Имя, фамилия и псевдоним: Ольхэн Рэни

Раса и пол: Данмер-вампир, Сиродильский клан. Женщина

Знак и возраст: Маг. Рождена в 18-ый день месяца Дождя. 120 лет, 83 год 4Э

Род занятий: Странствующий маг, некромант, алхимик

Вероисповедание: Даэдропоклонница, более всего почитает Вермину

Внешность:

Ольхэн — скорее, творение мастера-скульптора, осознавшего, что создал одушевленную статую. В невысокой, хрупко-тонкой, в ней чувствуется этакий стержень незыблемости. Она прекрасно сознает, что красива и умеет эту специфическую красоту подчеркнуть. Роскошные, тёмно-каштановые, целованные солнцем более светлыми прядями, волосы — гордость Рэни, их она унаследовала от матери, впрочем, как и пикантный овал скуластого лица с тонкими, точно вылепленными чертами. Худощавая гибкая фигура была дана отцом, вместе с флёром надменности полного образа.

Кожа Ольхэн намного бледнее той, что привычна для представителей ее расы. Едва проступающий сероватый оттенок, неестественная ровность, гладкость создают иллюзию скульптурности, словно данмерка и вовсе не существо из плоти и крови, а застывший в камне образ.

Рэни — обладательница маленьких изящных рук с длинными ловкими пальцами. Большая ценительница украшений, она со вкусом подбирает перстни, отдавая предпочтение крупным чистым камням и серебристому металлу (не серебро).

Ольхэн не слишком многословна, однако обладает почти уникальным талантом внимательно слушать, запоминать и подолгу поддерживать зрительный контакт, лишь изредка слегка сгущая кармин взгляда тенью густых темных ресниц. Раздражение, разочарование или недовольство обозначает чуть приподнятой бровью. Неулыбчива, в моменты задумчивости поджимает губы, склонна прикусывать нижнюю губу, рассеянно демонстрируя свою сущность.

• Рост — 168 см

• Цвет и форма глаз — Карминово-алые, с нечетким более темным контуром радужки.

• Тип, длина и цвет волос — Длинные, до пояса, густые, чуть вьющиеся тёмно-каштановые волосы.

• Предпочтения в одежде — Многослойные мантии, длинные струящиеся платья из легких тканей приглушенных тонов алого, синего, серого или просто черного цвета с богатой вышивкой. Плотные плащи с глубокими капюшонами — для путешествий.

• Отличительные черты — Небольшой едва заметный шрам над верхней губой, бросающихся в глаза примет нет, кроме, пожалуй, чересчур блеклой кожи, не свойственной данмерам, слишком ровной, матовой.

Характер:

Ольхэн надменна, замкнута, унаследовав от отца, талантливого мага Дома Теллвани не только магические способности, но и довольно презрительное и, порой, пренебрежительное отношение к другим обитателям Тамриэля, делая исключение избирательно — для сородичей, и куда более избирательно, оценивая пользу общения — для людей, на ровных отношениях с которыми настаивала мать Рэни. Альтмеры заслужили холодный нейтралитет, босмеры — его чуть более теплый вариант, каджиты, аргониане и орки удостоились, за редким исключением, строго обозначенных мест в исследовательской и пищевой цепочках.

Рэни несколько рассеянна, если дело касается быта. Несмотря на свою педантичность и перфекционизм, увлеченная исследованиями или погруженная в раздумья, Ольхэн может почти полностью отрешиться от реалий происходящего, покуда от нее не потребуется присутствия или не накатит голод.

Эстет. Ценит и требует от мира эстетики даже в смерти. Аккуратна, чистоплотна, терпеть не может беспорядка как в сундуках с одеждой, так и на столе. Потеки крови или разбросанные ингредиенты зелий — не для Рэни. Лишь беспорядком и хамским отношением к науке (магии, алхимии) можно вызвать истинный гнев, холодную ярость, способную вылиться в убийство не по прихоти той же науки или голода. Убийство чистое, эстетичное и быстрое. Возможно, с последствиями для осмелившегося проверить степени терпения Ольхэн — у таковых смельчаков всегда бывали шансы послужить ей и после окончания бренного существования теплокровным мешком с костями.

