В безумии счастье, и шут веселится,
Когда он с ножом за портьерой таится.
Смеётся, давая котятам мышьяк,
Агония - это же весело так!

Холодно. Как же все-таки холодно в этом дурацком городе! Можно подумать, те, кто основал последнее убежище, были махровыми нордами со страстью к плохой погоде? Нельзя было им основать его в каком-нибудь более теплом районе Скайрима. А так холод зимой, холод осенью, весной и летом тоже холодит - с моря постоянно дует холодный бриз, а от местного гостеприимства любого не-норда морозит, словно замораживающим заклинанием от мастера-криомансера. Глупые норды со своим глупым холодом!
Цицерон стоял на распутье и увлеченно шевелил мозгами: с одной стороны ворчливый редгард, научившийся ловко прикрываться неприкасаемым авторитетом Слышащего, приказал ему не сходить с места, дабы не пропустить нужный караван; с другой стоять на ветру, пусть даже в теплой накидке, было все равно холодно. Может быть какого-нибудь норда этот ледяной, пронизывающий до костей и уж точно совсем не летний ветер по-дружески похлопал бы по волосатому плечу, но именно его, Цицерона, этот проклятый ветер вознамерился просто-таки сдуть. Пока Хранитель размышлял пошел дождь, такой же холодный и абсолютно не летний. На его родине под летним дождем можно было стоять часами напролет, здесь же даже аргонианин спешил где-нибудь, да укрыться от непогоды. С внутренней тоской взглянув на горизонт и не обнаружив там ничего напоминающего искомый караван, Цицерон направился в таверну "Пик Ветров", где и решил подождать котов, а заодно и согреться парой кружечек пряного вина. Не мед же этот дурацкий пить!
В таверне было шумно, повсюду слышался стук кружек и пьяные выкрики, что означало только одно - Стиг Соленый Трап опять решил утопить свое горе в вине и меде. На взгляд Цицерона, очень странный способ утоления печали - не лучше ли прикончить источник печали раз и навсегда! С глаз долой из Мундуса вон! И чтоб кровь текла по клинку, скатываясь по лезвию багряным ручейком. Но глупый норд умел устраивать только пьяные драки. Одним словом скука смертная. А еще пират называется. Аккуратно увернувшись от падающего выпивохи, Цицерон протиснулся к стойке и заказал себе кувшин доброго вина, которое согревало тело и веселило душу в этой стране вечного холода. Не успев предаться мечтам, Хранителя едва не снесло с лавки от прямого попадания чем-то увесистым, которое оказалось еще одним неудачливым посетителем таверны - мальчишка, сопляк, упившийся медом до потери сознания. Мусор под ногами. А вот с весельчаком стоило поговорить по душам - таких шуток шут не прощал не кому, даже слышащему бы не простил, это прямое оскорбление. Здоровяк-норд за соседней лавкой только посмеивался, глядя на дело рук своих. Нарочито писклявый голос имперца разорвал привычный пьяный гул в таверне
- Сдается мне, что ты, увалень, такими темпами скоро мимо ночного горшка будешь промахиваться, - дальше стоило просто немного подождать, когда поток сквернословия иссякнет в вонючей глотке этого громилы. Громила, к слову, в драку не полез - отговорили друзья, а взамен предложил пари. Ну конечно, всюду это пари. Цицерон согласился, благо условия просты - пять метательных ножей и нарисованная углем на стене рожа легионера. С презрением глянув на предложенные ему железяки, паяц достал свои - небесная сталь с большим удовольствием будет резать живую плоть, но за неимением плоти и стенка сойдет. Все расступились и настороженно глядели на имперца, который сбросил накидку, оставшись в шутовском одеянии.
Фигура Цицеро как-то скукожилась, руки под немыслимыми углами согнулись сжимая ножи. У нормального человека от такой позы разболелись бы суставы, да и только, но вот Хранитель не был "обычным" человеком. Единое, слитое и почти неуловимое для людского глаза движение - шут буквально раскрывался, как распускается цветочный бутон весной. С тихим шорохом все пять ножей полетели в стену. Когда удивленный гул стих, все увидели, что у нарисованной рожицы поражены острыми метательными ножами оба глаза и нос. Цицерон стоял рядом и издевательски улыбался, пританцовывая и бормоча разную ерунду. Громила только стоял и краснел от злости - такой позор коронованной расе Скайрима от какого-то паяца! Имперец подошел к громиле и протянул руку за выигрышем, внутренне уже подсчитывая блестящие монетки с мордашками императора Септима. Но угрюмый бородач неижиданно показал Цицеро тугой кукиш и громогласно заявил, что никакого пари не было и его друзья-моряки, читай лучше пираты, это подтвердят. Нервный румянец проступил на впалых щеках Хранителя.
