Месяцы года и созвездия-покровители

МесяцАналогДнейСозвездие
1.Утренней ЗвездыЯнварь31Ритуал
2.Восхода СолнцаФевраль28Любовник
3.Первого ЗернаМарт31Лорд
4.Руки ДождяАпрель30Маг
5.Второго ЗернаМай31Тень
6.Середины ГодаИюнь30Конь
7.Высокого СолнцаИюль31Ученик
8.Последнего ЗернаАвгуст31Воин
9.Огня ОчагаСентябрь30Леди
10.Начала МорозовОктябрь31Башня
11.Заката СолнцаНоябрь30Атронах
12.Вечерней ЗвездыДекабрь31Вор


Дни недели

ГригорианскийТамриэльский
ВоскресеньеСандас
ПонедельникМорндас
ВторникТирдас
СредаМиддас
ЧетвергТурдас
ПятницаФредас
СубботаЛордас

The Elder Scrolls: Mede's Empire

Объявление

The Elder ScrollsMede's Empire
Стартовая дата 4Э207, прошло почти пять лет после гражданской войны в Скайриме.
Рейтинг: 18+ Тип мастеринга: смешанный. Система: эпизодическая.
Игру найдут... ◇ агенты Пенитус Окулатус;
◇ шпионы Талмора;
◇ учёные и маги в Морровинд.
ГМ-аккаунт Логин: Нирн. Пароль: 1111
Профиль открыт, нужных НПС игроки могут водить самостоятельно.

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » The Elder Scrolls: Mede's Empire » Корзина » Милые кости


Милые кости

Сообщений 1 страница 8 из 8

1

На море забытых судеб
Сейчас восходит замороженная звезда
И передает с тобой мою тайну,
То, что я прячу
За маской смутного страха
В течении времени, когда погибла тысяча светил.

Время и место:
Скайрим. Белый Берег. Окрестности Данстара.
Курган Хрейдмара.
4Э201. Начало событий приходится на 17-ое число от начала месяца Огня Очага.

Участники:
Лореллей, Глаэдив Ворт.

Краткое описание эпизода:
Предания прошлого, избегающие забвения в веках, обычно становятся легендами.
Зачастую они похожи на сказки. Но не во всём. Легенды могут быть опасны.
Но что, казалось бы, может быть опасного в истории о безымянном, но гениальном ученом, что много веков назад захоронил свои знания под сводами древней усыпальницы, превратив ту в искусную головоломку. Разве что тот факт, что и он был погребен в своём посмертном шедевре. Заживо.   

Предупреждения:
Алхимические причуды, хладнокровные убийства и восставшие мертвецы.

Отредактировано Лореллей (24.06.2016 07:57:57)

0

2

Робкий свет от свечей
Согревает этот одинокий безмолвный зал,
Холодная ночь разделяет
Потерянные души, призраков,
Загадочные чувства,
Священные тени бесконечности.

В могильной тени кургана время переставало ощущаться. Нет, оно отнюдь не исчезало, не замирало, не ссыхалось, подобно выеденному червями лику мертвеца. Его просто нельзя было почувствовать. Время песком проходило сквозь пальцы, пылью — сквозь задаваемые самому себе безответные вопросы, мерными шагами отсчитывая свой путь в абсолютно отличном от живого мироздания направлении — куда-то в минус бесконечность.
Почему-то это не пугало Лореллея. Его не пугало даже то, что здесь не было ничего и никого, кроме тишины, камней, мёртвого праха и искомых целей. И даже то, что он давно (а давно ли?) перестал отдавать себе отсчет в том, сколько он уже находится в этом месте. Час? День? Вечность? Ответ так и не нашёлся.
Разочарования от этого алхимик так и не почувствовал, не мог, не хотел, был занят другим. Вырывавшийся сквозь погребальные саваны теплый сумрак в опустевших глазницах мертвецов был отблеском прошлого, утерянным осколком, отпечатком. И, ловя его уже своим, живым взглядом, Лореллей сам прикасался к прошлому, своему прошлому, которое он не мог отпустить, просто забыть. Которое и привело его сюда.
Приходилось отдергивать себя, жалить по собственной воле, уничтожая ростки любого забытья, живя одним настоящим. Даже если его не было. Даже если были одни бережно собранные осколки прошлого, даже не своего, что болезненно и утеряно. А чужого — манящего и ведущего за собой. Своё для Лореллея больше не было родным, хотя и вызывало тоску, словно отчий дом — сгоревший, истлевший, но от этого не менее родной. Но воспоминания эти дарили только ненужные кошмары по ночам и метания при свете дня.
***
Тусклое пламя свечи отблеском пляшет на стенах усыпальницы, ломается бликом на стекле расставленных, разбросанных по полу колб, дрожит и ложится на пожелтевшую поверхность пергамента. Свет несет тепло, смутное, но всё же тепло, и даже воздух — мертвый застой сотен лет — кажется чуть более живым.
Живо и лицо пришедшего сюда — искания, бессонные ночи и долгий путь утомили полукровку ровно настолько, дабы пугающие тени залегли на впалых щеках, чернеющей вокруг глаз и губ усталостью вплелись в невзгоды прожитых времён. Но не дошли они до той черты, чтобы погасить блеск в глазах, утихомирить стремление и обратить шаг назад. Когда цель едва ли достигнута, но одним своим начинанием вызывает живой, игривый, почти щекочущий душу азарт.
Всё внимание полуэльфа принадлежит вороху смятых страниц, не распавшихся до сих пор от одной только полусгнившей тесемки, связывающих между собой исписанные, изрисованные листы. Лореллей читает упоенно, как и несколько ночей назад — в затхлой таверне, подсвечивая себе огарком свечи; под убаюкивающий, но неровный лошадиный шаг, одной лишь рукой поддерживая поводья медленно бредущей по северным пустошам вороной кобылы; стоя у входа в курган — и тот высится неисчислимой памятью из трухи времен.
Теперь неощутимое время разверзалось вокруг — в проскальзывающем вдоль камня и земли инее, в узорчатом плетении паутин, в пустых глазницах тех, чьи лица ещё можно было различить сквозь погребальные одежды и вековые труды разложения.
Последнего полуэльф не боится. Почему-то именно это напоминает ему о потерянном и родном. Настолько родном, что расположенные на полу нехитрые пожитки, инструменты и колбы беспорядком своим указывают на беспечность и полнейшую уверенность: все вокруг таковым и останется. Нетронутым кем-то чужим. Потревоженным лишь одной живой душой.
Наивно. Расслабленно. Тягуче.

