Преисполненное чувствами и пустое,
Столь мрачное и жестокое,
Злое и холодное,
Столь горячее, но всё равно ледяное.
Когда сердца замерзают,
И тебе нечего терять,
Твой одинокий крик
Раскалывается надвое навсегда.
Преисполненное слепым гневом,
В твоём сердце жар.
В поисках, в бегах
Столь бессильное, истомлённое.*
* - перевод песни Eisherz, группы SeelenZorn

Имя, фамилия и псевдоним:
Лореллей. Фамилии не имеет, ибо обладание знатными предками и гордостью за многовековое родовое древо смогло обойти его стороной.
Сейчас же более известен как Змей. В определенных кругах. Именно под этим именем и предпочитает представляться чаще всего.

Раса и пол:
Полукровка. Метис человека и мера.
Отец — бретон-моряк, оказавшийся однажды у берегов Скайрима. Мать — лесная эльфийка, босмер, невесть как  занесенная в эти холодные суровые края. Но, наверное, это не так важно как то, что в этом смешении кровей преобладающей является эльфийская, оставив память о человеческих корнях лишь в редких чертах и некоторых не слишком значимых особенностях.

Мужчина. Был, есть и остается им. Как бы многие на этот счет не заблуждались бы.

Знак и возраст:
Рожден в 172-ом году от начала четвертой эры, в месяце Утренней Звезды, когда ночное небо озарялось знаком Ритуала.
Следуя временному отсчету, в данный момент проживает тридцать первый год своей жизни.

Род занятий:
Большинство привыкли видеть в нём странствующего алхимика — и как идут этому образу сумка с ингредиентами за плечом да старая оборванная мантия, которую постеснялся бы одеть даже самый обделенный маг коллегии.
Но лишь редкие могут догадываться, что среди вполне обыкновенных зелий могут скрываться такие же обыкновенные смертоносные яды. А магически-нищенские лохмотья в своих складках могут хранить острый клинок, коим вполне можно перерезать горло ничего не подозревающей жертве. Не ради денег — ради Ситиса и поклонения. Хотя деньги тоже не будут лишними — всё же ассасин Тёмного братства тоже должен иметь доход. Какой угодно, но доход.

Вероисповедание:
Отец Ужаса и Мать Ночи. Жизнь, смысл, утешение и отрада в двух скрытых Пустотой и Тишиной лицах.
В своё время по молодости и потерянности был членом даэдрического культа Намиры. Правда, всё это, если исключить некие оставшиеся привычки, давно забыто и осталось ненужно-болезненным ворохом воспоминаний.

Внешность:

• Рост — 157 см. Немногим выше любого взрослого босмера, но по человеческим меркам достаточно низок.
• Цвет глаз — серо-голубые. Холодные, бесстрастные, едва ли не пустые. Их оттенок можно было бы сравнить со сталью, если  бы при отблеске случайного света они не отсвечивали бы какой-то почти неестественной холодной синевой. Той самой, что, скорее, подошла к цвету бездонных северных вод.
• Волосы — одна из его немногих гордостей. Длинные и прямые. Настолько тонкие, что на ощупь кажутся сравнимыми с нитями паутины. Только отнюдь не прозрачные — темные, почти черные, если смотреть в темноте. На свету же — цвет вороного крыла. Этакий иссиня-черный водопад, ниспадающий ниже пояса. А если замерить самую длинную, самую тонкую прядь — дойдёт до колена. Еще несколько десятков лет без ножниц — и можно вполне отрастить роскошную шевелюру до пят.
Но вся эта «гордость» демонстрируется крайне редко, чаще всего заплетенная в одну или две тонкие косы, что старательно скрываются под капюшоном.
• Отличительные черты — в первую очередь это, конечно же, худоба. Даже не худоба, а, скорее, костлявость. Вполне можно разглядеть выступающие ключицы, ребра и косточки таза. Да и не только кости — ведь кожа такая бледная, почти прозрачная. Не болезненной, но некой словно бы аристократичной белизной. Такой, что мельчайшие сосудики видно. Особенно на висках, бедрах и запястьях. А любое неосторожное прикосновение к незащищенной коже может оставить следы — алые, синеватые, фиолетовые. Словно на белую бумагу неосторожный художник капнул разведенной водой краской.
Пару мелких шрамов на руках, один — чуть ниже ключицы. И самый заметный — на лице, пересекающий левый глаз. Хотя нельзя сказать, что он выглядит достаточно устрашающе. Просто давний рубец, похожий тонкую белую нить.
Врождённая аномалия зубов — мелкие, слишком острые для человека, лишающие права нормально прожевать пищу, похожие на шипы. Укус такими не опасен, но открытая улыбка — отвратительна.
В ушах носит крупные золотые серьги. Более украшений не надевает, если не считать лент или полосок темной блестящей ткани, что иногда вплетает в волосы.
К тому же, к отличительной черте можно отнести и женственность,  естественную бесполость черт, заставляющую иногда задуматься случайного встречного, кто же был перед ним — мужчина или женщина.
И самое необычное — вечно сопутствующий запах самых разнообразных растений. Самый ощутимый из которых — это запах цветов паслена.

