Способ размышления, который выбрал Алазар, так походил на транс или медитацию что Даверлос едва не поинтересовался хорошо ли он себя чувствует. В том числе и потому, что ныне альтмер знал немаленькую тайну, которую юноша решил попросту игнорировать. Он чувствовал, что данный разговор окажется неприятным, его желание уйти не огорошило, - учитывая то, что из-за этой особенности его однажды оставили, да и само прошлое юноши приучило его опасаться привязанностей, - но оказалось крайне неприятным и нежелательным. Впрочем, внешнего выхода все эти чувства не нашли и все резкие взмахи, эмоции и крики попросту разлетелись вокруг него яркими всполохами, не отбросив ощутимой тени. Мер лишь едва не поморщился, когда увидел, как зелёная жидкость растеклась по полу (теперь этот запах неделю не выветришь), но в последний момент удержался, понимая, что беспокойство о поле в сейчас будет несколько бестактно.
«Хорошо, - первым делом сказал себе талморец, - я знал, что он может передумать.» Однако сильно ли помогло ему это знание? Признаться, его тяготила мысль о возвращении прежней тишины, в ней, самой по себе, не было ничего страшного и плохого, но мысль о компании была притягательнее.
- Не бойся, Алазар, я уверен, что это излечимо, нужно лишь разобраться с симптомами, - эльф поднял бинт и отмотав от него немного, опустился на колено, вытирая растёкшуюся жижу. – И я не думал прогонять тебя из-за этого. Но если ты захочешь остаться… - выпрямившись в полный рост он откинул с лица несколько длинных прядей, обнажая вчерашний «подарок»: длинный уродливый, ещё розовый, шрам, тянущийся по щеке под самым глазом. – Мне стоит знать об этом всё…
Алазар нервничал. Складывающаяся ситуация раздражала его несказанно, вызывая чувства смешанные, противоречивые, а потому бретонец жаждал поскорее отделаться от этих неприятных ощущений, разорвать странную связь с проклятым алхимиком, лезущим туда, куда его не звали. «Жил без тебя много лет и еще столько же проживу», - думал Аладейн спешно подбирая с пола свои тряпки, - «Найду кого-нибудь другого, кто не станет говорить мне гадости и выдумывать всякую нелепицу!» Рыжий нахмурился и резко выдохнул, одернул на себе мантию, которая из-за нервозности села через чур неаккуратно, поискал глазами верхнюю одежду и, не говоря ни слова, направился в прихожую. Впрочем, речи Сейлариана заставили его остановиться.
- Я не сумасшедший! – выпалил некромант, обернувшись, - И я не боюсь! Ни тебя, ни того, что ты сделал, ни того, что можешь сделать! Мне плевать, что там излечимо! Я не больной! Тебе ясно?!
Алазар почти кричал, взгляд его сделался острым и раздраженным, движения дергаными и рваными, волосы растрепались и начали напоминать безобразную копну. Молодой человек на все это не обратил никакого внимания – взор его был прикован сначала к фигуре альтмера, а к после – к свежему шраму, красующемуся на лице эльфа, к уродливой красной полосе, если быть точным. Эта деталь внешности, по сути, незначительная, заняла все внимание бретонца, выдернула из состояния обиды и недовольства, заставив задуматься и мысленно вернуться к событиям минувшей ночи.
- Это я сделал? – робко и неуверенно поинтересовался рыжий, подходя к Сейлариану и мягко касаясь шрама кончиками пальцев. Недоумение исказило красивые тонкие черты его лица, а злость уступила место растерянности, - Я не помню…
Некромант пожаловался и, резко отдернув руку, будто обжегся, сделал несколько шагов назад. Обида, конечно, поутихла, но провал в памяти спровоцировал новую вспышку агрессии, а потому продолжил молодой человек тоном несколько ядовитым и неприятным.
- Тебе не идет эта прелесть, - процедил он, глядя на алхимика исподлобья, - И мне даже немного жаль, хотя, если подумать, не такая уж и плохая плата за изнасилование, - Алазар, наконец, совладал с собой и ухмыльнулся, - Но ты ведь не просто так мне его продемонстрировал, да? О! Знаю-знаю. Хочешь меня пристыдить и заставить хорошенько подумать. Ну что ж, у тебя получилось. Вот только сказать тебе мне решительно нечего.