По возможности, потакая своей натуре, стремиться заниматься изысканиями в кропотливо оборудованных убежищах, не любит переезды, перемену мест, однако, если того требуют обстоятельства, собирается быстро, уничтожая следы своего присутствия или маскируя место обитания довольно хорошо, чтобы оставалась возможность использовать его в дальнейшем.

Спокойна, хладнокровна. Стремится обладать такой властью, которая даст наибольшую свободу ей как ученому. Считает некромантию — искусством, а вампиризм — лишь способом дать себе больше времени на изучение того, что не помещается в отсчитанные даже долгоживущим данмерам лета. Не разделяет определения брезгливых предрассудков, касающихся деятельности некромантов, но не поддерживает трудов тех из них, кто опускается до банальных разупокоений могильников и прозябания в подвалах среди разлагающихся прислужников.

Биография:

Переплетенная в мягкую, отменно выделанную темную кожу тетрадь оказалась открытой, тронутые временной желтизной плотные страницы были заполнены, почерк был четким, символы выводила твердая рука, автор этого труда наверняка точно полагал, что именно желает рассказать несуществующему собеседнику, еще, возможно, не рожденному читателю.

«Судьба совершает причудливые повороты. Судьба творит иные жизни таковыми, каковыми они послужат многим — и, осчастливив единицы, повергнет толпы в ужас...

Эти слова навсегда остались едва ли не единственной памятью о моем отце.
Эти слова принадлежали почти истаявшему образу. Мой родитель был высок и худ, я помню его сутулую узкую спину, обтянутую темной тканью долгополой мантии, я помню его острое, неподвижное отрешенное лицо, на котором жили лишь глаза — едва тлеющие угли, смотревшие на мир — и ни на что конкретно в нем. Что разглядела в заносчивом и вечно занятом своими делами данмере моя мать, сказать не могу. Она, его соплеменница, гораздо ярче горела жизнью, проникнувшись иным укладом, общаясь с людьми, изобретая шалости и встречая каждый новый день улыбкой. Анализируя последствия и те крохи воспоминаний, которые я сочла необходимым не вымарывать из памяти, могу с уверенностью диагностировать у пары, давшей мне жизнь, широко распространенную, обусловленную некоей магически неподтвержденной химией, привязанность, именуемую любовью.

Когда отец, сочтя свой долг перед несостоявшейся женой и дочерью исполненным, покинул сень дома, мать призналась мне, пряча взгляд под отяжелевшими от слез ресницами: отец мой принадлежал к одному из Великих Домов Морровинда, конкретнее — к Теллвани. Без уточнений. Я и без ее прерывистых признаний понимала, о чем идет речь, усваивая очередной урок, — увы, уже без учителя.

Родитель мой оказался отменным наставником, впервые обратив внимание на собственного отпрыска лишь тогда, когда почуял магический дар — и принялся за воспитание с тем рвением, которого никто не чаял видеть у этого заносчивого скареда и заумника. Надо отметить, познания, коие содержал разум отца, как зерна, — упали в плодородную почву, я потянулась к магии едва ли распустившимся цветком, испытывая, впрочем, как и на нынешний момент, почти маниакальную потребность видеть, ощущать, творить.

Мать моя, обретающаяся в Имперском городе с самого рождения, была потомком такого же оседлого торгашества, далекого и от политики, и от интриг. Важнее, откуда дул попутный ветер, — и на каких дорогах караванам с грузом опасностей удастся миновать.

Унаследовав крепкое налаженное дело, торгуя тканями и занятными безделицами, родительница преуспела, доходность сделок позволяла меня рядить и баловать, а для отца искать и доставать довольно редкие и нужные вещицы, покуда он был с нами.

Под чутким руководством наставника я познакомилась с основами школ магии, научилась призыву, контролю существ и различных предметов из опасных и изменчивых вод Обливиона.Осваивая школу Разрушения, я предпочла всем стихиям — лёд, душой понимая саму суть и, вольно или невольно, перенимая характер избранной стихии.

