Ночь – время крыс. У крыс розовые теплые лапки, умные глазки-бусинки и гладкая черная шерстка. Крысы вылезают из своих нор, чтобы полакомиться отбросами, чтобы бегать по пустынным улицам, чтобы танцевать в свете лун. Но сегодня не видно лун, тучи черные, как крысиная шерсть, тяжелые, как сталь ошейника. Поэтому, умные зверьки сидят в норках, нюхают воздух маленькими носиками, дергают забавно усами. Только одной крысе нельзя пересидеть дождь в теплом гнезде, нельзя спрятаться от небесных слез, падающих хрустальными каплями. Крыса сидит в тени деревянного дома, принюхиваясь к запахам, присматриваясь к скользящим по городу теням, прислушиваясь к шорохам, заглушаемым шумом дождя. Змей сказал – их видели на дороге в Коррол, люди, дрожащие от ужаса, подтвердили его шипение. Здесь они, прячутся, скрываются, найдены будут и крыса вцепится в горла маленьким мышатам. Опасным мышатам, в угол загнанным, жить желающим, пусть одна из них и мертва давно, лишь живой прикидывается, прогнившую шкурку на косточки натягивая. Просто так не сдадутся, на нож не кинутся. Поймать-хватать-убивать. За то, что предали, за то, что смогли уйти. За то, что свободны. Тва-а-ари.
Давит на шею фантомный ошейник, зажат поводок в змеиных кольцах. Крыса на поводке, крыса в ошейнике, крыса в цепях. И цепи не порвать – крепко держит тонкая бледная рука, застыла в пустых глазах хозяина кровь свернувшаяся. Ее кровь. Та, что прольется, если крыса попытается сбежать. Завыть хочется на колени упав, царапать кожу на шее, содрать с себя украшение-долг, ошейник-несвободу.
Крыса ждет, крыса точит острые зубы, что вонзятся в пеструю змеиную шкуру. Когда-нибудь. Сейчас – зубы ждут другую плоть, мягкую, дергающуюся в захвате. Ловить, терзать, рвать на части. Пожирать теплое, еще живое мясо. Девушка облизывает пересохшие губы, чуть слышно поскуливая от предвкушения, от вожделения. Мясо.

Мерзость. Дождь – мерзость. Альвира морщится, словно от зубной боли, но продолжает ползти вперед. Крысам ведь положено жить на помойке, верно? Значит и она сейчас не должна думать о том, что плащ покрывается слоем грязи, что руки сводит судорогой от холодной воды, что тело мелко дрожит. Она почти не дышит – в холодном воздухе изо рта вырываются белесые сгустки пара. Двое впереди, идущие нагло, не прячущиеся, лица не скрывающие. Проклятая и ее верный пес. Ползает на брюхе, в глаза мертвые заглядывает, желание предугадать пытается. Мерзость. Мерзость двойная – предатель и тупица. Эльфийка гладит тонкими пальцами рукоять кинжала серебряного. Хозяин знал, куда отправляет свою ручную крысу, хозяин дал ей оружие. Своих зубов у крысы нет, сточены о камни темницы, вырваны чужими жадными руками, брошены в кучу мусора. Сломаны, забыты, уничтожены. Шесть лепестков зеленоватого стекла, с клеймом-лилией у язычка, дремлющие в кожаной перевязи, обнимающей грудь как руки возлюбленной. Кинжал золотистого металла, формой своей похожий на клык большой кошки. Она помнит, все помнит. Но какой толк от ее памяти?
Нападать нельзя, их двое, они сильнее. Сильные мыши, саблезубые. Способные прокусить толстую потрепанную шкуру, пустить алую кровь, высосать жизнь. Идти за ними тихой тенью, скрываясь в канавах, скрываясь в пустоте. Ждать, когда потеряют бдительность, ждать, когда мышка расслабится. И тогда – тогда она прыгнет.
Ола, упырица, играет какой-то безделушкой в руках, подбрасывает в воздух ограненный камень, одетый в кружево металла. Улыбается, смеется, радуется. Тварь. Мертвая, прогнившая до поганого нутра тварь.
Губы Вереска растягиваются в полубезумной ухмылке, собирается в уголке рта вязкая, тягучая слюна. Подбирается тренированное тело. Замирает за секунду до прыжка. Отступники теперь не одни на узкой улице – впереди еще одна мышка, вышедшая погулять в плохую ночь. Пройдут? Отойдут-отпустят-побрезгуют? Не-е-ет… Хрипит злобно мертвая тварь, слова ядовитые выплевывая. Снимает со спины щит ручная собачка. Нападут? Здесь? Редкая удача, даже не верится. Крыса закрывает мордочку лапкой, чтобы не услышали хриплого смешка, довольного фыркания.
Альвира сидит в темноте, не шевелясь, не дыша, почти не существуя. Пускай мышки развлекаются. А она добьет выжившего.