Как уже говорилось, являясь потомком мера и человека, впитал в себя особенности обеих рас. Хотя, глядя на него, можно найти гораздо больше эльфийского, нежели человеческого. Мерская кровь проявляется ярко — особенно в хрупком телосложении, низком росте, изящности походки, в коей есть нечто змеиное, когда одно движение является продолжением другого. Материнские гены отразились и в лице — в виде вытянутой форме черепа, резной форме скул и точённой линии челюсти, узком подбородке, тонкости губ и в некой остроте черт.
Остальное же — отцовское, человеческое. «Людской» разрез глаз, пусть и слишком крупных для чистокровных недов. Такие же человеческие уши, которые лишь некой вытянутостью и заострёнными кончиками могут напомнить о крови предков со стороны матери. Тонкий и длинный, но немного крючковатый нос. Мягкие линии надбровных дуг и губ. Последние, кстати, имеют несколько странный темновато-холодный оттенок, который, впрочем, скрывается за слоем ежедневно наносимой черной краски.
Тонкие костлявые запястья — можно если не сломать одним ударом, то вполне обхватить двумя пальцами. Руки — тощие и жилистые. Тонкие же пальцы с длинными ногтями, будь они чуть более ухоженными, могли бы наводить на мысль об аристократическом происхождении, а не о схожести с когтистыми лапами хищной птицы.

Голос — слишком, даже слишком высок для мужчины. Его можно было бы вполне назвать красивым, певучим, мелодичным, но постоянная привычка разговаривать на хрипло-шипящих и приглушенных тонах напрочь отбивает эти эпитеты, оставляя лишь один — от слияния природной красоты голоса и притворной «змеиной» манеры речи у некоторых по коже иной раз проходит холодок.

Что же касается одежды, то тут выбор всегда неизменен — мантии, более похожие на балахоны, длинные облачения. Предпочтения в цвете так же не отличаются оригинальностью — черный. Или любой другой настолько темный оттенок любого цвета, что может издалека показаться черным. Максимум яркости— едва заметная вышивка светлой нитью на рукавах или подоле одеяния.

Биография:
172-ый год 4Э. Месяц Утренней Звезды, когда веяли первые морозы.

Ей, обычной портовой девке, было не в новинку убивать ещё не родившегося ребенка. Постучаться в дверь к местной старой знахарке, отдать ту горсть золотых монет, что несколько месяцев назад оставил ей заезжий «клиент», и получить то, что избавило бы её от того, что кроме денег оставил ей какой-то имперский капитан или данмер-моряк.
Но тут словно что-то не получилось. Словно стало слишком поздно для трав и зелий. Словно стало… слишком жалко. Жалко себя, жалко свой растущий живот. Жалко того, кого, наверное, и не существовало.
А теперь — вот. Прямо у неё на руках. Существующий и живой. Младенец. Мальчик.
И она даже не знает, отчего ей холоднее — то ли от его глаз, пронзительных, человеческих. То ли от режущего слух крика. То ли от мысли, как они будут жить дальше.
Ну, ничего, кормила трудом себя — прокормит и его. Всё равно ребенку много не нужно.

