так старательно пыталась породить из старой лютни ее служанка в краткие минуты досуга.

Я стою на обрыва крае,
Я купаюсь в дорожке света,
Я вплетаю мелодию в ветры,
А слова, как молитву читаю.

Я спою тебе все, чем дышу я,
Я совью мысли, чувства, желания;
Пусть мелодия ветра целует,
Убаюкав твое мироздание...

Слова складывались в стройные строки всегда в такие мгновения. Ольхэн не могла дать объяснения этому состоянию, почитая свою новую сущность лишенной проявления эмоций — тем более, — таких. И, тем не менее, позволяла иногда звукам рождаться, тихонько напевая. Это сохраняло ощущение этакого суррогата жизни в холодном, мраморно-гладком, бледном теле.

Однако, город — не убежище, не знакомый тебе до выщербины на камне подвал; порыв влажного, холодного (впрочем, холод не стал бы причиной нарушения этой почти романтической отрешенности) ветра развеял атмосферу созерцательности. Рэни опустила голову, чутко прислушиваясь. Людям в преддверие праздника было попросту не до нее, да и певцов на улицах хватало, чтобы любой ее этюд скрыть и похоронить в общей какофонии. И все же... Обаяния всегда хватало, дабы ввести в заблуждение не слишком любопытного и дотошного. Иллюзии данмерка оставляла для тех, кто не считал любопытство смертельно опасным пороком.

Остановилась она на пороге собственного дома, словно выказывая любезность настойчивому незнакомцу. Им оказался довольно юный норд, обладатель незаурядного лица и занятной манеры подачи информации. Ольхэн всегда любила разглядывать собеседников, ей нравилось угадывать мимику, читать во взглядах — голубоглазый бард, — а он-таки признался, — был удивительно и потенциально интересен, и, впервые после встречи с Джен, Ольхэн решилась забороть натуру одиночки, в чем-то нарушив принцип многолетней осторожности.

Праздник? Песни, шум? И люди, запах медовухи, духота, пляшущее пламя и тени вместе с ним? Возможно. Это приглашение? Была ли у ярла? Конечно, давно ей помогала с какой-то глупостью, не значимой сейчас. И Буревестник здесь? Занятно. Так и суров, как ропщет скромный люд? Не обещаю...

Так или иначе, Ольхэн явилась. Отдав предпочтение практичной красоте, и облачившись в плотное, темно-бордовое платье, вышитое по скромному вороту лиственным мотивом серебряной нитью, накинув сверху плащ с глубоким капюшоном и спрятав бледные тонкие руки в муфту, данмерка переступила «порог» этой вкусовой и ароматизированной какофонии. Рэни редко обращалась к своей сущности, когда дело доходило до близкого контакта с теплокровными существами. Взглядом поискав среди собравшихся давешнего знакомца, Ольхэн ощутила неприятное чувство, которое всегда, словно саван, накрывало ее в толпе, — сторонясь даже соприкосновения с гостями праздника, она добралась до барда не слишком быстро.

Мгновением изучив лицо, позволив собственному меньше напоминать маску посмертия и покоя, данмерка изобразила вполне искреннюю, хотя и слабую улыбку. Однако же, дистанцию блюла.

— Впервые покидаю дом, чтобы поучаствовать в празднике. Легкомысленный и ничем не оправданный поступок... — Одернула себя, понимая, что полностью растеряла навык общения с другими: Лютер не требовал многословности и выражения чувств, Джен удовлетворяла потребности общения на рынке и с иной прислугой. — Вечер добрый. Вам здесь уютно, в этаком сумбуре? — Улыбка не менялась, у собеседника могло сложиться впечатление, что разговор ведется с чудом ожившей статуей, так медленно и скупо, но все-таки менялись черты лица, смягчаясь в угоду движению губ.

Ольхэн без какого-либо удивления следила за развлечением нордского контингента, уделив несколько секунд пристальному запоминающему взгляду на короля. Его она не видела до сего дня, а потому сопоставляла образ, доступный с чужих слов, с тем, что лицезрела сама.

— Вы здесь как наблюдатель или поучаствуете? — Интонация тоже не слишком удавалась, — Его Величество почтил приездом город. Каков он? Сплетен, недомолвок и гневных утверждения я уже вдоволь наслушалась. — Добавила данмерка, сделав это так, что вряд ли бы возникло ощущение допроса, уж слишком холодком отдавала эта вежливая заинтересованность.

