- Я прошёл полный круг, - пробормотал Фауст.
В этот момент его накрыло откровение. Даже два. Он не помнил, что он убегал по Жёлтой дороге, лишь бы миновать проклятый Бравил, где умерла мать, и когти кошек, которым оставил чуть меньше, чем должен был выплатить, спустя годы работы весьма рабской по меркам свободолюбивого подростка. Он не помнил, как, выплыв ночью и выбравшись мимо ворот на восточный берег, который давал иллюзорную защиту чешуйчатой части города за спиной, остановился в Бланкенмарше обсохнуть, переодеться и поспать пару часов до полудня, прежде чем драть когти как можно дальше от наркоторговцев, Лейавина и призраков, которых видел, оглядываясь на оставленную за спиной лесную гряду. Эта паника и нервозность лежали забытыми, зарытыми глубоко в памяти до сего дня, когда он вступил на дорогу, с которой начиналась главная деревенская улица. Интересно, а община жриц Дибеллы, к которым мать предпочитала обращаться по женским вопросам, хотя жила с аптекарем-котом под одной крышей, всё ещё была здесь? Фауст помнил, что часовня в деревне была старая, деревянная, но при ней был невероятной красоты сад с цветами и плодами, в закутках которого в тёплые ночи любой пришедший к жрицам путник мог уединиться и поразмышлять о высоком.
Теперь же над тем же местом, пусть и среди подстриженной и выглядящей будто приземлённее растительности, возвышался каменный шпиль с выложенной на черепице розовыми и белыми пластинами лилией.
Полный круг… Просто теперь он был старше на семнадцать лет - почти в два раза, подумай только, целая никчёмная жизнь очередного шлюхиного сыночка, а деревня - ещё более людной и отстроенной.

В озвученной же его мысли, так лаконично и полно вылущенной сознанием из иного пласта лежащих осадком воспоминаний, заключалось другое откровение. Бесконечные дни с безумными изгоями в темнице, которой никогда не достигает ни свет дня, ни свет ночи, Фауст с ума сходил, стараясь не слышать и не слушать их бесконечных разговорах о сложных вещах, не касающихся выживания, бередящие спящее, способное на такие мысли, хоть и в меньшей глубине, сознание, преумножающие ощущение крохотности, бессилия и ничтожества. Он не слушал, но слышал, и время спустя, по выходу на поверхность ли, или годами позже, идеи давали в нём всходы. Он не сходил с ума, правда: живя от рассвета до заката в выматывающих заботах, он всё ещё спал крепче иных мертвецов, без истязающих видений. Но вспоминал, осозновал, задумывался.
Тяжело не задуматься, если к занятым рукам из-за отточенного навыка уже не требуется разум.
Сегодня, набредя на свой замыкающийся круг, Фауст вспомнил беседу данмера и бретонца… о народах и мировоззрениях, конечно. Это была их любимая тема, когда в каменном мешке они остались втроём. Фауст, молчаливый и невольный - буквально - слушатель их диалогов, теперь не мог вспомнить даже тех, кто говорил слова, они сложились в нём единым пластом и звучали собственным мысленным голосом сами.
Для оседлых народов время линейно, в то время как для народов кочевых: эшлендеров, большинства босмеров, ходящим по пустыням и джунглям кланам каджитов, ричменов в Пределе и Ротгаре, аликрских верблюдоводов и собирателей воды - оно напоминает круг. Оседлые культуры мнят себя более развитыми, ведь, пустив корни, они вырастают очень высоко и глубоко, как Валенвудские деревья-города. Они ведут летописи, и для них главное значение имеет порядок: число, месяц, год. Но как и любой высокий ствол, цивилизации укорачиваются, горят, стоит почве обеднеть, ресурсу процветания - иссякнуть или опаршиветь, Он них остаются величественные остовы, и привкус пепла на зубах, когда ты входишь в их чертоги и смотришь на всё это былое величие.
В то время как кочевники, не оскверняя земли (да и на непригодных они, в сущности, живут, по большей мере) корнем, фундаментом и пашней, стелятся по землям, точно колючий куст. Ты смотришь на него - он жалок, гадок, он, в отличие от гордых флигелей, купается во тьме своих доисторических верований и традиций, здесь уклад жизни, даже если есть вождь, устанавливает женщина, и поколение за поколением не меняется ни-че-го. Кочевники живут сезонами, и потому их история похожа на круг. Они вплетают года бусинами в косы и гривы, но не считают их по порядку - больше по одной, либо по лучшим именам. И когда смерть приходит в эту семью, в то племя, в целый клан, их кузены и братья, ушедшие сколько-то зим назад оглянутся, посмотрят, споют, а после, если даже забудут эту ветвь, это племя, эти имена - удержат в живых этим бесконечным общим укладом и верованием.

На этом моменте мысль подходила к какой-то морали и Фаусту было впору поскрести немытую голову.
Он, наверное, был кочевником по сути своей, как и большая часть его ушастого рода. Он столько раз пытался пустить корни, и нарывался на разочарование, ощущая, что всё рассыпается в его руках. Семья - два сироты, один дважды, да голодные собаки, дом - в пепел, война, как бы её ни называли освобождением или объединением, шагала за ними, как лесной пожар. И вот он вышел за забор - и ему ещё ни разу не захотелось обратно. Нет, Фауст любил цивилизацию, он искренне любил всё, что было связано с Империей, в смысле культуры и устройства: лучшие дороги, прекрасные леса и холмы, величественные стены городов и красивейшие храмы. Одежда - крась в любой цвет, происхождение - не было проблемой до этой осени, единый язык и все вести мира. У Сердца Тамриэля было интересно и тепло. Но он не мог построить своего дома ни здесь, ни там, и чувствовал себя глядя на города как гость лучше, чем как горожанин и налогоплательщик. Он, его сестра, и его собаки. Возможно, они могли завести свой не-каджитский караван, когда-нибудь. А может и нет.

- Добро пожаловать в деревню Бланкенмарш, Сцилла, - сказал, трогая сестру за руку, полукровка. - Отсюда до Лейавина всего несколько часов пути. Домов не сочту, их десятки, главная улица просыпана щебнем, если как мы стоим смотреть - забирает направо, но ты почувствуешь, как мы пойдём. Там дальше на юг вдали ещё айлейдские руины - вычищенные, наверное. А к востоку, на который мы смотрим, в сторону старого форта, сады и небольшой храм Дибеллы. У них лилия на флигеле выложена цветной черепицей, на солнце сияет, красиво.
Он сжал ладонь, чувствуя, что как-то увлёкся и не может произнести: “Ты счастлива, что мы дошли?”.
“Она сказала тебе сто раз, что ей тоже по нраву дорога. Но, если, конечно, мерить ей по себе - передышка не повредит обоим”.
При них было небольшое количество септимов, шкуры, оставшиеся от охот, алхимические ингредиенты - всё это можно было переработать либо в деньги и пищу, либо в блага, которым нашли бы применение и они, и другие люди. Фауст лишь боялся того, чего боялся уже не раз, но, напоминая себе, что прошла целая сознательная жизнь, сменилось уже поколение, осознавал, как шансы стремятся к нулю.