179-ый год 4Э. Месяц Огня Очага, когда листья в теплых землях были золотыми.

Старому алхимику, живущему на самом отшибе Данстара, ещё давно приглянулся этот мальчик. С виду — грязный и оборванный. Как и большая часть детей, чьи родители не могли похвастаться ни богатыми землями, ни богатым происхождением. От остальной толпы ребятни того отличало лишь одно — недосказанная печаль в глазах, искра мысли и знания, чуть более яркая и осмысленная, чем в глазах любого сверстника или даже некоторого из взрослых.
Да и он не любил принимать участия в детских забавах, предпочитая большую часть времени проводить в порту, сидя где-то у ящиков, молча наблюдая за уходящими и приходящими кораблями, людьми, лицами.
А позже — пугливо заглянул к старику. В алхимическую лавку, что служила тому и домом, и библиотекой. В первый раз на приветствие ответив лишь молчанием, поглядев на представленные товары и пару лежащих книг. И уйдя. Дабы потом вернуться вновь. И не без помощи старого ученого завести разговор, много спрашивая, но почти ничего не рассказывая о себе. Но даже это послужило началом для дружбы, основой отношений ученика и учителя.

183-ий год 4Э. Месяц Высокого Солнца, когда день на севере стал немного длиннее.

Вот — драконий язык, а вот это — корень нирна. В природе его встретишь редко, поэтому приходится довольствоваться картинкой. А картинок много. И все разные. По большей части цветы, травы, плоды. А вот, например, тролль. Из его жира можно тоже извлечь нечто полезное для себя. Или совсем удивительное изображение — сердце даэдра. Только вот художник странно изобразил его. Хотя это не удивительно. Книга ведь уже старая.
Как и учитель, как вся эта пыль, как все эти прогнившие доски, как засохшие цветы между таких же сухих страниц.
Но это не важно. Здесь, у учителя, всё равно хорошо и тепло. Даже теплее, чем от той мысли, что теперь в жизни появился по-настоящему дорогой человек. Знающий так много. И так же много готовый рассказать. Да и не только рассказать, а научить понимать самому. Из книг, из страниц, строк и отдельных букв. Обучая не только языку нордов, но и тому, которым пользуются едва ли не по всему миру — общему языку Тамриэля. И знания эти помогают уже учиться и по своему усмотрению. Изучать книги, впитывать в себя всё новое и неизведанное.
Особенно про растения, про чудовищ и разумных существ, про нынешние культуры и ушедшие цивилизации, про зелья, про моря, про звезды, про героев и богов, про владения с удивительными дарами и смертоносными артефактами. Про всех и вся. Объясняя вся причины и следствия. Даже то, что самым простым разрушающим заклинанием можно превратить зажатое в ладони яблоко в пепел или иней.
Учитель говорит, это называется магией. И то, что она живет внутри каждого. Нужна лишь воля, желание и силы, дабы научиться пользоваться ей. Силы есть, есть и желание. Но всему должно быть своё время. Он ведь обещал, что обязательно научит. Только позже.
Магия, должно быть, безумно интересная. Но не интереснее алхимии.

190-ый год 4Э. Месяц Первого Зерна, когда весна пришла лишь на словах.