Алхимик не двигается. Разве что взглядом, разве что по страницам развёрнутой летописи.
"... величайший".
"... служивший".
"... по повелению Его захороненный".
" ... лаборатория".
"... навеки погребено вместе с ним".
"... гениальные труды".

+1

3

Крупные хлопья снега, словно ленивые белые мухи, кружили в воздухе. Порывистый ветер морского побережья остался где-то за высокой каменной грядой ущелья. Белый настил скрипел под ногами, с каждым выдохом в морозную синеву устремлялось сизое облачко пара. Еще какой-то час пути и группа из шести человек прибудет на место.

- Группа..скорее уж пестрое сборище разномастных бандитов - Глаэдив погрузился в свои мысли, чтобы как-то убить время. Проводить его в беседах со своими спутниками ему вовсе не хотелось. - О чем только думал Мерлейт, когда отправлял меня с ними?..

Впрочем, ход мыслей капитана пиратов был Ворту известен и понятен. Те пятеро, что шли сейчас впереди бретона, были остатками некогда крупной банды редгарда Шарона. Меньше месяца назад их выследил отряд ярла из Данстара. Большую часть бандитов, в том числе и самого Шарона, убили на месте. Этим пятерым удалось сбежать и добраться до бухты у побережья Хьялмарка, где тогда стоял корабль Мерлейта.
На все просьбы недобитых разбойников принять их в команду старый норд отвечал отказом, пока, наконец, они не поведали ему о последнем, так и не претворенном в жизнь, плане их ныне мертвого вожака. Старые нордские руины гробницы, набитые сокровищами, в один голос твердили они. Мерлейт посмеялся над ними, но все же взял на борт, обьяснив условия приема: когда корабль доберется до Белого Берега, они должны будут отправиться в эту гробницу и принести оттуда что-то представляющее хоть какую-нибудь ценность, не говоря уже о сокровищах.
Ворт, к своему огромному неудовольствию, был назначен старшим в так называемой экспедиции. "Из соображений безопасности и на случай если шароновы недобитки попробуют разбежаться с тем, что могут найти в могилах", как изволили выразиться капитан. А за одно и проверить лояльность молодого бретона, вероятнее всего.
Плотнее запахнув на ходу подбитый мехом плащ, Глаэдив взглянул на своих "подчиненных", тропящих снежный настил в нескольких шагах впереди от него.

- Та еще команда кладоискателей - думал бретон, глядя на пять закутанных в плащи фигур - Три норда-увальня, орк-лучник и босмер, назвавшийся мастером по замкам. Грабануть телегу торговца на большаке они может и в состоянии или налет на деревеньку, где людей поменьше, организовать. Типичная скайримская банда. Распущенные, чванливые и недисциплинированные.  Я уже дважды видел, как норды по очереди прикладываются к бутылке с медом. И это меньше чем за час до прибытия на курган! Хотя, какая мне разница. В конце концов, это их задача искать там золото давно мертвых нордов, не моя. Мне плевать если кто из них по пьяни рухнет в какой-нибудь колодец и поломает себе ноги в темноте...

Из размышлений его вырвал голос одного из нордов, того кто знал о местоположении гробницы. Своим гортанным нордским акцентом он поведал, что курган находится сразу за скальным выступом.

- Отлично. - ответил Глаэдив -  В таком случае, не будем терять времени. Вы же не хотите еще раз повстречать людей ярла, верно?

Бодрым шагом обогнув скалу, они оказались у подножия небольшого холма, на вершине которого угадывались пологие очертания старой гробницы. При ближайшем рассмотрении, курган оказался ничем не примечательным строением из старого обветренного камня и напоминал по форме перевернутую дном вверх плошку для супа. Деревянная, окованная насквозь проржавевшим железом дверь оказалась на южной стороне холма.
Дверь вела в небольшое помещение, что-то вроде прихожей, если такое название можно употребить в отношении древнего захоронения. Напротив входной двери была еще одна, на этот раз двустворчатая.
Пока разбойники зажигали факелы, бретон осмотрел помещение. Голые каменные стены, ни резьбы, ни ритуальных рисунков, ничего. Только арка вокруг входной двери была украшена сильно стершимся от времени орнаментом.
Несмотря, на все свое нежелание участвовать в этом походе, Глаэдив начинал ощущать все растущий интерес. Кто знает, может за всеми росказнями о сокровище в старых могилах и есть какая-то доля правды..
Когда на стенах заплясали отблески огня, Ворт дал команду открывать большую дверь. Два норда ухватились за ручки и потянули.   Дикий скрежет старых петель должно быть пробудил всех древних мертвецов в округе. Из двери дохнуло спертым воздухом старой могилы. Разбойники шагнули внутрь портала, светом факелов разгоняя тысячелетнюю тьму.