Отредактировано Фауст (01.01.2017 21:43:17)

Подпись автора

Вступай в Имперский Легион. Посмотришь мир. Отморозишь задницу
- Капитан Фалько, circa 3E 427

Фауст закусил щёку изнутри. Ай да Сцилла, что спросит – и он в тупике. Честно признаться, он совсем не думал… то есть думал, но… а-агрх! Ну почему один вопрос сестры заставляет его робеть как мальчика? Что она, сама не понимает, что они не за этим в деревню пришли?
"А ну не понимает? Ты ж ей ничего не говоришь", – в мыслях упрекнул он сам себя. И совсем скис.
- Извини, Цилла. Но… – "Это не твоё дело? Не совсем, но в том числе? Солгать ей?". Мысли роились во внезапно опустевшей голове. – Дело касается в первую очередь твоей безопасности. Тут не только ведь храм отстроили – хозяйств полно, и корчма, пусть и крохотная… пошли, нам сюда, – как и говорил Авидий, дорога мотнула вправо, и снова вправо. От здания пахло едой и ягодной брагой. Большая деревня у дороге даже в нескольких часах от города могла позволить себе все удобства, включая место для посиделок.
- Просто… ладно, сначала поедим.
На рубеже утра и дня в корчме было пусто. Молодая имперка с накрученной вокруг головы короной выгоревшей русой косы натирала доски столов, стульев и лавок, снимая их с натугой со столов после утренней поломойки.
- Я помогу? – обратился к спине поломойки Фауст, огибая стол и перехватывая лавку из её рук. Женщина выдохнула, сложив губы трубочкой, сдувая с красного лица выбившиеся пряди.
- Спасибо… вы посетители? Путники? – имперка утёрла локтем лоб и хлопнула тряпкой в ведро, выпрямляясь и замечая псов. – О! А у нас с собаками…
Фауст оглянулся на цокающих по доскам когтями троих. Он и забыл.
- А, эти… только один – моей сестры, а этих выведу. Кыш!
Фауст потащил за загривки гончих и выставил их наружу, не замечая озадаченного взгляда женщины на Рулета, Циллу и вообще всё чудное семейство. Она смотрела в завешенные волосами слепые глаза и промедлила о чём-либо спрашивать девушку, будто она была проклятой, даэдра под шкурой смертной.
- Ру-уф! У нас гости! – крикнула она, отогнув шею в сторону кухни, из которой тянуло паром лишь чуть. – Вы садитесь, конечно, с псом проблем нет, только под столом не кормите. Сейчас мы всё для вас сообразим. Меня Нелией можете звать. Муж сейчас придёт.
Где-то с той стороны хлопнула дверь и свежий сквозняк перестал.
- Да?
Человек с охапкой свеженаколотых дров возник в дверном проёме.
- Пешие путники? Надолго? Вы садитесь, я сейчас инструмент уберу.
- А я похлёбку разогрею, – подбирая ведро, сказала женщина, и ушла вглубь каменностенного на первом этаже дома. Фауст отодвинул для сестры стул сбоку, а сам перекинул ногу за ногой через лавку.
- Просто, понимаешь, Цилла, что я хочу сказать, среди жриц, всех женщин, тебе худо вряд ли сделать посмеют. Служительницы Дибеллы ж не проститутки какие простые, то есть они путаются со всякими, часто, но не против своей воли, и нападают на них реже. И за заботу о постели и еде для тебя едва ли возьмут дорого, в крайнем случае заботы мелкие доверят. Хотя и эти ребята, вроде, ничего.
"Молодые и я их не знаю, переселенцы какие-то".

Подпись автора

Вступай в Имперский Легион. Посмотришь мир. Отморозишь задницу
- Капитан Фалько, circa 3E 427

До Фауста дошло, что он проговорился, пожалуй что, очень нескоро. Впрочем, незнакомцы, держатели корчмы, едва ли запомнят, хоть проезжих у них не факт, что больше своих сплетников и ежедневных завсегдатаев.
- Да я понимаю, я ж тоже… врос. И про девок не спрашивай даже, – в воздухе просвистело от взмаха руки. Кому он нужен, что с, что без довеска в виде совсем неграмотной в этих делах Циллой. А тех, кому был бы нужен, сам сторонится, – не до них.
А про то, что хочет дылда в девятнадцать полных лет расти, так её жизнь за жопу хватит и заставит, циничный голос разума тактично разрешил умолчать.
- Не знаю пока, с тобой сначала надо всё уладить. А дальше я соображу, мне наняться легче, но надо осмотреться.
И по деньгам прикинуть, и рожи проверить, и в город разнюхать хоть несколько раз сходить. Что ни говори, а есть разница, кидать сено за септимы и сон на сеновале с похлёбкой себе – собакам уже придётся за доплату, или охотиться и собирать, в чёрную, да зато всё в свой карман и в деревню хоть к вот этим людям хоть раз-два в неделю почистить вещи и себя забежать. Риски выше, а ну всё же. Он и так и наркоторговцем был, и вором, и контрабандистом, и заключённым. Пробы негде ставить.
Хозяева вернулись с мисками, кувшинами и чашками из расписанной цветной глазурью глины.
- Я, к слову, не представился, – начал сразу полукровка, подавая руку хозяину, привстав из-за стола, – Фауст.
Черноволосый густобровый Руфио, или Руфус, или как его там зовут, окинул недомерка оценивающим взглядом и кивнул, отодвигая лавку и садясь. Его жена присела рядом, выкладывая с деревянного с медной набитой сверху пластиной подноса угощения. взгляд её больше лип к девице рядом с пришельцем.
- Надолго к нам, жильцами, или путь в город держите?
- Город? Не-е, не думаю. Куда нам в город, мы не богаты, чтобы там жить. Мне…
"Да какую девочку-то – баба с тебя ростом, вон сиськи под мешком одежды, как ни подвязывай, торчат".
-…девушку бы где пристроить. Мы из Коловии ушли, неспокойно всё там, а мы от политики далеки.
- А у нас неспокойно, если вы от ящеров с котами в городе не далеки, но в деревню-то к нам пришли верно. У нас с этим больше дразнят, чем грозят, и место для соседства всегда будет, – потирая шею, ответил имперец, глядя как-то вбок, поверх плеча Циллы, точно думая, что рассказать. – А храм видали, с лилией?
- Я – да.
Неловкая пауза – поняли.
- Вопрос только в том, насколько девы там достойные, а то с лилиями здесь, я слышал, не очень надёжно.
- Вы ешьте, вот что, – придвинула женщина им миски и ложки, пряча шнурок с кулонами богинь глубже в ворот льняного платья. – С жрицами у нас хорошо, к ним из самого Анвила недавно приходили от Великой часовни дары, не одному разврату учат, детям грамоту дают и растения от вредителя травят.
- Да, настоятельница там хорошая, хоть и кошка, но она наша, с этого берега, вражды чуждая, двух ящериц при себе от других каджитов укрыла и сберегла. Вы с ней свидитесь – поговорите непременно. Только вот в этом году строить мы уже вряд ли будем что, земля сыреет от дождей, раствор слабеет. Да и урожай своими силами почти дособирали.
- За меня не баспокойтесь, я день-два поищу и в город пойду искать.
- Порт?
- Может и порт.
Разговор сник. В первую очередь потому, что похлёбка, пусть и без мяса, но с яйцом, сваренным в мешочек, остывала и ждала. Вкус рубленых капусты, лука и пряных трав отдавал чем-то тоскливо знакмым. Хозяин корчмы пожелал аппетита и, поставив остаток какого-то из свежих, но уже подсыхающих утренних хлебов, извинился по делам, а Нелия процедила тканевым ситом на палочке с проволкой содержимое обоих кувшинов и осведомилась:
- Девушке компот или ягодной, крепкой, можно? Я с летних ягод сберегла ещё, хотя она обычно к середине осени улетает.
Фауст оторвался от вымачивания в остатках на дне хлебной горбушки, как второй ложки, и глянул на слепую с ноткой иронии.
- А она сама скажет. Она уже взрослая, сама решит. А с меня лучше спросите пока, сколько будет за обед и за ночь, если, скажем, ещё собакам кинуть костей?

