Вивек помнил, как послания, написанные на высушенных слоях гриба, хранились гонцами укутанными в тонко выделанной коже гуара. Они страшно воняли, насквозь пропитываясь потом ездового животного, а символы к концу пути становились почти нечитаемыми из-за того, что грибы имели привычку размножаться во влажной и тёплой среде. Мужчина любил перемены и никогда не цеплялся за историю, несмотря на то, что сам являлся некогда её частью. С каким удовольствием он держал в руках свою книгу тогда, когда она была издана! Как он радовался бумаге...
У современных людей и меров не было почтения к бумаге. Вивек сидел в самом конце таверны, возле любимого всеми наёмниками места – у доски обьявлений. На криво приколоченной к  деревянной балке вывеске располагались потёртые и обмусоленные бумажки, в которых с трудом можно было разобрать вечное «Разыскивается», куда более редкое «Требуется работник», скупое «Продаю/покупаю» и многообещающее «Отдых и различные развлечения». Под последним красовалась уродливая пародия на рисунок – густо намалёванная женщина неопределённой расы с широко раздвинутыми ногами. Кажется художник был мало знаком с анатомией или же искренне полагал, что женщина состоит исключительно из огромных глаз, огромных губ, огромной задницы и огромных титек. В течении многих месяцев этот рисунок многократно совершенствовался самыми разными постояльцами, каждый из которых добавлял что-то от себя, по вкусу: на уродливой бабе были видны оркские татуировки, редгардские дреды, имперские мини-стринги и альтмерский хлыст. В целом это чудовище больше походило на уродливого огра, чем на представителя женского пола. Вивеку же становилось плохо от одного воспоминания о существовании огримов и он поспешил отвернуться от этого эксцентричного произведения искусства.
Внимательно рассматривая обьявления рубрики «Разыскивается» он, скорее по привычке чем по реальной нужде, грыз крепкими белыми зубами слегка плесневелые сухари, просовывая их через густо повязанный шарф под приподнятую ординаторскую маску, скрывающую лицо, да трепал пальцами мешочек с монетами, прикидывая, хватит ли ему денег для того, чтобы подлатать сапоги. В еде у него не было нужды, так как ни голод, ни жажда никогда бога не мучали, однако поддержание в форме его одежды было важным для сохраняющего своё инкогнито Вивека. Он был одет как попало и, во многом, напоминал собой пугало: броня была хитиновой, сапоги и маска ординаторов, наплечники из кости, а перчатки двемерскими – одна была простой, найденной в руинах, другая же являлась Призрачным Стражем. Визуально, впрочем, она ничем не отличалась от любой другой. Казалось, что мужчина безоружен, так как его пояс не был отягощён клинком, на спине же висела лютня. Всякий раз, когда Вивек двигался она жалобно бренчала, гриф был слегка погнут.
Да. Такое жалкое зрелище представлял из себя Бог-Император Вивек к 1-ому числу месяца Последнего зерна, 203-го года Четвёртой Эры.

Я тёмный бог давно забытых судеб
Пророчеств сломанных, разбитых и распятых
Когда-то был. Я где-то есть. Навеки буду
Скитаться в мире лгущих, потерянных, молящих

Вивек чуть причмокнул. Слова оставили на его языке горький вкус плохой рифмы и стихосложения. Если бы перед ним стоял бы не безродный мер, а представитель высокой крови, кимер покраснел бы от стыда, потому что ляпнул это без терпеливого обдумывания и без взвешивания слов, столь важного для тех, кто имеет удовольствие жить вечность. Мар же, кажется, чувствовал себя совершенно свободно, усевшись напротив кимера с деловым предложением. Мужчина задумчиво выслушал его, не проявляя никакого интереса к золоту. Вместо этого он поуютнее угнездился на своём месте и ответил:

Там, в агонии пустой,
Среди безмолвных камня стен
Витает ужас непростой
Тревожа пыльный древний тлен

Там, в тишине, едва дыша
Надрывается душа
Земли опасной, злой, чужой.
Тебе погибнуть предстоит… но не со мной.

Лютня жалобно бренчала всякий раз, когда мужчина делал движение телом. Воин-поэт говорил стихами, а взгляд его неотрывно смотрел на босмера, пожирая мужчину глазами и подмечая маленькие, казалось бы, незначительные детали в его облике: грязное лицо со слегка покрасневшими глазами, мягкие ладони с нежными пальцами, которым была чужда грубая работа. Последнюю часть финального предложения он добавил будто нехотя, выдержав небольшую паузу. Сжал пальцы, опуская взгляд на Призрачный Страж, стараясь расслабится и звучать как можно менее вычурно. Он давно не говорил с людьми, было тяжело подстроиться под новый стиль выражения – даже если он не говорил загадками, его голос всё равно очаровывал и будоражил, дрожал силой и отдавался эхом, расходясь акустикой по помещению, потому Вивек говорил тихо, почти шёпотом – но и этот шёпот заставлял дрожать стаканы.