+3

5

Свер не особо хорошо умел сосредотачиваться, да и вино понемногу начинало действовать, а потому появление своей новой знакомой бард пропустил. Так и стоял, взгляд в никуда, мизинец отбивает по бутылке один из исполняемых сейчас ритмов, даже чуть вздрогнул, когда заметил данмерку рядом с собой.
   Пусть он не видел, как брезгливо она проходила через толпу, но теперь уже охотно верил в ее нелюбовь к столпотворению. Это читалось в лице, в движениях: именно их исключительная сдержанность выдавала в данмерке убежденную затворницу.
- Свер, - представился бард, чуть кивнул и улыбнулся; бутылка в руке неплохо помогла справиться с навязчивой идеей эту самую руку протянуть, - Очень рад, что вы пришли.
   Прозвучало как-то менее эмоционально, чем Свер сам ожидал, учитывая что он в действительности очень обрадовался, что его приглашение приняли. Вероятно, виной тому была его склонность подстраиваться под собеседника - а данмерка была прямо-таки каменной. Забавно, как продолжительное одиночество влияет на поведение: внешне вы становитесь непроницаемы как стена, но мысли приобретают свойство выпрыгивать, когда вы сами того не желаете.
- Не стоит так огорчаться легкомыслию. Оно полезно для шеи, - то ли для наглядности, то ли или еще зачем-то, Свер постучал ладонью по упомянутой части тела.
   Бард надеялся, что подобная ироничная шутка позволит его, эм... партнерше? В общем, позволит ей почувствовать себя увереннее. Пока что Сверу не мешало самому себе это позволить: он не мог припомнить случая, чтобы кого-то куда-то приглашал, так сказать, сходить вместе с собой - предпочитал "стихийное" взаимодействие, благо, его образ жизни это позволял, можно даже сказать, являлся причиной тому. Теперь вот он не был уверен, как именно должен себя вести и что делать.
   Чем больше странных мыслей скапливалось в голове Свера, тем лучезарнее и невиннее выглядела его улыбка. Эдакий рефлекс, который всегда помогал ему в трудных ситуациях. И заставлял по меньшей мере неуместно выглядеть в некоторых из них.
- Мне нравится непринужденное веселье, которое здесь царит. Но уютно бывает только в хорошей компании.
   Бард достаточно легко проследил направление взгляда девушки. Гости затихли - Ульфрик громогласно произносил тост за ярла Элисиф. Без особого энтузиазма, Свер все же поднял руку с бутылкой, после чего допил остатки вина, что были в ней.
- Ну, - вопрос данмерки заставил его немного смутиться, - я здесь работаю, можно сказать... В смысле, планировал поучаствовать, да.
   Почему-то ему показалось, что прямой ответ может быть отрицательно воспринят. Гостья, однако, довольно быстро перепрыгивала с темы на тему. Бард хотел было начать излагать свое мнение о короле, но вовремя остановился. Во-первых, это был бы крайне неблагоразумный поступок, а во-вторых, своим уточнением девушка, фактически, сама дала ему разрешение не отвечать - то, что он мог сказать, по сути, ничем не отличалось от слухов.
- Тогда, боюсь, мне нечего рассказать о Его Величестве. Я никогда раньше не видел его вживую.
   Руки барда игриво перебирали опустошенную бутылку - они вечно норовили ерзать, когда не находились в карманах или не были заняты чем-нибудь более полезным. Кажется, пришел его черед задавать вопросы.
- А вы надолго в Солитьюде?
   Хотя он решил отталкиваться от предположения, что девушка - не местная, сам он был в нем не до конца уверен. Уж больно легко она перемещалась по городу. Пусть Солитьюд, в отличие от, скажем, Виндхельма, не напоминал лабиринт, он все же был достаточно большим, чтобы приезжие в нем плутали. Да и остановилась она отнюдь не в таверне. Свер попросту не припомнил, чтобы видел ее в городе раньше, и отсюда, в сущности, и были все сомнения.
- Мм... - усилием воли он наконец заставил себя перестать мучить бутылку, - Выпить не хотите?

Отредактировано Свер Соловей (18.07.2015 03:28:40)

+1

6

— Ольхэн, —  откликнулась на вежливость данмерка, интуитивно стараясь и лицу придать живое выражение, позволившее собеседнику поверить, что она искренне разделяет радость от встречи — ну, или, хотя бы, явилась на праздник именно по приглашению конкретного человека, а не по собственным мотивам. — Теперь могу я согласиться, ежели у меня появился компаньон: иначе праздник потерял бы прелесть. А легкомыслием я именую неосторожность... Вы знаете, имела я печальный опыт бывать на праздниках, увы, для одинокой женщины в толпе небезопасно находиться. — Ольхэн, казалось, восприняла шутку, как и любой человек, понимающе фыркнув с немного кривоватой усмешкой, но ощущение неправильности, неестественности отображаемых эмоций, этих движений их на бледном лице не исчезало.

Рэни выпростала руки из муфты, пошевелила тонкими пальцами, словно пытаясь согреть их. Весна была прохладна и промозгла, а с моря поднимался ветер — но это вряд ли замечали те, кто поднимал кубки, вторя тостам.

Не развивая больше тему Ульфрика, данмерка весьма охотно приняла новую, в которой, о чудо, это было явно, — чувствовала себя увереннее:

— Я в Солитьюде всегда наездами, сейчас — даже не до тепла, по распутице продолжу путь через несколько дней. И мой теперешний визит совпал с праздником совершенно случайно. — Потемневшие до глубокого, темно-карминового цвета, глаза Рэни блеснули. Или показалось? — Откровенность, так сказать; я — ученый, не стяжатель славы. Путешествую часто и подолгу, но я охотно верю в случайности, что происходят со всеми нами. Пример — знакомство с Вами. Спонтанное решение навестить давно оставленный очаг имеет незакономерные результаты. Я здесь, среди толпы, презрев родную пыль библиотеки, — Ольхэн коротко, но удивительно приятно рассмеялась. — Мне нравится быть в Солитьюде. Поверите или нет, но исторической несправедливостью сочту я славу неприятную для города. Бывала я в иных городах, а некоторые, я буду склонна спорить, я так не назвала вообще, — так вот, уюта в них и лиц, в которые приятно посмотреть, почти не существует. Здесь же... Возможно, то влияние ярла. И горожане, встреченные мной, во всех отношениях приятны.

Данмерка смолкла, поглядывая на норда, возможно, даже более пристально, чем было прилично. Будь она художником или скульптором, такое внимание можно было бы счесть приемлемым. Разве что, заинтересованность. Не слишком понятная — и столь же необъяснимая. Ищи она мужчину — и этот взгляд не оправдал бы ту дистанцию, которая продолжала сохраняться.

Предложение выпить, казалось, было камешком, разбившим неподвижную поверхность этакого атмосферного озера. Ольхэн на мгновение даже опешила, взгляд ее коснулся теперь уже всего вокруг, избегая глаз собеседника. И лишь через пару неловких минут женщина нашлась с ответом:

— Я воздержусь от вина. Но была бы благодарна, если Вы сказали бы, где можно раздобыть хотя бы кружку чая. — Суетность мыслей стала не просто очевидной. Данмерка нервничала, умело скрывая причины за неподвижной маской лица, но выдавая свое поколебленное состояние сцепленными намертво пальцами и рассеянностью. — Плохо у меня получается, да? — Неожиданно продолжила она, — Что ж, мне стоило Вас предупредить — компания моя не станет лучшей из возможных.

Бледное лицо, наконец, обрело окончательное выражение, являя довольно милую, хоть и несколько неестественную смесь сожаления и обнадеженного любопытства.