Подпись автора

Вступай в Имперский Легион. Посмотришь мир. Отморозишь задницу
- Капитан Фалько, circa 3E 427

Фауст так и ополз щекой по кулаку, косясь на кривляния непонятно с чего повеселевшей Циллы с лицом "от дурындень". От очень даже зрячей Нелии ребячество не укрылось и она тихо хмыкнула под нос, прежде чем поднять глаза и вставить слово за дело. Полукровка выпрямился, чтобы казаться статнее и старше и, сделав вспоминающее лицо, сказал:
- На постой и еду хватит, если вы как в столице не дерёте. Но путешествуем своим ходом, конечно, и подрабатываем немного, вон, травы собираем по пути. Помогу, конечно, зовите как соберётесь, а пока вот, вперёд за всё, за доброе знакомство.
Он достал из подцепленного на внутренний крючок под деревянным ободом в колчане кошель для обозрения и мены. Подшитые под починенные подмётки, воротники и внутренние карманы стратегические запасы на них с сестрой составляли ещё на неделю или же лекарство, разложенные тонким слоем по куче тайников, чтобы не звенеть. Но поношенный кошель был худой, да и монеты – в том числе те, что Майра с лодкой в реке нашла. Селянка посмотрела на распластавшуюся тряпку с монетами со смешанными чувствами, написанными на лице, и хлопнула уработанными, хоть и пока не торчащими жилами и бахромой убитой заботами кожи ладонями по столешнице и кивнула:
- Вот и славно, стойте с нами! Только хорошие комнаты наверху на сегодня застолбили не то наёмники, не то рыцари, у нас осталось за лестницей, близ кухни несколько небольших: тепло-то тепло, а окна там маленькие и во двор со скотиной. Ну да вы, вроде, и не брезгливые…
- Ваще не, одной хватит даже. А что за рыцари-то?
- Из Коловии…
Фауст приложился к ягодной и поправил патлы поверх повязки на ушах, а затем поскрёб ногтем с грязным ободком почищенный только утром над зеркалом из лужи подбородок, стараясь отогнать противное чувство иррационального раздражения, мол, ну неужели нельзя не тереть больные мозоли, а потом спросил:
- А где и как, думаешь, можно настоятельницу найти? Ну и вообще, поговорить с кем по деревне?
- С фермерами – к вечеру у нас, как с полей и садов вернутся, а вот глава общины к нам редко ходит, только по делу, я даже не знаю, когда будет здесь. Так что вам в часовню или дальше, в сторону разрушенного форта, там всё сады и цветники сестёр, они там большей частью днём работают.
Отлично!
Фауст отсчитал пару десятков септимов заранее, утвердившись в том, что никакие хрен пойми какие рыцари не сгонят его сегодня с прогретой от задней стены очага койки и не лишат стирки и мытья в подогретой воде. Горячая ему была не нужна, зато спокойное уединение не мешало. Слепая сестра не знала стыда, да ей и не зачем было, даже подтяни мужскую одежду ремнём в три раза и умой и расчеши косы – поклонники найдутся. А вот вроде не стеснялся, но предпочитал соскребать с себя попорченную шкуру в четырёх стенах и выковыривать грязь и свалявшийся пот из-за ушей в одиночестве.
- Ты поела? – тронул за локоть сестру Фауст. – Ты довольна?
Он махнул в себя крепкое жидкое чудовище, которое состояло из плохо бродящих ягод (он помнил, что что-то должно быть в плоде, чтобы он бродил правильно, а не портился, но названия веществ, как и все знания, которыми можно похвастать перед грамотной горожаночкой, быстро вылетали у него из головы за бесполезностью), спасённых добавлением сласти и чуть ли не до алхимической чистоты перегнанного спирта, не чувствуя на языке приторного вкуса, только огонь в горле.
- Пошли нюхать, как тут давят масло с нарциссов.
Он кивнул уже унёсшей часть посуды хозяйке на прощание, кинул, что собаки если будут рядом бродить – пусть не пугается, и вышел наружу.
Всё было не так плохо, кроме засевших как заноза в уставшем бояться за жизнь и покой мозгу неких наймитов или рыцарей. Бланкенмарш казался хорошим местом. Только солнце пока загородили плывущие по небу облака, убрав с пасторали золото и с кожи – мягкое тепло. Путь по похлюпывающей в полозьях от телег несмотря на щебневую присыпку в грунте дороги лежал теперь в сторону владений Лилии.

Подпись автора

Вступай в Имперский Легион. Посмотришь мир. Отморозишь задницу
- Капитан Фалько, circa 3E 427