Будучи хранителем знаний о школе мистицизма, мой отец научил меня чувствовать источники магии в окружающем меня мире, использовать их. Рассказал он мне и о древних данмерских традициях, о вызове Духа Предков, однако, внимания на этом не заострял, уклончиво поначалу, а когда я стала настойчива, — даже грубо пресекая тему практики подобного призыва...»

Налетевший из полу обвалившейся глазницы окна ветер перевернул сразу несколько страниц, перелистывая не только исписанные убористой вязью листы, но и унося непрочитанные годы. Новая запись, как и самая первая, начиналась с вписанной в экслибрис заглавной буквы.

«Одним днем я познала страх, чтобы совершенно лишиться его, избрав свой новый путь. Думается мне, отец был не лишен предрассудков, владеющих умами этих серых обывателей, снующих по мощеным улицам городов. Мне же отвратительно была лишь одна мысль: исчезнуть, откусив от сладкого пирога знаний унизительно малый кусок. Как говорится, аппетит приходит во время еды; аппетит к знаниям и допустимость многого из того, что ранее осматривалось издалека и с брезгливой осторожностью — во время застывшего мига, пропуская перед собой через улицу траурный ход и ощущая внезапно появившийся во рту привкус желчи.

Удобным случаем, как я считаю, стало знакомство с эксцентричным, но довольно занятным практиком из Коллегии Шепчущих. Подозреваю, молодой мужчина имел желание не обсуждать со мной нюансы и тонкости заклинаний, — и даже не мой явный интерес к тому разделу школы Колдовства, который мой отец категорично отвергал, — нет, не он при мне удерживал мага. Пресловутая, низменная, животная страстишка, похоть и меркантильный интерес. Мне было это на руку. За скромный гонорар из нескольких весьма дилетантских поцелуев, десятка обещаний, исполненных с придыханием и в нужной тональности я обзавелась материалами — парой фолиантов, несколькими свитками и, пока подогревала эту страсть, едва ли не самостоятельным доступом в библиотеку Коллегии. Этого было вполне достаточно, чтобы постигнуть азы искусства, имя которому — Некромантия.

Второй моей страстью стала алхимия. И это, поначалу, увлечение, поддержала мать, познакомив меня с одним из городских алхимиков, человеком мягким, спокойным и умудренным опытом. Поначалу я попросту наблюдала за его работой, ассистировала, когда в том была нужда, а потом, утвердившись в своем желании учиться по-настоящему, стала приходить в лавку алхимика в официальном статусе ученика...»

Шелестят страницы, вновь растрепанные порывом ветра, волной откатываясь назад, словно пытаясь вернуть прошлое, а потом — неразборчиво шепча, вперед, открывая взгляду будущее.

«Мать проводила меня до ворот, так, словно я лишь отлучаюсь ненадолго, желая посетить виноградники или ремесленную ярмарку за пределами города. Крытая крепкая повозка уже ждала меня, ее недра вмещали весь багаж еще слишком короткого моего жизненного пути — и все же, упрятанные на дно сундуков книги, мои собственные записи, описания экспериментов — все это служило нерушимым фундаментом обновленного столпа моего самосознания.

Возможно, дело не зашло бы дальше осторожных шепотков соседей и косых взглядов стражи, но я стала параноидальна, то излишне погружаясь в изучение и анализ ошибок при создании того или иного объекта из мертвой плоти, то резко возвращаясь в реальность, состоящую в нынешнем моем положении из сотен глаз и ушей.

Виной всему, конечно, была упущенная мной собака. Я, поднимая труп крепкой и сильной псины, рассчитывала обзавестись послушным охранником, который мог бы удержать на расстоянии любопытных, покуда я заимствую некоторые кости из скелетных наборов давно усопших предков в лицемерно уставленном цветами склепе.

Конкретно на меня в тот раз и тени подозрения не пало, однако даже не слишком внимательному стражу стало бы понятно, что убиенная скотинка, приняв удар меча хребтом, мертва была гораздо раньше, дней, может, этак, шесть назад.