Пальцы рук скрючены, будто когти хищной птицы, ноздри трепещут, предвкушая запах чужой смерти, чужой боли. Альвира замерла, слившись с тенями, став одной из них – серой, незаметной, почти нематериальной. Смотрит на своих жертв, не моргая, не отводя взгляд. Ола. Упырица, мертвечина, воровка чужой жизни. Холодная, страшная, до костей обындевевшая. Давно, когда только-только зубы сменила на клыки, она была изгнана от других себе подобных, за жестокость излишнюю, за то, что почти выдала себя и остальных зацепила. Чуть-чуть и пустили бы люди кровавую охоту, ночных странников из нор вытаскивая, в костер бросая, прах полынной метлой собирая. Спустя годы стала сестрой, где ей еще место, безумной?
Странное чувство посещает при взгляде на ее лицо в веках маской девчоночьей застывшее. Удовольствие. Словно вновь прикоснулась к руке теплая ладонь друга. Она когда-то рыжую в угол загнала, она предателем заклеймила. Теперь ситуация – словно зеркало кривое, все наизнанку отражающее. Ола и ее пес. Саргон – бесстрастное лицо, молчание, взгляд застывший лалом-обманкой. Снаружи – камень, внутри – подземное пламя. Неумолимое, гибельное. Старался лед растопить, согреть мертвое сердце. Пропал ни за что, стал рабом у ног, игрушкой послушной. Жалкой марионеткой, чья вага в руке когтистой зажата. Но от того не менее опасный, меч не опустивший. Загоняли ее тогда, как зверя, как лисицу рыжую, от страха обезумевшую. А теперь сами ее добычей стали. Глупые-глупые мышки.
Ола шипит на мужчину, перед ней застывшего. Тяжелыми волнами расходится в стороны от ее ног мутная ненависть. Искрят на кончиках когтей магические всполохи. Тянет клинок из ножен данмер. И говорить они явно не настроены, хотя путник и пытается им что-то сказать.
Чего-то не хватает во всей этой ситуации. Наверное, засахаренных орешков. Без них сидеть под льющейся с небес гадостью немного грустно.

Отредактировано Альвира (06.02.2017 14:10:39)

Саргон был раздражен поведением своей подруги. Но виду не подал – он вообще редко перечил этой бестии, прекрасно осознавая, что Ола все равно сделает так, как ей хочется. И вынесло же этого упыря погулять именно сейчас! И чего ему дома не сиделось? Если бы не его природа, то Ола бы и не подумала нападать. Но ненависть к себе подобным давно горела в сердце вампирши. Еще с тех самых пор, как ее изгнали из стаи, дав ей сутки, чтобы убраться как можно дальше, обещая по истечении этого срока устроить за ее головой охоту, если она окажется в окрестностях убежища. Саргон, носящий прозвище Кочевник, прекрасно понимал ее – больно и страшно остаться одному, изгнанному, забытому и вычеркнутому из жизней и сердец тех, кто был твоим другом, братом, семьей и поддержкой. Когда он нашел ее, то Ола готовилась выйти на солнце – голодная, иссохшая словно мумия. Тогда он не видел распухших суставов, вытянувшегося, с выпирающими клыками, лица, на котором жили только отчаянные глаза. Он видел маленькую девочку, одинокую и потерянную. Он заботился о ней, хотел стать для нее тем самым существом, ради которого стоит возвращаться домой. А в итоге, нашел это в ней. Его маленькая, капризная девочка. Пусть и старше его на добрую сотню лет. И если теперь ей захотелось уничтожить очередного собрата, то он сделает все, чтобы ей это удалось. Саргон был хорошим воином и не самым отвратительным убийцей. Пусть и предпочитал другой стиль боя, нежели остальные темные братья и сестры. Саргон был воином, а потому понял – противник, определенно, попался неплохой. Сразу выделил, от кого в связке проблем будет больше. Саргон задвинул скривившуюся Олу за спину, и расстегнул фибулу. Короткая меховая накидка соскользнула с плеч данмера и упала в грязь, но воин этого уже не замечал – он снял со спины щит, и встал в классическую стойку. Корпус повернут левой стороной к противнику, рондаш закрывает тело от плеча до колена. Острие клинка хищно скалится снизу, из-под окованного края щита. Он не в самой выгодной позиции – меч противника длиннее, и он пользуется им одной рукой, тем самым еще больше увеличивая дистанцию. Значит, следовало подобраться как можно ближе, когда вампир уже не сможет так свободно пользоваться своим оружием. Данмер сделал рывок вперед, одновременно чуть поднимая щит, готовясь принять на него удар.