Фауст повёл бровью, вполглаза и вполуха, не давая прочувствовать направленное внимание, наблюдая за сестрой. С чего вдруг её так понесло? Какая спина? Кто из них вообще зрячий полукровка и вовсе перестал задаваться вопросом, у сестры, как выяснилось, рукой ночи в сердце иные методы были вложены.
"А мож ей просто скрипнуло".
Что-то там в голове, например.
К женщинам и алкоголю в них Фауст относился с предубеждением с юности, но рациональное начало в нём победило подозрительность и протест. Циллу пробило на ребячество. Ей не хочется оставаться, а Фауст не хочет тащить её в город, пусть и через несколько дней собирался уйти.
Путь по тропинкам в обход часовни повёл их мимо рядов высаженных плодовых деревьев и клумб и кустарников в светлых перекрестьях между удобренными корнями. Там и тут к стволам и к светлокаменной стене часовни встречались приставные лестницы, сачки, тачка, грабли.
- Да-а, у них тут серьёзно всё.
За дальним углом и вовсе стояли небольшие деревянные маслодавки, от которых шёл аромат эфира, знакомый по старым временам, когда Юлиана покупала кучу душистых пузырьков и прививала дочери прекрасное (ага, а потом прекрасное дымилось и воняло, смешанное и горящее зелёным огнём в алхимической колбе). Фауст искренне надеялся, что сестре бы нашлось место хоть в дневных заботах общины. Все эти цветы и обработанные раствором от гусеницы деревья казались хорошим местом для неё.
А может он опять обознался.
Первыми жрицами, встреченными Авидиями, оказались аргонианка и молодая человечка, в четыре руки отделявшие семенные коробочки от увядших и высушенных на солнце цветов посреди солнечной лужайки. Рабочие робы были перемазаны тёмной землёй и травяными разводами на коленях и задах. Они обменялись приветствием с гостями и аргонианка болотного желтоватого цвета указала путь вдоль старой дороги в сторону края леса с разобранным за века пустования остовом форта. Никакого особого интереса к бродягам с одной собакой, даже увидев бельмянные глаза девицы с путевым посохом, они не проявили, быстро вернувшись к своему занятию и обсуждая каких-то селян.
За пределами небольшого забора с живой лозой, окружавшего полукругом сад вокруг часовни, земля была менее плотно обработана и брошенные грабли сделались редкостью. Здесь земля с мелкими прудами и ручьями там и здесь, обычными для окраины Чёрного леса, носили следы вековой вырубки и постепенного обживания земли. Среди саженцев и уже загустевших кустарников просматривались заросшие обочины бывших троп к затопленным просевшей землёй пашням и серые низкие стены над водой очередного озера, где-то там – тёмные фигуры людей.
"Наверное, приезжие".
На фоне зелени, дерева, камня и отражающей голубое с облаками небо воды пятно в нежно-розовом облачении с золотистыми пёстрыми пятнами выделялось особенно, наблюдая издалека за фортом и тропой к нему. Испытывая навалившееся волнение, Фауст направился к каджитке, образ которой становился всё более знакомым, а шаги полукровки по высокой траве – медленными. В отличие от более привычного, похожего на мягкий и округлый абрис морды привычной домашней кошки и ровный окрас меха, профиль каджитки был резким, как у диких крупных хищников, а золотисто-рыжая шкура – испещерена тёмно-коричнивыми кольцами, полосами и пятнами, складывавшимися в причудливый узор.
Фауст увидел призрака. Когда-то этот призрак метнул меткий метательный нож прямо в глаз его первой собаки, убивая заливающееся лаем животное на месте после быстрой агонии. Теперь, безоружный и на вид простой, излучал спокойную силу, как и собратья, величественные сенчи, крупнейшие кошки джунглей и пустынь.
- Вот так да… – пробормотал он, замирая на месте и позволяя Рулету врезаться в свою ногу и гавкнуть. Все надежды на незаметное исчезновение растаяли, хотя Фауст и так задавил в себе отчаяние. Он знал, что знакомые морды будут, но не ожидал, что большое когтистое напоминание возникнет где он никак не надеялся (не хотел). У него резко возникли сомнения насчёт Циллы в Бланкенмарше.
"А впрочем…"
- Эта видела немало иронии в сплетении путей и судеб под Лунами, – чуть повернув свою вытянутую морду с покатым лбом и короткими тёмными усами молвила низким голосом кошка, делая жест рукой и приглашая пройти последние двадцать шагов по топкой сырой земле, уставшей от лета, но густой траве и следам крупных лап без обуви. Янтарные кошачьи глаза быстро вернулись к фигурам на береге напротив форта. – А воля богов не перестаёт её удивлять. Вот и старый знакомый вернулся в удивительный час.
- К'Аджарра, – выдохнул полукровка, оказавшись близ каджитки. Некогда сильной, а теперь сменившей кожу и стёганую одежду на лёгкие и изящные робы-платья девы Дибеллы кошке он был и остался по плечо, как, впрочем, и её брат, которому должал денег и, вероятно, свою ушастую голову.
Стоило Авидию подойти, она повернулась к нему прямо, а взгляд перекочевал на лица: старого знакомого и его спутницы.
- Аджарра уже очень давно не трогает ножа и не избивает детей палкой, и оттого не смеет брать злой буквы при имени, будь спокоен. А полуухий изменил свои пути, чтобы вернуться на юг и не повторить былых ошибок?
Он помнил её такой: спокойной, бьющей быстро и наверняка, с сильным эльсвейрским акцентом, менее говорливой праздно, с учётом каджитской манеры наплетать хитрую вязь загадок и образов везде – больше по делу вокруг да и в цель. При своём младшем брате, рождённым под другими лунами и с иным взглядом на мир, Аджарра была не безропотным, но исполнителем, лапой с острыми когтями и мёртвой хваткой, вырезавшей языки и закапывавшей в песок, или же миловавшей и заступавшейся по своему усмотрению. Когда малолетний полукровка набрёл на контрабандистов в ночи и чуть не был убит, она уже была очень взрослой что по кошачьим, что по имперским меркам, взрослой и себе на уме. Её подозревали в служении Мефале или самому Ситису, глядя на то, как легко она делает живые преграды мостами в реке, а она, как назло, безупречно не выдавала ничего, что могло бы навредить их семейному делу: переводу через границу, бандитским разборкам и сбыту сладкой смерти, скуумы. Для малолетнего Фаулрина высокая пятнистая кошка, в шерсти которой тогда не было ни единого седого волоска, разжижавшего бы хищный окрас, была снисходительным покровителем: он проводил её и других головорезов, пришедших на смену старому военному поколению Ренриджа в город, за что получал невиданные для ребёнка маргинальной идиотки деньги. Но он её опасался, потому что природой дано остерегаться того, чего не способен понять, а Аджарра помимо хитрости и гибкого кошачьего ума обладала такой особой мудростью предрекать, извлекая из запрятанных чувств и ветра знамения. А потом, уже после того, как история с пропавшим ящиком скуумы и смертью Афельды в Бравиле отгремела и схлынула и он горбатился в долговом рабстве, пока вновь обнаруженных в землях южного Сиродиила Ренриджа Крин ловили за хвосты и мешали торговать спокойно, К'Аджарра как-то исчезла. Говорили, что она "вышла из дела", и, хотя сомнительно, что наркоторговцы прикопали бы свою уважаемую старшую сестру, в землях Империи заменявшую им мать клана, он подозревал, что её "ушли" насмерть имперцы, убийцы, конкуренты или кто-либо ещё, но никак не мог ожидать, что странная бандитка перекочует в святоши и отгрохает спустя полтора десятка лет храм в камне. Пусть даже весьма плотские святоши и деревенский храм. Любвеобильности за ней тоже не наблюдали, по крайней мере, страсти она свои держала в тайне.
А розовые одежды с вырезами на рукавах от плеча и струящимся подолом ей странно шли, пожалуй.
Глазами Фауст искал ответа в стоящей позади Цилле, а то в голову как-то не приходило. Наконец, он прервал потяжелевшую паузу неуверенным и тихим:
- Чем не надо не торговал, не пробовал и не давал другим, пожалуй что.
Он старался держаться уверенно и ровно, но не часто встречаешь свой ночной кошмар на протяжении пары лет, когда не видел во снах уже мать, но ждал погоню и расправу. Возможно, он всегда боялся прошлого зря.
- Несомненно, – кивнула кошка, опуская сложенные полочкой под скромной, как и бывает у поджарых кошкодев, грудью, вдоль тела и проводя перед беспокойно вьющимся псом пахнущей жреческим бытом рукой с подточенными когтями. Рулет перестал припадать к земле и просто лёг, нюхая издали. – И семью завёл, с собаками, и ходишь и глядишь как имперец, жаль ростом не дотянул, Аджарра бы не признала, не видя макушки. У голошкурых, знаешь, у всех шерсть на голове завивается в определённом узоре. Похвально, похвально.
Она подняла взгляд на слепую девушку за спиной Фауста, точно чуя недоверие и нежелание сквозь знакомство проходить, и, обращаясь к нему, продолжила для двоих:
- Возможно, полуухий, тебя утешит весть, что по своему роду, живя на сем берегу, Аджарра тоскует не больше, чем рыба по ухе, а сыновьям брата на похороны не отослала ни ладанки. Дар'Нуур не учился на прошлом и в городе Бравиле нашёл свой конец осенью того года вместе с несколькими пустынными братьями, от рук недомерка, так к слову.
Полузвериные губы кошки растянулись в какой-то светлой, мягкой, и оттого трижды более жуткой улыбке. Хотя от неё не веяло злом, несмотря на всё то, что знал брат и не знала сестра. Фаулрина никогда не касались отношения внутри клана, он был зверолюдям, даже эльфоподобному ом-рату Дар'Нууру, который гнал лучшую скууму и торговал азартнее столичных аферистов, чужак. И тут его, спустя годы, огревало по голове осознание, что пятнистая зловещая кошка в нём как видела так и видит желанного приятеля, только теперь не из-за пользы местной шпаны в проводе ящиков, а из-за чего-то своего, злопамятного по отношению к бывшей шайке.
- Твоё прошлое будет лежать нетронутым устами этой, как и настоящее, ибо дети тех котов не знают тебя, а кто знает – того мало заботят старые мелочные дела… У луноокой с тобой есть имя? И кем приходится эта дева тебе? Кошка любопытствует прежде, чем покинуть вас. Наёмники приехали по старые камни и старые споры, а этой не по нраву мыслями жевать жмых отжатого и выпитого до дна.

