Это было прекрасное утро. Воды Белой реки текли спокойно под осень, и редкие маленькие льдинки стали проплывать по ее поверхности. Где-то там, в верховьях, они, наверно, были самые настоящие льдины. Но здесь нет. Интересно все устроено.
Стоит-на-Отмели сидел на бочке, вдыхая утренний бриз, размышляя о том о сем, пока его мысли не прервал резкий грохот за спиной. Следит-за-Ветром снова куда-то торопится. Одет как попало.
- Доброго утра, брат по болоту, - поздоровался старый ящер своим как всегда спокойным и преисполненным мудрости голосом.
Брат по болоту лишь неловко помахал в ответ и понесся к воротам. Странный малый.
Ветер миновал еще пустые улицы древней столицы и выбежал через городские ворота, провожаемый невнятным бурчанием придремавшего стражника с ночной смены. Преодолев мост, аргонианин остановился у конюшен перевести дыхание.
- Доб... эх, доброе утро! - бросил он Уландилу.
Альтмер стоял, прислонившись к одной из колонн стойла, и с некоторым снисхождением смотрел на Ветра.
- Он еще не ушел. К святилищу еще не поднимался.
Эти слова успокоили ящера, но лишь немного. Отдышавшись, он снова побежал в сторону святилища Талоса, хоть и быстро перешел с бега на неуклюжий шаг - земля здесь смешалась со снегом, превратившись в труднопреодолимую слякоть.
Паломник остановился здесь на три дня. Сегодня собирался уйти, рано утром. Ящер испытывал одновременно благоговение и грусть. Последние три дня он ходил сюда, вел с паломником беседы о мире и Вселенной в целом. Очень мудрый человек.
А Ветер обещался принести ему припасов в дорогу и наконец дать попробовать один из тех своих напитков, о которых он ему так много рассказывал. И опоздать было бы непростительно. Но одно аргонианин знал точно: паломник никогда бы не ушел не помолившись.
Следит-за-Ветром вздохнул с облегчением, когда увидел его палатку, стоящую перед все еще не затухшим костром. Здесь, у подножия скалы снег был чистый и пушистый, и на нем отлично были видны следы, ведущие к святилищу. Ветер снял свою набитую провиантом сумку и присел на корточки, поближе к костру.
Внимание никогда не было отличительной чертой этого ящера, а потому он не приметил, что паломник оставил в палатке и свою теплую накидку и, о боги, амулет Талоса. И что следов было куда больше, чем следует.

Куча следов свидетельствовала о том, что здесь была схватка. Проще говоря: драка. А так же о том, что паломник, к которому ящер наведывался, похоже, эту самую драку проиграл.
Несколько капель крови, несколько клочков одежды... Можно было подумать на кого угодно - от знаменитого убийцы, внезапно сменившего свой почерк, до каких-нибудь вульгарных бандитов, позарившихся на нехитрый скарб паломника.
Правда, ничего не тронули.
Это отметало тот вариант, что с бандитами. Маньяки все еще оставались в зоне подозрений.
Но в самом углу ящер увидел черную стрелу - непохожую ни на одно оружие из человеческих или эльфийских кузниц.

Следы крови ящер заметил довольно быстро - его острое зрение выхватило пятна на снегу даже сквозь огонь костра. Он медленно обошел местность, осматриваясь и примечая те или иные детали. Сердце забилось сильнее, мешая собраться с мыслями. Палатка не разворошена, вообще не тронута. А паломник вырывался долго, вне всякого сомнения. Ветер даже приметил пару сломанных веток у одной из елей.
   А потом увидел стрелу. Это черное пятнышко посреди белезны лесной проплешины. Ящер аккуратно потянулся к ней, будто бы это было какое-нибудь кусачее насекомое, и выудил из под снега. При ближайшем рассмотрении эта стрела действительно напоминала насекомое или, по крайней мере, была сделана из него. Ветер любопытственно ощупывал ее, вертел в руках, рассматривал. Шершавая, плохо гнется. Хитин, точно, аргонианин узнает этот материал из многих. Кто-то сделал стрелу из большого... жука? Паука? Оперение какое-то странное...
   Едва ли это виндхельмский мясник приложил руку. Убивающий и потрошащий женщин маньяк был, конечно, непредсказуем, но тот, кто изготавливает такие стрелы, должен был быть отмечен Шеогоратом еще пару раз сверх того.
