Обычно путешественники не особенно принимали во внимание этот город, который, по своему призванию, обязан был дышать стариной – ну, разве только в затылок белокаменным имперским башням, давить морально (чего ему явно не хватало, так как здания высотой не вышли), ни или, по крайней мере создавать вид процветающего. Он проигрывал по всем статьям и, по-видимому, очень переживал по этому поводу, потому что проезжей пришлось посетить его, когда не переставая лил дождь. Сказать, что приезжая огорчилась, или вообще испытала какое-нибудь чувство, кроме чувства обыденной серости – здесь было, как везде, – это ничего не сказать. Город самоочевидно не соответствовал ее вкусам. Каждая ныряющая в свою щель крыса, каждая пробегающая мимо собака носили на себе отпечаток этого ахроматического цвета. А длинные руки проезжей в прошлом нередко были перепачканы пигментами по локоть, и даже в самом мрачном черном цвете она видела антрацитовый отблеск. Но город, увы, был нейтрально серым.
Пляшущие по столу мухи были, кажется, единственными относительно живыми существами здесь. В одной из местных таверн и, как предполагалось, во всем городе. Остальными были хозяин и пьяница, одинаковые с лица, как братья родные. Мухам надо было отдать должное. Они были единственными представителями разумной жизни, если не считать усевшуюся возле камина альтмер. На лице последней была написана такая маска усталости от жизни этого, по ее взглядам, непримечательного города, что с нее можно было писать картину «Мирская усталь». Пьяниц и их брата она навидалась досыта, и даже местные мухи ей не казались такими скучными.
Она намеревалась переждать здесь дождь. А дождь планировал испытать ее терпение на прочность – он то лил тише, то набрасывался на крыши с новой силой. Эланте была вынуждена сдаться дождю, в конечном итоге.
Она рассчиталась с мышиным господином, проводила глазами испитую рожу – жажда до каждой детали, в том числе ненужной, была у нее рефлекторной, - и вышла под дождь. Который, как назло, накрапывал все сильнее, но испортить ее настроение уже ничто не могло. Оно было гадким и – на вкус – горьким.
Задача, поставленная перед ней командующим, была предельно ясной, и свойственному Эланте чувству юмора здесь не было места. Вор, который сунул свой никчемный нос в дела Талмора, должен был быть убит. Задача, которая особой арифметики от исполнителя не требовала, только было одно «но». Знаменатель, которого делили, был числом очень непостоянным, или, иначе говоря, скрытной он был личностью. С неопределенными привычками, занятиями, и являлся в какой-то мере собирательным образом, наверное. Так думалось исполнительнице. О нем более или менее хорошо знал шпион, к которому ее направили, чтобы она получила более полную информацию из первых рук. Шансы сплоховать были велики.
Конечно, ведь шансы на неудачу были всегда, вне зависимости от трудности задачи.
Что подтверждало то, что поймать проезжающую повозку было и вовсе невозможно, и пришлось покидать город на расшатанной крестьянской телеге, ловя телом все ухабы. Сухие деревяшки разбухли от избытка влаги, а настил пропускал крупные водяные капли, падающие то на спину, то на плечо. Эланте успела насчитать не меньше двадцати пяти ухабов и сотни капель, но была не уверена в точности своих подсчетов.
Необычность попутчицы мужика явно удивила, и сошедшую на кромке леса он не проводил неодобрительным взглядом только потому, что для этого попросту слишком спешил.

При слове «шпион» у Эланте возникал совершенно другой мыслеобраз. Даже в корне противоположный увиденному. Что конкретно возникало у нее – так это какой-нибудь матерый, выслужившийся сенч-рат, или болезненно надменный альтмер, в звании опустившийся. И уж явно не то, что явилось ее глазам. Женщина выглядела как профессиональный кологлотальщик из какого-нибудь Хаммерфелла, а ее некоторая доброта в теле заставляла подумать об иной доброте, внутренней. Ну, или она была альтмером, что относилось, конечно, к первой характеристике. Хотя бы на какую-нибудь часть. То, что она была альтмером полностью, у Эланте вызывало сомнения. Пожалуй, альтмер сравнила бы ее с собой, да только не испытывала в этом потребности.
