Род Новусов относится к племени Саксхлил. Проживает этот небольшой семейный клан на границе с Сиродилом, северо-восточнее Гидеона в отдельном селении с аналогичным роду именем. Род никогда не волновала близость к границе - родовое древо Хист росло здесь и Новусы не собирались уходить, как близко не приближайся чужая цивилизация. Но при близком сожительстве невозможно избежать появления коллизий.
В течении первых эр дружественных контактов практически не наблюдалось. Вереница из войн сначала с Реманской династией, потом в составе Пакта в период Междуцарствия и, наконец, быстрое "усмирение" населения подданными первого из Септимов определенно не способствовали развитию дружественного диалога. Это было больше похоже на перманентную холодную войну практически без эскалаций — род Новус был слишком слаб, чтобы предпринимать что-то в одиночку, а жители Гидеона редко совались за стены. Вспоминали они о недружелюбном селении неподалеку лишь когда на город наваливался рейд нескольких кланов, либо когда в округе пропадало несколько лесорубов. Ответные удары предпринимались, но в конце концов уходили городу в крупные суммы и руководство решил спустить все на тормозах. Ибо не найдешь худшей напасти, чем аргонианин-партизан, защищающий подступы к родовому древу.
Тем не менее, к концу Второй Эры громкие войны между Чернотопью и Империей успели отгреметь, а с постепенным отходом в другую жизнь помнящих конфликты во всей красе, они становились все эфемернее и дальше для будущих поколений. Началось сближение аборигенов и города. В первую очередь, это осуществлялось усилиями еще не впитавшей силу традиций и не воспринимавшей обид прошлого молодежи. Сначала это была мелкая торговля в стиле "товар или деньги за услуги гида по болотам", дальше - больше, вплоть до наемного труда на плантациях. А город, с годами развиваясь, привлекал только больше внимания. После нескольких десятилетий мирного сосуществования, появлялись зачатки дружеских отношений, в редких случаях — стабильное партнерство. Отдельные личности в истории рода Новус с этого времени переезжали внутрь городских стен, порвав со старым образом жизни. Счет таковых исчислялся единицами, но тем не менее, это заслуживает упоминания. Впрочем, в родном селении о таких предпочитали не думать.
Но даже такие, казалось, в целом хорошие перемены не каждому были по душе. Если гидеонцы были только рады сотрудничеству, то преимущественно шаманы роды Новусов и другие апологеты традиционного образа жизни продолжали стабильно относиться с непониманием к такому сближению. Среди них бытовал страх, что пусть и не в этом поколении, но со временем род начнет уменьшаться, т. к. огни города уведут к себе всю молодежь и она забудет о пути Хист. Но в самые тяжелые годы, в периоды мировых кризисов и нашествий поселение и город сплочались. Ярчайший пример этого произошел при Кризисе Обливиона с последовавшим за ним нашествием даэдра на Чернотопь. Городской магистрат и легион не остались безучастными, когда рядом с поселением Новусов появились врата в Обливион. Да, решение было продиктовано прагматизмом — при совместной обороне посреди болот можно свести потери горожан к абсолютному нулю и предотвратить шанс осады в зародыше, т. к. враг еще не собрал силы, а уже встретил ожесточенных отпор от ящеров. Но сам факт помощи окончательно изменил отношения в пользу дружественных. Не осталось слов, которыми можно было настроить аргониан против союза с Гидеоном после помощи в защите родового древа и деревни. Многими годами позднее, стоило зловещим теням поднятой Умбриэлем нежити показаться между деревьями, аргониане и имперцы опять охотно объединились в борьбе с общим врагом.
Но времена меняются. Полтора века прошло с прохода Умбриэля, Аргония изменилась капитально. В первую очередь, идеологически. Несмотря на славную историю, не уступающую по проявленному в кризисы стоицизму остальным родам, для новой власти Новусы обладали одним отвратительным для новой эпохи качеством — терпимостью к иноземцам и чужой культуре, порочными связями. С приходом к власти Ан-Зайлиль в целом терпимое отношение к роду у их собратьев стало стремительно ухудшаться. Перед каждым Новусом в жизни встал вопрос, кем ему быть и к кому он ближе: быть ли до конца верным родному краю, даже когда его враждебность к уже близким по духу соседям возрастает до невиданных высот, или пора подвести черту дружбе народов? Среди правивших в те годы предводителей рода не находилось тех, кто нашел в себе силы и морального права решать за всех такой вопрос, ибо никто не видел объективных причин для выбора. В поселении хватало сторонников обоих вариантов разной степени радикальности, но все же больше всего было тех, кто просто не хотел ничего менять и решать. Можно сказать, род балансировал на грани до одного конкретного момента. Или, если персонализировать историю, до одного конкретного аргонианина.
Отец Мон'Ера Шиус был практически постоянным гидом для желающих пройти через болота гидеонцам и путникам. Он часто приходил торговать, договариваться от имени кого-либо из рода, если тот не мог и в целом в Гидеоне пробыл чуть ли не половину своей жизни. Однако, для дальнейшего понимания истории важнее будет сказать, что также он был хорошим товарищем Александера, священника культа Восьми из Гидеона. В 180-м году 4Э, священник Александер получил приглашение вернуться в родной приход в Лейавине, дабы почтить память своего наставника и настоятеля городского храма, а может быть, даже занять его место. Шиус решил проводить его, очень уж хотелось ящеру посмотреть, какова же жизнь людей вне болот. Стоит заметить, что Шиус, в силу частого и тесного общения с имперцами, и до путешествия в Лейавин уже являлся носителем многих черт имперской культуры, интересовался вопросами чужой веры и образа жизни, но лишь сейчас окончательно для себя решил, что он склоняется перед властью Аэдра и обязуется их почитать. Признание в этом по прибытии на малую родину не вызвало понимания. Толерантными к чужакам, может быть, были здесь практически все, но принимать чужую веру доселе не решался никто, даже уехавшие жить в Гидеон. А сторонники Ан-Зайлиль из числа жителей и вовсе восприняли это как самую настоящую дикость. Для них это было уже не звоночком, говорящем об определенных идеологических проблемах в роде, а самым настоящим сигналом тревоги. Ранее личный для каждого члена рода кризис самоопределения перерос в раскол.