Возможно, я перестаралась, подпирая чьей-то берцовой костью дверь, когда к заутрене в дом волокла мешок с другим набором дефицитных мослов и скрупулезно собранных фаланг. И это кто-то да заметил.

Суть дела не меняет — я, распрощавшись с матерью и получив достаточно монет в мешок на поясе, повозку, скарб и список наставлений для истинной воспитанной девицы, отправилась подальше от Имперского города, в импровизированном изгнании дождаться, надеясь, когда же шепотки сойдут на „нет“, дела мои забудутся и спишутся на катаракту вдовы-соседки и наветы конкуренток на желанный мезальянс с каким-нибудь при статусе брюшком...»

Еще в Сиродиле, кровью подмахнув односторонний договор с судьбой, впервые спустившись в подземелье с целью утолить неосторожное любопытство, Ольхэн столкнулась с вампиром и, хотя выиграла поединок в итоге, с точки зрения рядового обывателя, больше потеряла, нежели обрела.

«Жажда мучает меня. Я совершенно утратила аппетит к вяленому мясу и перестала чувствовать вкус иной пищи. Вампиризм — это болезнь. Я читала об этом „недуге“, даже мечтала разжиться материалом для экспериментов. Долю свою новую, вопреки первичному шоку, приняла с толикой удовлетворения, загнав едва родившийся страх поглубже. Быть готовой к этакому повороту событий было попросту невозможно. Вылазку в город, а я на шестой день сумела достичь Рифтона, пришлось осуществлять в ранних сумерках — дневное светило причиняло мне невыносимую боль. Новая моя сущность до поражающей меня саму гармоничности, слилась с привычным мне телом, руководя им. Грабила я, как ни странно, книжную лавку, — и только потом — искала пищу. Книгочеи городка не отличались ни вкусом, ни желанием узнавать что-то запретное или сколь бы ни будь интересное: поваренные книги почивших с миром хозяек, жизнеописания и деяния героев, летописи знатных родов и сомнительные подвиги... Добычей стали всего несколько томов, одним из которых была „Бессмертная кровь“ неизвестного творца...»

Около  четверти века Рэни обреталась в Скайриме, совершая короткие путешествия между городами, но всегда возвращаясь в найденное неподалеку от Морфола убежище в подвале разрушенного форта.

Обустройство убежища, довольно активная практика и охота недолго оставалась незамеченной, несмотря на удаленность от поселений. Самонадеянность и этакое ощущение первичной всесильности слишком притупило ощущение реальности. Закономерным итогом стал поспешное исчезновение Рэни из руин.

«Ох уж эти недалекие люди... Факелы, вилы, полтора локтя стали... В Морфол я больше не ходок. Пусть поищут свои страхи по углам и канавам, пусть потешатся иллюзией безопасности. Я давно утратила ощущение движения времени, а посему стоит вернуться к тому, с чего я начинала. Моя повозка сильно рассохлась, верхом оно будет надежнее...»

«Солитьюд. Большой город — большие возможности. Даже для таких, как я. Точнее — именно для таких, как я. Праздность, с которой живет и дышит большой город на руку ходящим во тьме. Но пришлось быть куда более осторожной, избегая встреч с многочисленной стражей. В чем-то Солитьюд имел свою прелесть, став мне пусть и не домом, но рабочей лабораторией на добрые пятнадцать лет. Или около того. Мертвая или нет, я нуждалась в чистоте, покое и удовлетворении не остывших с теплокровного жития привычек. Магия стала инструментом в достижении многих целей, вампирская сущность обеспечила защиту куда большую, нежели крепкая дверь или надежный засов. Регулярное питание позволяло мне пускать в ход не только природное обаяние. Талант алхимика снискал мне доброе имя и позволил приобрести скромное, прижатое к самой городской стене жилище, конечно же, не стоившее тех денег, которые за него получили. Я совершенно освоилась с самой собой. Меня вполне устраивало то внимание, которое оказывали окружающие, как дань застывшей красоте. Мое надуманное вдовство и подтвержденная связь с Имперским городом являли собой добрую репутацию. Но в каменных стенах Солитьюда места мне было все меньше. Разрываясь между привычной оседлостью и жаждой практики, я выбрала последнее, не убегая — отправляясь в оправданное каждому ученому путешествие. На этот раз — на восток».