– Ахаха, надутый криворучка-норд решил обмануть Цицеро! – неожиданно угрожающе ухмыльнулся паяц. Норд и его дружки дугой обступили имперца. Цицерон тоже был на ногах, но держался весьма раскованно, даже с некоторой ленцой Ох, как разозлится Назир за устроенный переполох. Но не в его стиле терпеть оскорбления от серой пыли этой провинции. В ответ на зловещие маневры Цицерон ничего не сказал. Но быстро сложил губы трубочкой и в мощном порыве выдохнул из себя воздух. Тут же громила схватился за глаз и с воем опустился на колени. Плюющее лезвие - это тоже искусство, не хуже, чем живопись или стихосложение.
– А-а! Тва-арь! Гла-аз!...
– Ур-рою, имперское отродье! – набросился на гостя изрядно подпитый капитан Соленый Трап.
Но шут присел на широко разведенных в стороны ногах и прямым ударом руки врезал ему по яйцам. Удар был настолько мощным, что эхом передался практически всей таверне, за исключением, пожалуй, женщин – все невольно схватились руками за свои промежности, как будто сами пропустил удар. Капитан Стиг должен был выть, как прокаженный, и волчком крутиться на полу. Но нет, удар оказался настолько сокрушительным, что пират сразу же потерял сознание. Остальные члены команды схватились было за оружие, видя эти маневры Цицеро обнажил эбонитовый клинок, но во все вмешался Торинг — владелец таверны «Пик Ветров» и её управляющий. Сломал Цицеро все веселье - шут вовсе не считал, что у шайки морских оборванцев есть шансы одолеть его. Торингу тоже хотелось стать на сторону нордов, но формально скандал начали пираты, а их управляющий не любил больше, чем шутов. Пока еще больше. А вот после криков о страже начался обычный переполох, под который и ускользнул Цицерон, прихватив со стола, помимо своих ножичков, еще и чужой кувшин с вином.
Дождь похоже уже заканчивался - за свинцовыми тучами уже начал проблескивать лик Магнуса. Приплясывая на мокрой земле, Цицерон двинулся на встречу каравану, благо уши шута уже улавливали типичный "мурчащий" выговор каджитов и даже различал среди них говорок Акари.

Отредактировано Цицерон (05.08.2015 09:52:21)

- А если киска закрича-а-ала! Сверну ей шейку, чтоб молча-а-ала! - вообще Цицерон больше любил упоминать пернатых в своих садистских стишках, за исключением стишка про котенка и мышьяк, но тут он специально изменил зверушку, дабы хоть немножко позлить каджитов в караване. Нельзя сказать, что шут конкретно к кому-либо имел чувства, подобные ненависти или злости, просто ему нравилось чувствовать на себе взгляды, весьма далекие от добродушных или даже нейтральных. На то была его ставка, то был его жизненный стиль и фирменный почерк, зовите как хотите. В атмосфере, полной негатива шут расцветал подобно  горной лаванде - это горячило ему кровь, бодрило, даже разогревало его аппетит. На первое идет злость, и к ней Цицерон предпочитал красное, очень-очень красное вино, что течет обычно по жилам у всех, без исключения живых рас Тамриэля.
