[AVA]http://data26.gallery.ru/albums/gallery/135771-fd78c-89813834-src-u94f55.jpg[/AVA]
Себриса из сладкого сна всё же выдернуло... и даже не ворчание брата, а испуганный женский возглас. Где-то давно с ним уже что-то похожее происходило и силясь уловить ускользающую ассоциацию, он таки разжал пальцы и открыл глаза.
Перед сонным его взглядом явственно маячил затылок Волдери и это почти успокаивало, но вот на заднем плане... Себрис поискал вокруг, чем бы таким прикрыться и решительно притянул к себе брата - в конце концов Волдери тоже... непрозрачный. А потом Себрис зажмурился. Крепко-накрепко, до цветных кругов перед глазами - всё надеялся привидевшееся развидеть. А потом ещё чихнул и дорого б дал, чтоб не только развидеть, но и расчуять - пахло в хижине очень и очень сильно. Ведьмами. Так пахло, что и глаз раскрывать младшему не хотелось.
- Я не буду больше, - несколько смущённо просипел он, брата, впрочем, отпускать и не думая. Вместо этого он слизнул свисавшую с носа каплю воды и понял, что хочет пить. А вот есть, на удивление, не хочет вовсе. Да и спать не то чтоб смертельно.
- Только штаны дайте?
Всё недовольство, скопившееся за последние минуты, маркиз сдерживал для момента, когда они с Себрисом останутся вдвоём - всё-таки самообладание оставалось самообладанием, а малопонятные, сомнительного происхождения женщины - субъектом недостойным, чтобы их слуха касались упрёки и препирательства знатных особ. Сидя спиной к ведьме (когда он вообще сел, перестав утыкаться носом в солому), Волдери не видел ни того, как девушка презрительно скривила нос, при этом всё же не без любопытства глянув в сторону младшего, ни того, как, докончив работу, встала и направилась к выходу, оставляя рядом со станком вещи, предназначавшиеся их ликантропному гостю.
- Сам возьмёшь, - только и послышалось в ответ, прежде чем братья остались одни в хижине.
Просто так дать Себрису встать, сразу же после непростительного отношения к старшему, маг не пожелал. Вцепился в обнажённое плечо и недовольно уставился на родственника. Но говорить не говорил: ждал слов от своего младшего брата, причём слов, стоит заметить, нужных.
Себрис же сидел к нестарой ведьме лицом и, наверное, подорвался бы к её станку с низкого старта, не коснись его плеча Волдери. Это касание было настолько необычно и настолько за рамками возможного вот здесь, в тёмной и грязной лачуге, что младший попросту испугался, и испугался куда сильнее, чем во время нападения ликантропов или бесед с ведьмами. Внезапные жесты такого рода не сулили в будущем ничего хорошего и Себрис разом обмяк, замер под ладонью Волдери, словно мелкий зверёк, пойманный в саду и притворяющийся мёртвым или мальчишка, застуканный за хулиганством в неурочное время уроков.
Он слишком даже хорошо осознавал, что виноват перед Волдери в совершенно невообразимом количестве вещей, часть из которых он помнил весьма смутно, а часть совершил довольно давно, но не пытался оправдываться. Только глаза спрятал, повинно уткнувшись носом в пол: искусно свитая узда и страхов, наказаний и угроз, искусно перевитая отцовским воспитанием держала младшего в своей шкуре крепко, ничуть не меньше, чем ограничивало старшего нежелание признаваться отцу в промахах. Окажись тут герцог, пожалуй остался бы доволен...
- Волдери, я не специально. Я просто спал, а ты... и я среагировал раньше, чем проснулся. Я не буду так... правда не буду, чем хочешь клянусь.
Себрис нервничает, вздрагивает под ладонью, а потом внезапно нервно облизывается, как делают это звери - широко захватывая верхнюю губу целиком. Машинально сглатывает, так же машинально тянется утереться перемазанной рукой и замирает, наткнувшись на мокрую, всю в его слюнях, кожу.. младшего Роштейна потряхивает, в голову лезет всякая глупость навроде того, как вчера он спал на земле днём, свернувшись в клубок и неловко подогнув ноги так, как собаки, он прежде видел не раз, подбирают под себя лапы. Себрису страшно и изнутри рождается тихий отчаянный звук, которому он почти не дает прорваться наружу - слишком уж это похоже на скулёж.
- Я возьму себя в руки и буду вести как то подобает... - нет, он не говорит "человеку", - Роштейну.
- Только умоюсь сперва...