Как же много он мог рассказать. Но не смог. Не успел. Конечно же, был страх, что старик может не успеть. Ведь он уже стар, уже не так расторопен, более рассеян.
Но кто же знал, что всё кончится именно так. В грязном доке с перерезанной глоткой. Они, убийцы, думали найти в маленьком, но полном мешке золото. Но нашли лишь старые пожухлые травы, что удалось найти под снегом.
Жизнь, заключавшаяся только в границах одного смысла, казалась сломанной. Кому теперь рассказывать всё, что на душе. От кого теперь узнавать всё то, что необходимо. То было уже не учительским отношением. То было покровительством, крепкой дружбой. А теперь? Всё сломано, исчезло, единственного ставшего дорогим человека больше нет. Он не ушел, не покинул. Просто исчез — и гниет в мерзлой земле.
Есть, конечно, и мать. Но зачем она нужна, когда почти не заботилась, когда не почти не спрашивала, не знала того, что знал Он.
Да и её уже нет. Наверное, исполнила свою давнюю мечту — уплыла с красивым эльфийским капитаном куда-то к солнечным богатым землям. Или, что более вероятно, так же гниёт хладным трупом где-то на задворках, убитая бандитами или не слишком обходительным клиентом.
Что странно, по этому поводу в сердце тоже немного больно.
Больно и пусто. Больно и пусто.
Хотя, нет. Не пусто. Есть несколько десятков септимов, есть припасы, есть то, что удалось собрать и смешать. Есть знания, есть несколько книг, есть и магические способности, что удалось более-менее развить за последние годы под присмотром покинувшего учителя.
Так почему бы не забыться, почему не отправиться в путь. Быть тем, кем получится. А там как время покажет. Ведь ему ещё нет и двадцати — впереди, наверное, целая жизнь. Просто стоит верить.

193-ий год 4Э. Месяц Середины года, когда солнце всё ещё было высоко.

За столько лет стоило понять — жизнь многогранна и непредсказуема. Хочешь идти одной дорогой, но выходишь на другую. Совсем иную, что кажется чужой. Но потом стоит лишь привыкнуть — и этот путь уже становится родным, своим. Самым нужным и единственным.
И путь этот начинался от обычного бродячего торговца и алхимика. Вместе с обозами или одному. Предлагая свой товар в городских магазинах или самому продавая в мелких селениях.
Вот от этого зелья станет лучше. А вот это — усыпляет. Что? Яды? Отравить кого-то? Жутко, конечно же, опасно и отвратительно. Но ради денег — почему бы и нет. Важно лишь создание, применение — дело уже чужих рук.
Только вот от постоянных путешествий дороги не стали короче, а ноги отнюдь не начали болеть меньше. Требовалось найти дом, найти какую-то цель. Ведь без цели жить нельзя. А это блуждание — лишь выматывает, лишь забирает силы, время и жизнь.
Стоит просто найти свой уголок, остановиться там. И заняться тем, что изучено. И изучить новое. Только вот где...?

194-ый год 4Э.Месяц Вечерней Звезды, когда кончается старое время.

Не больно. Не пусто.
Совсем. Не пусто.
Абсолютно. Не пусто.
Ибо внутри сытно, заполнено, уютно.
Внутри тепло. Мясо, свежее, сырое.
Оно ведь такое теплое. И даже совсем не противно.
Абсолютно. Не противно.
Даже если кровь на губах отдает гнилью. Даже если мясо — не зверь, не птица.
Человек? А человек разве не зверь?
Не важно. Не противно. Абсолютно.
Мы любим тебя, Намира.
Я люблю тебя.
Тепло и уютно.
Кроваво и сытно.
Люблю. Люблю. Люблю. Люблю.

Кто бы мог подумать, в одном из рецептов просто указывалось человеческое мясо. А зелье — редкое, дорогое, необходимое. Как и деньги, как и желание что-либо делать. Только вот где достать?
Шепотки, слухи, найденный поставщик. Встреча. Откровение. Даэдрическая владычица.
Почему бы просто не узнать, почему бы просто не расспросить. Это же интересно, это же удивительно.
Почему бы просто не придти. Просто так, узнать, посмотреть. Мясо? Да и даэдра с ним.
Почему бы просто не остаться.

197-ой год 4Э. Месяц Восхода Солнца, когда морозы только уходили.

