Болес бежал, опьяненный радостью и чувствами. С каждым шагом, казалось, крылья любви поднимали его в воздух, еще шаг, один шаг, и он взлетит над этим миром, над этим мерзлым островом, ввысь, вдаль. "О, Хёлль", единственная лишь мысль в голове, но сколько в ней было силы, сколько любви и страсти. Даже необходимость задержаться дома, что бы помочь матери с непослушной буренкой, как и синяк на ноге, оставленный ею же, не мог омрачить его возвышенный ум поэта. Барда. Песенника. "О, Хёлль, ты так прекрасна". Их чувства были сильнее всего в этом мире: и неба, и моря, и даже зимы. Пусть они были с разных деревень, пусть их родители были против и, теперь, влюбленным приходилось встречаться скрытно, как двум зверенышам лесным, но Болес знал - они это выдержат. Пройдут. Вместе. Рука в руке. И пальцев замок крепкий. Никто не дрогнет. Потому что имя им - любовь.
- Златые, хе хе, кудри, хе, на ветру-у-у..., - песня рвалась с сердца, как рвался он к своей возлюбленной, как рвутся птицы с клеток, и рассыпалась серебром в лесной глуши. Правда, отец сравнивал его песни с блеянием коз, но парень не сдавался. Им не понять. Они простые приземленные люди, и только злая судьба, только злые козни Врага привели его в мир этот, как скаала. Он должен был родиться эльфом светлым, существом тонким, хрупким, изящным. Петь песни воздушным дамам в роскошных залах, словами заставляя их млеть или рыдать, звенеть колокольчиками смеха или восторженно притихать. Или серым, резким, хлестким, как удар кинжала, и песни были бы хриплые, злые, про нож, и кровь, и ночь, и дикость. Да что там говорить, он чувствовал в себе эльфа! Постоянно! И оставался в теле скаала. "Проклятие! Скорее к Хёлль, скорее, она сможет унять эту боль в груди!"
- Слезу, х-хе, с щеки твое-е-е-ей утр-у-у-у..., - он перемахнул через ствол дерева, утопающего во мху подобно колоне древнего храма. Их хватало здесь, везде, много, страшные и темные, построенные древними нордами, брошенные другими нордами, приманка для глупцов и смельчаков. Не раз Болес представлял, нежась утром в кровати, как он, сжимая кинжал в зубах, крадется мышью серой по древним каменным плитам в поисках сокровищ. Или, спрятавшись за поленницей и покусывая стебелек, воображал, как в мантии, в окружении учеников, в свете лампы или факела он в слух зачитывает выбитые на стене слова чужие, колкие, непослушные для языка. О, как он жаждал этого, как рвался к этому!
- И дымко-о-о-о-ой развеюсь, хе хе, по утру-у-у-у..., - сердце колотилось в груди, рвалось наружу к той, которая была уже почти рядом, сердце мотыльком пойманным трепетало от любви. Хёлль была другой, исключением, особенной, она знала цену свободе и одиночеству, она так же ярко выделялась из серой толпы ее односельчан, как юный бард. Кто знает, не одиночество ли свело их вместе в тот памятный день, когда она спасла его, потерявшегося, от волков? Или это была судьба, та судьба, которая разрушает королевства и создает новые? Он застыл, связанный и увлеченный мыслью, но, нет, уже бросился дальше, распевая на бегу:
- И знай, хе, х-хе, без тебя умр-у-у-у-у..., - с грацией юного оленя, полубога лесов, он вылетел на поляну, привлеченный ароматом жареного мяса и близостью той, которую любил. "О, Хёлль!" Слова восторга застряли в горле, и он упал. Буквально. Нога поехала на прелой листве. Но упал прямо к Ее ногам. К Ее ногам.
[NIC]Болес Песенник[/NIC] [STA]Душа песни[/STA][AVA]http://s35.radikal.ru/tempfiles/d4189459f7364238b4f4e24cf2a5b88e/-1930339263.jpg[/AVA]