Отредактировано Глаэдив Ворт (25.06.2016 00:45:13)

+1

4

И грянул гром. Звук, что словно произрастал из самой сущности каменной могилы, убийственным гулким эхом ударился о стены, зазвенел на стеклянных бликах опрокинутых склянок, замер беззвучной колыбельной в растерзанных временем глазницах и ртах мертвецов — ровно одна немая нота на каждую выеденную бездну.
И тут же замер.
Замер и алхимик. Рефлекторно, уже привычке едва впустил в легкие спертый воздух древнего склепа. Вдох, выдох. Между ними — неощутимое даже для себя самого движение плеч, словно силясь стряхнуть что-то. Сон? Наваждение? Страх ли?
Свеча почти погасла, тлела кучкой подожженного воска уже у самой грани пола, дрожала и трепыхалась, будто в неодушевленной сущности своей всё равно до последнего оттягивала момент кончины. Лореллей уже успел привыкнуть к этому полумраку, и чернота зрачка, заполнившего почти всю радужку, пыталась вобрать в себя любое окружавшее движение, любую жизнь, свет, отзвук. Под стать слуху.
Но стены, камень, земля, мертвецы, пыль, время — всё это было глухим, зловещим, слепым, мертвым. И безмолвным. Звук явно был частью этого места, он родился именно в этих стенах, здесь же и утих, но природы его Лореллей понять не мог.
Он был стоном — тяжелым вздохом потревоженного неживого и древнего, коего посмело коснуться иное. Потревоженного. Разбуженного. Взбудораженного. Неужели... двери? Нет-нет — мысль эта колется больно и остро, отгоняется одним мигом, словно назойливое жестокое насекомое, — по своей воле двери никогда не распахнутся, своей воли у недвижимой древности нет, а коли была — давно истлела, стала прахом.
Двери кто-то открыл.
И мысль уже не жало — она укус; не до кости, но до крови. Полуэльф накрывает посмертный зачаток свечи ладонью, гася её — и боль становится уже ощутимой. Остается наедине со тьмой, и теперь жалеет об этом, ибо слепо шарит по полу костлявыми неболезненными пальцами, обожжённой рукой прижимая к груди измятый ворох листов — всё равно ласково, всё равно полюбовно, прячет где-то за пазухой, почти у самого сердца, и взволнованное биение его под грудной клетью не тревожит страниц.
Стекло колб холодит раненную пламенем ладонь и сброшенным звоном отдаётся на поясной сумке — мнёт собою ворох трав и цветов, упирается в завёрнутый бумажный свёрток ингредиентов куда более ценных, ложится между ступкой и пестиком. Не поместилось — наспех крепится на бедре, наскоро привязывается ремнем, дабы надежно быть укрытым под тканью балахона, дабы быть всегда под рукой. Но руки дрожат, жжётся предсмертный поцелуй свечи — и одна колба падает.
Звенит, выскальзывая и ломаясь, хрупкое стекло. Звон безобиден по своей сути, если разбитая целостность его не ранит плоть, но во тьме Лореллей различает характерный острый запах, ударивший в нос. Он кривится, закрывает лицо здоровой рукой, делает шаг в сторону, почти отпрыгивает в сторону испуганной ланью. Кислота.
Невидимое во мраке пятно прозрачно-мутной лужей растекалось вдоль пола смертоносной гранью, отрезая алхимику путь ко входу. Не пройти — полукровка точно знает, что капля обратит кожу в шипящую прожженную насквозь — до самой кости — мертвенность. Пройдёт сквозь ткань и шерсть, сквозь ножные обмотки и кожаную обувку.
Впрочем, алхимика это сейчас мало волновало, о свойствах своих собственных творений он прекрасно извещен. Более чем.
И, пятясь от разбитого-разлитого всё дальше, полукровка всё больше привыкает к абсолютной темноте, уже различает едва шипящий силуэт на полу — и путь почти перекрыт, обойти можно, но если держаться самой стены, если встать на цыпочки, если попытаться рискнуть. Но рисковать он не хочет. Да и зачем? Там, за образовавшейся гранью, что-то чужое. То, что проникло, потревожило, разбудило. То, с чем Лореллей встречаться явно не желал. Пока что.
Шаг, ещё один, взгляд привыкает ко мраку, но окончательно не подчиняется — и рука со жгучей болью на ладони тянется к поясной сумке. Почему-то зелье ночного виденья кажется сейчас уместнее свечей.