Было тепло, было хорошо, было уютно. Рядом были те, кто понимал. Рядом были те, кто разделял мысль. Рядом были те, кто обобщал жертву.
И пища, самая прекрасная пища на свете. Алого цвета, ещё теплое, ещё кровавое. Мясо. Мясо не-зверя.
Были шрамы, что почти затянулись. Были старые забытые воспоминания, что иногда лишь просачивались вдоль мыслей. Книги? Алхимия? Магия? Наука? Всё было, всё есть, всё будет. Здесь, среди своих, таких родных душ, было хорошо. Здесь был смех за вечерним пиром. И липкие поцелуи в тени. Со вкусом человеческой крови. Были чьи-то глаза — уже забытого цвета, то ли мужские, то ли женские. Но почему-то родные. И любимые.
Старые шрамы затягивались. На них расцветало нечто новое. Появились мечты, выходящие за грань одного дня. Мечты о будущем, почти юношеские, почти молодые.
Человечину можно не только есть. Из неё можно делать что-то. Страшные яды, опасные яды. Из человеческого сердца, из мяса. Немного паслена с местного кладбища — и всё готово.
Приветствие трактирщика, у которого пришлось пребывать так долго, стало почти привычным. Приветствие постоянных покупателей — тоже. А вечерние пиры в скрытом святилище неподалеку — тоже. Теперь есть мечты, есть даже своя маленькая переносная лаборатория. Оставалось только накопить денег, перейти из тесной комнатушки трактира в маленький, но уже свой дом.
А пока за гранью мечтаний, здесь, в реальности — чьи-то слова, чьи-то рецепты и заказы. И тепло, тепло, тепло. Кровь и чьи-то любимые глаза.

200-ый год 4Э. Месяц Последнего Зерна, когда теплота покинула навек.

Хотелось узнать, на что похожа боль, когда заживо вырывают хребет. Хотелось, дабы понять, будет ли она сильнее той боли, что пришлось испытать.
Дозорные, проклятые дозорные Стендарра. Нашли убежище, убили почти всех, кто был там. Теперь там так же пахнет кровью, так же пахнет мясом — но почему теперь этот запах стал таким отвратительным.
Глупо было так отдавать себя этой вере, глупо было привязываться к тем, кто был ей так же верен. Глупо, глупо, глупо. Ненужно и глупо. Только лишняя боль, только что-то новое сломанное внутри.
Было стыдно, было страшно, хотелось забыться. Забыться и забиться. Желательно в самый дальний угол.
Но боль проходила, текла сквозь пальцы между с временем и днями, вместе с закатами и рассветами. Вера казалась глупой. Привязанность казалась глупой. Любовь? Абсолютная глупость.
Жизнь диктовала четкие устои. Стоит быть одному, стоит быть верным себе, стоит жить для себя. Сложно, бесцельно, но стоит попытаться. Оставить на время алхимию, оставить свои эксперименты, заняться чем-то другим. Например, давно забытым тайным искусством. Найти свои старые книги. И уже вновь путешествуя по землям родной провинции, пристав к какому-то обозу, не предлагать с телеги чудесные зелья и мази, а посвятить себя текстам. Изучению искусства более искушенного, чем создание ядов. Останавливаться в городах, посещать местных магов. Даже такие кратковременные учителя могут чему-то научить.
Могут. Могут почти всё.
Только вот восстановить то, что всё же успело сломаться, не в силах.

Нынешние дни.

Всё возвратилось к тому, что было. Жизнь поменялась, но замкнулась кругом. По крайней мере, так казалось. И вновь Данстар. И вновь родные земли. И вновь холодные ветра с Моря Призраков.
Но появилось кое-что ещё. Репутация, знания, опыт. Причём, первая, была достаточно дурная. Отравитель, чернокнижник, лгун. Одним словом — Змей. Что же, это имя вполне подходяще.
Лучше, чем то, что было и оставалось. Лореллей. Ха. Слишком мелодичное и легкое. Как напоминание о том, что было. Как напоминание о каких-то детских мечтах и стремлениях.
Да, легче быть одинокой гадюкой, которую боятся. Лучше быть одному. Жить для себя. Творить для себя. Любить. Совершенствовать. Себя, себя, себя. Одного. Не стоит позволять себе слабостей. Стоит измениться внутри — запереть всё низкое и неподходящее в душе. Холодность? Эгоизм? Куда лучше, чем наивность и слепое служение.