- То, что найдём мы там, но чего найти не ожидали. То моё. А злата блеск меня не манит.

Казалось бы простой вопрос, а он выбил Вивика из колеи и заставил задуматься. Очевидный ответ замер у него на языке, в горле стало сухо от звучания слов "Я есть Вивек", он будто бы подавился чем-то, что очень напоминало собой пеплы Красной Горы. Удивлённый неожиданной заминкой мужчина решил представится как Вехк, но и это имя сквозило ложью, ибо Вехк был мёртв - он умер, а бог родился. Вивек так же встал из-за стола и, следуя за своим работодателем, медленно прошёл по трактиру, впервые доспехи показались ему тяжёлыми. Груз вопроса давил его к полу, заставлял неуютно себя чувствовать - горчинкой на губах, случайным камушком в сандалиях. Воин-поэт остановился перед трактирщиком и взял с деревянной подставки несколько бутылок, за которых он заплатил заранее. Помедлив, произнёс с тонкой усмешкой:
- Имя мне Двадцать Второй - это была правда, облачённая в столь любимую для Вивека загадку-ложь. В даэдрическом алфавите буква Вехк, его имя, стояло двадцать вторым по счёту. Ребус был до ужаса простым, но всё равно заставил сердце древнего поэта радостно забиться, потому что доставляло ему удовольствие скрывать истину за истиной. Бутылки звякнули, отправляясь в рюкзак - дорога грозила затянутся, в руинах могли возникнуть осложнения, потому что будущее, хоть и лежало перед пророком на ладони, всё равно казалось смутным, не до конца определённым, так отчего встречать его надо было на абсолютно трезвую голову? Действительно, Аальмару грозила гибель, если бы он отправился в неизведанное один, не потрудившись найти себе компаньона. Вивек бросил взгляд из-под полуприкрытых век ординаторской маски на босмеров-охотников. Обычных, по сути, ребят, но что-то в их облике дало понять путешественнику, что гибель Каморану могла грозить даже в том случае, если бы он обзавёлся спутниками в их лице. Видение красивого, но мертвенно-бледного лица с широко распахнутыми глазами на мгновение мелькнуло перед взором кимера. В спине Аальмара был нож, он был сброшен в канаву. Было в этом видении что-то неправдоподобное, немыслимое. Так, будто бы художник поленился нарисовать картину до конца. Или удовольствовался малым, в то время как мог создать нечто великое.
- Нет, не так тебе предстоит умереть - одними губами прошептал Вивек, внимательно глядя на босмера. Бутылки были упакованы, трактирщику было уплачено ранее и сверх уговоренного он не получил, впрочем, кажется, и не надеялся, так как от стаканов не оторвался. Перекинув сумку через плечо, мужчина прошёл вперёд и открыл дверь, выдвигаясь на улицу. Он был терпелив и готов был ждать настоящих видений. Он мысленно повторил "Имя мне Двадцать Второй" и продолжил стих:
- И бывает так порой,

  Что меня уносит вдаль из родного стана
  Вереск на холмах, тишина кургана
  Пустота в кровати, ненависть народа,
  Отчего же ты бежишь? В чём здесь цель похода?