+1

5

- Здесь могут быть ловушки – сказал босмер-взломщик, когда группа спустилась по довольно длинной лестнице и вошла в первый зал. Дрожащий свет факелов выхватывал из мрака очертания стен с темными провалами ниш. То горизонтальные, как складские стеллажи, то вертикальные, все они были заполнены телами. Те из тел, что были ближе к входу давно утратили всякую плоть, голыми костными остовами вещая о своей древности. Однако, дальше, по обе стороны следующей двери, словно два стража возвышались в своих вертикальных нишах два совсем других мертвеца. Высокие, выше двух метров, одетые в многовековые обветшалые лохмотья и старое, насквозь проржавевшее железо, эти двое скелетами не были. Плоть на их костях словно высохла, ужалась в тугие веревки под серо-голубой омертвевшей кожей. Даже высохшие и мертвые, они имели весьма внушительный вид. Какими же огромными и сильными воинами они должны были быть при жизни! На головах мертвецов были полуистлевшие железные шлемы с рогами, сквозь глазные прорези которых бесчисленные века смотрела пустота мертвых глазниц.
Было в этой комнате что-то странное, выбивающееся из общей атмосферы величественной смерти. Запах, едкий и острый, словно тонкое лезвие мизерикорда пронзал тяжелый спертый воздух гробницы. Было в нем что-то знакомое, хоть бретон и мог вспомнить что..
Разбойники разбрелись по залу, осматривая урны, что стояли по углам и гремя костями в нишах, в надежде поживиться тем, что могло быть похоронено вместе с владельцами. Глаэдив подозвал к себе босмера и кивнул на дверь, ведущую вглубь гробницы.

- Не заперта. – через минуту отозвался эльф. – И пружины для ловушки я тоже не нашел, но это не значит что ее там нет..

- Боишься, эльф? – усмехнулся один из нордов, бородатый детина с грязными русыми патлами, подходя к двери. – Конечно, боишься. Все эльфы – трусы!

Два других норда и орк тоже подошли к двери. Судя по выражению их лиц, поиски в этом зале плодов не принесли.
Взяв факел из рук своего собрата, норд отодвинул босмера и толкнул дверь. Когда утих скрежет петель, он ухмыльнувшись шагнул в проем. Под его сапогом что-то хлюпнуло и зашипело. Норд недоуменно уставился на свои сапоги. От подошв стелился по каменному полу легкий белый дымок.
Едкий запах, шипение и дым  - все это вдруг сложилось в одно. Глаэдив вспомнил откуда ему знаком был этот запах: будучи еще мальчишкой он посещал Храм Девяти в Черной Гавани и обучался искусству целителя. В частности, бывал в лаборатории настоятеля, где тот, помимо приготовления целебных зелий,  проводил исследования, поскольку был увлечен алхимией.
Ворт протянул руку и схватил норда за плащ, резким рывком втаскивая его обратно в зал.

- Снимай сапоги, быстро!  - крикнул бретон растянувшемуся на полу норду.  – Только не хватай за подошву.

Глядя на босоногого норда, лицо которого приобрело выражение с каким обычно стоят в углу провинившиеся дети, Глаэдив не мог сдержать саркастической улыбки. Вот, пожалуй, и первое последствие недисциплинированности, обильно приправленной избыточной самоуверенностью. Последствие, надо сказать, не из худших: всего-то пара сапог, чьи толстые кожаные подошвы с металлическими клепками сейчас дымились и плавились, словно воск рядом с жарким огнем.
Пока два других норда выламывали одну из досок в нише, бесцеремонно швырнув старые кости на пол, Глаэдив осмотрел лужу кислоты, что преграждала им путь. Осколки выпуклого стекла, по-видимому, были когда-то частью сосуда, содержимое которого сейчас плавило подошву сапог незадачливого разбойника. Это и была ловушка – склянка с кислотой? Тогда был бы слышен звон разбивающегося стекла, когда открыли дверь. Впрочем, эти старые двери так скрипят, когда их открываешь..
По шипящей и дымящейся доске, перекинутой через кислотную лужу, Глаэдив и разбойники проникли в следующее помещение. Потолок здесь бы заметно выше, само помещение имело прямоугольную форму и две стоящие в ряд колонны из того же серого камня. Вдоль стен стояли каменные саркофаги, под плотными крышками которых, несомненно, покоились здешние обитатели.
Когда разбойники стали разбредаться по залу, вскрывая каменные гробы и предоставив босмеру возможность повозиться с замками двух обнаруженных  за дальней колонной сундуков, Ворт поймал за руку норда, недавно лишившегося сапог.

- А ты, мой храбрый босоногий друг, пока превратишь вон те полусгнившие балки в дрова и разведешь огнь. – бретон указал пальцем на увесистые куски дерева, когда-то служившие опорами для каменной арки между столбами. – Только не переусердствуй с огнем, мы же не хотим дышать дымом.. И найди себе что-нибудь на ноги!

Когда небольшой костер уже горел и отмоченная в меде солонина шипела на импровизированном вертеле, Глаэдив осмотрел находки, сделанные бандитами. Несколько старых, тронутых ржавчиной мечей, два маленьких граната, грубо  обработанный изумруд и горсть потемневших от времени золотых монет. На монетах, вместо привычного имперского дракона был другой, исполненный в нордском стиле и к тому же в профиль, дракон. Обратная сторона была покрыта нордскими рунами, довольно потертыми. Впрочем, на нордике Глаэдив читать не умел, не говоря уже о старых письменах.

- А где босмер? – спросил Глаэдив, окинув взглядом своих спутников, собравшихся у костра.