+1

7

За все годы своих странствий Сверу довелось повидать не так уж много данмеров, и, насколько он мог судить, все они отличались очень сдержанной мимикой, которую иной раз следовало даже толковать совсем не так, как у других людей и меров - тяжелый опыт, пришедший с парой крайне неприятных диалогов. Ольхэн, в любом случае, была особенно примечательна в этом плане: она словно рисовала эмоции там, где их быть не должно и не может по естеству; но именно такие, которые соответствовали ситуации. Это было странно. По интересному странно.
   На слова девушки о печальном опыте Свер только высоко поднял брови. Он испытал весьма причудливую эмоциональную палитру, воображая, что бы такое могла данмерка иметь в виду под этим? Даже думать не хотелось, чтобы кто-то... нда. Реальность зла, иные личности бесстыжи и похотливы, тут ничего не поделаешь. На мгновение промелькнула странная мысль: заверить Ольхэн в надежности своей, так сказать, протекции. Но ее тут же перебил один простой и забавный вопрос: отчего данмерка звучит уже столь уверенной в надежности оной? Буквально вчера вечером Свер преследовал ее через полгорода, поддатый и даже чуть подсахаренный - зрелище такое, что впору рисовать с него миниатюры для историй, призывающих молодых легкомысленных дам к осторожности. Ольхэн шутила, не иначе. Но даже если и нет, бард все равно не смог сдержать смешок, представляя всю комичную жуткость их первой встречи.
- Что ж, мне приятно, что вас устраивает моя компания. Многие здесь считают нас, бардов, странноватыми, - добавил он с усмешкой, - и потому избегают.
   Свер задумчиво проследил за движениями пальцев девушки. Замерзла? Да, ночь была весьма холодной. Проникшиеся духом праздника выплясывали и выпивали, пели и всячески веселились - непринужденно согревали себя; но они с Ольхэн стояли вдали от всех источников тепла и вели прилежную беседу, без лишних телодвижений. Свер был более привычен к местному климату, хотя тоже ощущал, что просто так здесь стоять становится дискомфортно. Тем не менее, он решил не перебивать собеседницу. Редко ему встречался кто-то - за пределами Коллегии, во всяком случае - кто действительно думал над словами: с одной стороны, Ольхэн словно бы говорила то, что думала, но при этом излагала это в весьма неординарной манере. И несмотря на столь витиеватое изложение мыслей и непроникновенное лицо, была в ее движениях и речи какая-то едва ли не детская невинность. Занятый своими думами бард не замечал, как рассматривает его данмерка - в конце концов, он таращился на нее ничуть не более учтиво.
- Чай? - переспросил он, на мгновение отводя озадаченный взгляд, - Можно устроить. Вместе с теплом, я думаю, - бард мягко улыбнулся, пригласительно кивая в сторону крыльца Коллегии, - Идемте.
   Он уже успел начать двигаться в намеченном направлении, когда услышал странное высказывание данмерки.
- Эм, простите? - Свер глянул через плечо с искренним недоумением на лице.
   Мда, на такие хитрые вопросы ему редко приходилось отвечать. Теперь уже целиком развернувшись к собеседнице, он постарался придать своему лицу максимально доброжелательное выражение.
- Вы - евда ли не единственный не-бард, с кем мне до сих пор удавалось поддерживать беседу больше двух минут. Такая копания дорогого стоит, уж поверьте.
   Свер играл мимикой как мог, пытаясь заверить Ольхэн в правдивости своих слов, однако, вызывающие доверие взгляды были его слабым местом.
- Идемте-идемте, будет и чай и, быть может, что-нибудь сладенькое. В Коллегии будет всяко спокойнее, чем здесь.
   
- Эй, Виармо!
   От столь внезапного оклика прямо в ухо альтмер вздрогнул и резко обернулся с крайне ошарашенным выражением. Свер, однако, продолжал как ни в чем не бывало:
- На кухне же осталось все то, ну... что там обычно есть?
- Мм... да, должно быть там, - ответил Виармо после короткого замешательства. Он, по правде, не ожидал увидеть Свера с компанией; по крайней мере, не так скоро - он не предупреждал, что ждет гостей. Соловей явно был полон энтузиазма представить друг другу своего дражайшего коллегу и новоиспеченную знакомую, но альтмер предупредительно замахал ладонями, упомянув, что очень занят. И с очень занятым видом снова облокотился о бордюр. Надо признать, все барды действительно были странноватыми.
   Впрочем, не престало барду барда осуждать. Свер открыл входную дверь, пропуская данмерку вперед, и быстро прошмыгнул следом. Внутри здания было довольно пусто, хотя отнюдь не тихо: во-первых, шум с улицы проходил даже сквозь каменные стены и дорогие плотные окна, а во-вторых, кухня издавала сегодня шума в разы больше, чем в любой другой день. Зато она также дышала уймой аппетитных запахов, а ее печи усиленно обогревали всю Коллегию. Правда, среди этого хаоса было нелегко обзавестись чайным сервизом и тарелкой с пирожными, но Свер все ж таки извернулся. Расположив все это на подносе он пригласил Ольхэн в свои, как он их назвал, "покои".
   Да, каждому преподавателю выделялась комната. Но, кхм, покои Свера больше напоминали свалку.
- Здесь немного не прибрано, - пояснил бард, ловко смахивая локтем со столика в середине комнаты кипу бумаг, дабы расположить на нем поднос. Низковатые мягкие кресла так и стояли подле этого столика, как их когда-то расположил какой-нибудь расфуфыренный имперский или альтмерский планировщик - не дайте боги, чтобы он увидел, в каких целях был использован его труд. Свер так же быстренько расчистил пресловутые кресла и слегка повернул одно из них, учтиво предлагая гостье присесть. А после налил обоим чаю в, иначе не скажешь, почтенные чашечки, и расположился на втором кресле, в весьма забавной позе - когда говорилось, что кресла были низковаты, это было преуменьшение.
- Чувствуйте себя как дома, - шутливо добавил он, с энтузиазмом хватая пирожное. Не то чтобы Свер был большим любителем сладостей, но те, что делал Бендт, были чудо как хороши.

Отредактировано Свер Соловей (08.08.2015 11:05:10)

+1

8

Ольхэн и удивление сумела скрыть, не меняя выражения лица. В гости ее звали... Никогда. Люди не то, чтобы сторонились, нет... Она сама охотно эту свою дистанцию поддерживала, избирательно общаясь с менее докучливыми или полезными. Но дружбы, в обще принятом смысле, не водила, довольствуясь в бытность живой беседами с подругами матери дома, а в посмертии - обществом служанки и единственного компаньона - Лютера.