Время – понятие относительное.
Оно может бежать, обгоняя эпохи, закатывая их в Свитки. Оно может стоять на месте бесконечно долго. Завиваться спиралью и взметаться, утопая в глубинах Аурбиса. Оно стирает любую память, любые деяния, вплетая в сети мироздания тончайшие нити.
Оно безжалостно. Нет муки страшнее, чем время.
Неизвестно, сколько прошло с тех пор, как защитные чары окутали сердце гробницы, играя мертвенными голубоватыми бликами велкиндских камней под высокими каменными сводами. Ровно как неизвестно, когда Тень – ослепшая, оглохшая, потерявшая все чувства, даже малейшую связь с Планом смертных – очнулась от забвения, движимая вперед осознанием более мучительным, чем боль магических оков. Имя этому року – вечность. Вечность промеж двух реальностей. С одной стороны – Нирн, его часть, запертая в древних руинах, клубы серой пыли, облезлые злокрысы, рвущие уже подгнившую плоть очередного искателя приключений, и боль, пронизывающая все, что осталось от некогда могущественной сущности. С другой – Каирн Душ. Бесцветные мертвые пустоши, терзаемые вечной грозой, лишенной дождя. Земля отчаяния и забвения, где властвует неумолимое, неусыпное Ничто.
Тень раз за разом взывала к Ариэлю, Морскому Змею, повелителю времени, дракону крылатому и бескрылому, властителю высот поднебесных и черных морских глубин, недоступных солнечному свету. Тень молила о смерти, о милости, о безумии, о чем угодно лишь бы закончилось ее заточение.
Змей молчал, и Тень была уверена – это кара. Наказание за гордыню. За великие деяния, совершенные без мольбы и благословения, за силу, накопленную без божественной милости.
А потом Тень прокляла Змея. Он ничего не дал ей. Ни разу не откликнулся на ее заунывный вой, не подсказал пути к искуплению. Всего, что было у нее когда-то, она добилась сама. Дракон Времени покинул ее, и она приняла это с гордо поднятой головой. Смирилась с бессмысленностью бездействия.
Поначалу боль была нестерпимой. Даже попытки проникнуть за пределы центральной залы сминали волю, так что ослабшую Тень без сопротивления утягивало в ненасытную глотку Каирна Душ. Постепенно Тень привыкла. Привыкла к тянущей боли кандалов, к ощущению перерождения из мертвого в пустое при переходе из одного Плана в другой, к Жнецу, раз за разом вонзавшему в нее свои когти. В конце концов, Жнец был единственным, кто еще помнил о Тени.
Тень, наконец, поймала течение времени и следовала ему, как упрямая рыба, идущая на нерест. Из хищных сарака время обратилось в далаф, терпеливого друга, готового наполнить плавники желанным движением.
Все снова оказалось непросто, но Тень была готова к этому. Пути назад у нее не было, только вперед, через болота страдания и боли к манящему водовороту, за которым – освобождение, будь то смерть или право снова вдохнуть полной грудью. Тень кружила вокруг своей спящей телесной оболочки, приглядывалась, вспоминала.
Первым она вспомнила имя, но не осмелилась называться им. Лишь тогда, когда осколки когда-то разбитого вновь станут единым целым – в жизни или в смерти – они обретут имя, прославленное когда-то. Имя, звучание которого грохотало заложенной в него невероятной силой. В тот день Тень не только вспомнила отрезки течения времени, но и отринула желание окончательной гибели. Только жизнь. Только возрождение былого могущества.
О боги! Какими глупыми, жалкими, слабыми и бездарными были все эти бесчисленные смертные, ищущие проход в глубины гробницы! Как легко они умирали – будто кто-то раз за разом безжалостно щелкал пальцами. Тень, стоная от боли, выбивалась из сил, лишь бы подсказать этому рыбьему корму правильный путь, предупредить о ловушках. Все без толку. Один за другим, один за другим. Тень с сожалением смотрела на их совсем еще свежие тела, припоминая, каких преданных и умелых солдат могла бы создать из них в прошлом.
Она решила пойти иным путем. Следуя ее мольбам, путешественники, сами того не ведая, медленно, но верно прокладывали дорогу в сердце гробницы. Дорогу, усеянную их костями, для тех, кто однажды пройдет по ним и достигнет цели.
И вот, наконец, последний пал жертвой простейшего механизма замка массивной каменной двери в центральную залу. Тени казалось, что она могла чувствовать срывающееся дыхание умирающего, судорожно пытающегося достать из шеи отравленный дротик. Бесполезный червь. Как можно было попасться на это? Зато теперь Тень знала дорогу. Знала все ловушки на пути простых смертных и была достаточно вынослива, чтобы провести их по нему.
Время совершило новый виток, окропив холодными брызгами массивную морду Морского Змея.

День был солнечным, ночь – лунной. Небесный свет тонул в густых кронах вековых деревьях, растекаясь по траве и покрытому мхом камню неровными лужами. Протягивая руку и позволяя лучам света проходить сквозь себя, не преломляясь, Тень думала – а может, говорила или чувствовала - что почти забыла о смене суток, сезонов и лет.
Два силуэта – как глоток свежего воздуха. Ушат студеной воды в выжженной пустыне. Тень, воодушевленная появлением тех, кто, возможно, наконец, пробудит ее от унизительного отупляющего вечного сна, неотрывно следила за путниками, пока не стало очевидно – именно айлейдские руины привели их в эту часть Валенвудских лесов. По-детски наивная радость переливалась голубоватым сиянием, делая призрачный силуэт четче, и Тень скрылась в толще древних каменных стен, ожидая, пока двое войдут. Первая зала давно была безопасна, дверь – открыта, но являть себя раньше положенного – рискованно. Они могли испугаться и отказаться от своей затеи. Если бы Тень могла впиться зубами им в плечи и протащить по коридорам к гробнице, она бы, не задумываясь, сделала это. Увы, План смертных был недоступен ей для касания. Ни малейшей возможности ни помочь, ни навредить. Разве что словами.
Еще.. Тень чувствовала силу. Ее отголоски, будто послевкусие, следующее за глотком хорошего вина. Сила эта таилась в одном из двоих, но природа ее была неведома Тени. Ни один из ее многочисленных оттенков.
Первая зала была огромна, но наполовину обрушилась, погребя под серыми камнями величественные скульптуры и барельефы. Крепящиеся к стенам подставки под велкиндские камни сиротливо пустовали, а вереницей тянущиеся по центру колонны ощерились длинными ровными рядами не тронутых ржавчиной тонких копий. То тут, то там на черных остриях безжизненно висели скелеты с костями, побелевшими от времени, или довольно свежие, грязно-серые. Много путников полегло здесь, силясь обезвредить ловушку, и когда последнему удалось, наконец, разбить последний камень, питающий механизм, Тень вновь обрела почти потерянную надежду. Путешественник был смекалист и пережил еще несколько ловушек. Но, увы, не все.
Прошло некоторое время, прежде чем Тень, наконец, явила себя взорам пришельцев. Она хотела дать им время осмотреться. Серебристый полупрозрачный силуэт повис в проходе, собой перекрывая пусть к отступлению и склонив голову к плечу, рассматривая этих двоих. Боль тянула в запястьях, силясь вернуть призрака к его плоти, но Тень терпела. Нельзя было напугать странников.