Подпись автора

Вступай в Имперский Легион. Посмотришь мир. Отморозишь задницу
- Капитан Фалько, circa 3E 427

Настоятельница выдержала паузу, изучая имперку, а потом кивнула, потирая бархатные ладони.
- Останешься, – прозвучало как "не хочешь, но останешься", будто кошка знала, даже если не видела в поведении и напряжении, что слепой девице совсем не хочется отпускать кровного брата, – Аджарра позаботится о комфорте счастливой девятой девы при храме. Община будет рада, это точно. С псом тоже проблем нет, только нужно мыть ему лапы.
Янтарный глаз покосился на Рулета, который и так от присутствия большой кошки присел и затих с жалобным взглядом, мол, куда это к кому это их привели.
- Спасибо, я…
Полукровка замялся.
- Благодарен, удивлён, не знаешь, что сказать, – закончила за него кошка. – Да-да, полуухий, с тобой Аджарра ещё поболтает всласть. Но сначала эта должна сопроводить гостей издалека. Приходите на вечерние пения, или после, когда все уйдут по домам или к Руфу-да-не-Рыжему, если вас не привлекает толпа. Как раз разминётесь с нежеланными ушами и глазами, а сёстры соберутся со своих дневных дел. А теперь ступайте.
Она торопилась, хотя не выдавала себя до конца: взгляд, соскользнув с пса и сестры, следил за людьми близ форта, и вот они двинулись назад. Авидии же поспешили убраться по сырой земле за линию саженцев, Фауст взял сестру за руку, направляясь к калитке в невысокой ограде из глины и гальки, собранной по берегам Нибена среди редких скал, через каждые десять шагов оглядываясь.
Он не знал, что думать и тем более сказать, только сжимал сухой ладонью ладонь сестры. Позади каджитка в орхидейно-розовом платье брела по высокой влажной траве с гостями в латных нагрудниках и со шлемами в руках.
- Она… она бандиткой была. Одной из самых страшных, которые не бахвалятся, а дают в рыло сразу, ну знаешь. Такого врага не пожелаешь даже тем уродам, которые полезли к нам в дом в Кватче. Всех бы закопала. А тут… цветочки выращивать начала…
Переменчивость натуры людей, эльфов и зверолюдов всегда удивляла Фауста, но понимания от наблюдения не приходило. Каким уголком своего сердца думала мачеха, кинув семью и усвистев, бросив собственную дочь на произвол судьбы. Отчего, откуда взялась злоба в соседях, которым Фауст только в прошлых год помогал стропила в старой крыше подновлять. Да даже что происходило в голове у Циллы и по какому магическому рисунку она меняла протест на смирение и даже упрямое стремление – всё ускользало. По сути своей недобосмер был простым существом и мыслил простыми категориями, иногда прямо таки зверея, конечно, но это от накопленного внутри и редко когда сплюнутого зла. Идеальное понимание у него было с собаками.
К слову, собаки гоняли по щебневой главной улице чью-то птицу, и он их резко свистнул, получив удивлённый взгляд от какого-то разогнувшегося от своей земли бретонца из-за дальней ограды.
- Прогуляемся здесь и по округе, или хочешь до вечера передохнуть? Мы можем пройтись по окрестным прудам, поискать водяные гиацинты.

Подпись автора

Вступай в Имперский Легион. Посмотришь мир. Отморозишь задницу
- Капитан Фалько, circa 3E 427