Отдавать честь не было смысла почти равному в звании, да и пафосные фразы, которые она для момента встречи заготовила, пришлось заткнуть куда-то далеко за нёбо.
Должно быть, безэмоциональному голосу ее учили во время муштровки. На самом деле, она тренировалась в этом перед зеркалом. Долго, нудно и упорно. И причина появления таких навыков тут даже была не только в ее преданности правому делу. Но да, преданность делу была тут основным побудительным мотивом. Причинами были также желание поддерживать ровный официальный тон и подспудное – походить на офицеров.
Эланте ненавидела собственное отражение. И это было сносной тренировкой для леденящего голоса. Любой юстициар уполз бы в кусты от подобных звуков. Но даже в ситуациях, требующих этого голоса, она часто выглядела и чувствовала себя нелепо. У нее не получалось выглядеть по-настоящему серьезной, как ей казалось. Как ей казалось, по большей части она выглядела глупо.
Эланте попадала в нелепые ситуации, да. И эта исключением не была. Честно говоря, на момент встречи со шпионом Эланте чувствовала себя племянницей, пришедшей на поклон какой-нибудь деревенской тетушке, и в меньшей степени – воинской единицей, прибывшей с целью получения информации. Кляня себя за это ощущение, она принялась прояснять ситуацию, в основном для шпиона, чтобы не спровоцировать последнюю на агрессию. Мягко говоря, альтмер удивляло происходящее. Говоря более грубо, не каждый же день к тебе таким образом подходят и называют по имени?
– Да, шпион, это действительно мое имя, и я послана эмиссаром за дальнейшей информацией по даггерфольскому вору. – Отчеканила убийца, в чьи задачи, по-видимому, входило не теряться в самых неожиданных ситуациях. Но последнюю свою задачу она выполнила на троечку. Винить альтмер не стоило. Она была крайне удивлена происходящим, внешностью шпиона и местом его обитания, которое она увидела уже после, чтобы сохранять внутреннее спокойствие.
С виду это было не так заметно.
Что шпионы могут жить под прикрытием деревенских травников, было для убийцы открытием.
Что могут делать это достаточно долго и успешно – тем более.
Что выглядеть и общаться они могут совершенно случайным образом – было неожиданностью вдвойне.
Но на отвлеченные темы задавать вопросы было воспрещено, равно как и демонстрировать любопытство. Она была, все же, на задании, и личностный фактор нужно было сводить к минимуму.
Поэтому следовала за шпионом Эланте, не нарушая молчания.

Старая избушка выглядела так, словно она видела еще третью эру. А то и вторую. Но она не покосилась, а выглядела еще довольно сносно для своего возраста. Этакая пожилая женщина, сохранявшая все еще отблеск прежней красоты, хотя цвет кожи был уже буро-сероватым, как у старух – вот какое на ум пришло сравнение. Резьба, покрывавшая ее, была довольно интересной и затейливой, но у альтмер не было времени на разглядывание. Еще наглядится, когда будет уходить.
Такое, по крайней мере, она дала себе обещание. Но даже на его исполнение у нее банально могло не хватить пары минут, а задерживаться слишком долго она не планировала. Дела, как известно, не ждут.
«Да» или «нет». Что ж, а шпион не любила подробностей. Эмиссары не любили их тоже. Если и требовалось что-то описать подробнее, то с помощью писчего пера и бумаги. Письменный отчет, вкратце. И да, к словам придирались, без исключения. Но Фестхольдская уже усвоила, в чем ошибаться нельзя, а что можно себе позволить. Иначе ей бы не светило ничего, кроме нищенского существования. И полное моральное уничтожение посредством лишения целей ее… опять же, существования. Судьба это была со всех сторон незавидная.