Путь шёл относительно легко, после очередного витееватого коридора Вивек наконец позволил себе расслабиться. Он долго думал над своими стихами и над тем, что в них не хватало искры, почему они казались уродливыми и жалкими. Не от того ли, что он редко говорил со смертными? Не от того ли, что он изьяснялся всегда вычурно и эпатажно, порой аляповото и слишком пафосно? Разумеется, всё это. Но самое главное – его стихи звучали плохо от того, что их не сопровождала музыка! Воин-поэт заглянул в соседний коридор, и тут же наступил на необезвреженную плиту, которая активировала ядовитые шипы, и те выстрелили в него из правой стены. Мар был очень талантлив и внимателен, он осматривал весь путь перед собой, тщательно избегал ловушек и был, по сути, совершенно самостоятельным, выбирая оптимальный и наиболее безопасный вариант движения. Казалось, что ему вовсе не была нужна та защита, которой его обеспечил маг, но Вивек не стал её снимать, мудро рассудив, что подстраховка никогда не помешает. Особенно в таком опасном деле. Призрак больше не донимал их, а лишь беспорядочно мелькал где-то впереди да истошно о чём-то подвывал. Вивек понимал, что дух скорее всего указывает им верное (или, напротив, гибельное) направление, но не стал забивать себе этим голову. Это приключение не было его приключением. Это испытание не должно было закалить его, оно предназначалось для Мара. Потому он должен был решать, верить Тени или нет, он должен был выйти из подземелья или же дойти до его конца. Они двигались уже достаточно давно, коридоры сменялись лестницами и почти на каждой были ловушки, обезвредить которых было необходимо, чтобы продолжить путь. Такими темпами они могли блуждать несколько дней, прежде чем дошли бы до места назначения и Вивек, серьёзно задумавшись над несовершенством своих стихотворений, достал со спины лютню. Тонкие пальцы коснулись струн и полилась тихая музыка. Он начал с нескольких простых аккордов, но их отвратительное звучание резануло по его чувствительному уху, потому мужчина, тихо напевая себе что-то под нос, поспешил настроить свою деревянную подругу, прежде чем вновь нежно коснуться её тонкого грифа. Закончив настройку, он начал тихую балладу о далёких восточных берегах, о мечте, к которой вёл древних кимеров святой Велот, обещая им рай. Двигая головой в такт простенькой симфонии лютни, он, закончив свою длинную балладу, сделал паузу между песнями и достал из сумки бутылку крепкого спиртного, которую не так давно купил в таверне. Чпок! И по коридору разлился тонкий запах нежного вина. Наклонив бутылку, Вивек влил в себя её содержимое, позволяя себе слегка охмелеть. Или не слегка! Жизнь постепенно окрашивалась в яркие цвета, звуки становились громче, на душе радостнее – повод для новой баллады!
Вивек даже не заметил того, как они вышли в зал с загадкой. Ибо решить её тоже была задача Мара, а не его, скромного телохранителя. Лучшее, что мог сделать Вехк, это не понтоваться своей левитацией или телепортацией, а сесть в позе лотоса неподалёку, откупорить вторую бутылку и пригубить её содержимое, начиная играть на лютне плач по первым северным королям, владевших Ту’умом.