И все же данмерка послушно, едва заметно глядя по сторонам и подмечая совершенно неважные теперь детали праздника, пошла следом за бардом, без сожаления - да что там, без единой хотя бы мало мальски целой мысли. То, что витало в голове, больше напоминало разбитые цветные стеклышки диковинной трубки-калейдоскопа.

Последствия - вот что волновало женщину. Она никак не видела нового знакомого: ни трупом, ни пищей. Она просто чувствовала его инакость и не могла дать ей определения.

От мгновения входа в новый мир с новыми запахами, цветами, атмосферой и до того мига, когда краткая беседа со смазанным образом альтмера завершилась, Ольхэн пребывала в созерцательном сомнамбулизме. Ее спутник, казалось, нырнул в эти декорации с завидной легкостью, ни к чему не обязывающей и совершенно чуждой самой данмерке. Помявшись, в силу непривычности к пусть и мелкому, но мероприятию готевания, на пороге, Ольхэн последовала за бардом сначала в кухню, невозмутимо и даже холодно обходя ароматные угощения, а вот чаю обрадовалась - и сделала это, похвалив месяцы тренировки со служанкой, очень по-человечески. Озябшие руки было потянулись к теплу очага, но огонь не только завораживал гостью - он пугал ее ничуть не меньше. А потому, растратив тут же так искусно созданную иллюзию радости, данмерка шарахнулась и поспешила за спутником дальше.

- Я полагаю, Вы здесь живете не постоянно? - Поинтересовалась Ольхэн, созерцая кошмар собственного разума-перфикциониста.

«Спокойствие... Стоит ли каждому пытаться доказать, что лишь порядок способен внести положительные изменения в жизнь и работу? Ты отпугнешь любого, если с обнаженными клыками и речью ментора начнешь читать здесь лекцию... И вновь придется прибираться... Чай. Выпей чаю. Подумай о доме и выпей чаю».

Именно такие мысли сменили недавнюю мишуру в голове, покуда Ольхэн занимала предложенное место, педантично раскладывая длинный подол так, чтобы все складки ткани заложились верно и красиво, на рукавах не возникало несимметричных замятий.

- Не подумайте плохо обо мне, Свер... - Ольхэн захотелось предвосхитить зачастую неверное толкование своего поведения, - У меня склонность видеть быт и труд в порядке, ежели точнее говорить: вещам я место уделяю собственное, ни пыль, ни сор не должно оставлять... - Данмерка явно смутилась, судя по впервые разорванному зрительному контакту и довольно заметным паузам в речи, - Прошу Вас, не обижайтесь. - Взяла чашку, с видимым усилием надкусила пирожное, и, кажется, не прожевав, проглотила неприлично приличный кусок, совершенно позабыв изобразить эмоцию для вкуса. Горячий напиток так же был выпит едва ли не залпом.

- Наверное, стоило Вас пригласить к себе. Я, признаться, впервые в гостях у едва знакомого мужчины и веду себя не то, что неучтиво... - Взгляд скользнул по рассыпавшимся по полу бумагам, по строкам целым и перечеркнутым, по капелькам чернил, навеки впитанным бумагой. Она мгновение созерцала танцующие с слабом свете пылинки, еще мгновение - щербинку на чашке, струйку пара из носика чайника, трепещущее свечение бьющегося на сквозняке свечного пламени.

- А Вы? Вероятно, Вы не боитесь быть гостем или принимать гостей? - Заговорила вновь уже без нервной интонации, даже немного глухо, поднимая тяжелый тёмно-рубиновый взгляд на собеседника.

+1

9

Бард, естественно, приглядывал за своей гостьей: не смутилась ли, не потеряла ли его в кухонной кутерьме, и позже - в лабиринтоподобных коридорах Коллегии. Заполучив драгоценный напиток и угощение, он усмирил собственный порыв, медленно и учтиво проводив Ольхэн в свою комнату.
   За состояние этого, с вашего позволения, места жительства, ему было откровенно стыдно - не та эмоция, которую Свер часто испытывал, впрочем, еще реже в его покои заходил кто-либо, кроме него самого. Еще более неловко становилось от того, что данмерка обратила на это внимание - его внимание - и пусть не прямым текстом, но гложущее чувство внутри барда нарастало. Глаза пробежались по всему этому беспорядку, лицо исказил неловкий оскал.
- Я здесь... можно сказать, вообще не живу, - Свер совершил странный жест, чуть разводя раскрытыми ладонями, - Понимаете, это музыкальное, - он интонацией подчеркнул последнее слово, - заведение. Скайримское. Я и так очень чутко сплю... - он сделал паузу, размышляя, достаточно ли этих уточнений - и решил, что недостаточно, - В общем, никогда здесь не ночую. Оттого комната и превратилась в место, куда я скидываю всякий хлам.
   Так-то лучше. Остатки неловкости можно утопить в чае и задушить пирожным. Сладости Бендта были тем великолепны, что прямо-таки таяли на языке, горечь и сладость переплетались, усиливая друг друга. И чай был - алинорский, из обширных запасов Виармо - директор жить без него не мог, и даэдра знает, как он будет добывать его в дальнейшем. Счастье, что пока чай еще был. Вкусы, тепло от выступающей из стены печной трубы, яркий свет канделябра, шум праздника с улицы. Все это заставляло Свера больше, чем чувствовать - осознавать: пускай когда-то тогда, в третьей эре, он и умер, сейчас он скорее жив, чем мертв.
   Наверно, будь желание, он смог бы ощутить проклятую кровь и в Ольхэн - для вампира это нетрудно, такая-то необходимость: не ошибиться с выбором жертвы. Быть может, почувствовал бы интуитивно, беснуйся сейчас в его душе вечный голод. Но нет. Бард хорошо подготовился к этому мероприятию, чтобы никаких прецедентов не произошло. Несмотря на влияние ночи, Свер себя сейчас полностью контролировал, что даже поддержка маскарада требовала минимальной концентрации. Он не искал жертву, и потому не мог обличить неподходящую.
   Данмерка. И все. Их просто нужно научиться понимать.
- Обидок нет, - ответил бард, ободрительно улыбнувшись, - Я и сам понимаю, насколько ужасно все это выглядит. Прошу прощения.
   Ольхэн осушила свою чашку чая... совсем не так, как это делает ценитель, коим девушка сперва показалась Сверу. Он взял чайник, подлил себе и бросил вопрошающий взгляд на гостью, мол, вам еще одну? Это, как он надеялся, сгладило получившуюся заминку - у него не нашлось слов, чтобы ответить на не то предложение, не то рассуждение Ольхэн о тонком искусстве гостевания. Если такое слово вообще есть. Мда, слов не находилось.
   Данмерка тоже не преминула попытаться спасти положение: вопросы всегда двигали беседу вперед, так или иначе.
- Ну, я бард... - задумчиво начал он, - Ходить повсюду, развлекать народ - это мое призвание. Получается, что я везде гость.
   Свер сделал глоток из чашки и продолжил:
- Кроме этой комнаты, нда... Но вы - первая, кого я сюда пригласил. По такой логике, сейчас я принимаю гостя в первый раз, - он задумчиво перевел взгляд сперва на жидкость в чашке, затем куда-то в потолок, чтобы наконец снова вернуть его к собеседнице и улыбнуться, - Я не нервничаю.
   Тяжелый взгляд данмерки, конечно же, не укрылся от внимания барда. Вот только толкование ему он придумать не смог. Надо признать, Свер не был человеком, предрасположенным к общению, но так уж судьба - в которую он, по правде, не верил - распорядилась, что в общении был корень любой его работы. В конечном итоге, получилось не то чтобы умение складно говорить, скорее, причудливая манера и открытость помогали ему располагать к себе окружающих. Само собой, это не всегда работало.
- Вас что-то тревожит? - спросил он неожиданно прямо даже для самого себя, - Это пирожные? Бардак? Или я слишком много улыбаюсь?