А Эланте не любила имен, что ни говори. В общении с представителями Талмора, естественно. Если и произносила, то вкупе со званием. Имена отдельно звучали как-то слишком… неформально? Обращение по званию у нее было сформировавшейся привычкой. Такой же, как и отсутствующее выражение лица.
У нее было еще несколько других привычек… но они были куда более неприятными. Например, Эланте часто поддакивала, как следствие довольно напряженной, нервной работы, в частности, из-за частой смены мест и бессонных ночей над отчетами. У каких-нибудь клерков, например, вырабатывались привычки переставлять чернильницу или покусывать перо. Привычка Эланте была скорее профессиональной, хоть и не слишком обычной для убийцы. Этого себе позволять было нельзя. С эмиссарами она едва сдерживала себя, а в какой-нибудь обычной беседе казалась иллюзией внимательного собеседника. Чрезвычайно внимательного.
Когда Максина оставила Эланте, альтмер получила возможность оглядеться. И ею воспользовалась. Без промедления.
Шпион занималась алхимией, судя по тому количеству колб, ступок и прочих элементов перегонки, которые заставляли стол. В этой нелегкой науке, по мнению Эланте, даэдра мог ногу сломить. Ну, сама она разбиралась в свойствах растений, но чисто с точки зрения отравителя, в основном, или с точки зрения «что бы такое приложить, чтобы не загноилось». Короче, минимальный уровень знаний, разве что, чтобы первую помощь оказать. И достаточный, чтобы с умным видом рассуждать о каких-нибудь азах ядовитого искусства. (Как известно, впрочем, в большинстве случаев умным видом можно обмануть только профана. Да и то не всегда).
Помимо всего прочего, у нее была возможность закрыть дверь на засов и завесить окна. Что Эланте и проделала, в почти полной уверенности, что к шпиону может кто-нибудь заглянуть на огонек. Ведьмы обычно пользовались спросом. И репутация их редко останавливала пациентов. Какой-нибудь деревенский жрец Мары в невоенное время загибался от мизерной платы (в военное время он загибался от количества работы), а ведьмы процветали всегда. Кроме того времени, когда на них устраивали облавы жители, у которых вырастали рога, уши или что-либо другое, но точно не то, что им хотелось. Собственно, люди были крайне противоречивыми существами, и Фестхольдская не раз это отмечала. Ей приходилось жить среди них.
Но пришла шпион, и Эланте пришлось обратиться в слух. А также по возможности меньше поддакивать.
Больше всего ее интересовал скупщик, и это было естественно. На этом «Пес» прокололся. C «Псом» необходимо было покончить, и способ, к которому Эланте собиралась прибегнуть, был прост как палка. Его просто нужно было убить. Втихую, без свидетелей, используя его же склонность к скрытному поведению. Все остальные способы убийств затратили бы больше времени. И, вероятно, не имели бы успеха. Что могло больше оттолкнуть его, чем альтмерская аристократка с Саммерсета?.. Или любой альтмер, пытающийся войти с ним в контакт? Это заронило бы подозрения с его стороны.
Было решительно необходимо убить его, пока он не «заговорил», как выразился однажды один сутай-рат, здоровенный серо-белый кот с криминальным прошлым. Прошлое свое он давно похоронил, и отсутствие цели в своей жизни лихо прикрывал служением на благо Союзу. В чем-то Эланте и он были схожи. Но не внешностью. Это был единственный хаджит, к которому Эланте относилась с некоторой опаской и успела проникнуться уважением. Подобием уважения. Было вообще страшновато, когда эта серая туша незаметно возникала у тебя за спиной. Он ходил чрезвычайно тихо, несмотря на вес и размер, этим и подкупил своих прежних «нанимателей». Вернее, теперь уже бывших. Когда его убили, Эланте даже переживала. Какое-то время. Ей всегда было неприятно, когда погибали лучшие из ее соратников.