   Глаз ящера зацепило еще кое-что. Внутри Ветра что-то екнуло, он выронил стрелу и подбежал к месту, где снег был буквально пропитан кровью. Посреди этого пятна лежало оружие паломника - легкий стальной меч. Некоторое время ящер просто смотрел на него, поеживаясь, как когда он смотрел на стрелу. Но вид кровавых следов, ведущих куда-то в лес, придал ему неожиданной решимости. Неумело прихватив меч обеими руками, он побежал по следу, запинаясь в сугробах и переодически нервно озираясь.

Рядом с Виндхельмом, если верить путешественникам и охотникам за приключениями, с избытком водилось разной нечисти. Ледяные привидения, тролли, гигантские пауки, снежные волки... и это не говоря о россказнях о вампирах, оборотнях и подобных созданиях. Следит-за-Ветром мог даже вспомнить, что несколько раз слышал рассказы о подземных тварях -  фалмерах, во всех случаях рассказчик бил себя пяткой в грудь и клялся либо Талосом, либо Азурой (в последнем случае дело происходило в Сером Квартале).
Конечно, такие клятвы сопровождали любые истории, даже о встрече с Шеогоратом лично, но вот байки о подземных слепых эльфах удивительно и нетипично совпадали в подробностях.
Мол, завелись они в лесу. У них там где-то лаз.
Что ж, кажется, именно к такому лазу и вели кровавые следы.

Гарршей, стоит ли говорить, был заядлым любителем баек и прочих историй. Особенно тех, что включали в себя что-то неизведанное, не поддающееся пониманию. Особенно тех, что будоражили кровь. И пусть в большинстве своем это были небылицы, а то и совсем уж полное вранье, аргонианин в них верил, чтобы хотя бы мысленно перенестись из своей повседневной, серой как данмеры жизни работника доков в мир полный пьянящей опасности и приключений. И недавно участившиеся рассказы о подземных демонах занимали в его сознании особое место. Кожа белая как снег, зубы - что у рыбы-убийцы, уши длиннее и острее, чем у любого мера. При этом скрюченные и уродливые как скампы. Ветер понятия не имел, что такое скамп, но раз уж рассказчики все как один использовали это сравнение, фалмеры, наверно, действительно были похожи на этих самых скампов. Некто упоминал, что и одежда на них - будто морозного паука на себя натянули. Эта подробность определенно была очень интересной в свете недавней находки. Интереснее нее был разве что тот факт, что раз демоны подземные, значит должны были вылезти из-под земли. А значит должен быть лаз.
   Лаз. Да, действительно, следы крови вели в жутко выглядящий ледяной грот. Таких в округе было много, если верить тем же историям. Следит-за-Ветром верил, правда, сомневался, что все они выглядели именно вот так. Края пещеры придерживал странного вида плетеный забор, а прямо посреди прохода располагалась весьма необычная конструкция. Ящер не был уверен, но, кажется, это был деревянный столбик, увенчанный человеческой тазовой костью. Или это был всего лишь подозрительно похожий на нее кусок хитина?
   Ветер ждал. Ждал самого себя. Он попросту не мог вот так взять и кинуться в темную ледяную пещеру, размахивая острым куском металла, которым сражаться умел разве что как дубинкой. Ему показалось, что будет легче, если идти вперед небольшими шагами. Так он и пошел, крепко сжимая рукоятку меча и вспоминая о Хисте. Хист хранит своих детей от всех напастей, будь то скайримский холод или скайримские же подземные демоны.
   Мягкий сумрак грота поглощал ящера, пока он успокаивал себя этой мыслью. Солнце, мутное из-за вечной виндхельмской "пелены" даже на поверхности, едва пробивалось через ледяную корку, но все же заметно поблескивало на окровавленных камнях, представлявших собой пол пещеры. Аргонианин ступал осторожно - не хватало только поскользнуться и разбить себе голову об острый камень. Он нервно хихикнул при этой мысли: такая кончина едва ли заслуживала бы стать частью
чьей-либо истории. Все глубже и глубже. Все темнее и темнее. Гарршей бросил взгляд назад, но вид далекого слепящего света выхода его не успокоил. Скорее наоборот, после сравнения с мраком впереди, ему сильно захотелось сейчас взять и повернуть назад, забыть эту затею и несчастного паломника. Именно так он и решил сделать. И пусть паломник будет сниться Ветру в кошмарах, это всяко лучше, чем найти его без сомнения изуродованный труп наяву.
   Ящер медленно, неуверенно развернулся назад, но увиденное заставило его коротко и сдавленно взвизгнуть. Прямо посреди выхода стояло оно. Сгорбленный силуэт постепенно прояснялся в глазах аргонианина. И будь проклято его острое зрение, лучше б он не видел этих непропорциональных конечностей, этой сморщенной кожи и этого лица, словно стекающего с черепа его владельца. Ветер не кричал и не дергался, он просто сделал один шаг назад. Один неосторожный шаг. Отвисающая подошва старого ботинка предательски зацепилась за выступающую ледышку, и ящер плюхнулся на спину, покатившись по ледяному склону вниз, за ним с бряцаньем последовал меч.
   Нанесенный с поверхности снег мягко принял чешуйчатого гостя в свои объятия. Вскочил Ветер со второй попытки, сперва получив по лбу рукоятью прилетевшего меча. Спасибо, что не лезвием. Дожидаться, пока наверху вновь появится ужасающая рожа, у Ветра ни малейшего желания не было. Ящер подхватил оружие и перебрался через сугроб, мысленно поблагодарив его за смягченное падение. Мрак становился кромешным, Ветер шел вдоль стены, выставив меч вперед и нехотя ловя себя на мысли, что он убегает от одного монстра к ораве таких же. Впрочем, и к одному возвращаться ему нисколечко не хотелось.

Где-то в недрах тьмы, той самой холодной и неприветливой тьмы, которая встретила не слишком удачливого ящера, раздалось шипение. Оно было не столько угрожающим, сколько предупреждающим.
Потом присоединился еще один голос - как будто лающий и шипящий одновременно, так мог бы говорить странный гибрид волка и кошки. Два голоса яростно спорили между собой.
А затем в Ветра полетела стрела.
Это была отравленная стрела. Яд коруса смертелен.
Впрочем, не для устойчивых ко всякой отраве аргониан. Аргонианина такой яд мог разве парализовать на несколько часов, да вызвать некоторые неприятные ощущения после, сравнимые с изрядным похмельем.
Стрела вонзилась  в плечо.
В темноте мелькнули фигуры, приближаясь к ящеру. Снова раздались те же голоса, и Ветра стали связывать веревками - без излишней бережливости, но не пытаясь убить прямо сейчас.
А потом его потащили куда-то в недра подземелья. Кстати, там уже не было так уж темно - кое-где абсолютный мрак рассеивали светящиеся грибы.

Внезапно услышав странные звуки, Гарршей замер на месте, безуспешно пытаясь разглядеть хоть что-нибудь в кромешном мраке пещеры. Меч он по прежнему держал на вытянутой руке перед собой, хотя понятия не имел, на что его направляет. Он даже не мог с уверенностью сказать, с какой стороны раздавалось угрожающее шипение. Зато прекрасно чувствовал, как все его тело дрожит от хвоста до перьев на голове.
   Затем появился второй звук. Ящер мог бы даже назвать его голосом. И первый, будто отвечая второму, тоже стал звучать как-то более членораздельно. Хотя Ветер, само собой, не мог разобрать ни слова, смысл разговора он интуитивно уловил. А потом его озарило, кто именно этот разговор ведет. И ужас пробрал аргонианина до кончиков пальцев. Он со вскриком отмахнулся мечом от привидевшегося в темноте силуэта, едва не запнувшись о неведомую преграду внизу. А потом что-то очень быстро мелькнуло перед глазами. И мрак поплывшего сознания поглотил даже мрак пещеры. Меч звякнул. Ветер обмяк на месте, погрузившись в глубокий сон.
Бух. Шмяк. Да, аргонианина волочили без лишних церемоний. Он пришел в себя, но вот поднять веки было более сложной задачей. А потому Ветер решил сначала поразмыслить над тем, насколько это необходимо. Плечо, кажется, горело. В смысле, Гарршей никогда не оказывался в такой ситуации, чтобы часть его тела была объята огнем, но с плечом, похоже, сейчас происходило именно это. Причем, судя по ощущениям, огонь уже добрался до костей. На попытку пошевелить хоть чем-нибудь побеспокоенная конечность отвечала такой же жгучей болью. И ее вспышки раздавались по всему телу всякий раз, когда оно, кем-то усердно волочимое, наскакивало на какую-нибудь особенно выступающую неровность.
   Аргонианин по-прежнему находился в блаженной полудреме и был не в силах адекватно оценивать происходящее.
   А тут пахло сыростью. Это был основной запах, хотя были и другие. Но определенно ничего похожего на дым. Из этого Ветер сделал вывод, что плечо все-таки не горит по-настоящему. Постепенно возвращавшиеся тактильные ощущения не принесли ничего, кроме новой боли и омерзительного и повсеместного чувства мурашек. Затем он попробовал сказать что-нибудь, но во рту будто бы была какая-то отвратительная старая тряпка. Пропитанная мочей хоркера, не иначе.
   Со сдавленным хрипом аргонианин разомкнул глаза, уставившись на тошнотворную рябь. Сфокусировать взгляд хоть на чем-нибудь одном не получалось, а потому ящер снова захлопнул глаза. Еще пара секунд наблюдения размытого каменного тоннеля, освещаемого уничтожающим серо-зеленым свечением, и Ветра бы вывернуло на изнанку. Рвать, лежа на спине? Это было бы отличным продолжением отличного утра. А утро ли все еще?

Фалмеры, тащившие ящера (а это были именно они), определенно переругивались между собой. Не требовалось фантазии великого барда или сказителя, чтобы понять, что они обзывают друг друга идиотами, придурками - ну или какими-то эквивалентными фалмерскими понятиями. Может быть, что-то вроде "гнилого корусьего яйца, провалявшегося в тине неделю".
Но ругались или нет, а действовали они достаточно слаженно. Полусогнутые, всегда двигающиеся на корточках, твари могли выглядеть изможденными, но сил им было не занимать.
Очень скоро "декорации" изменились. Света стало больше: света, похожего на звездный. Гигантские грибы плыли над красноватой травой, словно исполинские медузы. Откуда-то доносилось журчание воды и приглушенный грохот двемерских механизмов, работающих спустя тысячи лет точно так же, как в тот день, когда исчезли без следа хозяева.
Место, куда фалмеры тащили Ветра, было несомненно, потрясающе красиво. Даже жаль, что некому было наслаждаться этой красотой.
Путь фалмеров закончился у полузатопленных комнат: трудно сказать, чем они были изначально. Шикарным домом? Какой-нибудь машинерией или лабораторией? Сейчас эти комнаты служили клеткой для пленников, которых притаскивали фалмеры с поверхности. Ящера бросили внутрь.
Клетку освещало несколько все тех же сияющих грибов, но ее  обитателям это уже было все равно. Несколько фигур только повернули головы на звук, другие же продолжили сидеть или лежать в неподвижных позах.

Ветер был, конечно, весьма образован для аргонианина, но ученым был разве что на словах. Фалмеры для него были такими же чудовищами из легенд, как дымки или иная нечисть, с которой якобы сталкиваются всяческие авантюристы и прочие сомнительные персоны. Но Гарршей верил. И готов был приписать этим изуродованным мерам все, что только слышал о них, вплоть до создания скайримских гор.
   Одно можно было сказать точно: если они когда-то и имели что-то общее со снежными эльфами - оные, по мнению Ветра, опять-таки благодаря его странной эрудиции, были чем-то вроде ледяных фей - то сейчас скорее походили на худощавых облысевших троллей.
   В данной ситуации, правда, все это вообще не играло никакой роли. Но яд все же слишком сильно пробрал щуплого аргонианина, и ему не хватало сил даже на то, чтобы поддаться панике. Мысли плыли мерно, как вспышки и звездочки в пустоте закрытых глаз.
   Фалмеры разговаривают. Интересно.
   Гарршей бы не отличил ругань от чего угодно другого - в языке, который не знал, да еще и исходящий из столь необычного источника.
   Ящер снова разомкнул глаза. Напоминавший потроха хоркера тоннель исчез, и ему на смену пришел безбрежный океан подземного мира. Ну, это место можно было так охарактеризовать. Вокруг аргонианина, кажется, даже стали проплывать какие-то красные водоросли. И уж чего-чего, а воды здесь хватало.
   Все было таким... спокойным. Завывание сквозняка, отдаленный шум машинерии, журчание воды. И звезды. Точь-в-точь как они видны из глубины: зрелище, которое не доступно "отключенным".
   Здравый смысл хлопотал вокруг дрейфующего сознания ящера, пытаясь объяснить то, что не нуждалось в объяснении. Дело в яде? Или, быть может, он умер? Спокойствие было поистине мертвенным. Ни плюющиеся паром трубы, ни гневный скрежет шестеренок не могли разогреть хлад металла, из которого были сделаны, хлад камня, что окружал их.
   Спина погрузилась в ледяную воду. Как хотелось сейчас Ветру, чтобы она добралась до его плеча. А может, и до кончика носа, принимая его в объятия небытия.
   Хрясь.
   Как всегда, самым нахальным образом, порог помещения, в которое втащили Ветра, прошелся по нему от пяток до затылка, на последнем особенно звучно завершив свое шествие. Пасторальный мир вокруг взорвался рябью и болью. Клетка с лязгом захлопнулась.
   Аргонианин еще долгое время не предпринимал никаких попыток пошевелиться, собирая по кусочкам свое буквально разбитое вдребезги сознание. Но подняться было все еще непосильно задачей. Стиснув зубы, ящер вращал глазами, и они выхватывали из мрака силуэты других пленников. Новоприбывший их, похоже, мало интересовал. Из этого факта оптимист сделал бы крайне утешительный вывод: раз в него еще не вцепились зубами, значит, здесь кормят. Но Ветер оптимистом не был и пришел к куда более мрачному и, будем честны, более реалистичному заключению: пленников планомерно травят. И ящер, кажется, получил все свои пайки наперед.

Пленники подземных эльфов не обращали на ящера ровно никакого внимания. А еще в клетке было мокро, а вода, как известно, помогает аргонианам излечиться от ран, яда и прочих неприятностей.
Некоторые бродили из одного угла в угол — так же бессмысленно и бесцельно, как лежали или сидели; в полумраке было трудно их рассмотреть, однако когда двое или трое подошли почти вплотную к Ветру, тот мог заметить, что смеженные веки покрыты слоем кровавой корки
Один из пленников что-то ел: это был светящийся гриб, кусок того огромного гриба, которые росли снаружи. Пленник, когда-то бывший крепким широкоплечим нордом, а сейчас напоминающий то ли древнего старика, то ли искореженного монстра, откусывал кусок за куском, гриб светился, озаряя его изможденное лицо. Из-под век текла кровь.
Эта сцена продолжалась, должно быть, несколько часов. Невозможно было вообще сказать, сколько времени провел аргонианин в этой тюрьме.
А потом дверь снова загромыхала. В клетке появились два уже знакомых Ветру фалмера. А следом вошел кто-то еще.
Это был эльф. Высокий эльф, судя по его росту, чертам лица и  фигуре — сухопарой и изящной, но при этом ее обладатель определенно был воином, только у высоких эльфов кожа золотистая — от светло-желтой до оттенка темного золота, а этот был так же бел, как снега Скайрима.
Фалмер что-то прошипел эльфу. Тот кивнул и ответил короткой фразой на незнакомом Ветру, но определенно членораздельном языке — певучем и довольно красивом.
Пленники закопошились, как потревоженные в муравейнике муравьи.
Эльф в упор уставился на аргонианина.

Царившая в помещении сырость помогла аргонианину оправиться довольно быстро, хотя плечо все еще жгло, ровно как и все остальные мышцы - пусть и в меньшей степени. Первое время ящер все еще пугался других пленников: они и впрямь были жуткими, и даже словно бы походили на своих пленителей или... превращались в них?
   Так или иначе, первой - и очень здравой, по его мнению - мыслью Ветра было забиться в угол, подальше от самих пленников, их пугающего вида и их сомнительной еды. Ящер обхватил руками ноги и уткнулся мордой в колени, предаваясь не самым веселым мыслям. В тюрьме ему не доводилось сидеть, но в рабстве он бывал, и там, надо сказать, было немногим лучше. Но от этого ему было отнюдь не лечге - к такому просто невозможно привыкнуть, и единожды испытав все те мучения, он решительно не хотел, чтобы они еще когда-либо повторились. Но сейчас именно это и происходило. Как и тогда, он ничего не мог с этим поделать; только все глубже погружаться в пучину самосожаления.
   В определенный момент, однако, его осенила одна мысль. Это было чрезвычайно важно и необходимо: проверить, на месте ли пожитки! Кинжал, ключ, свиток, кошель. Ветер принялся было шарить по карманам куртки, как к клетке кто-то подошел, отбрасывая длинную тень. Прибытие троицы заставило пленников пугливо засуетиться, но ящер еще некоторое время приглядывался к посетителям. Один из них не был высушенным чудовищем: примета, которой до его появления в ближайшем окружении обладал только сам Гарршей.
   Аргонинанин быстро оказался на ногах и осторожно приблизился к решетке. Ноги не слушались и содрогались при каждом движении, отзываясь жгучей болью, но любопытство Ветра сейчас достигло настолько фантастической силы, что разум упорно тянул за собой измученное тело. В клетке было темно, а снаружи - не слишком, и оттого различим был только силуэт непонятного мера. Хотя, еще оттенок кожи - белый-белый, как первый снег - он был тоже заметен, и Ветер не мог приписать его никому из известных ему видов эльфов. Можно было списать все на необычное освещение пещеры, но... ящеру не хотелось этого делать. О нет, он с куда большей готовностью поверил бы в ту простую истину, что сейчас прямо-таки извивалась на его языке.
   Гарршей выглядел как пружина: ладони сцеплены в замок на груди, голова вжимается в плечи, ноги чуть поджаты, и хвост обхватывает их. Лишь голова всем своим видом выдавала плохо сдерживаемое благоговение - чуть повернутая вбок, перья подрагивают, а огромные глаза отвечают эльфу тем же безапелляционным и сосредоточенным взглядом, каким он сам смотрит на ящера.

Лязг и скрежет металла, громкое сипение, похожее на шумное дыхание огромного монстра, заполняли собой все помещение и бесцеремонно врывались в остроконечные уши; затхлый влажный воздух, вязкий, пропитанный насквозь сладковато-тошнотворным запахом плесени и подземных грибов наполнял судорожно вздымающуюся грудь; бил в прищуренные глаза мерцающий зеленовато-желтый свет. Неужели это и есть Пустота? Или каджитка все-таки жива?  Уже смирившаяся с собственной кончиной и готовая отправиться в распахнутые объятия Отца Ужаса за те несколько мгновений, что длилось падение, Аайн, будто бы не желая верить в собственное спасение, затаив дыхание, попыталась пошевелиться. И тут же резко налилась болью левая нога, что обладательница ее зашипела сквозь зубы.
Жива - раскаленным металлом пульсировала поврежденная щиколотка; жива - билась жилка на взмокшем виске; жива - висело на самом кончике языка сладковато-соленой кровью из разбитой губы. Еще несколько мгновений потребовалось, чтобы окончательно осознать этот факт, обнюхать его и распробовать со всех сторон, прежде чем неверие сменилось радостью, хоть радоваться тут было нечему. Да, безусловно, не пожелав забрать верное дитя под свое темное, чернее, чем самая непроглядная ночь, крыло Великий Отец указал на то, что Аайн нужна ему еще здесь, а значит есть надежда на возвращение в Семью, но обстоятельства, в которых каджитка оказалась, надежду эту значимо омрачали и нагоняли уныние.
Стараясь не обращать внимание на пульсирующую боль в ноге, Аайн поднялась на ноги и наконец осмотрелась. Это место не было похоже ни на что, ранее ей виденное. Просторный зал с высоким потолком и зияющей дырой в нем, с краев которой все еще осыпались вниз мелкие камушки, наполненный всевозможными неприятными и пугающими звуками поражал воображение. Вытесанное в толще камня помещение с идеально гладкими стенами и причудливыми светильниками, источавшими этот странный тусклый свет, на них; с массивными колонами с причудливым орнаментом, подпиравшими высокий потолок; с толстыми трубами, оплетающими всю залу, тянущимися вдоль стен и уходящими вниз, из которых то и дело с характерным шипящим звуком вырывались струи густого белого пара; с огромными шестернями, бесперебойно вращающимися, гулко отстукивая однообразный ритм. Каджитка не была семи пядей во лбу, да и знатоком ушедших цивилизаций так же не была, но наслушавшись разных баек в местных тавернах, достаточно быстро поняла, где же все-таки очутилась. Пришедшая сюда по своей бы воле Аайн  наверняка восхитилась бы видом и атмосферой царящей в этом, покинутом много столетий назад, но живущим своей жизнью в вечном ожидании возвращения своих хозяев, подземном городе, но Аайн, буквально свалившейся в самую утробу этого города-монстра, было совершенно не до того, и билась ей в виски одна единственная мысль: "Где выход?"
Здесь не было так тихо и безмятежно, как в неглубокой пещерке наверху, напротив, отовсюду веяло скрытой угрозой. Видимо правду говорили трактирные забулдыги, говоря, что забытые города глубинных эльфов - места нехорошие, гиблые, и лучше обходить их стороной, чтобы шкуру свою сохранить. И от этих мыслей обычно непроницаемая каджитка начинала заметно нервничать. У нее не было доверия к этому месту, ей не нравился этот спертый воздух, тревожили такие непривычные звуки и казалось, что в любую минуту откуда угодно могут появиться железные стражи, казавшиеся такими нереальными там, за деревянным столом да с кружкой пива в руках.
Нужно было отсюда убираться побыстрее, и Аайн была бы рада сию секунду тронуться с места, но беда была в том, что она совершенно не представляла куда идти, а выйти тем путем, которым вошла не представлялось возможным. Так же омрачала ситуацию поврежденная нога и всего две склянки с зельями восстановления, которые так не хотелось тратить на такую мелочь, как вывихнутая нога.
Достав из-за спины лук и наложив на него стрелу, каджитка двинулась к массивной железной двери стараясь ступать бесшумно и морщась каждый раз, когда вес приходился на больную ногу. Она совершенно не была уверена, что выбрала правильное направление, но двигаться было намного лучше, чем находиться на одном месте, в этом хотя бы виделось стремление найти выход.

У каджитов, конечно же есть, преимущество: они двигаются бесшумно и способны видеть даже в темноте, тем более, что здесь темноту нельзя было назвать непроглядной — напротив, кое-где еще работали  тысячелетние лампы, как и все остальные механизмы древнего города, пережившие собственных создателей.
А вот направление... трудно сказать, было ли оно правильным. Однако куда-то вело — это точно.
Кажется, вниз.
Кажется, в глубину подземного города, но каджитка могла надеяться, что появятся  и подъемники, или другие тоннели, ведущие наверх.
Скоро появился свет.
Он был даже слишком ярким по сравнению с темнотой — но не имел ничего общего с поверхностью.
Аайн пришла в то же место, где держали ящера: только с другой стороны, она могла разглядеть и усыпанные похожими на звезды кристаллами своды пещеры, и огромные грибы, и продолжение бесконечного двемерского города... и с того места, где она вылезла, было видно остатки каменной дороги, ведущей к полузатопленному зданию — клетке, где держали пленников.
К пленникам кто-то шел.
Трое.
Двое из них были фалмерами — Аайн, несомненно, узнала их, поскольку именно такими, уродливыми, согбенными и слепыми описывали тварей любые легенды или книги. А вот третий...
Нет, фалмером он не был.

Каждый осторожный бесшумный шаг отдавался болью, а в груди уже саднило от этого непривычно-невыносимого спертого воздуха, но каджитка упорно двигалась вперед, крепко удерживая в руках лук с наложенной стрелой. Она ни о чем не думала, вся обратившись в зрение и слух, готовая к любым неожиданностям. И неизвестно, что сыграло роль: каджитское ли чутье или потрясающая везучесть, но по пути не встретилось ей ни одного механического стража, не активировалась ни одна из ловушек, не выскочил навстречу ни один из глубинных бледнокожих чудовищ, рассказами о которых так любили страшать тракторные заводилы своих подвыпивших кружков, впрочем а существование последних убийца верила слабо, считая их скорее выдумкой, нежели реальностью.
В движении жизнь - эту простую истину Аайн впитала еще с молоком матери, и уже четвертый десяток лет находила ей прямые подтверждения, а так же крепко усвоила, что не так важно выбранное направление, как возможность свободно передвигаться. Поэтому женщину совершенно не пугали ни ведущие исключительно вниз лестницы, ни идущие под уклон коридоры. Даже самые глубокие пещеры и даже самые древние руины имеют не один выход, и даже с самого дна можно подняться на поверхность.
Шаг. Еще шаг. Боль в ноге уже почти не чувствуется - каджитка с ней свыклась. За очередным поворотом снова коридор, ничем не отличающийся от тех, что остались позади, за одним лишь исключением: его преграждала дверь. Массивные створки поблескивали все тем же желтовато-коричневым металлом в мерцающем свете древних ламп и совершенно не вызывали доверия, но иного пути у Аайн не было.
Дверь не была заперта и поддалась на удивление легко, будто бы прежние хозяева покинули свое жилище только вчера, а не несколько тысячелетий назад. Из образовавшегося проема на каджитку неожиданно пахнуло свежестью и легкой прохладой, но она не походила ни на что ранее ощущаемое. Ни свежесть морозного воздуха, ни раннего предрассветного часа, ни холодного родника в тени вековых деревьев не шли ни в какое сравнение. Если бы Аайн попросили описать это, то она едва ли смогла бы, но одно она знала определенно точно - где-то рядом была вода, много проточной воды. И она получила подтверждение, стоило лишь сделать шаг вперед в неизвестность, когда отдаленный шум падающих водных масс ударил ей в уши.
Впрочем, это открытие было не единственным. Уже привыкшая к, казалось, нескончаемой череде коридоров и лестниц, так похожих друг на друга, каджитка немного удивилась смене обстановки, но настоящий шок ее настиг чуть погодя, когда она решила осмотреться. Представшая перед ее взором картина заставила забыть на несколько мгновений о всех мерах предосторожности и просто стоять и любоваться, чуть приоткрыв рот и затаив дыхание. За всю свою долгую и богатую жизнь она никогда не видела ничего похожего: огромная пещера, края которой терялись во мраке, с чистым водоемов, разбросанными повсюду строениями - и приземистыми зданиями, и уходящими к самым сводам, походящим на звездное небо, башни все в том же двемерском стиле, гигантскими, издающими слабое бледго-голубое свечение гигантскими грибами и искусственным желтым солнцем, едва видимым в дымке испарений.
Да, определенно, здесь было на что посмотреть, и если бы Аайн пришла сюда с какой-либо другой целью, то она наверняка бы позволила себе осмотреть здесь все более детально. Но влекомая лишь желанием поскорее найти выход (который здесь по всем признакам имелся, да не один) да не вляпаться ни в одну из ловушек, она достаточно быстро взяла себя в руки, смахнула с себя накатившее оцепенение и снова напряглась словно натянутая тетива.
Теперь же не передвижения сопровождались мыслями об этих удивительных гигантских грибах, произроставших то здесь, то там, подобно деревьям. Были ли они родственниками тем светящимся грибам, за которыми каджитка направилась в эту треклятую пещеру и какими свойствами они обладали? Интерес был настолько велик, что каджитка, воровато озираясь, двинулась к ближайшему гиганту, и достигнув его, присела на корточки, и оглянувшись по сторонам еще раз, достала засопожный кинжал.
Ножка подземного гриба, похящая на древесный ствол в обхвате, поддавалась острой стали с большой неохотой, как и древесная кора, но Аайн все же удалось заполучить кусок грибной плоти, которая была бережно убрана в кошель, болтающийся на поясе. Спешить ей, по большому счету, было некуда, поэтому она решила добраться до мякоти, и вонзила лезвие в ножку по самую рукоять. Судя по ощущениям, внутри гриб был намного мягче, чем снаружи, что усилило интерес. Каджитка крепко ухватилась за рукоять и принялась расшатывать кинжал, гриб ей ответил неприятным чавканьем. Нет, так дело не пойдет - решила каджитка и выдернула засопожник, чье лезвие теперь тоже слабо светилось голубизной, покрытое вязким соком.
Аайн даже понюхать грибную кровь не успела, не то что понюхать, как вдруг разбились отдаленные шаги явно не одной пары ног. Каджитка среагировала молниеносно - кубарем бросилась за ближайший валун, где и заслыша, прижавшись к холодному камню спиной. Не не заметили, судя по тому, что шаги своего темпа не изменили, а своды пещеры не огласились вскриками погони. Но она высовываться не спешите, решив для верности выждать еще немного времени, и уже потом осторожно выглянула из своего укрытия как раз в тот момент, когда трое проходили неподалеку.
Один шел прямо, и судя по росту, стати и желтоватому цвету кожи, что было отчетливо видно даже при этом блеклом освещении, являлся высоким эльфом, и не привлекал внимания на фоне своих спутников, от взгляда на которых даже видавшая виды Аайн переполнилась отвращением смешанным со страхом. Высокие, судя по строению тела, но до невозможности сгорбленные, что практически скребли по земле своими когтями на длиннопалых руках, настолько худые, что больше походили на скелеты, обтянутые бледной кожей, но с покрытой внутри дикой, необузданной силой, что чувствовалась даже на расстоянии, и с безобразными слепыми и безносыми лицами, они намертво приковали у себе взгляд расширившихся желтых глаз каджитки. Значит, пьянчуги не привирали, значит росказни о чудищах из-под земли, похищающих детей и скот, были правдой. Даже если бы не доводилось каджитке слышать этих баек, даже будь она полностью лишена рассудка, она бы едва ли решилась покинуть свое укрытие и подойти к этой троице за помощью.
Выглядывая из-за валуна, Аайн пристально следила за передвижениями альтмера и спутников, в слабой надежде, что они укажут выход к поверхности. Но вместо этого увидела то, на что не обратила внимание ранее, а именно, на клетки с пленниками, к которым трое и направлялись, тихо о чем-то переговариваясь. Бежать бы отсюда без оглядки, но вместо этого каджитка выползла из-за камня, и прячась, за грибами, камнями или просто в густой тени, подобралась ближе, чтоб уж если не проследить за хозяевами подземелья до пути на поверхность, то хотя бы подслушать, а надежде, что в разговоре промелькнет хоть какая-то деталь указывающая на выход. Она стремилась подбираться как можно ближе, и она сделала это, выбрав себе укрытие за вросшим в землю покосившимся столбиком, что между ней и троицей оказалась клетка в которой...
Аайн не была готова увидеть здесь знакомые лица, но прямо перед ней за толстыми прутьями сидел тот самый рисовальщик ящер из Виндхельма, а которым как-то свела ее судьба. Каджитка благотворительностью заниматься не собиралась, но что, если аргонианин знает, где находится выход и сможет его указать, если его освободить. Не сейчас, конечно, а потом, когда представится возможность.