Хотя насчет служения стоит и подумать. Стоит ведь как-то найти себя. Или быть найденным другим.
Редгардом Назиром, что искал тех, кто мог бы восстановить давно утраченное величие Тёмного братства. А если не восстановить, то хотя бы являть собою то немногое, что от него осталось. Всё равно в душе осталась та самая малая часть, призывавшая быть чему-то безгранично преданным. А новые Мать с Отцом, что же, они вполне могут хоть на словах заменить иллюзорную родительскую заботу, которой никогда и не было. Но хотелось.
Хотелось как и минутное желание слизнуть кончиком языка кровь с лезвия, успевшее вспороть чужое горло. За время пребывания среди служителей Намиры пришлось не раз разрезать клинком шею «жертвенного». А там уж можно и приноровиться убивать одним ударом. Но только если жертва ничего не подозревает.
А ведь и в самом деле жертвы ничего не подозревают. Очаровать ли её ненадолго, или просто подкрасться сзади, сливаясь с тенями и светом. Разницы нет.
Есть просто удар и кровь на клинке. Кровь, чей вкус до сих пор хотелось бы ощутить.
Хотелось, но было до отвратительно до тошноты.

Прости, Намира. Здравсвуй, Ситис.

Характер:
Если бы характер той или иной личности требовалось бы описать одним словом, то тут сгодилось лишь одно — «холод». А из неё, из этой самой внешней и внутренней душевной холодности могут рождаться и другие черты. Такие же бесстрастные, такие же леденящие, такие же с первого взгляда не несущие в себе намек на какую-либо теплоту или свет.

Рациональность — наверное, один из основных стержней, на коих и строятся все отношения с миром, все цели и все чувства. Чувства? Ах, да. Чувства — разговор абсолютно отдельный. Но так же связанный с рационализацией внутри собственной души. Главным образом по той причине, что к нынешнему времени пришлось вынести для себя одну болезненную, но правдивую истину — стоит отдавать предпочтения хладному голосу разума, а не шепоту горячего сердца. Отсюда следует и уравновешенность, и спокойствие, и рассудительность. И, как удивительно, презрение к любому сердечному позыву. Презрение к жалости, презрение к бескорыстной помощи незнакомцу, презрение к доброте. И презрение к любви. Хотя в последнем презрение, скорее, вызвано страхом. Страхом, что держит оставшиеся чувства на коротком поводке, лишая возможности привязаться к кому-то, сделать кого-то дорогим для себя. Потому что жизненный опыт научил горькой правде — дорогие люди оставляют, дорогие люди предают, дорогие люди умирают, а уходя, наносят удар во многом раз болезненнее, чем ядовитый кинжал между лопаток. А этой боли избежать достаточно легко — стоит лишь лишить себя любой возможности ощутить себя вновь. Закрыть себя. А оставшуюся теплоту запереть глубоко внутри. Там, где никто не достанет.

И хотя, пожалуй, самое теплое и гуманное во всеобщем понимании замуровано и запрятано где-то в самой душевной бездне, есть множество других черт, что позволяют не только прятать всё это, но и спокойно существовать среди других. Но не ради них, просто рядом.

Ибо эгоизм учит жить для себя одного. Гордыня — потакать только себе и своим интересам. Нет, кончено, тут не обойтись без доли преданности и жертвенности. Но только не к другим, отнюдь. К чему-то высшему, к чему-то неизведанному. К Тёмному братству, к Ситису, к Матери Ночи. Но даже в этом поклонении есть доля эгоизма. Ведь даже всё это служение было избранно для себя самого. Дабы не чувствовать себя одиноким, дабы не чувствовать себя покинутым. Дабы иметь в жизни хоть какую-то цель. Лично для себя. А служение — всего лишь инструмент этого поиска себя, даже если самому себе в этом признаться очень сложно.
Поэтому холод, рассудительность, эгоизм, гордость, благоговение, преданность, извечное душевное спокойствие, что тревожиться лишь в редчайшие минуты — всё это играет на руку только одному.