После яростных споров, взаимных обвинений и крупной потасовки на общем собрании, сторонники Ан-Зайлиль ушли дальше вглубь болот, напоследок обвинив главу селения в бесхребетности и в том, что его попустительство привнесло в род Новусов скверну. Через два месяца они вернулись с оружием и новыми товарищами из Ан-Зайлиль, превосходя числом практически втрое, с вычетом неспособных воевать - впятеро. Причем, подошли уже со стороны Гидеона. С самого начала стало понятно, зачем нужен был этот маневр - родичи вернулись для того, чтобы вырезать всех «подчинившихся» под корень и не дать никому сбежать. Бессловесное нападение на первого вышедшего навстречу лишь подтвердило сей факт. Посему, стычки как таковой не было — немногочисленные сопротивлявшиеся лишь пытались выиграть время остальным для побега вглубь болот, а не спасти селение.
Шиус в этом бою не погиб. Он вовсе в нем не участвовал. Пользуясь своим опытом он, взяв с собой жену и готовых его слушать сородичей, вывел их обходными путями через топи на северную оконечность Блеквудского леса, южнее реки Пантера. Дальнейшее продвижение привело диссидентов к дорожному алтарю Мары, где встреченные паломники указали дальнейший путь к тракту, а оттуда к самому близкому городу — Лейавину. Город встретил беженцев максимально неприветливо — местные диаспоры аргониан и кхаджитов и без пополнения извне успели порядком утомить коренное население города. Вероятно, если бы не знакомство Шиуса с Александером, который таки стал настоятелем храма, для новоприбывших перспективы были бы в разы хуже. Многого он дать не мог, но найти место при храме для обратившегося к Восьми, а с этим и полагавшееся содержание было в его силах. Благодаря такой щедрости, у Шиуса и Сар'Шейры новая жизнь начиналась с лучшей позиции, чем у большинства. Сар'Шейра была вынуждена, как и большинство до нее, постоянно искать поденную работу или работать на всяких мелких позициях, но в конце концов она стала одной из многих аргонианских ловцов жемчуга, сколачивавшихся в отдельные товарищества. Шиус же сразу имел стабильную позицию, которая, что самое главное, давала возможность питаться за счет храма, так что вопрос с едой с натяжкой, но был решен. Но вот с домом ситуация была сложнее. Если Шиус по статусу мог спать в келье, то жене пришлось бы ютиться в халупе для рабочих на несколько десятков человек. Заставлять свою супругу вставать и ложиться без плеча кого-то близкого аргонианин не мог, так что они стали сожителями для почти дюжины портовых работяг, рыбаков, просто нищих и прочих не слишком богатых личностей.

Вылупился в небольшой бедняцкой халупе на 15 человек города Лейавин в Сандас, 13-й день Огня Очага 4Э182, в семье беглецов из Аргонии — Шиуса, храмового послушника и его жены Сар'Шейры, промышлявшей ловлей жемчуга в составе небольшой компании «коллег». Оба некогда представляли собой часть рода Новус и жили в одноименной деревне у родового древа, но начиная с 180 года они стали политическими беженцами и были вынуждены без всего бежать из Аргонии. Виной тому был выбор Шиуса сменить свою веру.
Для семьи это был первый ребенок, первенец из выводка в шесть яиц. Но кроме искренней радости, родители испытали целый букет менее приятных чувств. Кроме осознания того, что ребенка надо где-то как-то растить, родители понимали, еще один важный момент: местные жители не поймут аргонианских традиций наречения и к моменту, когда новорожденному исполнится нужный возраст для проведения обряда, если он не будет иметь имени, он будет иметь целую кучу кличек разной степени оскорбительности, что вряд ли хорошо скажется на его психике.
Отец Мон'Ера предложил было не проводить на обряд, дать имя сразу. Видать, не подумал. Реакция Сар'Шейры была резкой, полной накопленной злобы и обиды на то, что семье приходится жить абы где, а не рядом с родовым древом и кровными братьями. И Шиусу стоило бы об этом догадаться — в отличии от него, она не меняла веры и разрыв с родиной переживался ею тяжело. Однако после вспышки злобы мужу уже не составило труда понять, что придется искать компромисс.
Общим мозговым штурмом затруднение было преодолено следующим образом: дать сыну два имени. Одно имя будет дано сейчас и не на джеле, а «настоящее» он получит тогда, когда подойдет срок и по всем правилам, а родители постараются, чтобы эти правила были соблюдены, насколько это было возможно. Первым именем новорожденного стало Донат — отец счел, что проще всего подобрать имперское имя, раз жить приходится в Империи.