Но, возвращаясь к «Псу», информации было недостаточно. Пока еще недостаточно.
–Цвет волос, какие-нибудь привычки? В какой именно день недели и время? И можно подробнее о скупщике? Где торгует?

Отредактировано Эланте из Фестхолда (13.03.2017 12:48:01)

Волосы. Привычки. Время. Место. Все было четко. Четко достаточно, чтобы выстроить некую картину, образ жертвы. Подробности о скупщике лишними не были. Здорово мешающее ощущение неправильности текущих событий уступило профессиональной сметке. А холодная сосредоточенность – азарту. Фестхольдская улыбнулась тоже, но улыбка не предназначалась ответом Максине, да и так не выглядела. Это была улыбка мера, приступающего к своей любимой работе. К излюбленной части, где все было ясно и упорядочено.
О повадках скупщиков Эланте была наслышана. «Собой», то есть мерами или людьми, скупающими всякий награбленный хабар, они становились исключительно в позднее вечернее или ночное время суток. И всевозможные нечестные дела проворачивались в те же часы. Вору неудобно было бы тащиться в свой схрон с кучей добра, следовательно, ему требовалось сбыть все на месте. Или недалеко от этого «места». «Пес» был частым гостем скупщика, судя по всему.
С ним не должно было быть никаких проблем. Требовались лишь терпение и наблюдательность. А также профессионализм. Этими тремя качествами Эланте обладала, причем последнее появилось с обретением опыта, а оба первых были врожденными. Узнавать информацию и вести себя в условиях быта было сложнее, чем точно выверенным движением убивать. Да и вообще общение никогда не было ее коньком, несмотря на то, что в каждой провинции она оставляла за собой «друзей». Знакомых, по правде говоря. Ее надменность и стремление выделиться на чужом фоне часто сменялось долгими периодами ощущения собственной никчемности, а характер не позволял сближаться с кем-либо теснее знакомства, всерьез. И не только характер. А полнейшее отсутствие в этом какой бы то ни было нужды и обостренное чувство опасности.
– Благодарю, шпион Максина. – Эланте наклонилась над столом, разглядывая карту.
Таверну эту она не знала – все еще не знала. Но у нее еще оставалось пара часов на то, чтобы немного освоиться в городе, точнее, изучить те его места, куда мог в ближайшее время направиться вор. О тамошнем контингенте у нее были представления, даже не то чтобы представления, а полноправные понятия, так что затеряться среди сброда, криминальных низов и нищих сложности не представляло. Парочка грубых фраз и развязная походка – и любой был на пути к цели, так считали многие. Но, особенно на первых порах, это требовало кое-какого актерского таланта. Потом это даже входило в обиход на некоторое время, и от этого приходилось избавляться. На повадках же Эланте сильно сказалось достаточно длительное пребывание среди им подобных. Убийц и шпионов едва ли готовили долго, их просто вылавливали из среды и обучали повиновению приказам. С, естественно, прививанием соответствующего отношения к Доминиону и политике Талмора. Да и к самим избранным изначально предъявляли высокие требования, касательно верности. За теми, кто был вынужден, кто был прижат, следили с удвоенным вниманием. Жертвой этого внимания когда-то была и сама Фестхольдская. Только она давно молчала об этом. Молчала благоразумно. Молчание и покорность обычно окупались премиями.
Информацию о скупщике она буквально впитала. Это было последнее, по-видимому, что могла сказать Максина. Дальнейшие расспросы были бессмысленны.
– Я должна идти, – напомнила она скорее самой себе, нежели шпиону. Механически. – Благодарю за информацию.

Улыбка Эланте стала ироничной.