- Акари, этот человек поет не очень приятные моему сердцу песни. Тот ли это человек? - верный Карджо, гроза бандитов чувствовал себя не уютно рядом с постоянно приплясывающим имперцем в шутовском костюме. К слову теплая накидка развевалась подобно парусу, во всю грудь принявшему порывы ветров. Разумеется это был не тот человек, которого ждала глава каравана - обычно она вела дела с Назиром, человеком во многом близким ей и по духу и, хотя и довольно слабо, по происхождению. Редгард любил поторговаться даже там, где дело было уже решено и безо всякого торга, посидеть за чашечкой подогретого вина, наконец он был мастак рассыпаться в цветистых и таинственных восточных комплиментах. Здесь же пришлось довольствоваться Хранителем, который к тому же поминутно оглядывался через плечо и злорадно кривил свое, и без того не очень красивое лицо с длинным носом и тонкогубым ртом, больше напоминающим сабельный разрез. Но Акари была бы не Акари, если не взялась за дело. Цицерон откровенно обиделся, видя что все его кровожадные замашки игнорируются. Надув губы, словно капризный ребенок, он плюхнулся на голую землю и пробурчал под нос достаточно громко, чтобы услышали мертвецы в храме мертвых Солютьюда
- Если глупые коты не собираются говорить с Цицеро, то он уйдет навсегда! И не вернется! Но тогда те люди, которых Цицеро представляет очень сильно обидятся. Настолько сильно, - на этом слове его лицо стряхнуло с себя всю напускную грусть и обиду, засветившись агрессивной и кровожадной ухмылкой во весь рот, - Что бедные каджиты станут очень-очень холодными в этой холодной стране. Совсем холодными.
При этих словах все, почти без исключения, каджиты потянулись за оружием, отчего ухмылка шута растянулась еще шире. Казалось, что кожа вокруг рта вот-вот лопнет, обнажив при этом острые и мелкие зубы имперца, при этом обильно оросив все вокруг кровью, чей вид так нравится ему лицезреть. При таких словах в любую, даже самую ушлую и хитрую голову прокрадется мысль о том, что деловые партнеры решили прекратить вести с ними дела самым радикальным образом. Все очень подходило под эту картину, но Акари мужественно прогнала эту мысль подальше, решив, что раз уж никто не прирезал их ночью, то устраивать шум, словно на той свадьбе, ради одного каравана будет делом неразумным и затратным. А такой вот, с позволения сказать блаженный, это просто хитрая проверка на прочность. или на вшивость, если хотите.
- Акари не понимает, почему почтенный гость вдруг прибег к таким острым, словно лезвие бритвы, словам? Разве мы отказались вести дела? Разве наши товары были плохи? Акари просит не принимать близко к сердцу разговоры моих подопечных. Они еще не не поняли всех тонкостей успешной торговли. Пусть почтенный гость сам удостоверится в качестве товара в личном шатре Акари, - с этими словами она поманила Цицерона за собой. Надо сказать такому повороту событий шут был рад и не рад одновременно. Рад - потому, что в личном шатре главы каравана наверняка тепло и сухо. Не рад - что не удалось согреться несколько иным способом - дракой или же дикой кровавой резней. Когда кажется, что заместо крови по жилам течет жидкий металл, а сердце бьется подобно ударам кузнечного молота. Скинув накидку у входа в шатер, Цицерон скрылся там и принялся шуршать мешочками с неизвестным для остальных содержимым. Накидка осталась лежать, сиротливо глядя на небо единственной пуговицей и соблазнительно притягивая взгляды открытым участком кармана, где позвякивал кошель  монетами.

- Акари надеется, что качество ее товара прогнало прочь все дурные мысли из головы почтенного гостя, да? - да так по сути оно и оказалось, ибо с лица шута не сходила улыбка, благо теперь довольная и куда менее кровожадная, - Почтенный гость передаст своей семье, что остался доволен, а семья почтенного гостя будет и дальше вести дела с Акари. Собственно умная и опытная кошка прекрасно знала "семью", с которой вела дела и примерно догадывалась об имени ее "почтенного гостя", но следуя традициям восточных сделок именовала его абсолютно нейтрально. Благо Цицерона это устраивало, как, впрочем, обращение к нему по любому из существующих на белом свете имен. Все свертки и мешочки были им скатаны в плотный тючок, который занял место на спине паяца. Рассыпаясь в комплиментах, из которых "пожелание врагам почтенной караванщицы сгнить заживо в муравейнике" было одним из самых миролюбивых. На выходе из шатра Цицеро поднял порядком промокшую на сырой земле накидку, оглядел ее и забросил себе на незанятое плечо - предстоял близкий путь. Домой, домой, Цицерон придет самим собой. Или триумфально возвратится, гордо выложив вечно ворчливому редгарду все его мешки-кишки. Отойдя от каравана на некоторое расстояние, шут вспомнил о небольшой драке в местной таверне. Следовало заранее приготовится к брани воина