Рэни даже подумывала о возвращении в Имперский город, все еще сохраняя слабую ниточку привязанности к оставленной там матери. Увы, доводов «против» было гораздо больше, нежели «за».

«Я думала о возвращении, но оно представлялось мне этакой мечтой, мечтой, принадлежавшей живой женщине, наследнице торговой лавки, возможно, чьей-то жены и матери. Я таковой уже не являлась. Но мечту сохранила».

Срок жизни, отмеренный данмерке, стал совершенно неважным пунктом, о котором она вспоминала с большим нежеланием, отвлекаясь от своих исследований. Пещеры, курганы, заброшенные дома, выселки городов — да что там, она вряд ли вспомнила бы хотя бы одно лицо из тех, с кем сталкивалась в своем добровольном уединении. Нежелательные контакты становились пищей для тела и ума. Единственное, чего не позволяла себе эстетствующая натура — так это охота на обывателей, тех, кто торговал, нянчил детей и просиживал штаны в тавернах. Табу установилось само собой. За редким исключением очередные руины встречали некромантку и ее слуг покоем и тишиной.

Единственное, что практиковала Ольхэн, манипулируя тонкой сферой эмоций, затронутых страхом, паранойей, неврозом, — в той или иной мере отдавала дань власти Вермины. Поклонение даэдра не было чем-то ритуальным, скорее — интуитивным, нетребовательным к наградам. Став вампиром, Ольхэн утратила почти все собственные эмоции и тонко реанимировала их, ощущая яркие чужие. Ужас, кошмары — раскрывали суть души живого существа куда лучше лицемерной радости и счастья на основе привычного уклада.

О начавшейся Великой Войне Рэни узнала много позже даже ее апогея, окончательно плюнув на мирское и погрузившись в дело, как ей казалось, всей жизни. Или не-жизни.
Ольхэн чувствовала, что стоит на пороге феноменального открытия, позволяющего в будущем отказаться от излишне трудоемкого процесса обработки необходимого тела в соляной ванне, минимизировав, тем самым, затраты времени и отсутствие удобного места.

В сознании вновь всплыл образ матери. Датой последнего письма из Имперского Города значился 158 год 4Э. Крупица сожаления едва ли могла поколебать решимость ученой. Данмерка не покинула лабораторию, отмеряя щепоти ингредиентов и ведя скрупулезные записи.

Однако же, с уходом легионов из Скайрима и запустением, подкрепленным принципиальным табу на виды пищи, заставили Рэни покинуть логово и вновь, в который раз пытаться приобщиться к социуму, довольствуясь отловом мародеров в удалении от крупных городов и мелкой сошкой, промышляющей на улицах с приходом ночи.

Впервые за не-жизнь стабильность пропитания не раз подвергалась угрозе, от этого поблекло даже удовлетворение, рожденное итогом открытия, к которому Ольхэн шла так долго. Война несла неприемлемый сумбур, грозила разрушить привычный уклад, смердела кровью и всячески напоминала о бренности всего, что Рэни стремилась сохранить не только в памяти. Эксперименты с зельем дали результат, превысивший все ожидания, и обработанные тела не источали более смрада гниения, сохраняя радующий взгляд эстета вид. Вот только эти слуги и охрана не слишком соответствовали прихотям некроманта, ей требовалась живая душа, способная заботиться о ветшающей одежде и состоянии каждого обиталища.

Война окончилась — и в монотонных посиделках в тавернах Ольхэн не без любопытства выслушивала вариации на тему, как стоило бы поступить, и прочие «если бы да кабы...»

В своих непрекращающихся странствиях, начавшихся в 173 году 4Э, она вновь пришла в Вайтран и с удовольствием, пользуясь несвойственным ей альтруизмом, наняла девицу-сироту, с которой подписала подобие контракта, единственной открыв свою истинную сущность. Рэни не обладала отпугивающей внешностью, скорее, наоборот — и вряд ли ее новая компаньонка действительно до конца понимала серьезность заявлений своей нанимательницы. Лачугу девушки привели в достойный вид, работы для алхимика нашлось достаточно, чтобы не навещать убежище за сбережениями.