-А. Да, конечно, - сказала она, словно опомнившись. В этом у нее был свой интерес – донести до ушей направляющего ее руку мера, без сомнения, небесполезную информацию. Определенно, Максина в будущем могла оказаться полезной, несмотря на ее насмешливый тон и – точно – неприятный характер. Но Эланте не должно было быть дела до ее характера, однако некоторые его качества она отметила мимоходом и пришла к определенному выводу. Полезной, но ненадежной. В последнем, на самом деле, у Фестхольдской уверенности не было, поэтому ее язык не намеревался сболтнуть лишнего, выражая ее личные и, по-видимому, неверные подозрения. Подозрения она решила оставить при себе. Так было проще. С нее не требовали оценок. Это была не ее работа. Это было одно из ее увлечений, не более. Однако она выносила оценки лично, когда ее не просили, и выносила их объекту, за которым наблюдала, непосредственно.
Главное было не спугнуть Максину и не быть резкой на язык.
Ее готовность к сотрудничеству она почувствовала интуитивно, и последние крохи подозрений исчезли. Эланте все это время разглядывала карту, но слушать Максину слушала. Она отреагировала быстро.
– Конечно, я скажу о вашей помощи эмиссару. Зелья мне в самом деле нужны.
В этом плане она всегда была вооружена до зубов. Если при себе у нее не было яда и клинок не был надежно смазан, она чувствовала себя… незащищенной. Но зелья никогда не были лишними – вот в чем была основная проблема зелий. Здесь, в этой провинции, у Эланте было несколько схронов, которые альтмер могла перечесть по пальцам.
Но у нее не было постоянного поставщика зелий.

Лекции о ядах попался благодарный слушатель. А, главное, молчаливый. Что для Фестхольдской как слушателя всегда являлось весомым плюсом. Ибо должны быть какие-нибудь плюсы у мера, носившего с собой сплошные кресты, такие, например, как крест на карьере или – сплошной – на прошлом, который был у каждого пятого. Но скопищем одних крестов быть неинтересно, да и, более того, невозможно, поэтому плюсы все же были – и были небольшими, дозированными.
Большие плюсы, в отличие от Фестхольдской, были у Максины, и первая отдавала должное шпиону-алхимику. Безумных ученых на своем коротком веку Эланте не встречала, поэтому ей даже в голову не пришло каким-либо образом осмеять Максину. Напротив, свои собственные умения в ее обществе казались мизером, необходимым только к существованию. Ни ее владение оружием, ни ловкость в любого рода скрытности и утаивании информации нисколько не отличали ее среди прочих, как считала сама Эланте.
Торжество Максины она поэтому восприняла как должное и не посмела сказать что-то поперек. Ее восхищали увлеченные своей работой меры, она и сама была такой. У нее бывали моменты, когда и она радовалась как ребенок. Вот только случалось это неизмеримо редко. Тогда она имела право гордиться собой и вести себя не как обычный обыватель.
По-прежнему, механически, ее глаза изучали столичную карту, а мысли занимали одни лишь яды. Максина умела преподносить себя и результаты своих трудов, ничего нельзя было сказать. Молчанием Эланте словно платила за предоставленные ей яды и не менее полезный рассказ о привычках. Оценщик в ней говорил, что молчания здесь будет недостаточно.
Торг с самой собой захватил ее на какое-то время полностью – одна часть ее соглашалась, что необходимо что-то предложить взамен, другая протестовала. Это длилось достаточно долго, в течение последних нескольких фраз осведомительницы.
Фестхольдская так ни разу не прервала Максину, не озвучив ни единого вопроса. Но один ее беспокоил. Единственный вопрос, что был озвучен, подводил итог к изложенной информации:
– Я смогу в дальнейшем пользоваться вашими алхимическими услугами?
Второй вопрос касался, в некотором роде, оплаты.
Эланте сухо улыбнулась, открыто не демонстрируя свое стремление:
– Возможно, вам лично необходимо кого-то устранить? Я могу это сделать.
Времени у нее было не слишком много, но попытаться стоило. При всех своих острых углах даже Эланте чувствовала, что одной благодарностью на словах тут не обойдешься.

Отредактировано Эланте из Фестхолда (08.09.2015 11:38:30)