Бретонец коротко хмыкнул и развел руками.
Нельзя было не отметить того разительного отличия с которым каждый из них подошёл к данной проблеме. От крика юноши «пело стекло в лаборатории», он был комком ярости, он – ругался. Даверлос же стоял спокойно – его движения были обыденными, плавными, голос – спокойным, он – говорил. Не просто не дал втянуть себя в разгорающуюся буру, он не видел в ней никакого смысла.
А потому услышал в словах чуть больше, чем должен был. Аладейн так яростно заверял в своей нормальности, так быстро и легко переключился на него, утверждая, что не боится не озвученных, - но, видимо, вот-вот должных прозвучать, - угроз. Но для кого он делал всё это? Уверенный знает и его не задевают чужие слова. Бесстрашный – отличаться тем что не видит опасностей у себя перед носом. Конечно, Алазару нужно было кричать. Крик лучший способ заявить об угрозе, а она грозила самому разуму юноши. И хорошо, что он кричал, это значило что вера в собственною «нормальность» не так уж и сильна. Он даже выглядел, как вздыбившийся кот.
Вид шрама оказал то действие, на которое мер рассчитывал – послужил подножкой для ненависти. Сбил с мысли, спутал, давая возможность сложить их заново. Он даже подошёл, коснулся проходными пальцами щеки и тем самым прогнал ноющую боль. Даверлос едва не улыбнулся, но Аладейн не был готов так легко расстаться с раздражением.
- Ты сказал, что уже просыпался на трупах. А что если ты однажды проснёшься с кровью на руках и поймёшь, что убил лучшего друга? Любовницу или даже возлюбленную? Собственных детей? И даже не сможешь вспомнить причину своего поступка. Я не стану удерживать тебя, не стану говорить, что ты ровня тем, кто считает себя Лордом Даэдра и принцем Скайрима. Но я хочу, чтобы ты помнил, что сделал и зачем. Для этого тебе нужно лечение, а раз оно нужно – значит ты болен. Ты можешь всю свою жизнь проходить глядя в небо, но это не избавит тебя от собственной тени. Если ты решишь остаться, тебе придётся признать проблему и принять помощь, потому что я не могу бездействовать глядя на то, как ты мучаешься.
Без крика и шума, ни разу не подняв голоса, Далос просто развернулся и ушёл в лабораторию, выбрасывать обрывок вонючего бинта, набирать воду в ковш и готовить тряпку, чтобы отмыть едкое пятно в зале. Аладейн же остался предоставленный самому себе, своим мыслями и желаниям. С возможностью спокойно одеться и уйти.
В отличие от Алазара, Сейлариану было что сказать, а потому бретонец притих и прислушался к чужим словам, в которых, наконец-то смог различить рациональное зерно. «Так вот ты к чему», - равнодушно заметил он, прокручивая в голове сказанное альтмером, - «Решил зайти с другой стороны и показать мне, как я опасен для окружающих и для самого себя? Хочешь сыграть на том, что действительно есть? Мм… разумный ход». Аладейн дождался, когда собеседник договорит и уже было открыл рот, чтобы ответить, но алхимик развернулся и ушел, оставив некроманта наедине со своими мыслями. Пару мгновений молодой человек неуверенно потоптался на месте, уставился на входную дверь, решая как поступить, и, коротко хмыкнув, вернулся обратно в кресло, развалившись в нем, как ни в чем не бывало. Он даже гроздью винограда подцепил, принявшись пощипывать сочные ягоды. «Если ты останешься, должен будешь признать и принять», - вспомнились ему чужие слова, - «Ну что ж, попробуем. Посмотрим, что из этого выйдет». Заключив так, рыжий ухмыльнулся и удобнее устроился в кресле. Он не то, чтобы пожелал вернуть утраченное, но предпочел хотя бы удовлетворить собственное любопытство. «А вдруг у него и правда выйдет?» - закралась в сознание робкая надежда.