- Ковыряется в стене за дальней колонной. – ответил орк – Говорит, там может быть тайник.

Эльф появился спустя несколько минут с меленьким матерчатым кисетом и чем-то, напоминающим кожаную папку для бумаг. В кисете была какая-то бурая труха явно растительного происхождения. От нее шел слегка сладковатый запах.
Когда Глаэдив попробовал открыть папку, ее кожаная поверхность трещала и местами лопалась. Внутри были несколько листов ветхого и хрупкого пергамента, покрытые ровными рядами букв и символов. Большая часть символов была Ворту совершенно не знакома. Иногда встречались буквы похожие на те, что он видел на монетах, найденных здесь же. Но были и несколько строк на тамриэлике.

«Три склянки – три судьбы..»
«Ярость – есть смерть от мертвых рук..»
«Усталость– во тьме и одиночестве кончина..»
«..лишь страх откроет путь..»

Глаэдив сел, прислонившись спиной к стене. С трудом разжевывая вымоченную в меде и запеченную на огне, но все равно жесткую солонину, он размышлял о том, кто и зачем мог упрятать в стену не золото и каменья, а всего лишь несколько листов бумаги, да кисет с сушеной травой. Будь эти записи ничего не значащим бредом, прятать их смысла бы не было.

«Все интереснее и интереснее» - подумал Ворт, аккуратно убирая ветхую папку с не менее ветхими листами себе в сумку.

Отредактировано Глаэдив Ворт (16.07.2016 16:14:43)

+1

6

Тронный зал,
Великолепие во всём,
Подле руин — истинное вдохновение,
Свидетельство древних битв,
Древних битв.

Выпитое зелье обжигает губы с болезненностью талого льда, резкой полуболью отдается в глазах и — секундой позже — озаряет их изнутри. Темнота обращается в свет, примитивный, однообразный, без малейшего оттенка, отличающийся от монохромного по-лунному белесого свечения лишь разницей в контрасте белого и черного.
Лореллей не спешит; знает, что стоило бы, но не двигается с места, давая себе в краткой передышке привыкнуть к новому виденью. Огонь, обычный и созданный без капли магики, куда более прост и примитивен, нежели наложенное заклинание или зелье. Но заметен чужому глазу — этим и опасен.
А ещё он умеет делать больно.
Но не больнее оставленного за собою следа — и эта мысль, звучавшая извне, пересекает лицо алхимика тонким бледным рубцом обращенной в никуда улыбки.
Им обязательно будет больно. По крайней мере, неприязнь была фактически ощутимо — и роптало внутри негодование, скрежетала неприязнь, звучала ненависть. Слишком... много эмоций. Слишком много эмоций для тех, кого Лореллей даже не мог ощутить, даже не знал, не видел, не чувствовал.
Клубок беспричинной ревностной злобы обратился рывком, десятком быстрых шагов по каменным коридорам, невидящим мертвенное окружение взором.
И всё это — змеиное, почти что хищное. Полуэльф знал: у него есть преимущество перед чужими — он прекрасно знает, зачем сюда пришел; он впереди и имеет неоспоримое преимущество, что ворохом пыльных страниц и вязью древних писаний согревало ему сердце.
Надо было спешить. "Помеченный" алхимиком коридор и обширная утроба следующего за ним зала осталась позади, впереди — узкое сплетение каменных гробниц, широкий коридор, остаточный путь для открытия нового и... тупик.
***
Смерть здесь не ощущалась — не было ни тления, ни дразняще-тошнотворного запаха мертвой веками плоти.
Это место казалось переполненным силой и ожиданием грядущих лет, но одновременно и пустым. Слишком пустым.
Три невысоких каменных постамента — и каждый едва дотягивает алхимику до груди — с высеченными на них потускневшими рунами и венчавшими похожими на чаши углубления. Они были едва ли не единственным опровержением пустоты мерцавшего во взгляде Лореллея коридора. Одинокая троица камней, расставленных в пяти шагах друг от друга. То же расстояние от последнего оканчивалось массивной конструкцией, словно бы составленной из нескольких соединённых между собой окружностей.
Полуэльф протянул к ней руку, коснулся — и ощутил лишь холод. Время стёрло естество материала, и теперь алхимик не мог понять: камень это или всё же металл.
Однако сейчас в этом знании не было надобности. Абсолютно.
Было известно только одно — просто так вперёд уже не пройти. Путь закрыт и требует разгадки, а та кроется...
Недоконченная мысль гаснет вместе с искусственным светом в глубине зрачков, оставив алхимика наедине со мраком.
Почему-то сейчас это не казалось страшным. Не страшнее мысли о том, что чужие имеют гораздо больше шансов.
Или нет.