Ольхэн никогда не мучили кошмары — скорее уж, она сама бывала их источником для внеочередного эксперимента во славу Вермины. Но в один из дней, устроившись в подвале вайтранского обиталища, Рэни погрузилась даже не в сон — чуткую дремоту, в которой жил лишь шелест шепота. И голос звал ее в Данстар, настойчиво и повелительно. Видение, столь зыбкое для разума простого человека, для мага обретало форму — место, куда требовалось явиться, было ничем иным, как Храм Призывателей Ночи.

Добравшись туда, в этот небольшой портовый город, Рэни волею судьбы встретила жреца Мары, толковавшего о проклятии. Скрыв усмешку, Ольхэн предложила и свои услуги. Как и предполагала некромант, а это подтвердил и жрец, кошмары, поглощающие город и его обитателей, были сотворены укрытым в руинах Храма Призывателей Ночи артефактом, однако Рэни не торопилась посвящать в свои приверженности нанимателя.

Отправившись со жрецом в руины, Ольхэн некоторое время изображала достойную помощницу — ровно до того момента, покуда не пал барьер, отделяющий Рэни от уже желанного артефакта. Звуки маниакального хохота Вермины слышала и она, и конвульсивно дергающийся в вампирской хватке жрец. Череп Порчи обрел нового хозяина.

Вернувшись в Вайтран и удовлетворенно отметив, что Джен, служанка и компаньон, ожидала возвращения, выказав себя рачительной хозяйкой скромного дома. Оставленные деньги тратились с умом, девица привела в порядок и даже украсила некоторые платья Рэни, отметив, что такого кроя не видела давно.

Так потекли дни и недели, но в голове Ольхэн зрела и укреплялась мысль о возвращении, судьба матери оставалась неизвестной, а с ней — и то, что сталось с родным домом. Оторванная от новых своих изысканий, Рэни с неудовольствием осознала изменение времени, года, столь заметные смертным, просто таяли сменяющимися сезонами за мутноватыми стеклами окон.

Слухами земля полнилась. Отогнав на время соображения об одном путешествии, которое, скорее всего, не принесет ничего, кроме разочарования, Ольхэн отправилась в другое, в сопровождении двух новоизготовленных послушных воле слуг. Дорога катилась на запад Скайрима, Рэни оживилась, испытывая заинтересованность и предвкушая, какую пользу обретет от неиспробованного ингредиента: близь Маркарта, скрывались, обретаясь, Изгои и ворожеи, — слухи рисовали их монстрами. Именно последние, эти загадочные обладательницы магических сил, знали секрет сотворения некоего воина вереска, применяя вересковое сердце, ту самую алхимическую диковинку.

Бывают судьбоносные решения. И именно таковым случилось путешествие к Маркарту. Стараясь выйти на след осторожничающих аборигенов, Рэни наткнулась на несколько трупов оных — и, чуть позже, не слишком то скрывая пылающего взгляда, — на коллегу-мага. На некроманта и его безмолвных подручных. Окутанная темным одеянием фигура обернулась — на данмерку взирали пустые глазницы белеющего в глубине капюшона черепа.

После краткой, но емкой беседы двух понимающих друг друга существ, Рэни согласилась с предложением последовать за новым спутником и обрести в его лице наставника, которого, как показало время, ей не хватало. Оделив ее доверием, некромант Лютер Карвейн открыл Ольхэн свою задумку и показал колоссальный остов дракона, которого кропотливо и тщательно готовил. Около года мы обретались вместе, обживая убежище Лютера и занимаясь драконом, некромант высоко оценил изобретенный эликсир Рэни. Сущность вампира ничуть не мешала работе, хотя увлеченной, Ольхэн приходилось изредка напоминать о необходимости охотиться.