В течении последующих двух месяцев Донат обзавелся тремя братьями и двумя сестрами в довесок: Авлом, Децимом и Секстом, самым младшим. Дочерей же звали Клара и Лусс. Практически сразу же на повестку дня встал вышеупомянутый вопрос вопрос, где и как растить новое поколение. Накопленных Сар'Шейрой за два года не слишком успешной ловли жемчуга денег все не хватало даже на хибару, в долг аргонианам никто давать не собирался. Шиус был вынужден вновь обратиться к своему единственному другу из числа постоянных жителей города — настоятелю городского храма Александеру. Александер, будучи человеком с большой душой, но не обладающим всемогуществом в разрешении столь сложных вопросов, смог предложить лишь один вариант: определить детей в приют для сирот и бедных при церкви, где дети, в добавок к содержанию, получат какое-никакое образование, если успеют. А позднее, когда накопятся деньги и семья сможет купить себе дом и содержать себя полностью, они смогут покинуть приют. Несмотря на нежелание Сар'Шейры отдавать детей в руки жрецов чужой веры, она была вынуждена согласиться ради их благополучия. Последующие годы родителям приходилось вкалывать как проклятым, чтобы обеспечить будущее новому поколению.
Когда детям было примерно 5 лет, в семье случилось приятное событие — Шиус, пройдя долгий путь посвящения, стал полноценным священником Восьми, и в первую очередь Акатоша, к которому аргонианин относился с особым уважением. В том же году, Сар'Шейра и ловцы жемчуга, к которым та прибилась еще несколько лет назад, наскребли внушительную сумму денег. Сородичи предложили супругам вложиться в дом всем вместе и совместить его с мастерской по обработке, складом и лавкой этих самых ловцов. Сар'Шейра, как член этого небольшого товарищества, должна была стать номинальным владельцем лавки, обрабатывать и продавать добываемое остальными, а также следить за сохранностью. Предложение было выгодным в нынешних условиях, Новусы согласились и обратились к властям за разрешением выкупить жил. площадь под лавку, совмещенную с домом владельцев. Александер без вопросов поручился за благонадежность только что рукоположенного священника и его семьи, разрешение было выдано.
Из-за ограничения в финансах семье банально пришлось выбирать: либо целый, но тесный дом, который не вместит все, что было задумано по договору с ловцами, либо просторная развалюха, в которой до недавнего времени ютились только бездомные. Ловцы уверили, что общими усилиями любую развалину можно превратить в конфетку. Посему, выбор был сделан. Ремонтировать и обставлять это здание до вменяемого состояния пришлось год, не меньше.
Донат оставил, в целом, теплые воспоминания о приюте. С чужими детьми у Доната ладить не получалось. Особенно с сиротами — те смотрели на имеющих родителей детей с враждебностью, обидой. После нескольких случившимися между Донатом и кем-то из бездетных детей драк, юный аргонианин отстранился от общения с сиротами, общался преимущественно сородичами или детьми бедняков и, естественно, взрослыми, а не с этими маленькими комками озлобленности.
Со взрослыми зачастую общаться было увлекательнее. Во многом, благодаря тем добросовестным нянькам, которые пошли в это дело не абы зачем, а по зову сердца. Много интересного могли они рассказать, а также научить. Особенно сильно осели в детском сознании истории их о свершениях святых, мучеников, блаженных. Особенно из ряда выделялись Алессия и Пелинал — герои войны с айлейдами. Фантазируя на темы этих сюжетов было приятно засыпать, или придумать ролевую игру с участием себя, братьев и сестер. Отец эту фантазию только распалял, подкидывая новых деталей в эти истории, которые оригинальные рассказчицы могли забыть.
Ну и естественно он был рад родителям — те заходили к своим чадам регулярно и в целом, общение с ними было налажено. Отец и вовсе, нередко, оставался с детьми на несколько дней, попутно помогая няням работать.
В 6 лет их забрали домой. Поскольку по дому в связи с новыми обязательствами делать надо было много, мать уговорила Шиуса не поднимать разговор о дальнейшем образовании хотя бы на год — ей были нужны руки, хоть какие-то. Работы несложной, но на которую не хватало рук было достаточно. А в свободное время, Сар'Шейра много уделяла знакомству их с родной культурой. Аргонианку до глубины души будоражил вопрос о том, как приют мог повлиять на становление малышей в будущем. В первую очередь, в плане выбора веры. Мать обучила детей родному языку, рассказала о Хист и его влиянии на жизнь каждого аргонианина, о самой Аргонии.
К семилетию детей это перемешалось с вопросом образования, так как доступная по цене школа была только одна, и это была храмовая школа. Отец настаивал на школе, мать же считала, что достаточно научить ремеслу и не тратить деньги. Иногда на этом поприще возникали споры, причем серьезные. Родители пытались изолироваться от детей в такие моменты, но за этот год Донат все же наткнулся на сей спор за дверями в соседней комнате. Прослушав с минуту неприятных реплик, обескураженный ребенок решился войти и спросить, что происходит, чем, в свою очередь, обескуражил уже родителей. Родители попросили не рассказывать остальным, сын не рассказал, хоть и был в смятении.
В конце концов, родителям не осталось ничего, кроме как спрашивать детей.
Выбор был сложный — зная о ссорах родителей, Донат при таком вопросе почувствовал крайне неприятный для ребенка груз ответственности. В первую очередь, он боялся, что расстроит выбором в любую сторону мать или отца. Он не хотел выбирать и метался. К моменту, когда он наконец решился, все прочие уже успели сделать выбор: Кларе, Сексту, Дециму и Авлу не очень хотелось возвращаться за ученические скамьи, за которыми они в 6 лет учились считать и писать, только Лусс хотела продолжить учение. Донат так плохо годы в приюте, включая последний, не оценивал — ему даже понравилось, решение даваемых учителем задач воспринималось как игра. Не будь так много ответственности в решении, он бы не медлил, но финальный расклад все же подтолкнул его к решению. Не хотелось ребенку расстраивать отца, что лишь малышка Лусс решила принять его предложение. И выбрал он в итоге то же, что выбрал бы и так.