Отредактировано Свер Соловей (11.08.2015 12:57:11)

+1

10

Ольхэн, казалось, смутилась. Тревожилась ли она? Сомневалась? Испытывала ли вообще хоть какие-то чувства, свойственные живым существам в решающий момент – то ли перед отчаянной попыткой убежать подальше, то ли перед решающим броском, способным, оборвав чужую жизнь, спасти собственную? Увы, данмерка на данный момент не ощущала и оттенка эмоции, совершенно невежливо, пристально-тяжело разглядывая собеседника – и совершенно иначе, нежели накануне, и даже повстречав уже здесь, на празднике.

Упустив из пальцев на блюдо неважное, да и не нужное пирожное, женщина чуть наклонилась вперед, словно собираясь о чем-то доверительно сообщить, понизив тон… Тонкая бледная рука метнулась вперед, почти коснувшись лица норда, но замерла, осязая ничтожное пространство около щеки. Рубиновые глубины взгляда сделались непроницаемо-темными, став почти черными провалами на несколько осунувшемся и померкшем в своей мраморной неподвижности лице.

- Как давно вы мертвы, Свер? – Ольхэн изобразила улыбку, этакую снисходительную, с забавным укором, прячущимся в опущенных уголках бледных губ. Она впервые за довольно долгую новую не-жизнь встретила себе подобного так близко, согласного на контакт, ведущего свое существование таким близким к теплокровным, таким естественным…

Все смялось, смазалось, превратившись в неважную внешнюю мишуру: и этот остывающий теперь уже ненужный чай, и эти, без сомнений, вкусные, но не необходимые угощения, и даже некоторая интимность гостевания привлекательной молодой женщины в обители творца и музыканта. 

Данмерка личину не сбрасывала, но и не пыталась изобразить из себя кого-то, кем не являлась, ощущая лишь снизошедший покой. Вся нервозность испарилась, уступая место закономерному любопытству ученого, дух которого не истребила даже метаморфоза.

- Тук-тук… Тук-тук… - озвучила она свои мысли, легонько постукивая увенчанными длинными ногтями пальцами по груди, не поднимающей в такт дыханию ткани одеяния.  – Нет, теперь меня точно ничто не тревожит. А вас?

+1

11

Получалась какая-то странная сцена, быть может, даже слегка забавная со стороны. Свер медленно, с некоторой досадой проследил за возвращением пирожного на тарелку. Его взгляд вернулся к Ольхэн, и она смотрела на него как-то... необычно. Бард не припомнил, чтобы на него вообще хоть когда-нибудь смотрели подобным образом. Это не укор, не сожаление, не раздражение и не страсть. Это не один из тех особенных взглядов, которыми на него смотрели узнавшие о его небольшом секрете. Даже не из тех, которыми смотрели давно знающие.
   Так было на короткий момент. И все же он показался необъяснимо долгим. Ольхэн подалась вперед и протянула руку к лицу барда. Надо было или отпрянуть или мягко остановить ее - это было бы если и не правильно, то, по крайней мере, вежливо. Эту вежливость следовало соблюсти за них обоих. Однако, Сверу было слишком интересно, что произойдет дальше, а потому он почти не двигался. Лишь бровь чуть приподнялась, пока глаза следили за движением руки девушки.
   А потом ее взгляд стал другим. Все еще редкий, но его бард узнал бы из тысячи - обладателей такого взгляда он мог пересчитать по пальцам. У них всех было кое-что общее.
   Норд откинулся в кресле, до невежливого медленно отпив чай, после чего столь же неспешно вернул чашку на место. Руки разместились на подлокотниках и сцепились в замок. Свер хотел бы отшутиться, но язык не поворачивался. И не менее трудно было ответить прямо, такому-то собеседнику.
- Как император Уриэль Cедьмой, - произнес он почти безэмоционально.
   Нет смысла отрицать, себе подобных Свер сторонился. За свою несомненно долгую жизнь он успел придумать немало причин тому, хотя ни одна из них не была правдой, на самом-то деле. Он не знал настоящую. Что-то жуткое было в этих холодных сущностях, прячущихся в затхлых старых замках и сырых подземельях, они обладали совершенно чуждыми мышлением и мотивами. Кто-то как-то сказал Сверу, что ты остаешься тем, кто есть, несмотря ни на какие проклятия. Этот кто-то был прав, Свер точно знал. Вампиры сами себя меняли. Если бы даже невесть сколько лет назад Молагу Балу не пришла в его даэдрическую голову эта идея, они бы нашли другой способ изменить себя, ведь дело совсем не в болезни. И в этом взгляды Свера с большинством его собратьев по крови расходились. Он никогда не стал бы тем, чем сейчас являлся, добровольно. Есть цены, которые не решишься заплатить сам, пока не заставят, каким бы желанным ни был результат. Свер совершал много необдуманных поступков, но на этот не пошел бы.
   Его тревожила любая подобная встреча. Это как разговор со знакомым, которого вы уже давно знаете, и он вам с самого начала не понравился. Предубеждение, конечно, но слишком часто оно оправдывало себя. Ольхэн была... закрытой. Нельзя было судить объективно. Но чувства редко признают такую вещь, как объективность.
   «Соври. Соври!»
   Да, голос в голове говорил дело. Ни к чему нагнетать обстановку. Как император Уриэль? Это же почти шутка. Земля пухом его величеству, но это настолько же правда, насколько ирония. Надо лишь продолжать в том же духе. Прощупать почву и понять, что делать дальше.
   Бард откашлялся. Потянулся было к чашке, но на сей раз оборвал себя. Витиеватые выдумки не желали стелиться. Не перед ней.
- Откровенно говоря, да.
   «Болван!»
- Ну, это... неожиданно.
   Уже лучше. Почти правда. Но не вся. Ведь не то чтобы к этому совсем не было предпосылок, просто Свер их по обыкновению откидывал. Самообман слаще любого пирожного. Жаль только, что теперь этот вкус уже не вернешь, и оставалось выкручиваться с тем, что есть. Ольхэн тоже была вампиром. Интересно, как давно она осознала их сходство?
   Нет. Лучше не думать об этом. Пока он не начнет пришивать ей воображаемые качества, все должно быть нормально. Главное не думать.