пустыни Аликр, ибо такие вещи он категорически не одобрял. Пусть ночь сокроет тебя, подобно плащу - обязательно говаривал Назир, отправляя какого-нибудь рядового убийцу на выполнение контрактов. Ну Цицерон же не виноват, что глупые норды решили подразнить его, потом ему же проиграли пари, а после всего этого сами же и учинили эту драку с ломанием мебели и частей тела друг-дружке. Цицерон ничего плохого не сделал, даже никого не убил и не покалечил, ну почти никого. Правда капитану Стигу придется надолго забыть об общении с прекрасным полом, а его помощнику можно будет мело именовать себя "Одноглазый помощник". Ха-ха, все пираты любят носить повязки на глазу, но ни один пират не признается,  как на самом деле он потерял глаз. Ха-ха-ха, забавное совпадение будет. Постепенно ход мыслей Хранителя вывел его на нехитрое дело - в Данстаре есть алхимическая лавка, где Бабетта покупала разные ингредиенты для своих зелий, а порою и сами зелья. Может там можно купить любимую пряность редгарда, с которой он как умопомешанный принимается готовить пахучие восточные блюда, очень приятные на вкус. Да, да, это будет замечательной идеей! Ай да Цицеро, ай да молодец. Назир наверняка забудет поворчать, когда увидит любимые пряности. Мысль о том, чтобы обратится в караван Акари за этим же делом шут отмел решительно и окончательно. На сегодня никаких котов, никакой шерсти и никаких торгов. Глупо-глупо-глупо тратить время на разговоры, когда можно немного поспать, поточить клинок или сойтись с тем же Назиром в шутливом, на деле не очень, бою, проверяя не утратило ли тело Хранителя своих смертоносных навыков. Да, это будет здорово.
Цицерон помчался сквозь грязь, холод и неприязненные взгляды коренных обитателей Данстара прямиком к алхимической лавке, где хозяйничала старушка Фрида. Ушлая бабуля имела нужные связи среди разных капитанов, как обычных торговцев, так и среди тех, кого принято называть вольными купцами, сиречь пиратами. У нее всегда богатый выбор разных травок, порошочков и скляночек с разными вытяжками и отварами. Да, вперед, к старушке-торговке. Не взирая на унылую погоду и таких же унылых людей вокруг. Какой смысл ковыряться в земле, подобно червяку, когда можно жить другой жизнью. Полной опасностей, крови и хохота. Но в этой жизни Цицерон никогда, никогда-никогда не услышит Голос. Да, он не рядовой ухорез, но он и не слышащий. Милосердная матушка послала своему защитнику Хохот, но не Голос. Не сметь! Не мечтай о Голосе, глупый Цицерон.
старушка встретила странного человека радушно, впрочем это с успехом могло быть торговой уловкой. Зайди сюда сам Мерунес Дагон в своем истинном ужасном облике, и ему бы перепала улыбочка бабули-торговки снадобьями. Когда же товар был выбран и запакован в чистую колбу, Цицерон потянулся к кошелю и его пальцы обнаружили на поясе накидки странную пустоту. мгновенно швырнув накидку на пол, шт принялся шарить по ней, потом по своим карманам, по полу, по стенам, по тючку с товарами, а дай ему волю, то он бы всю лавочку вверх дном перевернул, ощупывая каждую пылинку, которая на него косо смотрела. Но нет, нет-нет-нет, заветного кошеля нигде не было. Говорят, что рык снежного саблезуба слышен на расстоянии примерно восьми лиг. Если бы Цицеро сейчас сорвался и выплеснул весь свой гнев одном мощном крике, то крик этот был бы слышен в любой точке Мундуса. И сам Магнус схватился от испуга бы за сердце, если бы еще сидел в своем тесном подвальчике, который по чьей-то нелепости называли солнцем. Но нет, одним криком тут не обошлось.
- Матушка! За что? – провыл Цицерон тем временем, собираясь убивать все, что покажется ему подозрительным, - Бедный, бедный Цицерон! Он так не привык, нет, нет, не привык! А его обокрали, обманули, облапошили, заставили, осквернили... Раз-дееее-ли! - на последней ноте фальцет Хранителя издал звук настолько тонкий и острый, что у бедной старушки чуть было кровь из ушей не хлынула. Подхватив свои вещи в охапку, Цицеро бросился прочь из лавки. Конечно же это сделали вредные коты! Зря, зря добрый Цицерон им поверил, и в шатер полез тоже зря. Все просто, как день, а он попался как глупый норд. А представив себе смешки за его спиной по этому поводу, шут просто рассвирепел. Цветасто-кричащей бурей он пронесся по Данстару, сбивая с ног любого, кто находился на его пути. И накидка и тючок были сунуты в специальный воровской тайник, парочка которых была заготовлена практичным Слышащим для разных нужд Братства. Секунда, миг промедления и шут со всех ног бежит к каравану, где уже наверняка делят его монетки! Шаг, другой, третий и вот он, караван воров и мошенников, ограбивших Цицерона. Если тогда в раговоре он нарочно делал страшное лицо, то теперь его физиономия была просто перкошена от гнева и жажды крови, налитые "дурной" кровью глаза свирепо вращались в поисках жертвы.