Первый год был несколько обескураживающим — количество налегающей на мозг информации резко возросло, а рассказы братьев и сестры об их успехах создавало ощущение, что в церковной школе Донат занимается какими-то глупостями. Но уже на год появились такие уроки, как основы магии — это вернуло интерес Доната. Залечить царапину в мгновение, щелчком пальцев поджечь свечку, все это привнесло в обучение дух мечтаний о будущих возможностях и дало весомый аргумент, перевешивавший всю «практическую значимость» обучению ремеслам. Вместе с этим, детям начали объяснять картину мира с точки зрения Культа Восьми. Отец часто дополнял сказанное уже вне занятий, если сын подходил с расспросами.
Если бы с выбором ушел «родительский фактор», для Доната все было бы идеально. Отец был только рад интересу ребенка. Ребенок не мог разобраться даже в себе, а между родителями приходилось лавировать. Донат, из желания добра родителям, говорил им обоим по большей части то, что они хотели слышать, а собственное смятение уже с этих лет укрывал в себе подальше ото всех.

[Внимание: обряд не соответствует целиком описаниям из библиотеки, ибо лукайульский суррогат. Полагаю, все эмигранты из Аргонии понимали, что без связи с Хист в детстве, проведенном в городе у детей шансов выполнить то же испытание сороконожкой в разы меньше. Однако, в его описании я постарался следовать идее, то бишь, выявлению личностных качеств.]

До десяти лет оставалось несколько месяцев, мать договорилась со знающим тонкости обряда наречения сородичем о проведении ритуала за несколько недель до дня вылупления первого из шести и провести его сразу для всех подходящих по возрасту детей в городе. Всех шестерых еще с пяти лет постепенно готовили к этому процессу. Что есть обряд наречения говорили и раньше, но даже с разъяснениями среди парней возник вопрос, а зачем им это надо, раз они живут уже с именами, почему они не подходят и чем это так важно — не было у детей осознания. Но за эти годы каждый хоть раз, да замечал, как болезненно мать реагирует на то, что «они все живут не так, как должно было быть». С доводом Секста, что хотя бы ради матери не стоит задавать этих вопросов и просто пройти церемонию согласились все.
Те, кто предпочитал следовать старым путям взяли своих детей на миниатюрный островок, находившийся практически в упор к побережью. Счет испытуемых подходил к двум с половиной десяткам, мероприятие планировалось несколько лет, намеренно оттягиваясь по срокам, чтобы за раз охватить побольше детей. Для контроля за испытанием к детям приставлялось несколько дежурных, ожидавших их всегда на побережье, а также несколько соглядатаев, о которых дети не знали. Правила были просты — участник получает 3 стихотворных четверостишия разной степени сложности. Некоторые из них пересекались друг с другом у разных испытуемых, просто обличенные в разной сложности метафоры, из-за чего одинаковое задание у двух разных ребят могло стать сложнее к разгадыванию. В стихотворных загадках была описана одна трава, которую надо найти и принести, одно место, где надо написать свое первое имя в знак посещения и одна «сокровищница», откуда надо принести загаданную в четверостишии вещь. В конце каждого дня каждый участник был обязан возвращаться и ночевать на побережье. Вечером дети вместе с дежурными собирались вместе и первые рассказывали, как у них проходит процесс испытания. На всякие уточняющие вопросы организаторы не отвечали, лишь повторив вышеназванные условия.
Вспоминая эти испытания, Донат помнит чувство волнения, но не за себя. Его скорее волновали братья с сестрами. В голову аргонианина закралась каверзная мысль, мол, раз он из них шести самый старший, значит, в каком-то смысле, и ответственный за них. Тем более, раз рядом нет отца и матери.
Группы, объединенные общими задачами стали формироваться еще в лагере. Увидев, что Клара, Секс, Децим и Лусс достаточно быстро нашли себе компанию, а вот у Авла что-то не вязалось с поисками сотоварищей. И поскольку успех всех сородичей, как было сказано выше, занимал у Доната первостепенную позицию, листок с собственными заданиями был засунут глубоко в карман с мыслью «мы тут на несколько дней, еще успею». Старший брат подошел к Авлу, ознакомился с его задачей и внезапно выдал: «У меня есть такое же, пойдем вместе?». В итоге Донат прошелся с братом по двум из трех задач. Одну из них, впрочем, до конца разрешить не удалось. Но ближе к вечеру обоим удалось найти тех, к кому Авл смог бы прибиться в решении вопроса уже завтра.
После совершенного стало несколько лучше — ящер хотя бы чувствовал, что теперь у брата все будет нормально. Скорее всего. Груз волнения за него уменьшился, на душе стало легче. Логики в своем поступке он, конечно, и подавно не видел, но облегчение задачи брату и собственного самочувствия того стоили.
Вечером состоялся сбор, все начали поочередно рассказывать о впечатлениях от первого дня. Аргонианину не слишком хотелось разводить монолог на тему: «Вместо выполнения своих задач я ходил с братом, которому наврал.». Он не помнит, что конкретно тогда промямлил. Что-то про смешанные впечатления, не знает пока, что сказать — в этом роде.
Подошла очередь Клары высказываться. Та посетовала на то, что группа рассорилась из-за разных интерпретаций стиха и разошлась кто куда, она сама в итоге не смогла сориентироваться. Ящер запомнил это и на утро предложил помочь, вновь обойдя неловкий вопрос о собственных задачах, отмахнувшись из разряда: «Подождут, у меня все хорошо выходит.».