К немалому недоумению Тени, Могущественный к разрешению загадки даже не притронулся. Да, оберегал босмера от ранений, которые тот мог получить от ловушек технического характера, но мог ли спасти от яда и его, и себя? Едва добравшись до плит, он уселся на пол и увлекся.. горячительным. Сказать, что Тень была удивлена, значит, ничего не сказать. Тот, на кого она возлагала большую часть надежд, отказывался даже пытаться. Зачем вообще тогда он сюда пришел? Или слишком ленив, и лесной эльф выполняет за него «грязную» работу? Освобождает путь Его Могуществу?
Более того, он, хотя в гендерной принадлежности Тень не была уверена, начал играть на инструменте. Лютня, но причудливая, каких Тени слышать не доводилось. И лютня эта порождала звуки невероятной омерзительности. Благо, Тень была лишь Тенью и не опасалась повредить органы слуха об это.. «искусство».
С тоской припомнилась собственная флейта. Мягкая, мелодичная. Ее звуки ласкали ухо и заставляли морских змей благодарно шипеть, щекоча раздвоенными языками руки и скулы.
Так значит, свое внимание стоит переключить на босмера. Какая ирония.
Босмер оказался умен. Сделал первый шаг, не сводя внимательного взгляда с Тени. Тень кивнула, ожидая следующего шага. Лесной охотник, кажется, вовсе перестав обращать внимание на своего причудливого спутника, двинулся вперед, ступая боязливо и осторожно, шаг за шагом верно выписывая на сияющем полу-звездном небе нехитрое созвездие Башни. К ее вершине. К величию, достоинству и праву на жизнь.
Стоило босмеру сойти с последнего камня-звезды и обернуться, кликая Могущественного, как «звездное небо» погасло, а «звезды» Башни засияли ярче, играя магическими бликами на каменных стенах. Завораживающее зрелище, но Тень видела его уже десятки раз. Тень жаждала свободы, и чем ближе они подходили к гробнице, тем меньше она готова была терпеть.
Ближе, ближе, ближе! Глубже в древние подземелья, освещенные зачарованными камнями, по широким каменным лестницам, служившим когда-то опорой валенвудским айлейдам. Прошли годы и целые эры, айлейды исчезли, их наследие – осталось. Высокие своды дышали величием: «Что вы такое, когда мы смогли воздвигнуть все это в толще земли и камня?»
Тень улыбалась. Айлейды когда-то ошиблись и дорого заплатили за свою ошибку. Были истреблены и рассеяны, смешали свою кровь с поганой кровью прочих, и яд слабых растворил в себе сильных, лишив былого достоинства. Цивилизация морских эльфов никогда не допустит такой ошибки. Не потерпит рядом с собой грязной крови. 
Последнее испытание, которое Тень считала серьезным, таилось в предпоследней зале. За ней – узкий коридор и, наконец, врата в сердце руин. Нервно мечась из стороны в сторону, Тень переливалась от нетерпеливого ожидания. Они не умрут сейчас. Не могут умереть. Не могут разбить в дребезги застарелую надежду.
Лишь несколько шагов в глубину зала разбудили стражей и ознаменовались протяжным хищным рыком таящихся в темноте существ. Сияя мертвенным голубоватым светом пустых глазных, из-за массивных колонн один за другим выходили скелеты. Лучники, солдаты, вооруженные мечами, воины, закованные в доспехи. Некоторые из них когда-то были зомби, и на костях еще сохранились остатки гнилой плоти. Выползли и несколько мертвых змей, каждая из которых могла бы проглотить с дюжину босмеров и остервенело скалила огромные загнутые клыки. Тень пересекла зал и зависла у прохода в коридор, с болью и сожалением созерцая собственную армию, лишенную связи со своим господином. Своих солдат, которые всеми силами попытаются остановить тех, кто пришел даровать свободу некроманту.

Вернуть свое все-таки удалось. Пусть Кергор мог призвать оружие в случае, если в руинах поселилось что-то поопаснее того призрака — или если эльфы решат отплатить ему не золотом, а сталью, — но вес своего оружия, сделанного из честного металла из недр Нирна, а не из коварной магии Обливиона, позволял чувствовать себя уверенно. Настолько, что мысль о возможном предательстве талморцев вызывала лишь азарт и споры с самим собой, скольких в случае чего удастся отправить на тот свет. По враждебно-высокомерным взглядам, бросаемым на него желтомордыми, орк давно понял, что они с трудом терпели его компанию. Он слышал, что говорили о нем те двое раненных, как эти слабаки хотели отплатить ему за каждую свою сломанную кость. Забавно, но единственным, кто не видел в орке-наемнике ни угрозы, ни достойного лишь презрения представителя низшей расы, оставался тот сумасшедший мальчишка, который номинально был тут главным. В действительности, всем заправляла Иланден, но построенная на дурацких родословных иерархия альтмеров вынуждала ее повиноваться немногим прямым приказам эльфеныша.
И вот в такой чудесной компании они шли, порой утопая по колено в прелой листве или карабкаясь по гигантским корням, что в обхвате порой были больше всего их отряда вместевзятого.
Еще отправляясь на поиски дурака-исследователя, Кергор перерисовал себе его карту, оставшуюся дома (учитывая, что рисовать орк отродясь не умел, копия получилась крайне грубой и примерной, но ему хватало, чтобы, взглянув, вспомнить оригинал), скопировал те его заметки, что касались пути к руинам. И, когда они останавливались на привал, гро-Куш сверялся со своими записями. Другим он их не показывал, не упоминал об их существовании, но эльфы замечали. И недоверие в их взглядах только возрастало.
Что ж, это взаимно.
Но пока у них была общая цель: добраться до айлейдского артефакта, голос которого звучал в пустой голове Неймона, и не умереть по пути. И потому орк вел настолько хорошо, насколько мог это делать тот, кто никогда не видел пути вживую. По ориентирам с карты, по приметам из чужого дневника. Даже завести отряд в болото, чтобы избавиться от половины своих надсмотрщиков, «случайно» утопив и скормив хоарворам, не пытался. Хотя возможность предоставилась однажды. И было бы ложью сказать, что Кергор вовсе не думал ей воспользоваться.
Добрались до руин они усталые, грязные, покусанные мошкарой, но целые. Для нескольких дней пути по джунглям Валенвуда весьма неплохой результат.
Оставив успокоение дрожащих альтмерских младенцев женщине, орк предпочел осмотреться. Ему довелось видеть веками нетронутые руины раньше. И эти не казались такими даже с первого взгляда. А, присмотревшись повнимательнее, он понял, в чем дело.
Не раз охотившийся для своего клана еще тогда, когда дичь нужна была крепости больше, чем охрана, и после, когда ему приходилось обеспечивать едой уже одного себя, Кергор оказался куда лучшим следопытом, чем выросшие в городах вылизанных альтмерских городах желтые доходяги. Следы он заметил первым. Трава была примята совсем недавно. Две пары ног, хотя сперва орку показалось, что опередивший их шел один. Слишком уж легкие, едва заметные следы оставил его спутник. Пришлось присесть, чтобы рассмотреть следы поближе.
- Здесь уже кто-то есть, – сообщил Кергор, – Двое. Один, похоже, босмер. Вошли в руины совсем недавно. Они еще там, если нет другого выхода.
«Почему всем понадобился этот артефакт именно сейчас?» – мысленно удивился орк, – «Лежал же себе целую эру, если не дольше. А теперь тот альтмер, эти, еще кто-то. Меньше чем за месяц».
Впереди их ждали каменные ступени, пыль с которых стерли чьи-то шаги, разорванная кем-то достаточно высоким — выше лесного эльфа — паутина.