- Ворье! Обокрали Цицерона, теперь Цицерон разрежет вас на мелкие кусочки, а из шкур сделает теплый коврик под ноги! - с тихим шелестом ножны покидает Грусть, во второй руке как из ниоткуда материализуется стальной кинжал. Еще одно движение и шут превращается в вихрь клинков, крушащий все на своем пути.

Отредактировано Цицерон (07.08.2015 09:39:54)

Двое каджитов бросаются на Цицерона, на бегу выхватывая оружие - охранники каравана первыми перестали питать несбыточные надежды на мирное решение спора, когда услышали его слова насчет шкур и кусочков тел. Если быть честным, что шута и не устроил бы мир в таком случае - оскорбленная честь, многократно помноженная на безумие и нечеловеческую кровожадность гремучей смесью бурлила в его жилах, заставляя порою совершать ужасные, по меркам обывательского мнения, поступки. Старик Фестус в таких делах мог бы поаплодировать.
Бой, кровавая круговерть из множества движений, в случае с противниками совершенно лишних движений. Один из кошаков оказался чуть менее расторопен, чем следовало быть. Горячая кровь толкала его на необдуманные поступки, именно поэтому он так стремительно сократил дистанцию с шутом. Шелестящий вихрь клинков опрокинул чрезмерно скорого каджита, заставляя прижимать лапы к распоротой ноге - Цицеро, не мудрствуя лукаво, просто метнул стальной кинжал, целясь в незащищенное пространство между сапогом и окончанием поножей брони. Второй оказался более опытным противников, его булава и щит мешали паяцу приблизится на расстояние кинжальной атаки, заставляя его пританцовывать возле держащего оборону охранника, который в данном случае держал за спиной Акари и вторую кошку. Ложный взмах, полупоклон, обманное движение кисти и появившаяся из складок одеяния стальная полоска летит каджиту прямиком в морду, вонзаясь в незащищенное шлемом место под глазом. Еще некоторое время назад этот кот был полон воинственного духа, решимости, а теперь он катается по мокрой земле воя от боли, причиненного такой неопасной на первый взгляд полоской стали. Яд морозного паука еще раз доказал свою пользу в делах с теплокровными.
- Это теперь принадлежит каджиту, - завывая от заслуженно ощущаемого страха закричала рыженькая кошечка, размахивая кошельком! Его кошельком! Таким родным и таким вместительным кошелечком! При виде бегущей к побережью воришки, Цицерон моментально переключил на нее свое внимание - подобно натасканному псу, он бросился вслед, вот только в случае с псом шансов выжить было куда больше.
- Будь проклят тот день, когда я повстречала ее, - мелко подрагивая всем телом сказала Акари, пока оказывала первую помощь своим охранникам. И сложно было с ней не согласиться - каравану нанесен совершенно небольшой материальный, но поистине огромный "духовный" ущерб. Воровство у заказчика - что может быть хуже для торговца. Такие пятна на репутации могут заставит заказчика вести дела с другими торговцами, к примеру с пиратами, коих с победой Ульфрика стало чуть ли не больше, чем во время имперского контроля.
Цицерон бежал за улепетывающей во все ноги-лапы воришкой, не издавая при этом никаких посторонних звуков. Берег дыхание для более приятного и спокойного момента. Он умел бегать, он любил это занятие, в конце концов годы странствий закалили его до "железной" выносливости. Когда на очередном витке пути его кобыла, купленная у одного жадного торговца, сдохла, то шуту пришлось самому впрягаться в повозку, на которой он вез саркофаг Матери Ночи. Он мог пробегать хоть весь день, благо был налегке и не завтракал. Погоня стала для него делом чести. В голове крутились разные мысли насчет участи воришки, из которых "простить и отпустить" вообще не было, все больше садистских и извращенных картин, где он медленно снимает с кошки шкуру или скармливает ее новому ручному пауку Бабетты. А можно ведь отдать ее маленькой вампирше для каких-нибудь ее алхимических опытов. О, как обрадуется не-дитя, да-да-да, так обрадуется. Сварит из кошечки чудное варенье на Назира день рожденья! Аха-ха-ха-ха! Ихи-хих-хих-хи!