Бродить пришлось полдня, но нужный «меченый камень» был найден. Вновь облегчение, вновь вечером пришлось нагонять туману вместо конкретики.
За время этих прогулок аргониане естественно пересекались с другими группами, Донат спрашивал ребят: что у них творится, что разгадали, где что находится. Из их слов он невольно разгадки нам несколько ненужных ему заданий, о которых в порыве энтузиазма рассказывали сородичи, а также нашел несколько предположительных подсказок по своим четверостишиям. Впрочем, среди них оказалась и одна подсказка для следующей задачи Клары. Пройдясь с ней по заданию с поиском травы, Донат покинул сестру под вечер, будучи уверенным, что с ней все будет в норме и отправился в кои-то веки заниматься собственными заданиями. Вернее, хотя бы бегло проверить догадки по одному из стихов.
На вечер третьего дня аргонианин уже шел с какой-никакой, но историей для сбора - историей своего неудачного поиска в течении нескольких вечерних часов, но это уже было лучше отмалчивания. По прошествии столь большого времени с начала всего мероприятия, Донат уже начинал понимать, что пора бы начать шевелиться и что-то делать.
Впрочем, у утра были другие планы. Децим сам обратился к старшему из шести и сказал, что в этих растениях не смыслит ничерта, а это его последнее задание. Естественно, аргонианин согласился и в этом случае.
Поиски затянулись изрядно банально из-за того, что Дециму попалась трава, которую и Донат то плохо знал, да еще и зашифрованная в очень сложную формулировку. Лусс, в этом знавшая больше, была сейчас скамп знает где на этом острове - найти ее было не менее легко. Аргониане даже по пути смогли найти и прикарманить тот образец флоры, что был загадан в стихах Доната, а с этим растением провозились до вечера. Вечером, все шестеро поздравляли Секста, который уже успел все закончить, перескакивая из группы в группу. Ему легко удавалось ладить с остальными, младший уже в 10 лет выделялся как душа компании.
В кои то века аргонианин говорил честно на сборе, хотя в душе понимал, что время уже почти истекало, а он нашел лишь траву. Пусть он и утешил свое волнение за братьев и сестру, но при этом осознал, что важно-не важно мероприятие, а времени он потратил на какую-то блажь больше, чем стоило. Впрочем, он умолчал об этом. Один справится, думал. Другим помог, что же, себе не поможет?
Когда на утро 4-го дня ящер уходил в чащу, его быстренько притормозили и окружили братья с сестрами. Сложно десятилетнему сочинить хоть сколько-нибудь долговечную паутинку лжи и эта, как выяснилось через минуту, распалась за две-три минуты перекрестного обсуждения. Аргонианину в ответ на вопросы из разряда “Зачем?” оставалось только пожать плечами и выдать нечто вроде “Ну вот так получилось, ага.” - он не был готов еще ответить сам себе, насколько осмысленно он вообще творил то, что творил. И поскольку времени оставалось не так уж и много, а среди шестерки образовалось слабое звено, оставшиеся чуть ли не за рога потащили его через его собственные задания, хотелось тому того или нет. А хотелось ли? Заранее, в мыслях уж точно не было, но против он тоже не был. Донат был даже благодарен за такое, но сразу же выставил условие, что если тогда у кого еще что не сделано, чтобы группа не распадаясь прошлась и по остальному. Как он понял по ответам, ребята так и планировали. Старший закончил одним из последних, зато в форсированном темпе - у всех шестерых за эти дни накопилось множество информации, у последней загадки было даже подслушано решение. И в целом, семья только окрепла от испытания. Последний день был скорее веселой прогулкой по острову, чем чем-то серьезным.
После произошедшего, был целый день отдыха - дежурные сообщили кому-то в городе о том, что задания выполнены и призвали на остров, а детям пока была дана свобода действий. Многие неожиданно для себя заметили, что взрослых на острове было больше, чем они видели, как им потом пояснили, это были дежурные чащ, смотревшие за особо опасными местами и местами выполнения заданий. Под вечер прибыли главные ответственные за проведение ритуала, молодняк вновь был собран. Как им сказали, последние 2 дня будут посвящены выбору имени каждого участника в соответствии с его свешениями.
И в эти последние 2 дня вся таинственность; необходимость вечерних сборов, где дежурные в первую очередь смотрели на то, как ребенок описывает и заново переживает сказанное им об испытаниях; отсутствие четких правил наконец обрели смысл. В ходе зачитывания “заслуг”, за которые ребенок нарекался тем или иным именем, проступали в первую очередь черты характера, которые подмечались на этих вечерних сборах, а также лесными дежурными. Стало понятно, что успел и провал значения не имели, а имело значение лишь поведение в процессе. Доната искренне впечатлила мудрость задумки.
На материк аргонианин вернулся уже под новым именем - Мон’Ер, грубый перевод которого звучал как Подающий-Руку. Как сказали пареньку, именно из-за его альтруистического посыла в отношении братьев и сестер. Для дежурных все это мямлянье и неумелая ложь были заметны сразу, под конец лишь выяснилось, что за этим скрывалось. И никто, в целом, это не порицал, так что возвращался домой он со спокойной совестью.