Защитный вихрь спал и Мар ломанулся вперёд, как посчитал Вивек, за своей долгожданной целью, которая сейчас лежала перед ним открытой. Воин-поэт хотел предупредить его о том, что на нём более не лежит защиты и Преграда отныне его не спасёт, но у него перехватило дыхание и слова застряли в горле. На мгновение он пошатнулся, но тут же вернул над собой самообладание. Давно он не использовал так Силу – бездумно, без изящества и эстетики, грубо и всесокрушающе. Потраченная магия быстро восполнялась в нём, Вивек улыбнулся своим зловещим мыслям, по мере того, как он медленно подходил к гробнице. Звонко чихнув из-за пыли, кимер шмыгнул носом, проходя через древние врата и без особо трепета читал взглядом витиеватые узоры на стенах, позёвывая. В затхлых гробницах было трудно дышать, порой не хватало кислорода. Не обращал он внимания ни на древнее оружие, ни на человеческие и мерские останки. Он двигался прямо к источнику света, вычурному трону на грозном постаменте. Вивек не удивился бы гигантской табличке рядом: «Не трогать! Некто очень опасный и злобный! Сначала он убьёт вас, а затем всё живое в радиусе сотен миль! Опасность для всего мира, бойтесь! Трепещите, смертные и спасайтесь!». Но данмерского бога нельзя было испугать подобным, он не был смертным. Продолжая протяжно позёвывать, он остановился на почтительном расстоянии от кокона, который сдерживал заключённое в нём сущетсво, и достал из-за пазухи мел. Сняв с себя свой шарф, он начал, насвистывая, подметать вокруг постамента, вычищая пол. Так и есть – не только чёрный камень душ был покрыт письменами – рунами был исписан весь пол вокруг трона. Вся эта комната служила тюрьмой, не только магический купол. Вивек наклонился и принялся чертить по этим письменам свои символы, вплетая их в общую сеть и подводя линиями как к железной подставке, так и к велкиндским камням.

- Эй, Мар, ты помнишь, тот наш договор?
  Надеюсь, что ты меня не прогонишь,
  Не посчитаешь, что я вор.

  Ты за камнем? Он твой. Мне же пусть достанется тот,
  Что на троне сидит. Он не доставит хлопот,
  Ведь отныне моё слово, для него законом станет,
  Волю он не потеряет, но не предаст и не обманет,

Кимер закончил свой рисунок, после чего осторожно коснулся камней и их белый огонь окрасился голубым, как пламя на голове у Вивека.  По тонким нитям энергии пронеслось голубоватое пламя и кокон Силы изменил свой цвет, стал полупрозрачным, после чего начал сжиматься. Подойдя вплотную к фигуре, он не остановился, а начал входить в тело так, будто бы тела не существовало. Купол уменьшался и уменьшался, пока полностью не скрылся внутри, заключая собой отныне не тело, а душу маормера.  Сделав это, камни потухли, а нити прервались.