Погоня не могла долго продолжаться - морской берег очень богат на разные препятствия для юных хвостатых бегунов, особенно бездумно бегущих и не смотрящих себе под лапы. Если парочку мелких коряг кошка перепорхнула, лап не чувствуя от страха, то вторая, более солидная, будто сама бросилась ей под ноги. Шут прекратил бег, поджав ноги и пропахав сапогами пару видимых на гальке борозд, тормозя инерцию. Его глаза загорелись тем особенным огоньком, который можно заметить у подкрадывающегося к добыче саблезуба. Грусть с практически ощутимой радостью покинула ножны, сверкая при свете Солнца идеально ухоженным лезвием. Эбонит жаждал испробовать чужую плоть.
- Я маленьких котят люблю! Холодной сталью их кормлю!
Издевательски пропел Хранитель, насторожено подходя к воришке - мало ли чего эти кошки придумают, с них станется и дрянью какой дурманной в лицо бросить. Однажды Назир, чей опыт мог бы по соперничать даже со стариком Фестусом, рассказывал о таком трюке, под названием "Ветер в лицо". Жуткая гадость.

Солнце неторопливо катилось за горизонт, мягко касаясь своими лучами пламенеющего небосклона и медленно погружаясь в море. В воздухе стоял приятный, чуточку хмелящий аромат морских водорослей. Цицерон любил этот запах. Но больше всего Хранитель любил несколько иной аромат, который, правда, был редким блюдом в его меню. Кровь, свежая кровь, маленькими каплями стекающая по клинку, багряной лужицей вытекающая из медленно холодеющего тела. Божественный аромат, как старое, выдержанное виноградное вино.
В этой кошке жизнь била ключом, кровь играла в жилах, толкая ее на любые, даже самые глупые поступки, лишь бы не прекращалась Жизнь. Великий дар, лишая которого можно ощутить себя на краткие мгновения равным богу. Хранителю претило простое, ничем не "окрашенное" убийство. Скотобойня для бессмысленного стада. Ему было важно физически ощутить сопротивление, вновь ощутить азарт схватки честной или не очень битвы. Поединок - вот чего жаждала душа уставшего от пряток в тени Хранителя. Попытки воришки-каджита его позабавили. Хранитель сделал прыжок в сторону и шутливо прикрыл лицо руками, спасая глаза от якобы смертельных камешков и обкатанной морем гальки. Его лицо искривилось в издевательской усмешке - он понял, что хочет... поиграть? Поиграть! Да-да, поиграть! Как в детстве когда-то. Тогда у него был котенок, смешной усатый и попискивающий комочек шерсти, которому прочили лавры истребителя мышей и грозы крыс. Который мог бы стать красивым и статным зверем с горящими колдовским пламенем глазами. Все в жизни может быть, пока Смерть не повернет ход истории на другой лад, ломая казалось бы привычный уклад. У Цицерона... Нет, тогда не было никакого Цицерона, был просто мальчик по имени Сергий, который жил вместе с мамой и папой, любил гулять в лесу и играть со своим котенком. А потом котенка не стало - бродячий пес, одичавший от жизни в лесу, прокрался к дому в поисках пищи, любых объедков. Он был голоден, котенок был слишком мал, даже чтобы испугаться. Мальчик по имени Сергий вышел на странный звук и увидел бесчувственное тельце своего домашнего любимца в клыках дикого пса. Цицерон же, был рожден в муках и боли, в трубных звуках Хохота. После он только задорно смеялся, всякий раз хохотал до упаду, вспоминая прошлое, чужое для него прошлое. Нет никого кроме Цицерона. Цицерон. Цицерон. Цицерон.