Альвира внимательно наблюдала за стычкой, облизывая пересохшие губы. Вот-вот, еще чуть-чуть и кровь прольется. Чья? Она не знала. Саргон, проклятый эльф, был силен - это она помнила прекрасно. Помнила, как ее отбросило ударом щита, сломало, выбило весь воздух из груди. Помнила, как он крутил ей руки. Подохнет тварь, присоединится к хору теней, что стоят за плечами, беззубые рты открывая. Будет с ними стонать неслышно, кричать безмолвно. Убей, незнакомец! Выпусти кишки, ты способен. Она - тень, крыса ночная. Не воин. Крадись неслышно, убей незаметно. Не сможет победить в открытой схватке. Так пусть другой побудет тем клинком, что месть ее приносит. Танцуй, воин! Дерись! Живи!

Отредактировано Альвира (06.02.2017 13:53:03)

Саргон был хорошим воином, но, как это не парадоксально, довольно честным. Он побеждал в боях, он убивал, но – к уловкам подлым так и не смог привыкнуть. Что его и погубило. Ослепленный ярким светом он просто растерялся, что губительная роскошь в бою. Ола, увидев кровь любовника, закричала злобно и пронзительно, сбросив с себя заклинание безмолвия, чему, наверняка, способствовало и ее происхождение от роду. Разъяренная женщина – страшный противник. Особенно, если она маг со стажем в столетие. Вампир, обезумевшая от осознания своей потери, обрушила на проклятого волну магических разрядов. В воздухе запахло озоном и паленым мясом.
Сейчас.
Альвира тихо выскользнула из своего убежища, спрятав под полой ножны с серебряным кинжалом – чтоб не сверкнула рукоять в сиянии магических вспышек, не выдала раньше времени. Ола подошла к противнику, упавшему на одно колено. Сгорбленную от боли фигуру сотрясали судороги, но вампирше этого, похоже, было мало. Ола пнула свою жертву в живот, сгребла рукой длинные волосы на затылке мужчины и заставила его поднять лицо, посмотреть ей в глаза.
- Грязная тварь! Ты сдохнешь, но не надейся, что так быстро, как Саргон! Сначала я перережу тебе сухожилия, чтобы ты ползал как червяк. Потом буду медленно отрезать тебе пальцы, по одному. Потом ладони. Потом ступни…
Закончить свой проникновенный монолог ей было не суждено. Альвире было совершенно не интересно, что еще придумает начисто лишенная фантазии и оригинальности упырица. Помнится, ей она обещала нечто подобное. Никакого простора мысли и творчества.
- Кто?
Одновременно с вопросом на глаза Олы опустились изящные ладони. Как в детстве, когда подкрадываются со спины друг к другу, играя в угадайку. Вот только дети ждут ответа, и веселятся, если угадывающий проиграл. И в ладонях их не горит магическое пламя. Вампирша завизжала от боли в раненных глазах, отпуская жертву. Эльфийка подсекла ноги бывшей сестры, роняя ее в мокрую грязь, пиная по ребрам. Хотелось еще немного поглумиться, заставить страдать, но Ола слишком опасный противник, чтобы позволять ей очухаться и снова вступить в схватку. Тогда Аль может и не справиться, а от поджаренного незнакомца толку мало – шипит и дергается ритмично, как будто под бой ритуальных барабанов. Кинжал, вынутый из ножен, разрезал воздух со свистом, вонзаясь в грудь. Промахнулась, целилась в горло. Отвыкла от оружия, забыла. Исправит – позже. Сейчас – дело. Альвира наступила хрипящей женщине на шею, придавив к земле, и выдернула из ее груди свой клинок. Под сапогом хрустули позвонки. Постепенно судороги мертвого теперь тела успокоились. Эльфийка ногой перевернула свою противницу на живот, села сверху и, держа ее за длинные, испачканные грязью волосы, принялась методично отделять голову от тела. Когда работа была закончена, Лисица внимательно посмотрела в мертвые, почти выжженные глаза добычи, все так же держа трофей за волосы. Лицо вампирши исказила гримаса боли и ярости. Эльфийка улыбнулась, широко и радостно. Как дитя, получившее долгожданный подарок. И прикоснулась губами к перекошенному рту, целуя. Заливая капающей кровью свою одежду и тело, с которого так и не удосужилась подняться.