Далее приводится сводная таблица того, как дети были названы по старшинству:

Имперское имя - Джель - Перевод

Донат - Мон’Ер - Подающий-Руку
Децим - Шааки - С-Чешуей-з-Камня
Клара - Шайла - Близкое-Озеро
Авл - Омуш - Считающий-Камни
Лусс - Ми’Ра - Лучик-Света
Секст - Тейши - Приветливый-Ручей

Продолжая свое обучение, Мон’Ер все больше и больше вникал в вопросы богословия и, что главное, все сильнее ими интересовался. Почему, спросите? Ящер взрослел и стал их понимать, а также стал чувствовать уже на осознанном уровне, что это далеко не сказки на ночь.Уже будучи подростком, он все чаще он уходил в беседы на темы происхождения богов и двух первоначал с отцом, по сути получая дополнительные уроки и рефлексируя в процессе. Уже с 12 лет его всерьез, не так как в раннем детстве, начинает беспокоить вопрос конфликта родителей насчет веры, а вернее, их истоков. По возможности, сын пытался вычитать или выспросить информацию у родителей, но ответ на вопрос пришел достаточно быстро - различия начинались уже на уровне восприятия бытия и времени, причем настолько серьезные, что как-то это совместить казалось ящеру просто невозможным. Представления о мире, какие они предлагались в соответствии с традиционными воззрениями расы и вовсе оказались ему чужды, к его же удивлению. Он физически не мог прочувствовать то, о чем говорила мать, к разочарованию последней. Не в тех условиях он жил, чтобы понять, счел он.
В 15 лет Мон’Ер решил, что пойдет по стопам отца. Культ Восьми давал объяснение структуре мира, пусть и не всеобъемлющее. Это воспринималось ящером естественно, а учения богов были разумны и мудры. Сар’Шейра была расстроена этим осознанным выбором сверх меры и даже попытки убедить ее, что он идет лишь за знанием не давали особого результата. Да и было это, на самом деле ложью - Мон’Ера тянуло к познанию божественного в том числе и душой. Таким образом, он стал послушником в храме как и отец, догоняя за последующие несколько лет те упущенные дисциплины, которые в церковной школе платникам не давали. К 17 он уже твердо знал, что посвятит себя поклонению Джулианосу, как богу разумного познания.
Изучая богословие, будущий жрец сильно отстранялся от аргонианской общины и даже не замечал этого процесса. Еще в 13, когда Мон’Ер стал задерживать взгляд на некоторых хорошо выглядящих аргонианках, он видел, что на него смотрят, в целом, холодно, а он сам не мог найти с ними общих тем. Не помогало даже то, что семья у Мон’Ера была не из числа бедствовавших - на фоне остальных братьев он явно выделялся. Не об аэдра же проповеди заводить? А учеба на жреца требовала много времени, действительно много. Чтобы обойти эту проблему он, впрочем, придумал достаточно интересный выход и сверх уроков по школе Восстановления выпросил короткий курс магии Разрушения, мотивируя это тем, что игра с температурой в лечении тоже может помочь и сэкономить силы в тяжелых случаях. Например, рану прижечь и остановить обильный кровоток или сыграть роль компресса. В итоге ящер развил сие дело в направлении не совсем медицинском, а скорее показухи ради. По крайней мере привлечь к себе вниманием пафосным эпатажем с созданием искр и пламени в руке было проще. Также Децим помог сойтись с одной вполне себе миловидной ящеркой, что на несколько месяцев послушник забыл об учебе. Но задержать на себе интерес надолго у аргонианина не вышло. Девушка, оказалось, просто была в разрыве со своим основным ухажером и даже не воспринимала крутящегося вокруг нее ящера всерьез. “Намотав на ус” этот неприятный опыт, Мон’Ер еще на год углубился в книги, не желая вспоминать то, как им крутили, как последним идиотом.
Во время этого серьезного ухода от обиды на себя и, в первую очередь, на эту вертихвостку послушник Джулианоса перечитал труд Михаэла Каркускора о разновидностях веры в Империи. Когда Мон’Ера еще лишь учили писать, читать и понимать прочитанное он переписывал эту книгу, но мало что из нее понял, а сейчас, в более осмысленном возрасте, взглянул на нее совершенно по-новому. Различия вер в детстве его мало волновали и скорее волновал вопрос, когда вместо переписывания книги детям дадут урок позанятнее, сейчас это навевало множество интересных мыслей. Различия в восприятии богов и картине мира были близкой ему темой, в основе своей из-за конфликта отца и матери, но здесь хотя бы можно было как-то вклиниться и найти общее - остальные верования не различались так кардинально, как Путь Хист со всем остальным.
Раздобыв у отца “Дихотомию Акатош-Алдуин”, порывшись в библиотеке и отрыв где-то в ее глубинах Мономиф, идущий в разрез с Ануадом, ящер понял, что этих противоречий и различий непаханное поле в казалось, достаточно ясной картине бытия. Где-то это объяснялось просто смешением культур и отмиранием старых философий, где-то - порождало серьезный вопрос о том, как все же все выглядело изначально. В Йокуде, например, не было четкого разграничения Ану и Падомая - был единый Сатакал. Во всем этом можно было запутаться, но зато сам процесс чтения и обсуждения с отцом этих вопросов привел их к еще большему сближению. Отец даже предложил накопить денег на университет, чтобы под руководством опытных богословов Мон’Ер смог все сам понять, ибо темы затрагивались такие, в которых Шиус уже сам не всегда мог дать ответ. На том и порешили. Оставалось только закончить обучение и получить сан, а после - как получится. В университет Алинора никто, естественно, даже не собирался метить, но в Имперский Город или куда-нибудь в Хай-Рок попасть виделось вполне реальной перспективой. Мон’Ер стал потихоньку учить эльфийский, ибо Доминион обосновался на континенте плотно и если таки повезет попасть в Алинор - пригодится, да и в целом пригодится, а также эльнофей, чтобы в будущем, если ему повезет, читать древние тексты. Учитывая, что среди остальных инициативы такого толка не исходило, семья могла потянуть обучение одного из числа своих. К этому моменту Новусы хоть и не блистали богатством на торговле жемчугом, но их можно было назвать зажиточными. Особенно, конечно, в этом помогало то, что Шааки, Омуш и Шейла остались с матерью заниматься семейным делом и процесс обработки пошел в гору, а с появлением определенных запасов лавка начала заниматься куплей-продажей бижутерии из остальных материалов и камней. Кроме Мон’Ера и Ми’Ры не работал в лавке разве что Тейши - внезапно для всех, его завлекла идея службы городу в виде стражника, а его хорошие навыки “вхождения в люди” и статус семьи преодолели все сложности для поступления в ряды стражи. К 21 году он уже был даже не рядовым и если встречался в уличном патруле, то почти всегда являлся его командиром.