Медово-карие глаза имперца заметили в лапе каджитки кинжал, отчего ухмылка сама поползла на лицо. Это что, кинжал? У тебя из груди торчит? Ха-ха-ха! Не понимаете шутки - глупые, бестолковые, вам не увидеть тот прекрасный мир, который видит Цицерон. Что ждет охотник, когда жертва попала в силки? почему его душу начинают терзать смутные чувства грусти и апатии. Где же его задорный блеск в глазах, где скрип кожи, до предела сжимающей рукоять оружия. Где учащенное дыхание, словно бы в момент некоего таинства? Все пропадает, стоит лишь цели оказаться достигнутой.
- Киска-а-а, вставай с холодной и противной земельки! Если киска застудит лапки, то Цицерон не винова-а-ат!
Снова щедрая порция кривляний, словно и не было всесжигающей темную душу Хранителя ярости, толкнувшей его на короткую, но кровавую стычку с охранниками каравана. Почему столь разительные перемены произошли с ним. Игра? Притворство? Безумие? Просто Цицерон всегда плывет по течению своего разума. Поэтому в одни дни он озорной клоун, в другие – психопат-убийца... Он создает себя заново каждый день, каждый час, каждую минуту. Он считает себя властелином хаоса, а весь окружающий его мир – театром абсурда. Цицерон. Цицерон. Цицерон.
Хранитель начинает танец, он переступает с ноги на ноги, словно постоянно подпрыгивая, а руки, опущенные вдоль пояса, чуть согнутые в локтях, держать эбонитовый клинок. Веселые зайчики прыгают по лезвию, завораживая взгляд со стороны. Руки шута постоянно движутся словно сами по себе, как будто работая независимо друг от друга. Несмотря на внешнюю "расслабленность", следующее его движение практически не получается предугадать, настолько все происходит спонтанно и неожиданно.
- Читал я маленько девочке сказки - от страха у ней тут же выпали глазки!

Отредактировано Цицерон (11.08.2015 06:06:26)

Это сон, это все просто сон. Вся наша жизнь, со всеми ее плюсовыми плюсами и минусовыми минусами - лишь очередной сон, мгновения забвения для кого-то или чего-то настолько огромного и непознаваемого, что сном кажутся даже боги на своих сверкающих тронах, даже даэдра вместе со всем Обливионом. Сон, всего лишь сон. Цветные картинки, кукольный театр, где куклы дергаются под забавную музыку, слышащуюся из-под старого истертого занавеса. Иллюзия в чистом виде. И может ли тот, кому придет подобная мысль, называться по-настоящему безумцем или же его следует назвать мудрецом из мудрецов? Да. Нет.
Цицерон танцевал. Ему нравилось совмещать танцевальные движения с одновременной работой клинка, за па следует фуэте, за ними взмах остро отточенного эбонита и все. Танец заканчивается, вся труппа собирается и выходит на поклон к зрителям. Зрители аплодируют им, кричат "браво" и "бис", бросают монетки в шляпу подносчика, смеются и улыбаются. А теперь уже недвижимое тело остывает на бездушном ветру, нелепо изогнутое в своих последних минутах жизни, брошенное за ненадобностью, подобно сломанной кукле. Люди любят ломать куклы, все любят ломать куклы, но вслед за этим приходит откровение. Ты сам, или сама, всего лишь очередная кукла. Делай что хочешь, будь кристально-чистым праведником или страшным по разгулу грешником, но пройдет время и сломают и тебя тоже. Бросят на бездушном ветру, пойдут дальше в поисках следующей жертвы. Так было. Так будет всегда. Живи, не живи - конец один для всех. Танцует шут на холодном, совсем не летнем ветру, уже нет в его руках оружия, он хохочет и улыбается. Ему весело, ему хорошо, он еще не сломан, он может делать то, что любит. Он не боится своего конца, каким бы гадким и страшным он не был. Он не посмотрит в лицо Смерти, просто отвернется и уйдет в Пустоту. В Пустоте тоже танцуют.