Кто бы сомневался: талморцы тут же увидели конкурентов в тех, кто пришел до них. Не мудрено, зачем еще кому-то лазить по древним айлейдским городам, как не за еще не разграбленными сокровищами? Эти эльфийские законники ничем не отличались от любой банды наемников или искателей приключений, с которыми Кергору приходилось работать ранее. Поймать тех, кто оказался шустрее, отобрать все, что они нашли, а затем убить — пусть Иланден и не отдала такой приказ вслух.
Разница лишь в том, что власти не повесят за разбой на ближайшем дереве этих остроухих ос, а приставят их к награде и прочитают напыщенную речь о службе на благо Доминиона.
Кергора это полностью устраивало до тех пор, пока его наниматель тоже ходил под знаменем с канарейкой. Орку не нравилось лишь то, что для него вполне могли сделать исключение и все-таки приготовить петлю.
Еще не успела Иланден, хмурая еще больше, чем обычно (ей что, форменный сапог ногу натер?), раздать все приказы, как вернулся присевший было отдохнуть в сторонке эльф голубых кровей (что почему-то никак не сказывалось на цвете его желтой шкуры).
Неймона шатало так, будто он вот-вот свалится — и, судя по тому, что несколько солдат, да и лично его голубоглазая овчарка подошли ближе к высокородному доходяге, чтобы в случае чего успеть поймать его обморочное тело, так казалось не только Кергору. Этому желтомордому бы с такими способностями не королем, а предсказателем быть. Даже у трусливых эльфов, предпочитающих поединку яд, настолько далекие от реальности правители не живут долго.
А еще короли не ходят самолично искать артефакты. Даже в Хай Роке, где своего короля нет разве что у самых захудалых деревенек. Наверное, потому, что не пристало правителям хвататься за голову с таким видом, будто Хермеус Мора только что залез в нее всеми своими щупальцами и делает что-то нехорошее с их мозгами.
Живой артефакт. В айлейдских руинах. На ум сразу приходили сады плоти. Кер никогда их не видел, ему хватало одного только названия, чтобы представить пульсирующие переплетения мышц и сосудов, свисающие с них гроздьями винограда пучки глаз и живых, трепещущих сердец. Мысль о том, что они пришли за такой штуковиной, заставила брезгливо оскалиться даже орка-наемника.
А злости этому оскалу придавало сказанное обреченно-замученным голосом Неймона: «Они сильнее». Он готов был сдаться без боя.
- Ты ведь не собираешься отступить теперь, – с нажимом произнес Кергор, делая ударение на «не». Ему казалось, это должно взбодрить, привести в чувства королька желтых слабаков, оглушенного видениями из склепа.
Вмешавшаяся Иланден восприняла все «несколько» иначе:
- Помни свое место, орк, и не смей указывать Его Величеству.
Она отчасти права: кто платит, тот и решает. Но по лицу офицерши Кергор видел: уходить с пустыми руками она тоже не хотела, равно как и лезть к дракону с вилкой щекотки в руках и набедренной повязкой вместо нормальной брони.
Им нужна была осмотрительность, нужен был хитрый план, не состоящий из лобовой атаки.
Хреново.
- И что прикажет вашество? – Кергор скрестил руки на груди. В его голосе не было и следа почтения, – Быть милыми и по-хорошему попросить у других мародеров ту штуку, за которой мы пришли?
Орки, между прочим, тоже умеют иронизировать. Особенно когда им больше нечего предложить, а молчать не позволяет нетерпение.