Хотя, да, конечно же, иногда вполне можно притвориться. Сыграть жалость, сыграть заинтересованность в чужих проблемах, изобразить приветливую улыбку на тонких выкрашенных траурным черным губах. Но опять-таки во имя собственной выгоды. Улыбнуться, утешить, ласково указывая потерянному в своих переживаниях человеку вперед, где его, вероятно, ждёт счастье. Но стоит только отвернуться — и сталь вопьется в горло холодным поцелуем, а игра из вороха притворств найдет свой конец. Иногда это бывает полезно. Для того же служения Отцу Ужаса, например.

Отношения с Тёмным братством, кстати, разговор абсолютно отдельный. Здесь может быть теплая искренность. Даже по отношению к другим, к тем, кто вроде теперь называется «семьей». Совсем крупицы, совсем малая часть. Но всё же нечто большее, чем просто презрение или чисто деловые отношения с теми или иными членами Братства.

Для Отца и Матери — преданность без излишних жертв.
Для Сестер и Братьев — подобие дружелюбия без улыбок. Просто отношения, что не несут в себе ни осколков эгоистичного холода, ни притворной доброты. Отсвет некой теплоты во взгляде да молчание.

К слову, молчание — тоже черта. Но навязана она отнюдь не скромностью. Просто желание сказать что-то первым вряд ли сможет появиться, если, конечно же, кто-то не посмеет обратиться, надеясь на ответ. Ответ, что чаще всего будет немногословен и холоден, словно повторяя всю особенность души. Но иногда сидящая внутри чувственная теплота может проскользнуть, обращаясь в сказанную между слов историю из жизни. Или в какое-либо из воспоминаний.  Но это бывает крайне редко. Ибо желание поведать что-то своё, личное, потаённое, почти никогда не способно появиться. Как и те редкие вспышки, что кажутся почти несуществующими.

Ярость, гнев, горящая злоба (нет, конечно, он умеет злиться, но это другое — холодное, таящееся внутри) . И такое бывает, и такое может случиться. Но слишком уж хорошо и прочно лёд засел в душе, слишком уж высоко умение владеть собой и своими почти несуществующими чувствами. Только лишь иногда при неосторожном чужом слове  в глазах может загореться нечто похожее на огонь. Только увидеть это пламя невозможно. Слишком уж быстро оно готово угаснуть.

Голубой — цвет северного неба, цвет хладной воды, цвет прозрачного льда. Разве может там гореть искра?
А если и может. То пусть лучше горит там, чем в сердце. Ибо сгоревшее изнутри тело гораздо страшнее выжженных глаз.

Способности:
• Физические — владение кинжалом. Достаточно умелое, дабы подкрасться под покровом тени сзади и полоснуть по чьей-то шее, всадив лезвие достаточно глубоко. Но слишком  безыскусное, дабы надеяться на победу в открытом бою.
Да и вообще, о других более-менее развитых физических умениях сказать особо больше и нечего. Передвигается хоть и не слишком быстро, но бесшумно и незаметно (хотя здесь большую роль играет владение магическими искусствами иллюзии).
В силу хрупкого телосложения не может сражаться тяжелым оружием. Да что там — даже поднимет с трудом. Но стоит сказать, что при надобности в качестве средства защиты сможет использовать любой доступный предмет. Если средств к побегу или защите уже более не останется. Подсвечник, ножницы, а может даже заколку, которую при должной ловкости и сноровке можно воткнуть кому-то в глаз.
Что же до прочего, тут вполне можно приписать гибкость. Хотя и это так же природное, врожденное. То, что в процессе жизни никогда не развивалось.
В общем, физически развит плохо. Полагается в основном на свои магические способности, хотя для убийства предпочитает использовать кинжал, нежели заклинание.