Отредактировано Свер Соловей (23.08.2015 19:26:39)

+2

12

Ольхэн сбросила повседневную маску так легко, что едва смогла скрыть собственное удивление по этому случаю. На откровенность и искренность с иными она не рискнула бы никогда, ну, или хотя бы, не так спешно, - впрочем, Свер тоже не делал ничего такого, что спровоцировало бы искренность… Только заслуживал ее больше остальных. Возможных.

Новое это осознание, пусть и опоздавшее к пониманию сущности собеседника, приятно пугало. Оно было сродни тем чувствам, которые принадлежали еще живой Рэни. А потому, оказавшись перед существом, суть с собой единым, без этой самой пресловутой мраморной маски, данмерка улыбнулась. Потрясающе красиво, широко.

Ответ барда вызвал восхищенный блеск во взгляде. Впрочем, Ольхэн поспешила одернуть себя: подобная явная заинтересованность могла бы разрушить атмосферность узнавания и понимания. Вспомнить хотя бы весьма тяжелый разговор с Джен, которую данмерка огорошила не только собственной щедростью.

Люди, а точнее – единственный человек, которому без летального исхода и усилий удалось открыть тайну одинокой магички, среагировал оскорбительно недоверчиво, вампирша даже познала укол разочарования, хотя и не отдавала себе отчета, какой именно реакции ждала. Ну, уж точно не сонно-недоверчивой, возмутительно-скучной: «Ой, да вам, господам богатым, какой только придури не дано…»

- Так давно? Вы… - женщина стушевалась так явно впервые, подбирая слово, - Вы удивительный. Смею заверить, я потрясена, лишь интуитивная осторожность и некоторая наблюдательность позволили мне предположить. Среди живых, там, в празднике… - Голос тоже обрел странно-мягкий оттенок, стал чуть ниже, звуки – медленно, точно густой мед, сливались и чуть заметно тянулись, придавая речи акцент. – Свер, я сужу по себе. Возможно, это мгновение сейчас – недолгое и неповторимое, мы исчезнем с рассветом и не найдемся на пути более никогда. Я не встречала себе подобных на такой дистанции ни разу. Слишком легкомысленна? Теперь можете меня в этом упрекнуть, - снова улыбка, - Но Вы, пожалуй, единственный, кому моя откровенность не будет ни в тягость, ни в пользу.

Напряженность из позы данмерки исчезла, она вновь откинулась на спинку, с некоторым сожалением оглядев опустевшую чашку.

- Я слукавила. Встречала. Но не таких… человечных. Двоих убила. Потому что… Да потому что они не были теми, кто при своем существовании достойно несли зерно этой болезни. Я ученый, Свер. Я не верю в природу животности. Вампиризм – не чумка, не бешенство. Но те, кто заражен, имеют, зачастую, одно и то же оправдание своей деградации. Вы живете с ними… - Ольхэн обернулась к окну, на мгновение прислушавшись к усилившемуся шуму празднования, - Среди них. Насколько сложна роль? И как тяжела такая маска? Хотелось бы Вас убедить, что не праздный интерес владеет мной, - она вновь обратила взгляд к собеседнику, - Я лишь учусь тому, что ранее умела, ходя среди живых живой.

Чем большему количеству мыслей данмерка позволяла воплощаться словами, тем сильнее она надеялась, что норд окажется таким, каким его определила ее интуиция. Почему-то ей отчаянно захотелось верить в неслучайность этой парадоксально случайной встречи.

+1

13

До того момента Свер был напряжен и хмур. Он просто не знал как реагировать на то, что происходило. Ему всегда казалось, что такая вот случайная встреча более всего напоминает аналогичное столкновение двух шпионов, засланных разными странами вглубь территории общего врага. Они говорят на одном и том же языке, чуждом для них обоих. Они оба носят маски, выронить которые проще простого - но это будет означать конец. И они оба... чувствуют себя немного виноватыми, что ли. Свер точно чувствовал, по крайней мере, сейчас. Что общего может быть у двух шпионов? Только ложь. Сомнительная вещь, чтобы искать в ней опору для единения. Двум лгунам не о чем говорить, потому что ни одно слово не окажется правдой. И они оба это знают. Только обманывают в том числе и себя.
   Но, как и было сказано, бард хмурился только "до того момента". Ольхэн улыбнулась. Не той улыбкой, что буквально "натягивают на лицо", нет. Чистой и неподдельной. Так улыбается душа, и телу иной раз даже при всем желании не удается воспротивиться ей. Свер улыбнулся в ответ, неуверенно, но не менее искренне. Мысли все еще путались - бард не мог сообразить, как ему себя вести; но вид восхищения, пробивающегося через хладную маску, до того целиком и полностью владевшую лицом данмерки, успокаивал его.
   Своеобразный комплимент вызвал неловкий смешок, однако, Свер не решался перебивать собеседницу. Так давно? Да, давно. Он почти никогда не задумывался о том, сколько времени на самом деле прошло с тех пор. Со "старых добрых времен", как он их называл. Много, да. Сейчас это становится таким очевидным, когда наконец поворачиваешься к прошлому лицом, вместо того чтобы нехотя смотреть через плечо.
   По правде, Свер не вполне понимал поначалу, к чему клонит Ольхэн, но позже ее монолог свелся к более уловимой теме. Бард не хотел загадывать вперед, но, кажется, Ольхэн разделяла его убеждения, по крайней мере, в общих чертах. Это не могло не радовать, конечно, но все же что-то в этом всем было не так. Может, она стала вампиром не так давно и не знает, как ей жить-не-жить дальше? Да нет же. Девушка пусть и вела себя несколько неосмотрительно, но, на деле, ничем не выдавала истинной причины тому. Она знала, что к чему. Но словно бы пыталась понять какие-то глубинные причины, почему одни вампиры ведут себя так, а другие эдак.
   «Ученый? Охотно верю.»
   Кто еще мог бы задавать подобные вопросы?
   Все еще неуверенный, как относиться к собеседнице, бард предпочел не комментировать ее высказывания. Но на вопросы следовало ответить, хотя бы из вежливости. Хотя вежливость теперь казалась каким-то странным и неуместным предлогом.
- Хотел бы я, чтобы в этом был какой-то особенный секрет, но... не думаю, что таковой есть, - бард поднял чашку и осушил ее, но возвращать на место не торопился, - Когда, мм... это случилось, - не идеальный эвфемизм, но сойдет, - для меня почти ничего не изменилось, поначалу. Профессия была такая, что...
   «Так, а вот об этом не надо.»
- ...в общем, так уж сложилось, что переход получился плавным. Я был окружен людьми, которым было настолько все равно, что они не замечали. И мне тоже удалось не замечать, не относиться к себе как к чему-то... другому. После Кризиса Обливиона многое изменилось, к сожалению. Оказавшись в одиночестве я понял, что без отточенных "роли" и "маски" никуда. Первое время было тяжело, конечно, но становилось легче. Мало кто действительно пытается заглянуть под маску: видя одни, более кричащие странности, окружающие не замечают другие. Это не трудно, я просто даю волю своим мыслям, даже самым спонтанным. Куда труднее сохранять лицо в небольшом круге знакомых, особенно если это нужно делать, скажем, год или того больше. Рано или поздно тайное станет явным, и к этому надо быть просто готовым. Случалось так, что мои знакомые тоже оказывались готовы, и они соглашались... терпеть меня. Как Виармо... например. Что еще... - Свер перестал вертеть в руках чашку и наконец поставил ее на столик, - Некоторые вещи напоминают мне о старых временах и тем успокаивают. Помогают не забывать кем я был, чтобы собой и оставаться. Простые вещи, по сути: да хоть вино или даже песня.
   Бард в задумчивости приложил указательные пальцы к губам, некоторое время разглядывая сундук в углу.
- Маска не тяжела. Тяжело, когда не перед кем ее носить.

+1

14

Некоторое время после слов барда Ольхэн хранила молчание. Она смаковала чувство удовольствия от такого общения, оно давало возможность почувствовать себя почти живой. Пусть почти. Но разве кому-то возможно было вот так запросто раскрыть свою сущность? Данмерка сомневалась, что даже мать, существо любящее и всепонимающее, в итоге сможет привыкнуть к самой мысли о том, что дитя ее, фактически, мертво, его сердце не бьется, а ладони не дарят тепла.

- Вы абсолютно правы… - В голосе зазвучала грусть, тяжелая, как дурное воспоминание, горькая, как полынный сок. – Раньше я считала, что отказавшись от общества, я спасу отсутствием многих, не только и не столько пряча сущность. Маска оставалась, но в ней не было необходимости, все чаще я опасно долго обходилась без нее, довольствуясь пресловутой охотой на тех, чье существование не приносило пользы даже им, - и, возвращаясь под сень убежища сначала с гневом, а потом и с ужасом сознавала, что я становлюсь ничуть не лучше мародеров, убийц и иных вампиров, довольствующихся животными потребностями.

Потянувшись к чайнику, Ольхэн вновь наполнила чашку, и свою, и собеседника, привычным жестом, как радушная хозяйка у себя дома. Казалось, именно таким нехитрым действиям она уделяет очень много внимания, впрочем, как и иным жестам, лишенным манерности минувших часов.

- Не подумайте, я не жалуюсь. Полагаю, а я уже оговорилась, - я ученый, - что существуют те, кому такое подобие бессмертия не в радость, превалирующее количество наверняка приобщилось к вампиризму не добровольно. Конечно, из весьма непродолжительных бесед в процессе выяснения достойности существования того или иного зараженного, я выясняла, что есть и те, кто доволен участью. Хуже того, некоторые добровольно, не имея на то оснований… Этические и моральные принципы во мне содрогались, когда я слышала глупые причины такого выбора. – Данмерка прикусила губу и вновь замолчала. Отпила из чашки, прикрыла глаза, сосредоточившись на чем-то внутри себя. – Я слишком много говорю. Простите мне подобную навязчивость. Просто знайте, что я ценю подобные шансы, они почти ничтожны ввиду поразительной случайности выявления.

Определенно, Свер был отменным собеседником – и это было куда важнее иных выгодных или не очень знакомств. Бард умел слушать. И, кажется, понимал причину граничащего с бестактностью прилива словоохотливости. Женщина мягко улыбнулась.