- Захожу я в дом, а на кухне та-а-а-кое! Кричу крестьянину изо всех сил - хоркер, у тебя на кухне хоркер, а он мне в ответ - это же не хоркер, это моя жена! Ах, это чудесно. - действительно чудесно. Чудеса всегда случаются, когда в них верят. Цицерон неистово верил и получил подарок от Матери Ночи, великой Нечестивой Матроны. Милосердная Матушка даровала своему верному чаду хохот. Хохот, хохот, хохот! А теперь каджиту даровали жизнь. Жизнь, жизнь, жизнь! Вера? В чем заключается вера? В том, что твои молитвы будут услышаны, а желания исполнены? Только ли это подтверждает существование Богов, и захотят ли они услышать твою молитву? Ведь Боги одинаково смеются над молитвами и королей, и пастухов. Танцует на ветру Цицерон. А вот уже не танцует - вот он хохочет над выражением лица маленькой пушистой воришки, сравнивая его с мордой хоркера и снова и снова вспоминая шутку про жену крестьянина, которая была очень на вышеописанного хоркера похожа. Вот прыгает, выделывает разные акробатические коленца, ходит на руках, при этом не замечая каменную гальку, об которую так ловко расшиблась воришка-каджит. Вот он жонглирует камнями, и обцелованные ветром и морем куски породы как заколдованные вертятся у него в руках. С лица паяца не сходит счастливая улыбка.
~~~~~~
В тень уйдя от света белого
И устав смешить людей
Глядя в треснувшее зеркало
Плакал пьяный лицедей
Чья судьба была им прожита
Непонятно до конца
Отличить и сам не может он
Свою маску от лица
Две души в нем уживаются
И почти слились в одну
То он смехом заливается
То он воет на луну
~~~~~~
Завораживающее взгляд жонглирование прерывается самым странным и одновременно простым способом. Цицеро в одно мгновение бросает на морской берег все камешки кроме одного, самого крупного, который получает в руках Хранителя немного иное направление - прямиком в лоб маленькой воришке чужих кошельков. Щелки и камень с характерным звуком сталкивается с головой крошки-каджита. Подобные трюки не столько по-настоящему оглушают, сколько дезориентируют; ловкий метатель может таким образом заставить потерять драгоценные мгновения даже опытного и закаленного воина. Вслед за камешком следует и сам шут - неуловимо-грациозным прыжком, которому позавидовал бы и горный волк, Хранитель бросается на свою жертву, издавая при этом рычание вперемешку с хихиканьем. Говорят где-то в Эльсвейре живут такие странные твари - гиены, которые непрерывно хохочут вместо полноценного рычания или воя.
Каджит чувствует, как холодные, как сталь, и такие же твердые пальцы шута мертвой хваткой вцепляются в ее горло. В такой переделке мало у кого не померк бы последний, мутноватый из-за набежавших дождевых туч, свет, горло свело одной мучительной болевой судорогой - железные лапы паяца, казалось раздавят ее, как неосторожное движение руки сминает хрупкий осенний листок. Воздух, ставший таким густым и жестким, почти не проходил в легкие. На слабенький удар кинжальчиком Хранитель, казалось бы и не обратил внимания, скорчив едва заметную болезненную гримасу.
- Засыпай, засыпая, баю-бай, - пропел каджиту Цицерон, не разжимая пальцев и не ослабляя хватки; до последнего он вглядывался в гаснущие глаза кошки, с трудом убрал руки от горла, когда закатившаяся голова засвидетельствовала потерю сознания. Шут был озадачен и обескуражен - он никак не мог определиться, что лучше сделать с воришкой - убить или зверски замучить в Убежище. Если принести туда ее, то Назир будет ругаться. Назир всегда ругается - глупый редгард не любит добряка Цицерона, не любит его смешных песенок, его игры на флейте, его прекрасных танцев. Кусака, читай выше Бабетта, как-то спросила редгарда о том, что ей-де нужны помощники. Почти весь состав Темной Семьи сейчас под знаменами Слышащего. Они пытаются попасть в Имперский Город и вернуть главное убежище. Слышащий далеко, он никак не осудит Цицерона. Цицеро взглянул на наполовину придушенную кошку и вздохнул. Убивать ее сейчас - жутко скучно, скучно-скучно-скучно- прескучно-о-о-о-о! Решено! Цицеро отнесет ее в Убежище! Там он посадит ее на цепь и будет играть с ней, как с ручной зверушкой. Аха-ха-ха! Уху-хух-хух-ху!
- Знакомьтесь это мой котенок, теперь он будет с нами жить! - восторженно завопил шут на все Убежище, когда бесчувственная каджитка была сгружена и прикована в покое пленников. Пожалуй таких ругательств от Назира паяц еще не слышал - там было такое богатое разнообразие различных красочных эпитетов по отношению к Цицерону и всей его родне вплоть до двенадцатого колена с последующими пожеланиями, столь же цветистыми и разнообразными. Цицерон внимательно дослушал все это и задорно рассмеялся.