На излете года к кампании примкнул беглый маг Коллегии Винтерхолда, Диоген. Подтвердив свою полезность и оказав Лютеру некоторую услугу, он полноправно влился в ученичество. Таким составом и в сопровождении мертвых слуг, в 203 году 4Э ученые отбыли на Солстхейм в поисках сердечных камней и их исследования. Вести о появлении Императора достигли странников в конце месяца Начала морозов. Вернувшись в Скайрим, Рэни с Лютером и Диогеном отправились в Сиродил.

Способности:

• Физические

— Немногим более ловкая, нежели до становления вампиром. Благодаря обострившимся чувствам улучшила навык владения одним и парными кинжалами.
— Вампиризм раскрыл потенциал навыка скрытности, Рэни научилась двигаться практически бесшумно.
— Иммунна к болезням и ядам, имеет высокую устойчивость к холоду; благодаря расовой особенности она менее уязвима к огню, нежели иные вампиры. Не стареет.
— Уязвима к серебру; при нерегулярном питании очень уязвима к солнечному свету, вследствие чего становится дезориентированной и деморализованной собственным состоянием.

• Магические

— Разрушение (Эксперт) Полностью посвятила себя подчинению стихии Льда, почти оставив без внимания Огонь и Электричество.
— Колдовство/Некромантия (Эксперт) В призыве даэдра Рэни скорее теоретик, нежели практик, владея заклинаниями призыва, использует их довольно редко. Является экспертом в Некромантии. Способна поддерживать и контролировать подле себя двух-трех оживленных слуг, сопровождающих ее в путешествиях или охраняющих убежища некроманта на период ее отдыха. Способна поднимать безмозглую нежить, отдавая самые простейшие приказы, касающиеся как быта, так и отпугивания нежелательных посетителей. Весьма придирчива и разборчива в выборе тел, возводя науку некромантии во главу угла, педантична в реализации любой задумки, ради которой поднимает мертвеца, оснащает его, планирует цели.
— Алхимия (Мастер) Обладает глубокими познаниями о магических свойствах самых различных ингредиентов, удачливый экспериментатор, автор рецепта зелья, обладающего свойствами значительно замедлять процесс гниения мертвой плоти, весьма конкурентно способное пресловутому бальзамирующему составу. Мастер приготовления самых различных эликсиров и ядов.
— Мистицизм (Адепт) Владеет заклинаниями «Обнаружение жизни» и «Обнаружение смерти», захватом душ и простейшим телекинезом.
— Иллюзия (Эксперт) Способна проецировать в сознании единиц или небольшой группы живых существ морок, скрывающий сущность вампира или маскирующий от посторонних глаз убежище некроманта. Активно пользуется обольщением, практически неотразимым в купе с ее вампирской сущностью. Почитая Вермину, открыла в себе способность искусно манипулировать страхами смертных, насылая на них видения их самых потаенных кошмаров.

• Прочие
— Отличное образование, знание этикета, осведомленность в текущем политическом положении. Неплохо разбирается в музыке. В чтении отдает предпочтение философским и историческим трудам.
— Владение языками: данмерис, тамриэлик, умеет читать на даэдрике. Нордик весьма посредственно изучила в бытность свою в Скайриме.
— Придирчивый анатомист.
— Искусник некромантии по части подготовки тел.

Имущество и личные вещи:

— Дом родителей в Имперском городе, обустроенное убежище в Скайриме (несколько подземных помещений в одном из заброшенных фортов), лачуга служанки в Вайтране.
— Довольно обширный гардероб, скромная коллекция ювелирных украшений, несколько редких магических фолиантов, пара ритуальных костяных кинжалов, кинжал-шпилька, Череп Порчи, сундук с алхимическими ингредиентами и оборудованием, выточенные из обсидиана ступка и пестик.

Связь:
Скайп (в профиле), ЛС
Знакомство с миром:
Игры серии: Oblivion, Skyrim, Теспедия и Тиарум.
Откуда узнали про проект:
По знакомству
Цель игры:
Попробовать создать не просто сюжетное повествование от лица персонажа, но настоящий рассказ. Проникнуться вселенной игры.
Пробный пост:
Дайте тему.

Отредактировано Ольхэн (09.07.2015 18:52:16)