Но хорошая жизнь не может длиться вечно. Кто бы что из семьи ни планировал - уехать на учебу; стать мастером в магии; заработать достаточно денег на то, чтобы создать целую компанию; перейти из сержантов в полноценные офицеры, все накрылось медным тазом.
Началось все с того, что утром Тейши заскочил за Мон’Ером и Шиусом в храм и попросил обоих поприсутствовать с ним в порту у здания Имперской Торговой Компании, у которой собирается опасно большое количество работяг из числа аргониан, работавших на эту самую компанию грузчиками. Отец и старший брат согласились без раздумий.
Сцена в порту действительно не была красивой - стена щитников, в составе которой оказался и отряд Тейши, не давала толпе рабочих войти в здание, в котором спрятался администратор Лейавинского бюро торговой компании. Жрец и послушник встали на отдалении. Этот каджит имел среди аргонианской общины неприятную репутацию, как кот, любящий иногда “подрезать” ящерам зарплату, а порт был для них самым популярным местом работы по очевидным, в.т.ч. и физиологическим причинам. Чего требовали рабочие, было непонятно - кто-то орал про зарплату, кто-то про отвратные условия, а вскоре и вовсе зазвучали крики о том, чтобы посадить администратора и его пособников на кол. Всем представителям властей от этого стало не по себе, ровно как и отцу с сыном - представителям храма. Это грозило перерасти в потасовку. Тейши, как умеющий “чесать языком” и в целом, “свой” попытался эту толпу урезонить, но все пошло по совершенно обратному сценарию - сержанта оттащили от строя, схватив и повалили на землю, пока остальная толпа полетела на стену щитов с камнями, дубинами и зажженными факелами. Стоило брату и отцу Тейши это увидеть, как они мигом рванули в самый эпицентр разрастающейся феерии бессмысленной жестокости, расталкивая по дороге народ. Еще не добравшись до места, куда зачинщики бунта утащили младшего брата, Мон’Ер услышал истошный крик родича.
К моменту, когда через эту живую реку озлобленных тел удалось прорваться, Тейши успели, не много не мало, отрезать хвост за службу “угнетателям и скотам”. Отец Мон’Ера буквально застыл в шоке от этой дикости, да и сам послушник потерял несколько секунд, простояв с разинутой пастью, когда подобрался к цели своего прорыва через толпу. Но не надо было быть семи пядей во лбу, что от такой крупной раны до смерти от потери крови несколько минут, а эта гогочущая шобла новоявленных головорезов первую помощь оказывать не будет. При попытке подойти ближе дорогу преградил один из громил, вооружившийся трофейной булавой искалеченного сержанта и уже собрался наподдать “клятым храмовым чертям” сполна, да вот только Мон’Ер оказался быстрее и решительнее. Выпустив пучок искр и пламени из руки в неприятеля, послушнику удалось того дезориентировать и, что главное - поджечь одежду. Пока тот, с матами выронив булаву пытался себя потушить, молодой Новус взял булаву и раскроил супостату черепушку. В тот момент он даже не думал о ценности жизни, морали и прочем. Был один факт - этот ящер был помехой на пути к спасению брата, а помехи логично убирать. Или ломать, если не обойти вовремя.
Но ящер не предвидел реакции окружающих на это, осознал ее лишь после. Простояв несколько секунд в шоке, окружающие кинулись на жрецов, как на заядлых врагов с чем только было. Отец с сыном, бранным словом, трофейной булавой, острыми зубами и колдовством, спина к спине встали в оборону от наседавшей черни. Обереги очень помогали защищаться от ударов дубин, Мон’Ер уже тогда вознес хвалу богам за их дар в виде магии - без нее оба погибли бы в секунду. Но сражаться против толпы даже с колдовством за плечами невозможно, оба выиграли лишь полминуты-минуту перед тем, как Шиусу пронзили вилой живот и круговая оборона рухнула к скамповой матери. У оставшегося в одиночестве Мон’Ера не оставалось иных вариантов: вновь прибегнув к разрушению, он закружился и начал источать из руки новые потоки пламени, поджигая одежду окружающих и заставляя врагов отступиться, при этом сам он громко звал стражу. А последние и без этого всеми силами пытались избавиться от наседавшей толпы. Образовавшегося из-за пламени пустого пространства вокруг Мон’Ера хватило, чтобы стража через всю эту кучу народа увидела, что сделали с сержантом и храмовым жрецом. И чего скрывать, бойцы и без того были на грани от того, чтобы познакомить отморозков со сталью, а теперь даже командир не стал их сдерживать - наступавших на строй аргониан начали просто резать, а не сдерживать. Последние быстро обратились в бегство.