+1

7

Зал за залом, проход за проходом, гроб за гробом - группа двигалась вперед. Результат оставался прежним: горсть-другая монет, иногда драгоценный камень, ржавая сталь древних мечей, топоров, кинжалов. Все тот же мертвенный холод стен, та же непроглядная темнота, тот же затхлый запах смерти и тягостное ощущение от взглядов пустых, мертвых глазниц.
Веселые разговоры и смешки с которых начинался этот поход сменились угрюмым молчанием и опасливыми взглядами. Такая перемена совсем не удивляла: меньше часа назад отряд понес первые потери. Один из нордов решил не дожидаться босмера-взломщика и попытался вскрыть сундук, что стоял на постаменте в глубокой нише, при помощи найденного в этой же комнате старого заржавленного меча. Едва он повернул лезвие, которое вставил в щель между сундуком и его крышкой, как раздался громкий щелчок. Меньше, чем за пару секунд норд обзавелся щетиной из десятков тонких и острых игл, что с глухим свистом вылетели из нескольких отверстий в верхней части ниши, превращая человека в ужасающее подобие ежа. Большинство ранений норда хоть и были весьма болезненными, однако опасности для его жизни не представляли. Глаэдив сумел бы со временем их исцелить до состояния небольших белых отметин на коже. Впрочем, шрамами этим дыркам стать было не суждено. Яд, нанесенный на иголки, действовал быстро, но вызывал настоящую агонию у своей жертвы. Норд бился на полу, его раны стремительно темнели и пахло от них так, как пахнет труп на пике разложения. Через двадцать минут непрерывных конвульсий и почти нечеловеческих криков, мужчина сорвался на хрип, выгнулся дугой и, наконец, обмяк. Ужасная смерть. Даже такая падаль, как этот бандит, не заслужил подобных мучений.
Решать, что делать с телом, Глаэдив предоставил его товарищам. Как он и ожидал их решение было быстрым и нехитрым: двое его соплеменников просто закинули своего мертвого товарища в один из пустых саркофагов. Теперь его ждала вечность во тьме и безызвестности, рядом с многовековыми скелетами. По крайней мере, похоронен он как воин древности, в каменном гробу, сжимая в руке свое оружие. Вот только без сапог. Они достались его спутнику, тому что совсем недавно лишился своих, наступив в кислотную лужу.
Кладоискатели двинулись дальше по темным коридорам, освещая путь свежесмотанными из древних тряпок факелами. Мысли Ворта то и дело возвращались к кожаной папке у него в сумке. Он не сомневался, что эта находка как-то связана с самой гробницей. Жаль только, что прочесть он смог лишь небольшой отрывок. Возможно, узнай он из ветхого пергамента чуть больше, у них, быть может, появился бы реальный шанс добраться до чего более ценного, чем скудные погребальные дары в саркофагах и редких сундуках. Еще бы знать, о чем именно идет речь?..
- Судя по тому, что мы прошли уже почти с десяток комнат и так и не добрались до главного зала с могилами вождей или чего-то подобного, можно сказать, что это либо просто какое-то массовое захоронение, вроде Зала Мертвых под храмами Девяти, либо, если здесь все же где-то есть гробница вождя, это действительно огромный каирн. Если так, то есть смысл в ловушках и путанных загадках, вроде той, что на пергаменте - защищать сокровища мертвых вождей.  - размышлял Глаэдив, пока они спускались по извилистой лестнице, ведущей куда-то в недра кургана. - Кто бы мог подумать, что в бандитских росказнях вполне может быть доля правды..
Когда последние ступени лестницы остались позади и группа прошла сквозь арочную дверь в очередное темное помещение, мысли Ворта прервал громкий щелчок и глухой, гулкий скрежет, звук трения камня о камень.  Неровный свет факелов выхватил из тьмы три невысоких постамента, похожих на карликовые менгиры. На мгновение бретону показалось, что он видел темную фигуру, метнувшуюся во тьму, едва только свет факела коснулся пространства меж камнями. Пытаясь отыскать глазами источник звука, Глаэдив увидел, как неправильной формы прямоугольный камень пола под ногой орка провалился вниз почти на пол фута. Раздался глухой удар, словно вздрогнули сами стены комнаты, сбрасывая тысячелетнее оцепенение. Из тьмы донесся шорох, глухое сипение от которого кровь стынет в жилах. В темноте напротив входа вдруг зажглись два бледно-голубых огонька.
Ворт замер на месте, хотя сознание кричало об опасности. Страх запустил свои холодные липкие пальцы в его внутренности. Похоже, что его спутники чувствовали тоже самое. Бандиты стояли неподвижно, выпучив глаза не отрывались от горящих синих точек, что покачивались во тьме.