"Слишком быстро, слишком просто", – думал Фауст, лишь только расставшись со старой знакомой. А больше он не знал, что думать. Чувствовать себя чужим было привычно, но его не оставляло чувство, будто нечто ускользает от его внимания и неприменно приведёт к проблемам. Наёмники из Коловии. Аджарра, о чьей судьбе он не знал, но точно не думал такого, в роли аббатиссы. А может, это была его паранойя.
- Аджарра – она да. Запоминается.
У него вот меж ушей, за глазами до сих пор сидела не посивевшая с годами жрица с орхидеево-розовом наряде, а убийца с горящими в ночи зелёным зрачками, приставившая ему к горлу нож.
- Не знаю насчёт того, что у неё на уме, Цилла. И если она не "завязала" – я бы бежал. Вот правда. Её банда, все те коты – они… не наши воры, простые амбарные мыши. Это разносчики чумы. Их деньги – чья-то смерть, и прости, если я звучу как брюзга, но…
Да что говорить, у каждого своё понимание границ зла. Сам Фауст путался в морали и принципах как лесоруб в струнах лютни, по жизни ориентируясь в них на ощупь, на пробу, на слух. Получалось, ну, как-то. Оставлять Циллу в руках чужих было хуже, чем бросать на дороге, и гарантий, что кошачий род Ренриджи из Лейавина после гибели главаря перестал лютовать, хоть Аджарра совершенно по-кошачьи ничего конкретного не сказала, не было.
"Нет, не пойдём к форту. Там эти люди".
Неизвестные, но подозрительные. Получив меж лопаток от соседа начинаешь подозревать плохое во всём, что бередит воспоминание, и Фауст тонул в паранойе. Слова сестры вынули его из угрюмого молчаливого шатания по деревне с лёгким завистливым поглядыванием на хорошие дома и крепкие загоны, чтобы опять озадачить и оставить без слов.
Как можно признаться, что её присутствие тяготило разум постоянной тихой паникой, что делать, где заночевать, как бы подстрелить обед на кучу ртов по скорее, и прибавляло забот соответственно. Фауст был вовсе не уверен, что даже временный постой Сциллы с жрицами, особенно-то с такими друзьями, его успокоит, а не заставит бегать по деревьям вверх.
- Я… – Цилла была слепая и не видела, но ему всё равно было стыдно, что он далеко не всегда способен смотреть прямо на неё, а не убегать глазами куда-то в зелень, небо, грязь, прятать взгляд, – я бы хотел, чтобы всё складывалось проще, иначе.
Он не хотел идти в Лейавин, но холодный в зиму для бродяг Чейдинхол или полная нордами Брума были вариантами не лучше.
- Как скопим денег – можно обзавестись всем необходимым и жить дальше, как нравится, но ты сама знаешь, помнишь, те бандиты с повозкой Мания.
По сравнению с бандитами Авидии – полукровка, гончие, слепуха и её собака – были левретка против волкодава, их от неприятных встреч в лоб берегла удача и возможность углубиться в леса. Если захват Сиродиила этим непонятно откуда взявшимся Императором неизбежен, они хоть смешаются с пёстрой инолюдной толпой здесь, на границах двух стран, и переждут волну преследований, которая гнала, но не как пожар, а как ночной ужас.
- Это ирония, понимаешь. Сюда мы пришли потому, что я спасаю свой зад от патриотов и холода, а прячу в часовню тебя. Я хотел бы, чтобы настали времена, когда тебе без меня было бы безопаснее и свободнее, чем нам с тобой как мы есть. Потому что я походил час – и я уже здесь чужой. Бежать аж хочется, Цилла, так меня гнёт какое-то, не знаю, отупление и тревога, до пожара копилось, а теперь как плотину снесло. Но ты ни копать подножный корм, ни на ветке болтаться не создана. Мне тебя жалко, что у тебя всё время чумазое лицо и чешется голова под грязной чёлкой.
Он глубоко выдохнул, подойдя к какому-то смутно знакомому кусту с множественными резными листьями, обрамлявшему колодец, перед которым розоватым гранитным битом жители очень зажиревшей деревни выложили небольшую площадку. К концу осени на растения уже не оставалось цвета, только неснятые стручки семян.
- Так хоть книг тебе раздобуду, а жрицы почитают. Если хочешь, каждый день буду приходить. Просто подождём, пока всё успокоится, пока вести, что в мире происходит, не прояснят, чего мне ждать. Мало ли, знаешь, – он мрачно усмехнулся, – может мне за алтарь Талоса и ходку новые государи добра отстегнут. Поместье, скажешь?
Ну конечно нет. Таких чудес не бывает даже под покровительством Ноктюрнал.
Фауст взял старое небольшое ведро у колодца и спустил его вниз набрать воды. Пара глотков в себя, умыть лицо и руки, давая воде уходить в тёмную мучнистую землю меж камней, предложить сестре, а потом – давно не поенным собакам. Солнце, сползая с зенита, грело макушки, заставляя чесать чаще обычного и, морщась на яркое небо, спустя паузу Авидий предложил:
- Надо, пока воду всю не разобрали, вернуться и воспользоваться услугами парочки в корчме. И вещи переберём.
"Разделим, на случай…"

Подпись автора

Вступай в Имперский Легион. Посмотришь мир. Отморозишь задницу
- Капитан Фалько, circa 3E 427

Странное дело: ему говорят "да", он подозревает подвох. Объятьям – ещё да, но тревожно, не сразу принимая и возвращая нежный, как по его меркам, жест. "Когда сможешь" – это почти каждый день. Фауст опасался давать какие-либо обещания, которые будет сложно исполнить, хотя они нередко соскальзывали с языка, но такую мелочь мог себе позволить вполне. И книги тоже. Выкрасть, например – что он, руки убил (хотя, глядя на пальцы, очень похоже) совсем?
- Пожалуйста, – Фауст опустил зависшие в воздухе руки и даже сделал приглашающий жест, который Сцилле не увидеть, только уловить в движении воздуха, может быть. Его никогда особо не беспокоило, насколько сестре нравится или не нравится, что её и в пять, и в двадцать лет водят под руку. В конце концов, не отказываться же от своих лучших привычек, если сестра не брыкается?
Когда они подошли к корчме, которая стояла чуть ли не крайним двором в деревне, полукровка издалека увидел уже знакомые ему фигуры. Смуглые мужчины с выгоревшими на солнце волосами что-то обсуждали с местными, один хлопал по боку здоровенного лоснящегося на проникающем теперь сквозь кроны деревьев солнце вороного коня в недоуздке. Эти более менее прилично снаряжённые для типичных наёмников ребята не выглядели знакомыми.
"Всё хорошо, можно просто вести себя как обычно и не привлекать внимания".
Это в Кватче, отстроенном и торчащем всё на той же невысокой горе между нагорьем и Золотым берегом, каждая собака другую знала хотя бы в лицо, и разве что графский замок, за исключением обслуги, не был озабочен городом так сильно. Как и везде, как и всегда. Фауст заглянул в настижь открытую, чтобы воздух шёл, дверь, обойдя говорящих у входа мужчин, но, почувствовав хватку сестры, не стал заходить.
Цилла забрала влево, заходя во двор, и они оказались у хозяина с повозкой.
"Вот твоя любимая работа за последние пять лет, друг, – сказал себе в мыслях Фауст, – любимая, ни скампа не стоящая, услуга за услугу и пара септимов зад прикрыть, работа".
- Да, без проблем, давай, – дёрнул уголком губ Авидий и взял торчащий рядом колун, чтобы обухом заменить себе уже занятую хозяином киянку, а потом обратился к сестре:
- Пойдёшь внутрь, или просто посидишь?
Он просто на момент прикинул, хочется ли Цилле вообще быть здесь. Задняя дверь, которую придерживала колода с топором, дышала паром и доносила гам голосов изнутри и даже с той стороны. Рулет лаял на курлычащих за небольшим загоном кур, гончие, ну, шутливо собачились, чувствуя запах костей и потрохов и выясняя, кто получит лакомство первым. Их хозяин же просто абстрагировался и взялся за колесо, сверяя засечки с теми, что были на новой оси и уже наезженном колесе, и приподнимая бок тяжёлого корпуса телеги на колене.
- А что сам, плотника нет? – просто так спросил Фауст, прикидывая, что с отгроханной часовней деревня должна была уже перейти в разряд солидных, как Кропсфорд.
- Не, сами справляемся с пустяковщиной, а если нужно дома построить – город же близко, приглашаем мастера с подмастерьями, и каменщика заодно.
И тут бы Авидию подумать "шанс есть", но опостылевшая донельзя оседлая жизнь даже не пустила мысль на порог.
"У тебя никогда не было тяги к ремёслам".
Хватало просто обеспечить себя необходимым – стрелами, например. И дело вовсе не в лени, просто в горле уже застряло быть не на своём месте и не при своём занятии. Но, к сожалению, при всех его недостатках, Фауст родился не эгоистом и подчас просто не умел сказать "нет" и идти своей дорогой.
- Готово, – топор с глухим лязгом вонзился в колоду, заходя в два раза глубже достаточного.
- Спаси…
- Пустое, – упреждая слова махнул рукой полукровка, залезая ладонью в стружечной пыли протереть мокрый лоб под повязкой. За шиворотом, там, где не было ожогов, у него прилипла к спине рубашка. И это они мастерили в тени высоких деревьев перелеска, отделявшего Бланкенмарш от тракта.
- А ну нет, пошли, телега нашего торговца, он мне из Брумы бочонок привёз. Один я б торчал бесконечность.
- Я бы предпочёл сначала отмокнуть в бочке. Нам с сестрой обоим надо. Ну, знаешь, дорога…
- А, это без проблем, если воду нанесёшь без меня – нагреем быстро. А то у меня это, ну…
- Дела. А где вёдра?
С Фаустом услуга за услугу никогда не работала в его пользу.

