“У шаманок всегда есть ответы”.
Это Ишуннидан мысленно повторила себе несколько раз, когда почувствовала сомнение в своих силах. Ей хотелось слепо верить мудрости Нереварина и увериться в мудрости собственной, но вопрос не давал ей покоя: почему он обращается именно к ней, к молодой ученице, а не говорит сейчас с шаманкой, знающей жизнь куда лучше?
Он спрашивает о данмерах, тех, что живут на материке среди недвижного камня городов. Едва слышный вздох облегчения срывается с губ эшлендерки. На этот вопрос ответ ей известен. Он написан на стенах ее сердца. Осталось лишь очистить рассудок, чтобы прочесть его вслух.
Ученица отмечает, что Нереварин говорит тихо, пытается придать мягкости своему голосу, которым мог бы рычать подобно могучему зверю. Про себя она хвалит его дипломатичность… быть может, в конце беседы она скажет ему об этом.
- Ты спрашиваешь о тех, о ком я желала спросить странника, посетившего мою юрту… и до сих пор желаю, почтенный гость мой. Но обождет мое любопытство. Вопрос первым ты задал – мне первой отвечать.
Ишуннидан садится на ковер, скрестив ноги, и плавным жестом приглашает Нереварина сесть рядом.
- Думается мне, долгий разговор ждет нас. Коль так, устраивайся поудобнее.
На несколько мгновений эшлендерка умолкает, глядя на робкие всполохи домашнего пламени в очаге. Огонь успокаивает ее, теплыми отсветами отражается в алых глазах. Наконец, с задумчивым видом она оборачивается к мужчине.
- О мерах Домов я знаю понаслышке лишь, из рассказов Наммани – то шаманки нашей имя, если ты позабыл – да со слов редких странников, что в наш лагерь приходили. Странники мне жаловались на великие несчастья. Думается мне, народ данмерский горя преисполнен. Быть может, сменились уже времена… того я не ведаю. Но о горе кое-что известно мне.
Ученица шаманки вздохнула. Тонкие пальцы разгладили складку на полах ее мантии.
- То было восемь лет назад. Жестокий год был, отродья ожившего пепла много жизней унесли. Отец мой тогда отправился к Предкам, - лицо Ишуннидан приобрело смиренное выражение. – Наммани поручила мне тело его к погребению готовить. Сердце… рвалось от горя по отцу, а мне предстояло отмыть его от крови и пепла, иглой и ниткой раны зашить… - она на миг замолчала, - руку правую к телу обратно прикрепить. Но, по крайней мере, руку его мы нашли… Неважно.
Полуслепой от слез в глазах была я. Стенала я, жаловалась в пустоту на жестокость Наммани, но руки мои дело все равно делали. И не заметила я, как труды мои подошли к концу.
Помнится мне, глядела на отца, в самой красивой его одежде, чистого, и покой почувствовала, ибо с тем, что невозможным мне казалось, я справились. Худшее позади оказалось. И думала я: раз это горе пережила, то и другое вынесу и не сломлюсь. И надежда мне великие силы мне придала.
Ишуннидан закончила рассказ. Ей хотелось подождать и посмотреть, понял ли ее Нереварин, но, рассудив, что у него много других куда более важных дел, сказала:
- Когда сил не остается, еще один шаг сделать нужно. Затем еще один. И не заметишь после, как сотню шагов прошел.
Ученица снимает с пояса кожаный мешочек и рассыпает по полу гадальные камешки и косточки. Тихий стук наполняет юрту. Разочарованная, данмерка убирает их обратно.
- Не вижу я, судьбы данмеров. Но верю: никогда не падут эшлендеры. А вот меры Домов – могут и сгинуть. Слишком много они жалуются. Ковыряются в своем горе как ножом в гнойной ране. Быть может, перешагни они через свои стенания, и обрели бы мощь, перед которой запад трепетал бы… но они жалуются, Думается мне, надо стать им моему народу более подобными… - эшлендерка неуверенно посмотрела Нереварину в глаза. – Но ошибаться могу я. Что ведаю я о мерах Домов?..
Отредактировано Ишуннидан (30.07.2015 16:06:49)