Первым пришел в себя орк. Издав почти звериный рык, он выхватил лук и выстрелил во тьму, в направлении горящих мертвым синим пламенем глаз. Стрела сверкнула в свете факелов и пропала в темноте. Сухой звук удара, будто кто-то с размаха вонзил нож в трухлявый ствол. Огоньки во тьме качнулись, погасли лишь на мгновение, чтобы через секунду вспыхнуть с новой силой. Раздался скрипучий голос, словно глотка издававшая его, высохла много столетий назад. Слов на чужом языке было не разобрать. Норды, спутники Глаэдива, начали пятиться, спотыкаясь на каждом шагу.
- Дра..Дра.. - Зубы одного из северян стучали от страха, он заикался и дергал за ручку топора, висящего у него на поясе, словно в одночасье забыл как его вынимать.
Сзади раздался резкий металлический лязг и полный боли крик, переходящий в хрипящие стоны. Обернувшись Ворт увидел босмера, прижатого к каменному полу ржавой железной решеткой, опустившейся из арочного прохода и закрывшей единственный путь к отступлению. Похожие на наконечники копий, и такие же острые нижние окончания прутьев решетки пробили плечи босмера и вышли через грудь пригвоздив бедолагу к полу.
Ворт оторвал взгляд от умирающего взломщика, заметив движение у стены слева. Крышки саркофагов, что, почти сливаясь с поверхностью стены, стояли в вертикальных нишах, начали падать. Из темных глубин этих гробов в пятно факельного света один за другим спрыгивали стражи гробницы - высохшие мертвецы в ржавом железе с горящими синим огнем глазами.
Хрипящий трескучий голос мертвеца вырвал Глаэдива из ступора. Там, где в начале горели лишь два мертвенно-синих глаза, теперь плыли сквозь тьму едва ли не пять пар мерцающих огоньков. Бретон бросил свой факел перед собой и схватился за меч. Прикосновение к шершавой кожаной рукояти фамильного клинка прояснило разум Ворта.
- К оружию! - Крикнул он своим спутникам. - Спина к спине! Отходим к двери. Не давайте им заходить сзади!
В пятно света от брошенного бретоном факела шагнул огромный мертвец. В иссохших бледных серо-голубых руках он сжимал большой двуручный топор, на ржавой поверхности которого угадывались очертания витой нордской резьбы. В прорезях рогатого шлема мерцало яркое синее пламя глаз стража древних могил. Его лишенный губ рот открывался, издавая сиплый треск.
- Умри, драугр! - Вдруг заорал один из нордов, тот, что наступил в кислоту, казалось, целую вечность назад. Он кинулся вперед, размахивая своим мечом. - Совнгард!
- Он и так мертв, идиот. - мелькнула странно спокойная мысль в голове Глаэдива. -  Уже очень давно..
Была ли это горячая кровь воинственных нордов, что толкнула бандита на этот безумный бросок, или просто его разум помутился от ужаса и отчаяния - Ворт мог только догадываться. Мертвец отбил его клинок длинной рукоятью топора, толкнул норда в грудь и, шагнув вперед, обрушил на человека всю тяжесть своего оружия размашистым ударом сверху вниз. Лезвие топора пробило кожаную броню, прошло через ключицу, перерубило грудную клетку, позвоночник и почти вышло с другого бока, остановленное то ли ребрами, то ли ремнями застежек брони. Пока драугр неуклюже пытался освободить свое оружие, другие мертвецы приближались к вставшим полукругом, спиной к стене и двери, кладоискателям. Суставы покойников хрустели при каждом шаге, из ссохшихся глоток вырывался хрип, ржавчина и хлопья истлевшей одежды дождем сыпались на каменный пол.
- Сильные, но медленные и неуклюжие. - отметил бретон. Его руки дрожали, сердце колотилось, но разум уже начинал работать ясно и собрано. - Двигайся, уклоняйся и, возможно, выживешь.
Один из мертвецов, без брони и одежды, был проворней остальных. Он опередил своих товарищей по могиле на десяток шагов, корявым бегом приближаясь к трем живым существам, рискнувшим потревожить их вековой сон. То, что когда-то было рубашкой, облетало с покойника трухой при каждом движении. Глаэдив с удивлением понял, что этот ходячий труп когда-то был женщиной - узлы сухой плоти бугрились на тощем теле там, где при жизни, должно быть, была грудь.
Ворт пригнулся под рубящим ударом ржавого меча, пропуская противника справа от себя. Повернулся на каблуках, перерубая бедро у колена. Мертвец, двигаясь по инерции, растянулся на полу, гремя древними костями.
- Добей! - крикнул он оставшемуся в живых норду, который, наконец, справился с креплением и достал оружие.
Топор северянина с хрустом врубился в череп. Мертвец дернулся и замер. Мерцающие синие глаза погасли.
- Их можно убить!  - кричало сознание бретона - Их можно убить! У нас есть шанс!
Ворт крепче стиснул рукоять акавирского клинка, и глядя на приближающихся стражей гробницы, вознес молитву своему предку-легату.
- Если слышишь, дай мне сил. Я не хочу умирать здесь. Я здесь не умру.