День превратился в румяный ранний закат к моменту, как вся возня была закончена. Фауст сидел на жестковатой, но всё же хорошей и свежей койке и ворошил насухо голову шершавым полотенцем, до красноты протирая за ушами и внутри. На просто сколоченной тумбе у них стоял кувшин и пара кружек с хвалёным нордским мёдом, которыми Руфин отблагодарил постояльцев, и куриные крылья, ну, то, что от них осталось. Фауст разрывался между тем, чтобы раскусить хрящи и вытянуть костный мозг самому или выкинуть через узкое окно собакам, спор которых со скотиной доносилось с улицы. Вообще шума было… многовато для них с сестрой, и он стеснял куда больше, чем занимающая почти всю комнату бадья или хлопающие на сквозняке мокрые тряпки над головой. По крайней мере, жильё было чистое, без клопов, да и окно выходило не совсем на двор и скотину, а вбок, глядело на забор, перед которым торчали неприхотливые кусты и травы, которые обычно бросают в суп для запаха и вкуса.
Авидий шумно вздохнул и растянулся – с такими койками быть компактным становилось приятнее обычного – на хрустящем сеном топчане, заворачиваясь во влажную рубашку, несмотря на вечернюю прохладу, очень по-осеннему пахшую даже здесь. Не сдаваясь и не разворачивая сбившееся у ног покрывало, Фауст заложил руки за голову и уставился в потолок.
- Нашу часовню Акатоша, стоявшую в Кватче тыщу с лишним лет, Талосу отдали, представляешь? Вот им моча в голову ударила. Не то что небольшие алтари богов сильно поменяются, но всё же. И к столице подошли, если ещё не взяли. Так те мужики говорят.
До чего же они мелкие в этом мире. Что-то происходит вокруг, строятся и горят города, а они месят грязь и пыль по лесам и дорогам, каждый день шуршат травами, свежуют добычу, от хорьков в норе отличаясь разве что даром речи, который и используют-то редко. Мелким существам мелкие дела, похоже, но, как бы ни обидно всё это было, заработать себе ожогов ещё на четверть тела, совершая подвиг на какой-нибудь не своей войне Фауст точно не хотел.
Он перевернулся на бок и посмотрел на сестру.
- Ты переложила крылья мотыльков и редворт в свою сумку? Аджарра научит тебя делать отличное зелье невидимости. А я бы даже заказал.

Подпись автора

Вступай в Имперский Легион. Посмотришь мир. Отморозишь задницу
- Капитан Фалько, circa 3E 427

В водных тварях, в отличие от корешков, Фауст разбирался близко к никак: умел ядовитые шипы увидеть и, скажем, прикинуть по виду, съедобная ли рыба. Как и к алхимии, его никогда не тянуло в море, настолько не тянуло, что он, живя в портовом городе, рисковал никогда не научиться плавать, да как бросили с причала в шутку – не утоп, всплыл и даже наловчился плыть быстрее, чем спокойное речное течение, как у тех рек, которые несут свои воды в Нибен.
– Постараюсь, – эхом откликнулся полукровка, пытаясь вбить себе в голову названия, а не мысль, что нужно их запомнить. У первого же аргонианина спросит.
– А что, там прямо праздник? Ну пошли, чего сидеть сычами здесь.
Он встал, оделся в ещё влажную одежду, и высунул нос из комнаты. Он понятия не имел, куда испарилась Цилла, пока он носил воду, и тем более ни на чём не грел уши в последние… много дней. Очень много дней. Для него восприятие времени датами сменилось на восприятие циклами: день-ночь, лето-осень-зима. А оказалось, что он пропустил немало важного.
Для начала, почти три недели назад, когда они покидали деревню при часовне Кадлью, Император уже сидел в Башне Белого Золота. Теперь новость была настолько не свежей, что её воспринимали как часть реальности. Во-вторых, хорошо одетые наёмники оказались действительно рыцарями и стали первыми ласточками из тех сил, что могут прийти на юг, когда военные силы Империи, включая начавшие подниматься ордена богов, переформируются и если в графстве будет нужно их присутствие. Фауст слушал Руфина, привалившись на локте к стойке, и охреневал. Обосраться раза три, пока им жгли дом, на Арене Кватча действительно доказывал своё право сильного настоящий Драконорожденный, небольшой, зато очень живой Тайбер Септим, который снова будет строить великую Империю; пока они бегали от отупевшей армии красношеих селян по лесам – брали столицу; пока приводили в порядок скрытый близ тракта в лесу алтарь Ноктюрнал – на юг скакали рыцари, а, может, и Легион уже выдвинулся на марш. Обосраться. Какие интересные времена, и как никак ему это всё, только лишние тревоги. Фауст вовсе за почти два месяца скитаний забыл, что такое дни недели и числа.
– Так во-от в чью честь пляски и песни? А я думал в нашу…
Помимо явной (и без особого задора) попытки пошутить – считать полукровку было нереально. Он только вернут посуду, подпоясался, спустил рукава на покрытые ожогами от искр и щепок предплечья, на которые косился имперец, и, взяв сестру под руку как аристократку, сказал:
– Ну тогда мы со всеми пойдём…
Не посмотрим, нет.
–…оценим приветствие вестникам доброго времени.
Доброго, может быть.
Закат красил последними лучами камень часовни в огонь, а совершенно иную днём лилию – в кармин, и даже такой утончённый ценитель прекрасного (нет) как Фауст оценил и залюбовался, стал нем как рыба, хотя только что хотел что-то сказать. Неспроста, видимо, фасад часовни глядел на закат, не только из-за съезда с тракта. Интересно, а строилась часовня при кошке? Судя по всему, бывшая бандитка осела здесь давно, а часовню возвели в последний десяток лет. А откуда взялись деньги? Хотя, конечно, деревня была большой, можно было допустить, что часовня была чьи-то большим вложением.
Внутри было не слишком просторно: зала с высокими арочными сводами и узкими витражами из цветного стекла, снаружи казавшегося тёмным, была рассчитана на несколько сотен человек, и, пусть сейчас в неё не было и половины возможных прихожан, расчищенная в центре восьмигранная площадка оттеснила гостей для представления по краям. Фаусту за головами было не видно, ни кто из жриц стоит там, ни кто тренькает по струнам, пока все собираются, только значительное количество света, собирающееся из флигеля с окнами на восемь сторон света и восемью зеркалами, отражающими свет вниз, и сами светлые плиты в просветах между ног.
- Подберёмся поближе? – предложил сестре Фауст, делая движение сцепленной на локте девушки рукой в сторону тихо-тихо проверяемых инструментов, пока старческий голос – странно, что не Аджарры – приветствовал гостей долгой речью о меняющихся временах и вечной красоте.