Все закончилось. Так просто и быстро.. Долгие годы мучительного плена подошли к концу, но не было ни величия, ни торжества, ни обжигающих молний, срывающихся с пальцев, ни раскатистого смеха и отчаянного, полубезумного крика: «Я вернулся!»
Были пыль и грязь забвения и разрухи, наполнившие залу. Был босмер, аккуратно, боком подобравшийся к подставке и бесцеремонно прикарманивший один из велкиндских камней-стражей. Маормер напрягся, подавляя острое желание швырнуть в поганого лесного тугой комок молний, отогнать, а лучше – убить, чтобы неповадно было. Был обыденный, едва ли не скучающий тон того, кого маг теперь с сомнением мог бы назвать своим спасителем. И была вязкая, пульсирующая тяжесть в груди, будто бьющемуся сердцу под ребрами вдруг сделалось тесно.
Все было не так, как должно было быть. Не так, как представлял себе некромант..
Могущественный заговорил, и недавний пленник слушал. Слушал внимательно и цепко, отметив и то, что тот больше не говорил стихами. Так, значит? Не будь рунного рисунка – и разделенные сущности поглотила бы неумолимая смерть? Значит, все эти годы Тень заманивала к себе не спасителей, но плачей? Значит, никто, кроме существа, наделенного поистине аэдрической силой, не мог освободить его?
По позвоночнику пробежала волна колючих мурашек. Смерть была близко. Куда ближе, чем о ней думали.
Все это: жизнь и магия – было даром. Милостью. И слушая, маормер пытался понять – за что? Знает ли он его? Так впечатлен былыми деяниями, что изволил дать второй шанс? Кем вообще был Могущественный маг в странном наряде? Должен ли некромант гордиться его милостью или с презрением смотреть на себя, скованного ей?
Важно ли это.. Однажды он сможет обрести былое могущество. Светлая, наивная, почти детская радость затрепетала в груди, стесненная целительным пленом. Неприступными бастионами в голове мага мгновенно выросли планы куда более амбициозные, чем в прошлом. Тайфуны и смерчи, полные молний, несущие смерть и пожары. Армии нежити, неусыпные и неустанные. Легионы морских змей, преданных и голодных.
А взамен он связал его подчиняющим заклинанием.
Подчиняющим.
Маг вдохнул глубже, на мгновение теряясь в пространстве и мыслях. Он – в чьем-то услужении? Умирать по приказу? Служить кому-то?
Никогда. Никогда и никому!
- Что за услуги? – спросил, пожалуй, слишком резко и быстро для существа, уверенного в себе и своей безопасности.
Могущественный не ответил. Как не ответил и на вопрос босмера.
«Понятия не имеет.. кто я?..»
В голове не укладывалось. Ничего из происходящего. Каждый кусочек предоставленной мозаики был будто из разных провинций, из разных эпох. Маг тонул и терялся в своих бесконечных «если» и «почему». Едва ли мог смириться с тем, что произошедшее – произошло, что он не в силах ничего изменить, что работать придется с данным. Жизнь и обещания могущества в обмен на условную свободу в вечном ожидании, в страхе, что однажды этот.. покровитель ему таки прикажет, таки потребует платы за свою милость.
А пришельцы тем временем будто бы потеряли к нему интерес. Шарили в толстом слое грязи, выискивая то, что еще могло бы пригодиться, собирали велкиндские камни со стен. Маормер лишь беспомощно наблюдал, цепляясь взглядом то за одно, то за другое. Они даже не спросили его имени.. Не поинтересовались, за что его заточили здесь.. Им вообще было на него плевать.
Не знали или не помнили.. Сколько же лет прошло?
Хотелось уйти. Проломить стены, выйти наружу, вдохнуть глубоко и жадно и завыть не хуже раненого волка-перевертыша. Проклясть весь мир со всеми его Планами и богами за горечь, унижение, за разочарование, кислым вкусом осевшее на языке, и свинцовую досаду, стянувшую грудь.
Что угодно. Куда угодно.
«Вы мне за это ответите». Маормер стиснул крепкие зубы, скалясь не хуже того самого волка. Как плоть помнила, как ходить и дышать, так и разум помнил, как обращать в гнев колючую душевную боль. «Все ответите».
Как минимум, босмер. Жалкий воришка из рода поганых ублюдков-полуросликов, настолько прочно забывших о чести и гордости, будто никогда о них и не знали. Одного только того, что лесной не спросил имени великого мага своего времени, было достаточно, чтобы содрать с него шкуру живьем.
Он сдерет. Однажды обязательно сдерет.
- Я не знаю. – холодно отозвался мер на вопрос Могущественного. – Никто из них не дошел до этой залы. Все, что было при них, разбросано по коридорам, которые привели вас сюда. Оно ваше.
Он продолжал, но некромант слушал вполуха. Медленно и осторожно поднялся с трона и побрел вниз по крутым каменным ступеням, опасаясь, что тело, недвижимое годами, не справится с такой задачей. Новая жизнь, завоеватели, некий Дагот Ур в педикюре и пирсинге.. Кто это, что это.. Ступив на каменный пол, морской помедлил, постоял немного, справляясь к головокружением и шумом в ушах, и понуро побрел куда-то за трон, двигаясь будто вслепую. Где-то здесь.. Он был где-то здесь..
Он и был здесь. На месте. Там, куда упал когда-то, там, где его чудом забыли. Посох. Длинный, изящный, с черным древком, оплетенный оскаленным шипастым змеем, выполненным из белого металла. Пальцы привычно легли на зачарованное дерево, надежно защищенное от огня и гниения, и мер отступил на шаг, прислушиваясь к себе и к нему. Он хорошо чувствовал токи собственной души, переплетающиеся с энергиями, заточенными в этом оружии.
Но ограничение..
- Что за условия ты ставишь мне, маг? – повторил свой вопрос некромант, выходя из тени трона, опираясь на посох. Требовательно, с вызовом. – Какова плата за твое вмешательство?
Компании эльф не удивился. Память Тени сохранилась в сознании. Кем были те, кто пришли сюда?
Сможет ли он убить их, освобождая себе дорогу в новое будущее?
Убить. Убить их всех. Кто бы знал, как сильно хотелось, на самом деле.
- О себе я позабочусь сам. – маг наклонился, доставая из древней шкатулки, частично сгнившей, тонкую костяную флейту. Осмотрел ее бегло, убеждаясь, что цела, и спрятал в один из внутренних карманов мантии.