Здесь-то ящер и вспомнил свою отмазку для изучения основ разрушения - использование их в медицине. В случае с Тейши это был единственный, иллюзорный шанс помочь ему. Пока отец с настояния Мон’Ера останавливал магией собственную кровопотерю, послушник нагрел свои руки чуть ли не до температуры горячего металла и прижал их к ране младшего, вызывая ожоги на обрубке хвоста, но не давая крови литься ручьем. Крик был дичайший, но сержант удержался, т.к. тоже понимал, что других вариантов нет. И уже после того, как эта процедура была проведена, оба старших Новуса принялись обрабатывать младшего при помощи магии, не жалея сил, чтобы тот не отошел в мир иной, пока его будут переносить в храм к другим целителям.
И на этом моменте Мон’Ер расстался с отцом и младшим братом - солдаты повели их в храм, как и предполагалось, а вот послушника мучила тревога, ведь мать, два брата и одна из сестер были там. К тому же, шум беспорядков разросся по городу - смутьяны разнеслись по улицам, их никто не преследовал, да и вряд ли они были одни. Учитывая, как агрессивно среагировали на стражника-аргонианина, неизвестно, как аргонианская беднота среагирует на Аргонианин чувствовал, что надо бежать домой, убедиться, что все в порядке. И к несчастью, идти приходилось одному - солдаты приказа ослушаться не могли, а нужда в них сейчас была повсеместной.
Послушник с окровавленной булавой и кусочками чьего-то черепа на ней добрался до дома быстро - его просто пугались все на улице, да и в целом на улицах творился тот же беспредел, что и у здания Торговой Компании. Благом было, что дом тоже был в портовой части и бежать далеко не пришлось… Впрочем, сказать, что он прибежал вовремя, было нельзя.
Дом полыхал, а выбежавших из него родичей быстро попытались схватить бунтовщики, что странно, в этот раз состоявшие чисто из каджитов, но напоролись на агрессивное сопротивление хозяев, особенно Шааки и Омуша. Омушу “повезло” быть оглушенным одним хорошим ударом, после которого о рухнувшем в уличную грязь парне на период драки практически забыли, Шааки же дрался как загнанный в угол зверь, а мать с сестрой лишь усугубляли нападавшим ситуацию. Мон’Ер показался на улице тогда, когда его брата, оттеснив от остальных, забивали дубинами и закалывали ножами, сполна отплачивая раскидавшему троих из них. Сар’Шейра и Клара оттеснялись атаками пары вооруженных головорезов к стене горящего дома. Послушник влетел на эту парочку сбоку, опять раскроив черепушку неподготовленному к отражению нападения, второй сразу же, увидев это, побежал восвояси. А вот осадившие Шааки этого не заметили, увлеченные жаждой кровопускания. Мон’Ер вновь прибег несвойственной целителю школе магии и очень кстати заметил, что котов жечь значительно проще - мех воспламеняется. Пока те мяукали и орали, пытаясь потушиться, он забил каждого из трех, не встретив, серьезного сопротивления. Только вот поздно было - коты, вероятно не заметили, что били уже мертвого. В итоге, за день случилось сразу несколько трагедий, вместе объединившихся в катастрофу. Сгоревший дом, убитый брат, второй, даэдра знает, выживет или нет.
Остаток восстания Мон’Ер просидел в храме, куда отвел мать, сестру и очнувшегося брата - они же принесли тело, пока старший брат и Омуш не подпускали никого близко.
Сказать, что этот день не был шокирующим и крушащим мечты - ничего не сказать. Чтобы не думать о происходящем и о том, сколько он поубивал людей, Мон’Ер сознательно не жалел себя, леча все новых и новых раненных, которых приносили в храм. Под конец дня он отрубился прямо посреди зала.
Позже стало известно, что это был стихийный бунт, вызванный враждой диаспор каджитов и аргониан, переросший в войну с верхами в том числе. Грубо говоря в анархию. Поскольку Новусы в событиях бунта не просто не помогали восставшим, а противодействовали и серьезно от них пострадали, отношение властей к ним было иным, как и еще к ряду семей из обеих диаспор, не разделявших овеявших ящеров и котов кровавого угара. Дом пообещали отстроить за счет казны, пообещали какую-то компенсацию сверху: может, чисто деньгами, может, в форме учебы в университете с частичной оплатой из казны, если семья захочет, но это ни Мон’Еру, ни остальным главным не казалось - Шааки погиб, Тейши стал инвалидом на всю жизнь. Будь рядом мастер восстановления в тот день, может, хвост удалось бы прирастить, но на площади таковых не оказалось, а пока Мон’Ер или Шиус нашли бы кого, он истек бы кровью. Выбирать не приходилось, хотя старшего брата все равно покалывало чувство вины типичными для нее, иррациональными доводами: можно было быть быстрее, может он переоценил опасность для жизни и он бы дотянул до храма и так, и.т.п. От мыслей уйти было нелегко, делиться тем более. И в целом ситуацию можно было описать так: полная растерянность. Он не мог сосредоточиться на работе, учении. В голове вертелась только начинающая попахивать одержимостью мысль хоть как-то отрастить Тейши хвост. Ящер стал гораздо более молчаливым, чем ранее.
Вероятно, видя подобное положение дел, а может и вне зависимости от него, Шиус предложил настоятелю включить Мон’Ера в число миссионеров, едущих развивать недавно восстановленный приход Кандлью, два столетия стоявший брошенным в устье Серебрянки. Сейчас же там, аккурат у моста, между часовней и гостиницей “Имперский мост” стала появляться небольшая одноименная деревушка и приходы Чейдинхола и Лейавина решили совместно восстановить часовню, чтобы у жителей деревни и путников было место, где можно утешиться и исповедаться.
Мон’Ер оспаривать решение не стал, ровно как и вообще комментировать. Надо - значит надо. Может, и вправду поможет...