Подпись автора

Вступай в Имперский Легион. Посмотришь мир. Отморозишь задницу
- Капитан Фалько, circa 3E 427

Музыка и танцы жриц были за пределами понимания и доступных Фаусту эпитетов, но выглядело это красиво. Это была не простая развесёлая пляска для ярмарки или таверны, а что-то сюжетное, хотя уловить его было сложно. Авидии пробрались боком-боком к краю, на котором сидели игравшие музыку служительницы, и Аджарра, наполовину вытянув свои тёмные когти, перебирала струны арфы, рядом ей помогала веснушчатая девушка с простой флейтой и тёмнокожая с каким-то больше похожим на цвет липовой коры оттенком, игравшая на необычно взятой вытянутой лютне так, как он не видел-то никогда, извлекая громкие протяжные звуки из струн похожим на небольшой длинный лук, приставленный к струнам тетивой, смычком. Стоящая с противоположного края восьмиугольника жрица, по росту в которой, несмотря на волнистые от распущенных кос волосы, сглаживающие острые черты лица, безошибочно угадывалась лесная эльфийка, пела растянутые её сильным высоким голосом до неузнаваемости, так, что вибрации откатывались от стен и простреливали сразу в кости, минуя голову, гимны, а между ней и играющими танцевали две гибкие, похожие одна на другую и различающиеся только цветом безрукавых длинных платьев кошки, телами рисуя сообразный музыке и песне узор. Жрицы славили Богов, это было естественно, но также они славили своих защитников…
“Так эти ребята здесь останутся? Вот дерьмо…”
А может и нет. Рыцари Лилии защищают жриц, и пока Сцилла будет под защитой не только вышедшей на покой головорезки, но и нескольких крепких мужиков на дозоре – у него будет меньше поводов для беспокойства. Не могут же в ордена, посвящённые богам, идти негодяи, которые только рады вломиться в твой дом?
Хотелось верить.
Долго жрицы не пели: вряд ли у них здесь хватало сил и знаний, а также статуса, чтобы тянуть долгие церемонии. Свет заката ещё не стал меркнуть в западных узких витражах, а Аджарра с сёстрами уже принимала немногочисленные дары и поручила агронианке убрать с алтарей увядшие цветы и заменить принесённой свежей зеленью. Створки дверей остались распахнутыми, вечерний свежий воздух унёс запах множества тел и вычерпанный воздух.
- А-а-а, Аджарра ждала, что вы придёте позже, – наконец, заметила кошка стоящих и терпеливо ожидающих Авидиев – точнее, удерживаемых на месте у четырёхгранного столба мёртвой хваткой Фауста на руке сестры. – Хор-рошо, хор-рошо.
Морщинистая старуха спросила с лестницы вниз, нужна ли её помощь с мирянами и совет, но каджитка махнула рукой. Жрицы разошлись по вечерним бытовым заботам, хихикающие кошки с эльфийкой, кажется, и вовсе ушли с гостями представления, едва закончили танцевать. Зал теперь пах осенним вечером, свежесорванными венками и свечами.
- Вам понравилось… пение?
- Впечатляет, – отведя взгляд на витражи, неуверенно ответил полукровка, – и новости тоже.
- А, да, да, есть возможность, что у Бланкенмарша будет не только свой храм, но и свой форт, – морда с короткими чёрно-белыми вибриссами растянулась в довольном выражении, – это может занять годы, но стареющей кошке будет отрадно видеть отстроенные руины. Мысли о чём-то большом, свершении наполняют её светом и надеждой. Пойдём, эта покажет храм.
Но больше, чем красотой базилики, которую кошка показывала Сцилле, беря руки и накладывая на резьбу в камке и стоящие в рамах стёклышки витражей, она повествовала о сёстрах, ведь они проходили там, где никто не слышал. Фауст больше глядел сквозь цветное стекло на просторы опушки Чёрного леса, отстранённо примечая движение легконогих дев с кем-то в траве.
- Аргонианка, Золотистая-Цикада росла в общине с первой чешуи, с ней часто ходит Алис Франк – средняя дочь местных фермеров, пришла во время стройки, семь лет назад. Это добрые девы, они тяготеют к рукоделию и земле. Цикада сведуща в травах Чёрного леса, и у неё хороший инструмент, Аджарра чует твои травы. С голосом грудным и пахнет мастиками – то ходит редгардка, Фируза. Её прислали сюда со старой Авриллой из Анвила, когда мы отослали младших послушниц учиться туда. Наконец, Мирилет, лесная эльфийка, и сёстры-полумесяцы, Кунирра и Санирра, все три пришли к нам пару лет назад. Они все три молоды, и особо умелы в танцах, музыке и любви. Не сторонись их, даже если не хочешь делить с ними досуг и рутину, но не позволяй вовлекать себя в их игры. Юные сердца – резкие языки, с которых слетает вздор и сплетни, сболтни тайну или сокровенную мысль – пожалеешь. Девятой жрице стоит найти лёгких подруг и не держаться одной Аджарры, вот так эта говорит...
Фауст выпал из течения речи и времени, глядя уже сквозь всё в дымчатую синюю пустоту за пределами сумерек, и очнулся, когда женщины уже спускались в кельи вниз. Как и многие небольшие храмы, часовня с лилией стояла на прочном фундаменте, в котором помещался целый уровень полезных помещений и построек.
- Полуухий идёт с нами? – с насмешкой мурлыкнула, оборачиваясь на него с первой ступени спуска, кошка. Авидий похлопал глазами, просыпаясь из почти болезненной для него угрюмой задумчивости, и даже почти кивнул, пока не понял подтекст. Ему вспомнился утренний разговор. Он дёрнул горлом, проглатывая робость – сестра его и так ставила в нелепейшие ситуации, только при ней не хватало – и отрицательно покачал головой. Но Аджарра его удивляла. Уж не себя ли пятнистая предлагала?
- Я пойду. Может, загляну завтра, проверю, как вы с Циллой обращаетесь. Сцилла… на секунду.
Он поманил рукой, в который раз упуская из памяти её слепоту, и обнял, целуя с ступени выше – в кои-то веки сверху-вниз – её в лоб. Этой привычке было столько лет, что его не смущал ни рост, ни возраст, ни насмешливый, но какой-то тёплый кошачий взгляд, ни знание где-то в уголке разума, что он может ещё не дожить до старости, а уже схоронить свою маленькую сестру. Когда-то надо научиться расставаться с взаимного согласия, а то придётся и в могилу ложиться вместе.
Его ноги протаранил плетущийся вниз на запах чего-то сырного Рулет и Фауст усмехнулся.
- Ототрите им лапы как следует, а то я даже не пытался.
Кошка фыркнула-мурлыкнула и махнула человекоподобной кистью.
- Ступай, дикий ты собачник, коли вздумал прощаться!
И он, подержав ещё сестру немного в объятьях, без слов, потому что они, кажется, уже по несколько кругов обговорили всё, что готовы были обсудить, ушёл, надеясь на лучшее.
- Слепой девочке повезло с братом. Если бы у Аджарры был такой, она бы никогда не стала взрослеть, но Аджарре выпало бремя быть старшей и разумной, одной из всех, – сказала настоятельница, услышав смягчённый хлопок тяжёлой створчатой двери, и тронула кончиками втянутых в пальцы когтей лишённую меха кожу имперки, предлагая помощь в спуске вниз, хвостом отгоняя её пса, чтобы не вертелся на дороге.

Подпись автора

Вступай в Имперский Легион. Посмотришь мир. Отморозишь задницу
- Капитан Фалько, circa 3E 427