• Магические — эксперт школы иллюзии. Отдает предпочтение заклинаниям, что позволяют оставаться незаметным для чужих глаз и избежать ненужного столкновения. Если таковое случилось, то всё равно попытается уйти, используя на оппоненте заклинания паралича, успокоения или деморализации. Иногда в своих личных целях пользуется очарованием или искусственно созданным светом.
Имеет немалые познания в алхимии, являясь экспертом и в этой стезе. Более специализируясь на ядах, нежели на лечебных зельях.
Разрушающие заклинания знает на уровне ученика. Применяет их крайне редко, прибегая в таких исключительных случаях к использованию ледяной стихии.

• Прочие — свободно говорит на нордике. Имеет более-менее обширные познания в тамриэлике и совсем мизерные в эльфийском языке. На первых двух вполне может читать и писать. Из последнего же знает всего лишь несколько слов и фраз.
Кроме различных ядов может вполне сготовить нечто съестное, пусть и не очень вкусное. Большие познания в травничестве. Достаточно сносно ездит верхом. Владеет иголкой и ниткой. Неплохо поет и изящно двигается, хотя мало кто может застать его за одним из этих занятий. Умеет наносить краску на лицо и заплетать волосы. Этикету не обучен, но старается держаться вежливо. Знает историю, хоть и с большими пробелами. Способен ориентироваться по звездам и работать с картой. Может похвастаться музыкальным слухом, хотя не умеет играть ни на одном музыкальном инструменте. Умеет врать.

Имущество и личные вещи:
Слишком длинная для столь малого роста мантия, которая обычно длинным шлейфом волочиться сзади. Из-за своей старости и мешковатости более напоминает балахон. На рукавах и подоле расшита серебристыми узорами, которые давно поблекли и почти незаметны глазу. Капюшон, всё же морозы в Скайриме бывают крепки, оторочен темным лисьим мехом — при всей своей грязи и заношенности он до сих пор выглядит более-менее презентабельно, составляя разительный контраст с другими предметами одежды.
Под «балахоном» всегда надеты темные охотничьи штаны и высокие сапоги на мягкой подошве. На руках — перчатки, которые, впрочем, не всегда способны спасти от промозглых северных ветров руки.
В складках одеяния надежно спрятан эльфийский кинжал изящной работы — одна из немногих вещей, что была позаимствована у какой-то из «жертв».

Сумка через плечо, хранящая в себе несколько склянок с ядами, кое-какие ингредиенты, половина буханки хлеба, два яблока, фляга с водой, карта Скайрима, около сотни септимов, ворох срезанных растений (среди которых всегда неизменный паслен) и обыкновенный стальной кинжал, приспособленный не для убийства, а для срезания растений.
Небольшая ступка, котелок и пестик, если потребуется приготовить что-то в дороге. Носить с собой стеклянную реторту или перегонный куб считает как минимум глупым.

Лошадь. Вороная кобыла по кличке Кельпи. Бывшая когда-то изящным и тонконогим сиродильским скакуном, но в тяжелых условиях северных земель ставшая тощей клячей с вечно понурой головой и торчащими ребрами. Была найдена близ одного заброшенного лагеря имперских солдат. Остаётся загадкой, как она ещё не успела свалиться на дороге, неся на себе не слишком тяжелого всадника да прикрепленную к седлу небольшую сумку с зельями «для продажи». В которой хранятся уже абсолютно безвредные средства для создания иллюзии такого же безвредного торговца, и те ингредиенты, что не поместились в ношу на плече.

Недвижимостью не владеет.
Из «своих» вещей за пределами постоянной досягаемости может назвать лишь кровать в жилых помещениях убежища. И там же — небольшой садик с алхимическим уголком, которые тоже бы очень хотелось назвать своими.

---

Связь:

Знакомство с миром: Oblivion и Skyrim. Различные интернет-ресурсы по TES.

Откуда узнали про проект: РПГ ТОП.

Цель игры: влиться в сюжет, поплести интриги, помочь восстановиться Тёмному братству, отыграть что-то кровавое и красивое. И не один раз.

Пробный пост:

Отредактировано Лореллей (24.02.2018 12:07:09)