Отредактировано Глаэдив Ворт (18.09.2016 06:48:37)

+1

8

Бог знает: скрыта в этом ложь,
Свет не гаси, не спи
И не умрешь. *

Лореллей остается во тьме и не ощущает страха. Страх — один сплошной пережиток, эмоция-рудимент, болезнь, удушающие приступы которой, как казалось полуэльфу, он уже давно должен был пережить. Пережил же, смог, — горечь утрат, горечь разрывов и расколов, горечь потерь, горечь, чёрную горечь, глубокую горечь, со временем уже сладкую на вкус — испил до дна, солоно — плоть и слёзы — на вкус, а внутри — остро-металлически и тепло одновременно.
Внутри него — лишь натянутый звенящий полупорванной струною нерв. Тревога. Тревога отдаёт эхом потревоженного кургана, гулом сдвинутого охранного камня-входа, тонкой аурой чужого присутствия, фантомом голосов и шагов.
Вокруг — тьма, где-то там, отдалённые гранью камней, коридоров и навеки безмолвных обитателей могильников, — чужаки. Полукровка знает — они не будут стоять на месте, пойдут вперёд, подберутся всё ближе. Острая грань улыбки — угольный рубец, неразличимый во мраке — и будто бы лужа кислоты их остановит. Лишит — возможно, одного, возможно, ноги... Но препятствием не станет. Улыбка-рана невидимо и незримо полосует бледное лицо — но это же не всё. Коль нужно будет: есть сталь, — и пальцы тонкие мысленно чертят грани по лезвию; есть яд, есть последняя склянка кислоты, есть порошок, убивающий во сне — звон стекла в поясной сумке, и улыбка — острее; есть магия — током по позвоночному столбу, по венам, по нити нервов — в ладонь, на пальцы, а там уже — стрелою, эхом, иглами в чужой разум, льдом — во плоть...
Его ослепляет — светом факела, пламя разрывает черноту камня на куски, пляшет на стенах, бьёт — одним мигом — в глаза. И Лореллей отступает в последнюю секунду, резко и порывисто — прочь ровно на шаг от грани освещенного, в редкий осколок оставшейся темноты — прямиком в тень, и сам тенью становится — хватает, тянет за нити первозданный мрак, собирает энергию в ладони, — комком ровно по центру — и на себя — защитой, сплетенным в одночасье коконом-тенью, иллюзорной игрой света на невидимых гранях оборачиваясь.
Бесплотен, неощутим, защищен. Почти.
И призраком — смотрит, уже не щурит прозрачные веки от всполоха пламени, уже — просто взгляд. Больше с интересом, нежели с ненавистью. Глядеть пустотой — цепляться глазами за громады нордской и орочьей фигур; сполохом, секундным быстротечным любопытством  — на босмера, и чуть поодаль, в последнюю очередь —  за другого, непохожего на остальных (статью? лицом? непозволительным для бандита изяществом ножен у поясе?) человека.
Но всё равно чужого. Как и все.
Непрошеные гости. Чужаки.
И чуждость эта — отрезвляет на миг, говорит об истинности намерений, Лореллей больше старается не видеть лица — он силится просчитать шаги, уловить движенье, разворотом головы — путь к отступлению и побегу, но сам знает — тупик и камень, захлопнувшаяся ловушка. В которой у него есть преимущество — и уже тянется бесплотная рука к поясу, и...
И — обрывок мысли, и — щелчок, скрип, движенье неживого — камень и сталь приходят в движение, взвинчиваются острия, кто-то кричит, что-то шепчет...
А рядом совсем, совсем-совсем рядом, на расстоянии броска и обречённой попытки побега — загорается и сияет льдистая синева глаз. Неживая.
И Лореллей забывает, что может дышать.
Ловушка захлопывается и всё обращается в окончательное, абсолютное безумие. Раз, два, три, четыре — алхимик приходит в себя только спустя два пропущенных вдоха и несчетное количество дико-режущихся о грудную клеть сердечных удара. Он всё ещё знает, что защищен, но мысль — режет по живому — ему не продержаться так долго. У него нет права прятаться вечно, у него нет права броситься назад и, разбивая в кровь руки о мертвый невнемлющий мольбам камень, пытаться бежать... У него есть одно — тенью меж мертвецов, избегая ударов — трусливо, избегая крови, чужой, самому мертвецу уподобившись, но оно не вечно. Иллюзорные нити — как и вся материя со временем — слабеют, истлевают, рвутся. Совсем скоро — износятся бесполезным осадком, опадут с плеч вниз, обнажат, оголят, а там...
А там, спустя отсчитанные собственными силами секунды — полукровка уже обнажён, без защиты, без тени вокруг, в огнях, с поднятой рукой — мертвенно бледно и зловеще — за спинами мертвецов. И сам уже не ведает, зачем опускает онемевшую руку, зачем пальцами — к стеклу. Зачем смотрит — мимо гнилой плоти, и ищет глаза, живые глаза...
— Осторожнее...!
Крик — хрипло, слова — бессмысленно. До него, одною секундою — движенье, после — бросок.
Тонкое стекло вонзается в мертвую плоть, опадает осколками, провоцирует, — ровно на один поворот, к застывшему алхимику — жалобным звоном разбитой склянки опадает на пол. А потом звон утихает в камне и повисшая на миг тишина озаряется пламенем.
Мертвец — один сплошной погребальный костёр, один неживой факел — охваченные огнём руки, застланный жаром холод глазниц, движенье — судорожный танец, возможный только на ножах или углях.
Лореллей не отступает прочь, глядит — пронизывающе и зачаровано, глядит — на огонь, созданный когда-то своими руками (вот уж давно алхимик носил с собою по молодости изготовленную смесь, названную алхимически выработанным заклинанием разрушения "в склянке", но почему-то казавшимся не столь действенным и опасным до поры...), и не видит огня другого — синевы, мертвой, почти у самого своего лица.
Вслед за ней — только отрывистый рунный шепот на неведанном языке, три высеченных слова, — и удар.
Что-то невиданной тяжестью вонзается полуэльфу в грудь, тараном — болью в ребра, в лицо, в уши — откидывает, почти швыряет назад, бьёт о камень стены — до тонкого жалобного вскрика, до разливающейся вдоль хребта болезненной волны.
Из под мерцающей меж век алой черноты Лореллей успевает увидеть только одно — собственные ладони, сложенные в судорожном защитном жесте, продирающее до костей снежно-льдистое сияние на кончиках пальцев, насквозь пробитую — ровно по месту сердца — куском льда полуистлевшую под саваном грудь и над нею — глаза мертвые, холодные, угасающие.
______________
* — вольный перевод песни Whisper группы Evanescence.

0


Вы здесь » The Elder Scrolls: Mede's Empire » Корзина » Милые кости


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно