Что ни говори, а Свер любил дорогу почти в любом ее виде. И хотя из всех возможных способов перемещения он предпочитал свои ноги, ехать на весьма комфортной повозке было ничуть не хуже. Ну, разве что более тоскливо, поскольку процессия двигалась неторопливо, и лично ему не нужно было делать ровным счетом ничего. Первое время бард то и дело издавал нечленораздельные звуки и корчил рожи - по крайней мере, так это описал бы сторонний наблюдатель, ничего не знающий о тонкостях актерской профессии: на деле Свер повторял свои реплики и вживался в образ.
   К настоящему моменту, впрочем, он уже не то что не испытывал особого волнения перед грядущим представлением, а отчетливо понимал, что если он продолжит эти свои "скромные репетиции", то на самом представлении станет напоминать унылую деревянную куклу: некоторый элемент хаоса необходим, чтобы придать игре живость, и если окончательно выбить его из себя, то результат будет совсем не так хорош. Ну и еще он порядком достал своих соседей по повозке - как-то так получилось, что Свера закинули к плотникам, а эти ребята пусть и мастерски сооружали декорации, больше ничего общего с "фриками из Коллегии" они иметь не хотели. Но дорога обещала занять еще не меньше часа, и хотя рабочие предпочли бы провести их в относительной тишине - насколько это вообще возможно в гремящей повозке - они не сильно возбухали, когда бард решил сыграть пару веселых песенок. Ближе к городу у повозки собрались несколько скучающих королевских солдат из эскорта, и репертуар лютниста принял странный оборот.
   И вот так, под гыгыканье воинов, они въехали в Вайтран. Торговый центр Скайрима занимал где-то пятое место в списке любимых городов Соловья, но он уже заранее понимал, с какими трудностями ему и его коллегам придется столкнуться на этот раз. Толпа рукоплескала богатой процессии ярла Элисиф, и все же некоторые лица в толпе весьма недоброжелательно косились на бардов - и имели на это полное право, после того надругательства над их городской легендой.

По правде, за старшего в этой поездке оставшийся в Солитьюде Виармо назначил, конечно же, Свера, однако, последнему не составило большого труда быстро скинуть рутинную работу вроде размещения на плечи самих размещающихся, а Ка'Джавирр, как и следовало ожидать, взял установку сцены и декораций в свои руки. И вот уже теперь волнение перед грядущей игрой вернулось на свое законное место, и стремительно разрасталось на благодатной почве бардовского безделья. Пьеса была... рискованной по самой своей сути. Свер понимал это сам, его предостерегал об этом Виармо, и так далее. К счастью, ключевая мораль произведения была сосредоточена в его руках, в руках актера главной роли. И ему предстояло приложить все свои способности к импровизации, чтобы вырулить ее в политически верное русло. Естественно, Соловей понимал, что Ка'Джавирру эта, с вашего позволения, идея не понравится: всякий автор с большим трепетом относится к своему детищу; и поэтому норд был вполне рад, что они не пересекались с момента отъезда - меньше приходилось фальшиво улыбаться.
   Впрочем, вечно так продолжаться не могло. Представление состоится уже сегодня - ни тебе отдыха после поездки, ни последней репетиции. Нужно было удостовериться, что каджит отдал все необходимые распоряжения, да и просто показаться ему на глаза, мол, тут я, все путем. Бард ненавязчиво постучал в дверь выбранной драматургом комнаты, и в контраст такому проявлению учтивости, тотчас по-нордски решительно вошел.
- Извини за вторжение, просто хотел узнать, все ли в порядке?
   Свер не придал никакого значения занятию, за которым застал старого каджита: тот то ли прихорашивался, то ли еще что-то - в любом случае, это его дело.

Стук в дверь и практически одновременное появление гостя на пороге застали Шейна врасплох, но не настолько, чтобы всё испортить. Он заслышал приближающиеся шаги за несколько секунд до открытия двери, и хотя этого времени не хватило, чтобы смыть краску или как-то спрятать её, каджит особо не дёргался - в голове уже давно созрела отмазка на случай расспросов. Однако, с визитом явился Свер, а этот парень не был любителем лезть в чужие дела, и потому повода для волнения не случилось.
- А, друг мой, рад тебя видеть. - Шейн без тени смущения обернулся к норду, не прекращая медленно втирать субстанцию в подбородок, - Лёгок на помине, да? Секунду назад за тебя думал, где же ты есть. Но у меня тут сложность некоторая образовалась... Ай, зараза, щиплет-то как! - каджит вновь повернулся к зеркалу и запрокинул голову, интенсивно расчёсывая подбородок, краска на котором вдруг решила вступить в неприятную реакцию с кожей, - Хотел закрасить седину для больше презентабельности, но эта гадость жжётся. Так о чём я... А, вот. У нас в четвёртом акте сцена, где народные посланцы предстают перед старым королём. Перед дорогой ты настаивал, чтобы мы изменили ту часть с народными волнениями. Я всё понимаю, тему гражданских бунтов лучше не затрагивать, и поэтому изменил пару абзацев. Ты можешь посмотреть и передать их актёрам? Сил моих больше нет, надо проследить за тем, чтобы установили декорации и заготовили реквизит, а ещё заскочить к лекарю, иначе эта простуда меня доконает... Так, всё, в бездну это дело!
Негодуя, Шейн торопливо покинул комнату и быстро зашагал к рукомойнику. Смыв остатки краски, он вернулся и на этот раз внимательно рассмотрел бороду. Химикат впитался не до конца, но уже сойдёт. Во всяком случае, подозрений возникнуть не должно. Захватив сумку, каджит достал книгу и, отыскав нужные страницы и представив их вниманию Свера, повёл человека на улицу.

Благодаря великодушной участливости Свера, Шейн наконец-то оказался представлен самому себе. Вор в обличье старика впервые за долгие дни почувствовал себя раскрепощенным – он был свободен в действиях и решениях, ничто в этом городе не мешало ему занимать тем, на что было выделено не так уж и много времени. Каджит полностью располагал временем до начала спектакля, но уже после каждая минута работала против него. Безусловно, ему всё равно придётся пойти на риск и уделить предприятию этот опасный резерв, но дело того  стоило – по крайней мере, в голове кота всё звучало настолько блестяще, что он и сам половины не понимал.
Само собой, никакой лекарь не удостоился визита Ка’Джавирра. Более того, после ухода с площади, готовящейся к представлению, его больше никто и нигде не видел – каджит растворился в толпе незнакомых людей, а вскоре и там его тоже не стало, ибо вору следует пребывать в тени куда больше времени, чем на людях. Шейн провёл в обществе слишком долго, и потому сейчас, наряду с лёгкостью уединения, заметил за собой неприятную расслабленность, которая бывает после чересчур затянувшегося отдыха. Но подобная мелочь не могла стать помехой в его предприятии.
К тому моменту, как народ уже начал стекаться к площади в ожидании труппы, что расположилась и организовалась усилиями Свера и вот-вот приступит к своим обязанностям, Шейн проник на территорию Драконьего Предела. Так назывался дворец тамошнего ярла, и каджит всё никак не мог взять в голову, чем же обусловлено подобное неказистое словосочетание. Но поистине драконовскими оказались каменистые утесы, по которым вору пришлось тайком взбираться, дабы попасть незамеченным к возвышающимся над ними сегментами здания. Места были открыты всем ветрам, и время от времени налетевший порыв норовил столкнуть, не говоря уже о том, что внимательному взору не составило бы труда заинтересоваться странной фигуркой на склоне. Благо, Шейн облачился в халат подходящей расцветки, так что на фоне камней его силуэт в большинстве случаев походил бы на разросшуюся копну бородатого мха.
Но не будем зацикливаться на этом восхождении. Куда более интересные и волнительные вещи происходили внутри дворца, и здесь вору пришлось попотеть, причём в самом что ни на есть буквальном смысле. Отдельного внимания заслуживали просторные и в то же время бедно (в плане количества предметов на единицу площади) обставленные залы и коридоры. Шейн мог вполне вольготно чувствовать себя под потолком, сливаясь с тенью и паутиной промеж стропил, но каждый раз забираться туда стоило больших трудов даже для каджита, а укрыться внизу было проблематично. К счастью, по мере того, как часть знати (и сам ярл, стоит полагать) вместе со своей свитой перемещалась наружу, дабы лицезреть представление на свежем воздухе, охрана также перемещалась вслед за ними. Благодаря этому обилие глаз стражников в Драконьем Пределе чрезвычайно снизилось, особенно в спальном крыле. Путь Шейна лежал именно туда.
Поиск покоев Элисиф Прекрасной занял несколько больше времени, чем ожидалось, но в каждой опочивальне, куда заглядывал кот, он «находил» небольшой презент, утешительный приз – в конце концов, вор он или кто? Но это были сущие гроши, призванные разгорячить истинного гурмана перед вкушением главного блюда, которое он сам себе выбрал и, если так подумать и оценить затраты на подготовку, сам же и приготовил.