- Так много хочется сказать, что мысли путаются… Я лишь хотела заметить, что не многие из подобных нам осознают цену и возможности этого существования. Вы приняли себя иным. Вы сказали, что поначалу ничего не изменилось – это верно. Исключая момент самого первого голода. Я стыжусь того дня. Во многом, он стал примером того, что я сформулировала в непреложный закон для самой себя. Возможно, хотя, скорее всего, Вам было сложнее. Мое уединение было подспорьем. А какие изменения стали для Вас помехой или преимуществом? – Ольхэн не слишком контролировала явное любопытство, совершенно перестав напоминать достойную неприступную леди. Впрочем, вампира тоже. Недостаток общения раньше и тончайшая соломинка надежды на пищу для размышлений, непринужденная почти атмосфера… Зерно доверия упало в благодатную почву, хотел того норд или нет.

+1

15

Желание вставить свои пять септимов тут и там посещало Свера в любом разговоре, и этот не был исключением, но ему все же удалось заставить себя смолчать, дослушать Ольхэн до конца. Почему-то в этот момент показалось, что это важно. Неразрывность речи, когда она затрагивает такие темы. Потому что это даже не столько слова, сколько мысли.
   Свер много размышлял. Не всегда ему нравилось то, куда заводили его разум мысли, но, так или иначе, не было ничего ужаснее, чем мысль прерванная. Вот идешь себе по дороге и думаешь эту мысль, вот уже близится ее конец и тут... обрыв. Всего лишь ямка на вытоптанном грунте - вроде и не упал, но едва устоял на ногах. В голове сразу пустеет, и в душе - та же пустота. Отвратительнейшее чувство из всех, что он когда-либо испытывал. И несправедливо частое, к сожалению.
   Сейчас он тоже опасался, что это может случится. Что мир напомнит о себе: наступит на песнь разума, в которую сплетались слова и мысли, его и Ольхэн. Но хотелось надеяться, что нет. Это было бы слишком жестоко. Слишком жестоко для случайности - а в иную причину Свер не поверил бы.
   Он точно не станет этой причиной.
   Кажется, буквально несколько мгновений назад он было хотел заново наполнить чашку гостьи, но что-то его остановило. А, ну да. Раскрытие. Бард мягко улыбнулся и чуть кивнул, наблюдая, как Ольхэн разливает себе и ему чай. Такая вот невысказанная благодарность за это совершенно незатейливое действие, тем не менее, позволившее Сверу почувствовать себя намного легче. Словно бы до тех пор между ними была стена, а сейчас ее вмиг не стало. Норд поднял чашку и пригубил ее, не отрывая внимательного взгляда от собеседницы.
   По правде, звоночек осторожности в его голове все еще не умолкал. Данмерка, быть может, и говорила то, что думала, но за ее речами было много мыслей, что не могут быть выраженны словами и оттого остаются сокрытыми. Что она имела ввиду под достойным существованием? По мнению Свера, это словосочетание никогда не означало ничего хорошего. Кто его обычно произносил? Талморцы. Защитники нордской самобытности. Волкихарцы. Стражи Рассвета. Даэдропоклонники. Дозорные Стендарра. Забавная тенденция, неправда ли? Эдакие пары, огонь к воде, тьма к свету - один скамп. Они все опирались на одну и ту же идею: они лучше знают, как должно жить или не-жить, чтобы существование ваше считалось достойным. Они могли бы сказать это хором: "Мы существуем достойно!" - и почти ни единый звук бы не разошелся, несмотря на то, что каждый из них имел бы ввиду только себя. Способ доставки своего мировоззрения у них тоже был одинаковый - насилие.
   А правда в том.... что правды нет. Как нет "достойного существования". Считал ли Свер свою не-жизнь хоть сколько-нибудь значимой? Нет. Да и от этических и моральных принципов он был далек. Но он бы с большей готовностью назвал достойным полоумного убийцу, забивающего жертв булавой до состояния пюре, чем холодного "достопочтенного" лицемера. Жалел только, что с годами он сам стал именно вторым: сейчас он почти мог почувствовать, как маска намертво прилипает к лицу. Но это его не огорчало, нет. Никаких эмоций. Просто еще один урок жизни о том, что никогда нельзя терять бдительности, и на этот раз Свер оказался готов. Это замкнутый круг обмана.
   Он ненавидел когда так получалось. Такие бурные мысли и такое недвижимое лицо. С этой вечно фальшивой улыбкой. И маска не сходит, когда бард возвращает чашку на стол. Как хотелось отбросить здравый смысл к даэдра, но нет, не получалось. И слова правды уже горчили на языке, до того долго их там сдерживали, но им не суждено было покинуть своей темницы. Ни единого слова, о котором можно пожалеть, не должно быть произнесено.
- По правде, меня тоже раньше посещали такие мысли. О том, что если я... просто уйду, от этого многим станет лучше. Но мне не хватило духу. А позже, когда это все равно случилось, я понял: нет. Это оказалось не лучше ни для меня ни для кого бы то ни было еще. Потому что мир старается не замечать существования таких как мы. И это хорошо, именно благодаря этому мы можем существовать. Но без нас - и я говорю не обо всех, но именно о таких как мы - мир не изменится.
   «И мою душу это согревает.»
- Наверно, поэтому я был так всегда от него оторван. От мира. Словно бы... в мечтах оказался что ли. Научился выкидывать из головы некоторые мысли, и в этом одиночество скорее всегда становилось мне помехой: оставаясь один на один с мыслями, бороться с ними трудно. Но вот и все: помех становится гораздо меньше, стоит только перестать концентрироваться на них. Что же касается преимуществ, то... долголетие, определенно. Отсюда и ассоциация с мечтами - я в детстве много грезил о путешествиях, хотя в глубине души сознавал, что не случится этому стать явью. Но стало. Старый мир, знакомый - он был разрушен, буквально, и я оказался в новом. И стоило откинуть дурные мысли, как в нем уже ничто не сдерживало меня. С тех пор я обошел эдак... половину Тамриэля. И единственное, по чему я действительно скучаю, это солнце.
   И все же, непозволительно много правды он обронил.
   Зерно доверия прорастало, хотел того норд или нет.

+1


Вы здесь » The Elder Scrolls: Mede's Empire » Корзина » Праздник королей


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно