[icon]http://i.imgur.com/ww9xvp1.png[/icon][status]боль пониже спины[/status]
- Очень зря, юноша, отказываться от неслыханной щедрости, когда помощь предлагают! – прокомментировал Безумный, с восторженным предвкушением кося одним ужасно жёлтым глазом на маркиза. Сам же он… э-э-э… ну, совершал некие непонятные, похожие одновременно на танец и на движения ворожей, телодвижения с копьём. Волки пытались подойти, клацали пастями, но и сам лорд даэдра, и его слуга с поредевшей стаей гончих, были недоступны их клыкам. Они были совсем рядом – но не смыкались.
- ХА-ХА-ХА-ХА-ХА! ПОСМОТРИ НА СЕБЯ, ПСАРЬ! У ТЕБЯ НЕТ СИЛЫ ЗДЕСЬ, В БУРЮ! А У МЕНЯ ЕСТЬ! АХА-ХА-ХА!
Не было похоже, конечно, чтобы он мог сделать что-то значительнее, чем ограждать себя от сгорающих от желания укусить царственный пёстрый зад проклятых ликанов, зато копьё… О, копьё имело силу в Охоте!
- Хаскилл, скажи, как мы лучше отличим приличных псов: по тому, как они грызут кости убитых кошмаров?
- Нет, милорд, хорошие псы читают молитвы, думая о проклятом бёдрышке.
Слова даэдра не содержали в себе рационального зерна ни на какой, даже на двадцатый взгляд, если только не думать мозгами волчеСебриса, которого давило ощущение, что его выискивают. Нет. Что на него смотрят. В него. И улыбаются так, гаденько, что-то замышляя.
Но от мог укусить голую собаку, а другие оборотни даже подойти к ним не могли.
- Ага, вот этот волчонок! – указал оттопыренным от древка копья пальцем Шеогорат и Хаскилл поспешил захватить оборотня за загривок. Для достаточно худого слуги, не дотягивавшего в комплекции до среднего егеря на порядки, что уж говорить про среднего нордского охотника, готового забороться с ликаном или медведем на руках, Хаскилл был силён. Очень силён. В этом очень остро ощущалась какая-то чертовщина.
Чётки, за которые ухватился Хаскилл, затрещали, но уцелели, напротив вонзившись, как удила, в пасть Себрису.
Шеогорат сделал жест, за которым проследили все глаза в кругу на корнях и скалах, и подал руку маркизу (чтобы тут же передумать, конечно же, ведь все предложения имеют давность, если только не обещать обратного и не реально держать данное слово).
Что-то назревало.
- Пожалуй, вы славно потанцевали сегодня, мои блохастые други, во славу своего не менее блохастого господина! – крикнул Шеогорат, ещё раз отсалютовав хищной сталью над головой. Косой дождь вновь набрал силу и сиял в проблесках молнии над кронами размашистых деревьев. – Моя очередь! Вас могут забрать в Угодья, но я заберу свой приз, А-ХА-ХА-ХА!
Неестественный, жутковатый смех улетел вверх и, кажется, оседлал молнию, разносясь по небесам.
Шеогорат перехватил загривок младшего Роштейна, даже сквозь влажный густой мех царапая и холодя не поддающимися щипцам и пилке ногтями тонкую белую кожу. Маркиз, равно как и его поражённый проклятием брат, могли рваться сколько угодно, но все их силы точно выпили холодные дождь и трава, слишком густо забитыми вырвавшимися в план смертных силами самого громкого и непонятного в мотивах даэдрического божества. Ему как будто было наплевать, что ради укрепления граней мира пожертвовал собой какой-то там последний Септим: так уж просто повелось, что в бурю мёрзнущие юродивые подвывали ветру и грому и своими голосами и бредовыми заклинаниями звали эссенцию всех голосов в их головах гулять под подобный барабанам бой. Сумасшедших, как и жаждущих власти, всегда было слишком много, чтобы их покровители потеряли силу в Нирне.
В какой-то момент сознание Сербиса стало одновременно кристально прозрачным и – ожидаемо, когда имеешь дело с лордом Безумия – затуманенным тысячей вещей. Он знал, что это за копьё, он знал, что какой-то бродяга потерял смутно знакомую ему обликом по началу ритуала женщину из ближайшей деревни, которая ему была незнакомой и вообще никем, прекрасной незнакомкой, дававшей краюху из корзины, и отрезал себе нос, уши и отгрыз пальцы рук, разбивая лоб на ступенях храма, знал, что чётки что-то выпили из него и он пустой, совсем пустой, и что его вот сейчас убьют – по-настоящему! В глубины Обливиона кинут! И он ничего этого не мог предотвратить, как и не мог его брат с рассыпавшимся призывом, всё ещё пылавшим призрачным огнём там, где у существа не сформировались грива, плоть и мышцы, и ушибленным копчиком.
Шеогорат любил пытку знанием и бессилием. На его памяти так особенно восхитительно сходили с ума.
А потом, выдержав этот долгий момент просветления полностью, дав Роштейнам, и старшему – в малой доле, но тоже – осознать ситуацию, под рык, вой и вопли последователей Хирсина вонзил Копьё Горькой Милости прямо в основание хвоста юного ликана. Полыхнула молния. В прах рассыпались чётки. Копьё растворилось в красном отблеске магии Обливиона. Кусок покрытой мокрым грубым мехом плоти, как без костей, болтался в теперь освобождённых руках Лорда Безумия, а он, хрипло хохоча, вопрошал, глядя в возмущённую свору и никого:
- Ну?! Каково?! Получи своего волка, я поймал!
А на мокрой траве валялся худой, жалкий, голый, униженный за последние дни тысячу раз и испытавший, вероятно, приступ невероятной боли, но живой человеческий мальчик.
Мужчина, если сопли подберёт, но Шеогорат бы не подбирал. Лиловое мерцание щитов стояло, но гром понемногу затихал и дождь унимался, закрывая колодец силы и возможностей.
Отредактировано Шеогорат (25.12.2016 00:01:28)