В спальню Шейн проник через окно. Несмотря на простоту запоров, они были так хитро расположены, что вор едва не сорвался с карниза, когда, не найдя оных на привычном месте, сдуру решил открыть ставни. Но нет ничего невозможного для внимательного глаза, а с ловкими пальцами и того больше. Конечно, во всём Тамриэле наверняка нашлась бы пара-тройка воров с куда более проворными руками, но Шейн честно готовил себя к чему-то более худшему, так что, если судить с этой точки зрения, он сейчас как будто вышел на прогулку. Правда, сам каджит был мнения далеко противоположного.
Дверь в покои была заперта, а это значило, что никто не заявится сюда, предварительно не выдав себя, ворочая ключом. Кроме того, это наверняка значило, что ключ находится у смотрителя прислуги или даже у самих служанок. Пусть даже за ними и следит охрана, чтобы ничего не прихватили с барского трюмо, но эта головная боль, во всяком случае, обещает быть предупредительной. Так что Шейн, осматривая комнату, особо не церемонился с шухером, что позволяло лучше сконцентрироваться на основном деле. Кстати, да, об этом…
«Основное дело» неуклюже спряталось на полу у изголовья кровати и злобно поблескивало тёмной кожей, обещая стать настоящим проклятьем для взломщика. Опасения подтвердились, когда вор посветил внутрь скважины – от обилия щеколд и изощренных изгибов захотелось громко присвистнуть. Минуту назад облазив всю комнату сверху донизу, он теперь понимал, что главное богатство ждет его за этой мерзопакостной штукой. Шейн не был настолько изумительным взломщиком, как бы ему самому хотелось, да и с такими гадостями работать ещё не приходилось – обычно ими занималась Кира, но, надо отдать должное, её способности были достойны восхищения, а Шейн…всего лишь талантливый подмастерье. Но и этого могло оказаться достаточно, а потому каджит, не долго думая, расположился перед сейфом поудобнее и, вполуха прислушиваясь к происходящему за дверью, приступил к ковырянию замка.
В очередной раз, позволив себе мизерную неловкость, Шейн упустил ячейку и наконец-то пришёл к выводу, что над этим адским устройством работали как минимум два мастера – один замочный, другой пыточных дел. И оба были теми ещё извращенцами – казалось, каджит уже тридцать раз понял устройство замка, но каждый раз ему то не хватало аккуратности, то конструкция переворачивалась с ног на голову по весьма хитроумному принципу. У Шейна был запасной план – сжечь во имя богов этот выкидыш инженерного гения при помощи огненной магии – и сейчас он был как никогда близок к его осуществлению. Но, как говорится, не было счастья, да несчастье помогло.
Во время одной из попыток до ушей каджита донеслись шаги из коридора. Быстренько собрав связку отмычек, вор нырнул в окно и тихонько прикрыл за собой ставни. В опочивальню кто-то вошёл, и, судя по шагам, это не могла быть Элисиф – скорее, какой-то служка, легкий и тощий, что можно было сказать по его шагам. Казалось, прямо сейчас на рабочем месте Шейна орудует другой вор, нагло вломившийся в покои жертвы, и хотя мысль была абсурдной, каджит ещё очень долго не мог отделаться от впечатления, что всё это неспроста. Когда же незнакомец ушёл, тихо и шустро, вор вернулся к своему делу. Сейф ждал его на том же месте, как и двумя минутами ранее. Но в этот раз его ждал другой приём – сосредоточенное лицо кота, будь у ящика глаза, заставило бы его боязливо захлопать веками. За эти две минуты, что Шейн провёл снаружи, часть его сознания была поглощена мысленной работой над полученным опытом. Когда же взломщик вернулся к «станку», эти мысли совершено неожиданным образом на подсознательном уровне вылились во вполне чёткое и ясное знание того, как следует подойти к замку. Собравшись с духом и приняв все меры, чтобы унять даже малюсенькую дрожь в пальцах, каджит взялся за отмычки
С первого раза не получилось, но вор почти провернул личинку, и когда пошла вторая попытка, он, воодушевленный прогрессом, наконец-то осилил проклятый замок. То, что ждало его внутри, явно не заслуживало всех стараний, но это только на первый взгляд. Самыми первыми Шейн распознал и оценил камни – по какой-то причине он делал это автоматически и даже сам не отдавал себе отчёта, почему именно так, и не мог ничего с эти поделать. Ну да пустяки, вы только посмотрите на всё остальное! Быть может, материальная стоимость и не настолько велика, как может показаться, но наличествующие признаки королевского имущества сослужили бы цене отличную службу, повысив её в два, а то и в три раза. И хотя каджит не собирался продавать драгоценности, само осознание перспективы едва не заставило его подавиться слюной. Впрочем, довольно глаза потчевать, видали и больше.
Шейн собрал всё, что посчитал нужным, а нужным он посчитал взять всё, абсолютно всё. Последним в руках оказалось кольцо на цепочке – оно было обручальным, а опытные лапы раньше глаз определили магическую энергию внутри него. Как именно было зачаровано это кольцо, вор не мог знать, но самые главные выводы он сделал совсем из другого – это уже выходит за рамки стандартного курса «товар-монета». Вот только не время и не место вдаваться в рассуждения, и каджит это понимал лучше всего. И тут совершенно неожиданно промелькнула параллель с явлением странного гостя в спальню и тем, почему замок так легко открыл – только сейчас Шейн понял, что открывал его неправильно, однако…
Внутри ящика, аккуратно и почти незаметно к дальней стенке были прислонены конверты. В другой раз каджиту было бы глубоко плевать, что там, но сейчас как будто наваждение одолело – возьми и прочти. Это было непрофессионально, это было попросту некрасиво, и это доставит проблемы, но… А, ну тебя!

Драконий Предел Шейн покидал, находясь под сильным впечатлением и в некоторой растерянности. Виной тому был текст писем, и хотя это нисколько не оправдывало утраты бдительности, ничего поделать с собой вор не мог – слишком много информации.

Хороший актер должен быть всегда обращен к публике. Да, он - персонаж, или часть представления, или и то и другое, и всегда взаимодействует с происходящим на сцене и с ней самой, но прежде всего - с публикой, потому что любое представление предназначено ей. Отличный актер должен быть также внимательным, а главное, изобретательным: не бояться импровизации и даже самодеятельности, где они уместны, ориентируясь на все ту же публику. Зритель всегда прав в своем восприятии, а потому абсолютно вся ответственность лежит на актере и ни на ком более. Свер не был выдающимся актером. Уровень его игры был так, выше среднего, в лучшем случае; все-таки умения лгать и убалтывать людей были талантами совершенно иного рода. И все же, в дорогом его сердцу увлечении сценическим искусством он всячески старался преуспеть. Бард переводил взгляд с одного лица в толпе на другое, стараясь ни много ни мало прочесть не только чувства, но и мысли. Увы, как то всегда случалось, среди публики и в том и в том наблюдался большой разброс - и это если вообще хоть сколько-нибудь верить своей интуиции; что уж Свер умел плохо, так это составлять общую картину впечатлений. Впрочем, по странной иронии, сегодня был особенный день, когда мнение зрителей - самых важных зрителей - прямо-таки обрело материальную форму. Форму кулака. Особенные дни вообще любили быть особенными в плохом смысле.
   На миг подумалось, что происходящее не всякий сразу смог бы отличить от части представления. Вот заканчивается сатирическая сценка в сценке, король уходит и галдеж охватывает бутафорскую аудиторию, а вместе с ней и такую же поддельную стражу. А вот настоящая стража вбегает на сцену. Так или иначе, предельно официальные слова сержанта уже ни у кого не должны были оставить сомнений, что это все взаправду. Для Свера же то стало очевидно еще когда отряд прорывался через толпу. Ему хватило считанных мгновений, чтобы осознать две простые вещи: бежать тут некуда - это раз, и пытаться убежать бессмысленно - это два. Разумеется, причиной гнева власть имущих послужило содержание пьесы и ничто иное. Будь дело в прошлых прегрешениях барда, разобрались бы с ним либо раньше, либо позже. Смысл был бы брать его, ничего не подозревающего, в пику представления? Взяли бы в конце. А коли бы они узнали о наиболее мрачном его секрете, так тут уже б сверкали вилы в свете факелов, без всяких сантиментов - в Скайриме такие вопросы решались еще быстрее и проще, чем в Хай Роке. Значится, какое получалось обвинение? Оскорбление короны? С одной стороны, это плаха. Верная плаха. С другой, бежать, опять же, было некуда: и даже за пределами Вайтрана от такого обвинения не скрыться. Более того, попытка побега означала бы признание вины. А Свер ее отнюдь не собирался признавать. Последняя надежда - что подвешенный язык Соловья убережет голову, которая его так любезно приютила. В общем, решение было очевидным и единогласным. Оставаясь верным своей профессии даже в такой ситуации, бард снял ножны, вмещавшие декоративный меч, и манерно протянул их другу принца. Тот переводил ошалелый взгляд со своего коллеги на стражников и обратно, углядел он и пришедший в движение занавес, но слишком плохо еще управлял своим телом, чтобы как-то сигнализировать об этом Соловью. Только и сделал, что машинально принял в руки нежданную поклажу.
- Прошу, храни его. - произнес Свер и добавил уже громче: - Дамы, господа, за мной пришли. Спасибо за внимание! Сейчас, должно быть, будут...
   Паф!
   Все произошло настолько быстро, что ни бард, ни его несостоявшиеся конвоиры, ни уж тем более зрители не успели понять, что произошло. Алхимический дым на сцене не спешил рассеиваться и благополучно укрыл от глаз стражи самый очевидный и короткий путь, по которому мог скрыться - и, собственно, действительно скрылся - арестант. Патрульные забегали под бурную ругань сержанта, принявшись перекапывать кулисы и вновь шарить по толпе. Разумеется, то был только вопрос времени, когда они доберутся до трюма сцены. Очень небольшого времени. И весьма значительную его часть Свер умудрился потратить только на переосмысление ситуации. Поначалу было непонимание: тут тебе не два и два надо было сложить. Затем гнев: сложив-таки все необходимые "числа", бард вывел, что все это не было случайностью. И, наконец, принятие.
- Ладно, - выдохнул норд, когда его лицо перестало совершать эмоциональные пируэты. Судорожные размышления, куда им теперь деваться от стражников, преследующих пару горе-артистов теперь уже не вполне понятно за какие грехи, все еще мешались с тысячами других - справедливых, но совершенно неуместных сейчас.
- Колодец... нет. Дверь... - бормотал Свер, мечась по помещению туда-сюда, пока топот солдатских ботинок сверху утихал - и переходил в топот тех же ботинок уже по каменной кладке площади вокруг сцены. Прыжок в колодец был вариантом не сильно лучше плахи, а дверь... ну что ж, невозможно убежать от закона, если не уметь быстро переставлять ножки. А закон как-то не спешил ломиться сверху.
- Люк! - выпалил бард и тотчас стрелой вылетел через означенный проход, спасибо его мертвецкой выносливости. Дым почти улегся, но лишь пара стражников все еще надеялась откопать беглеца в толпе. Бард дал деру, не сбавляя темпа, и, быть может, ему даже удалось бы незамеченным скрыться в ночи, в переулках вайтранских изб, но...
- Каджит! - донеслось с трибуны знати, и вот дали же даэдра этому тану громогласный голос. Стражники, чьего полку заметно прибыло, быстро перегруппировались и бросились в погоню. Конечно, с их кольчугами и щитами догнать теперь уже арестантов было невозможно, зато в достаточно тесных улочках их легко можно было окружить. План Свера, впрочем, тоже не ограничивался одним лишь "выбежать из люка". Остановившись на короткий момент в закутке меж домов, бард затащил туда и Ка'Джавирра. Между прерывистыми вдохами - в конце концов, такой рывок был нелегким даже для него - Свер спешно скоординировал дальнейшие действия:
- Есть место... там можно перебраться через стену, - он указал рукой приблизительно в направлении северо-западной башни, - Фух... идем порознь, встречаемся на той стороне.
   Свер рванулся дальше, выбрав, очевидно, путь в обход, через "Пьяного охотника". Не тратя зря время и даже не дожидаясь мнения каджита - впрочем, приближающийся топот преследователей его оправдывал. Ну, должен был оправдать в глазах собрата по несчастью. Того собрата, который и был, судя по всему, причиной всех этих несчастий, если быть до конца справедливыми. С этими мыслями Соловей накинул на себя Невидимость и Приглушение шагов. Идти через стену было все равно что сразу сдаться стражникам: даже если они и не поймают каджита в городе, уязвимые участки стены всегда охранялись караулом - чай не дураки управляли городом. Зато неподалеку от ворот была удобная лазейка через сточный канал - старая хитрость Гильдии Воров со съемной решеткой, такая же неизменная, как побитость вайтранских укреплений. В итоге, если Ка'Джавирра возьмут, то на этом все и уляжется: от силы придется подкинуть взятку-другую, чтобы подкрепить свою историю о том, как Свер случайно во все это ввязался; даже правда становилась правдой только с подачи звонкой монеты. А не возьмут - ну, взятка побольше, история покрасивее. В крайнем случае можно посодействовать поимке. Ну а что?Не всем же быть святыми. Главное сейчас, это смыться из города, дабы не попасть под горячую руку вечно слепого правосудия. Чем бы там каджит не разгорячил эту самую руку, а Свер считал, что он за это точно отдуваться не намерен; и свою шкуру он был готов выгораживать любыми методами.
   Такой вот план. Планы, они, как известно, никогда не учитывают всей хаотичной непредсказуемости мира. Трезвый стражник, завидев странный всплеск в водостоке, наверно, подумал бы на лягушку, или на рыбу, или что ему вовсе почудилось. А пьяный... одному Сангвину известно, о чем он думал, когда с размаху швырял в незримую цель свою полупустую бутылку медовухи.

Пробираться по городу в паре всегда было сложнее, чем одному, а со Свером и того тяжелее. Несмотря на всю свою старательность (и неудивительно, ведь его голова тоже была на кону), он ощутимо тормозил вора. Шейн не бросал его только потому, что ощущал на себе груз ответственности за подельника, который определенно не заслуживал ничего подобного. Достаточно потерь. В крайнем случае, уж лучше самому попасть за решетку (видят боги, плахи можно избежать, если грамотно изъясниться), там у него будет шанс вызволить себя, нежели подставлять того, кто не способен на подобное и вообще не должен отдуваться за то, чего не совершал.
Но в процессе бегства получилось так, что норд оказался ведущим и перехватил инициативу в выборе путей и направлений, чем немало удивил вора и заставил заподозрить в нём некую личностную черту и, возможно, историю, о которой тот умалчивал до сих пор. Вне всякого сомнения, этот актёр не тот, кем старался казаться при первой встрече и последующем знакомстве, наверняка ему уже приходилось играть главную роль не только на сцене, но и в делах куда более тёмного плана.
Решено было перебираться через стену. В последний момент Свер решил избрать лично себе другую лазейку, и Шейн не стал спорить, да только и не торопился. У него была возможность пробраться по стене и проследить за актёром, чем вор и занялся. И не зря – в тот момент, когда, казалось, Свер был в шаге от безопасности, его постигла неудача. Несмотря на то, что норд использовал магию (вот же хитрый пройдоха, ты и на фокусы горазд!), его каким-то чудом умудрился заметить и даже подержать за горлышко совершенно некстати подвернувшийся дядя. Понимая, что тот не справится сам, каджит решил помочь, но был остановлен окриком.
- Попался! Стой где стоишь, гад!
Лучник со стены, заметивший кота, совершенно не рассчитывал на то, что преступник повинуется приказу, а потому заранее натянул тетиву и, когда подал голос, уже держал того на прицеле.
Шейн извернулся, но не от чего-то конкретного, а рефлекторно. Возможно, это спасло его от участи быть подстреленным, но когда стрела, прожужжав в опасной близости, впилась в деревянную балку стенного помоста, он понял, что пора убираться самому. Пока лучник спешно запускал руку в колчан, вор спрыгнул вниз, в темноту пристенка. Но здесь его ждала серьёзная неудача – не успел каджит приземлиться на все свои четыре лапы, как прямо на него выбежала группа из пяти запыхавшихся охранников. Неизвестно, увидели ли они его раньше или случайно заметили, но ловить вора бросились с остервенением. Шейна моментально окружили со всех сторон, перекрыв пути отступления, и ему предстояло либо вновь карабкаться наверх, либо сражаться с ними. Но на стене уже зашаркали торопливые шаги, а стрелков вор не любил едва ли меньше чем боевых магов. Выбор не велик – надо как-то урезонить охрану. Вот только сделать это с помощью одного лишь кинжала представлялось задачей сложной. К тому же Шейн принципиально не хотел никого убивать или калечить – даже если отбросить всякие воровские кодексы, отсутствие жертв сыграло бы ему на пользу, если схватят и будут судить. Впрочем, почему «если»? Схватят однозначно, это лишь вопрос времени. Значит, надо продержаться как можно дольше – вдруг Свер придёт навыручку? Ах, куда ему – если тот здоровяк не утопил его в воде, то наверняка уже тащит в камеру полудохлого.
- Сдавайся, котяра, твоя песенка спета!
Кольцо стражников с каждой секундой сжималось всё сильнее, пока один из них, а следом и второй не бросились на вора с оружием наголов. Первого, с щитом, Шейн перепрыгнул и, приземляясь, постарался как следует ударить пяткой в лицо подоспевшего товарища. Не успевшего очухаться щитоносца он стукнул тыльной частью рукоятки кинжала по затылку. И хотя весь этот трюк со стороны выглядел весьма эффектно, должного воздействия на атакующих он не произвел – никто не вырубился, оружия, которым можно было бы завладеть, из рук не выпустил. Без меча или хотя бы чего-то более длинного и тяжелого, чем ножик, вор чувствовал себя неудобно, и благо что не терялся. Когда над головой заскрипела тетива не одного, а даже двух луков, каджит бросился на стражников в лобовую – если стрелки не дураки, то в опасной близости от своих стрелять не будут, а если и умудрятся, то при промахи ранят их.
Увы, предположение не оправдалось. Стражники, малость опешив от решительной контратаки, попятились, а лучники в свою очередь нисколько не растерялись. Одна стрела пролетела мимо и вонзилась в землю близ ног каджита, а вот вторая пошла точнёхонько в цель. Какими глазами на спине Шейн заметил её, он и сам толком не понял, но в последнее мгновение умудрился схватить летящий в него снаряд за оперение. Это спасло его от серьёзного ранения, но останавливаться на достигнутом каджит не стал – стражник, ринувшийся ему навстречу и намеревавшийся по горячим следам наподдать ворюге, получил этой же стрелой в коленку, и на том его бравада и закончилась. Но вора тоже ничего хорошего не ждало – пока он, конкретно перенервничав, старался распределить внимание на каждого противника и в то же время продумать попытку отхода, какая-то зараза воспользовалась тем, что осталась в какую-то секунду без этого внимания, и зарядила коту по голове то ли палицей, то ли кромкой щита. А потом ещё раз, и ещё, и так до тех пор, пока Шейн не вырубился. Мда…

Свер редко видел сны. Нет, не так. Без предусмотрительного возлияния он видел одни только кошмары. Когда-то давно это были сны о его собственной смерти. Мучительной смерти, которая, как он знал, рано или поздно настигнет его. Но с годами нестареющий мозг придумывал все более и более изощренные пытки для своего владельца, вытаскивая подавленные, но никуда не девшиеся воспоминания. По правде, их и кошмарами уже можно было назвать с трудом. Все это происходило взаправду. Снова и снова. Потому что Свер всякий раз забывал.
- ...вы обвиняетесь в злостных нарушениях имперского и королевского законов, неуважении к королевской семье Вэйреста и противоправных действиях в отношении иностранных граждан, гостей провинции Хай Рок. Вы признаете свою вину?
   Всякий раз одно и то же, с реализмом и точностью, каким позавидовал бы самый искусный художник-натуралист. Бард мог ощутить вес кандалов на руках и ногах и раздражение кожи от солнечного света, благо, сильно приглушенного плотными занавесками. Он уже знал заранее, куда и как посмотрит, что ответит. Он не мог это изменить. А могло ли тогда все пойти иначе? Или раньше? Или вообще?
- Нет. - отчетливо сказал норд, поднимая глаза на своего судью, холеного бретонского чиновника. Этот тип делал свою работу с пристрастием, смакуя каждый бюрократический момент, каждую регламентированную фразу. Вот снова он перекладывал бумажки с такой нежной, любовной плавностью, что сама Мара начала бы биться в припадке. Вот он облизал губы, предвкушая следующую часть своей речи. И он и Свер, оба знали, что последнему несдобровать; но судья был не из тех, кого хоть сколько-нибудь интересовала судьба своих "клиентов" - он получал удовольствие от самого процесса.
- У суда имеются доказательства вашей причастности к совершению следующих преступлений: виджилантизм, попытки дискредитировать местные власти, многочисленные нарушения предпринимательского кодекса, браконьерство, кража личности, а также множественные кражи и подлоги. Вы признаете себя виновным в означенных нарушениях? Предупреждаю, если вы признаетесь и окажете содействие в поимке соучастников данных преступлений, наказание может быть смягчено.
   Норд опустил голову, стараясь скрыть невольную улыбку. О, они и о половине его свершений не знали! Разумеется, он без зазрений совести выдаст всех своих немногочисленных подельников. Или... не без зазрений. Свер идеально помнил, что он думал и чувствовал в тот момент. Страх наказания, возмездия, что преследовал его, кажется, вообще всегда, тогда притих и забился в угол. Да и сильно ли они смягчили срок? Вряд ли. Зачем же тогда он согласился? На этом моменте окружающая картина всегда меркла, и бард погружался в собственную голову. Вид их мертвых тел преследовал его. Но не так, как он преследует раскаявшихся убийц, нет. Он всякий раз показывал, что Сверу как было все равно, так и осталось. И уже вот это осознание входило в душу как гарпун.
- Дурное прошлое ведь не значит, что всегда будешь дурным. - глаголал Летео, - Я знал людей, которые считали себя хорошими, но при этом творили гадкие вещи. А ты наоборот - отказываешь себе в этом, а сам лучше многих.
   Свер только снова осклабился, но эту улыбку от гримасы боли отделяла тончайшая грань. И он беззвучно отвечал альтмеру: «Правила везде одни.»
   С сокрушительным грохотом клетка захлопнулась и во сне и в реальности. Затылок все так же жгло, но стражники все же удосужились перевязать арестанту голову какой-то тряпкой - пусть не первой свежести, но Сверу нечего было опасаться инфекций. Никакого желания вставать на ноги он не испытывал, а потому так и остался в полулежащем положении, прислоненный к стене, как его и положили. Только шорох, негромкий, но контрастирующий с мерным дыханием задремавшего караульного, заставил норда обратить внимание на камеру напротив. Да, Ка'Джавирр не так легко отделался; не удивительно, что он, как и бард, не стал пытаться изменить свое положение, хотя оно у него было явно куда менее удобным. Сверу почти стало стыдно за то, что он использовал его в качестве отвлекающего маневра. Почти.

В ожидании, пока уйдет или хотя бы притупится боль, Шейн лежал в своей камере практически без движения, время от времени слегка меняя расположение конечностей, затекающих и коченеющих на сыром промозглом полу, и думал. Он всегда так делал, когда выдавалась свободная минутка, передышка, в процессе очередного дела или же между различными его этапами. А уж подумать было о чём: как так получилось, что стража сразу же бросилась на поиски именно каджита, почему это случилось так быстро, благополучно ли закончилось представление и закончилось ли вообще. Собственно, на большинство этих вопросов уже имелись пусть и предполагаемые, но вполне логичные и внятные ответы. Выходит, пока он шарился в покоях Элисиф, а может, когда уходил оттуда, его кто-то заметил, и этот кто-то оказался чрезвычайно сообразительным и расторопным, чтобы своевременно известить всех о проникновении. Можно было дать себе оправдание в силу возраста – как там говорят в Сиродииле, старость не радость? И хотя ссылаться на собственные годы у него было полное право, для Огненного Когтя это понятие никогда не было решающим. Не должно было быть таким и сейчас, иначе зачем он вообще это затеял? Вломиться в опочивальню ярла, будучи при этом на птичьих правах в городе и чрезвычайно сильно засветившимся как единственный «пушистый» житель. Устроить грандиозный спектакль, на разработку которого ушло немало времени и чужих трудов (не стоило и сомневаться, что большую часть пьесы написали совсем другие люди, а некоторые даже под угрозой расправы), только для того, чтобы использовать его как отвлекающий маневр. В этом была немалая доля шизофрении, и наверняка Шеогорат был бы просто в восторге, особенно сейчас, когда оба главных инициатора прозябают в грязной каталажке. Но для Шейна здесь была логика, самая что ни на есть железная (и только попробуйте поспорить). Вор должен воровать. Хороший вор должен воровать хорошо. Ну а уж гениальный вор должен делать это так, чтобы ни у кого не возникло даже тени догадки о его истинных целях, пусть даже их реализация проходит на грани безумия. Да и вообще, кому надо заморачиваться с этими вопросами? Палачи уже точат секиры да мылят веревки, а кое-кто решил поговорить с заключенным в последние минуты его жизни.
Сама Элисиф Прекрасная явилась с визитом к Шейну в это мрачное подземелье. Краем глаза увидев, кто к нему пожаловали, но ещё не разобрав кто именно, каджит решил, что достаточно притворяться, тем более что голова почти перестала звенеть, и перевернулся на спину, вытягивая  и разминая члены.
- В другое время я ни за что бы так не сказал, но сейчас эта самая голова болит так, что впору бы её отрубить… Да…
Приподнявшись на локте, вор помог себе подняться на ноги, и лишь затем с новой высоты смог осмотреться получше. Он увидел Свера, который, кажется, всё ещё пребывал в околокоматозном состоянии (ну или хотел выглядеть таковым, как каджит минутой ранее), а также и лицо визитёра. Последнее его, надо сказать, немало удивило,  так как по ту сторону решетки стояла самая что ни на есть ярл Элисиф, и это было…хорошо?
- О, Ваше Величество, я извиняюсь за свою бестактность. – Шейн церемонно, но несколько неуклюже, ибо не позволяло самочувствие, припал на одно колено и склонил голову.
Надо сказать, в этот момент произошло очень сильное, но незаметное для окружающих преображение актёра. Никто не мог бы упрекнуть каджита в том, что он недостаточно быстро меняет образы или делает это неполноценно. Каждый раз, когда этого требовала ситуация, и вор понимал это, он начинал играть роль, так или иначе выгодную ему. Происходило это мгновенно, совершенно незаметно и, что не менее важно, выглядело чрезвычайно натурально, не оставляя никаких сомнений в искренности чувств и слов. Так вот, титул «Ваше Величество», коим обращались только к королям и королевам, не был оговоркой. Шейн обратился так к ярлу нарочно, что могло бы выглядеть как издевка, но только не в глазах самой Элисиф - только благодаря пресловутой искренности и чистоте игры. Она была королевой и, без сомнения, всё ещё имела изрядную толику честолюбия на основании этого факта. Сыграть на этом – значит расположить к себе монаршую особу, а заодно и позлить кого-то, кто не относится к её окружению и даже мысленно осуждает. Таковым был, например, надсмотрщик, стоящий рядом, и его бы неплохо было бы спровадить, так что пусть он сам этого захочет, это будет вернее.