Отредактировано Альвира (07.02.2017 19:16:57)

Постепенно, Альвиру отпускала жажда, что застилала глаза мутным маревом, убивала мысли, забивала в глотку не рожденные слова, оставляя только хрип и вой, будто зверю лесному. Она с недоумением и брезгливостью уставилась на тело, на котором восседала гордо, как на троне, на голову, что в собственной руке была зажата, на кровь, что быстро смешивалась со снегом и грязью. И – на спасенного ей мужчину. По крайней мере, он так думал, что спасен. Поскольку сама Лисица, в общем-то, помогать никому не собиралась. Наоборот, он помог ей прикончить падаль, отвлекши все внимание на себя. Ведь Ола дурой не была, и знала наверняка, что по их следам пустят крысоволка. А значит, была настороже, смотрела в темные углы и береглась. Да только в схватке, да увидев гибель своего хахаля, потеряла голову. Дважды.
Альвира поднялась с трупа и пнула то, что еще недавно было вампиром, по ребрам. Глухая злость постепенно растворялась, и на ее место, из глубин мечущейся во тьме души, поднималась теплая волна удовольствия. Удовольствия сродни тому, что чувствует пес, когда хозяин погладит лобастую голову. Молодец, хорошая девочка.
Эльфийка подняла голову данмера и, испачкав ладонь в крови его подруги, отпечатала на лице мужчины пятерню. Полученную инсталляцию Альвира устроила на крыльце какого-то покосившегося домишки, под навесом. Чтоб дождь не смыл результат ее стараний. С башкой вампира поступила точно так же, и лишь потом соизволила вернуться к мужчине, отходящему от ран.
- Тебе нужна помощь? – на самом деле ей было не интересно, но и уйти так просто она теперь не могла.
Слова «сочувствие», «жалость», «дружелюбие», «любовь» – их значения она давно потеряла, в ворохе бесцветных пыльных стекляшек-воспоминаний. Но слово «благодарность» она еще помнила. А этому человеку Лисица была благодарна. Немного, буквально каплю. Но иногда достаточно и малого.

Отредактировано Альвира (08.02.2017 21:40:56)

Альвира наблюдала за пошатывающимся мужчиной с каким-то отстраненным любопытством. Так смотрят на муху, которой оторвали крыло – что будет делать теперь, искалеченная, лишенная своей стихии? Подохнет, или будет пытаться взлететь, расшибаясь раз за разом? Человек, как и любая муха, подыхать не захотел. Видел, понял, что она сделала. Не мог не понять, не мог не осознавать, насколько опасно ему оставаться рядом с черной крысой, что знак руки оставила на лицах мертвецов. И, все же, не боялся. Или безумец, или глупец. В его состоянии его одолеет хромой ребенок, больной чахоткой и вооруженный вязальной спицей.
Эльфийка кивнула своим мыслям. Был у нее на примете один схрон, дом на окраине, у самой городской стены. Там она и ожидала ночи, ждала, пока вампирша и ее марионетка покинут свое убежище и выползут под свет звезд, что тучи закрыли.
– Идём.
Лисица развернулась и направилась к заброшенному дому, ни мало не заботясь, как раненный мужчина за ней поспеет. Хочет жить – справится. Она, пусть и благодарна ему за нечаянную помощь, в мамочки не нанималась. Дойдя до места, эльфийка ловко проскользнула в лаз у самой земли, нору, в которую едва ли пролез бы кто-нибудь крупней её, наверняка оставив спутника в недоумении. В подвале что-то загрохотало, а потом распахнулись деревянные створки закрывающие спуск вниз. Подождав, пока человек спустится, Альвира захлопнула дверцы и повесила на место внутренний замок, тяжелый, как грехи безбожника.
Внизу, в подвале, по размерам не сильно превосходящем погреб для овощей, горела одна-единственная свеча. Судя по всему, Лисице этого света хватало с лихвой, а заботиться о других она была не приучена. Своя рубашка ближе к телу, это всем известно. На полу был брошен тощий тюфяк со свалявшимся сеном, накрытый шерстяной дырявой тряпкой, в которой с трудом, но можно было узнать одеяло. Девушка уселась на пол, прислонившись спиной к земляной стене и подняла глаза на мужчину. Рука невзначай опустилась на рукоять кинжала. Присутствие чужака нервировало, вытягивало нервы. Устроить его и исчезнуть, пусть разбирается сам. Только не находиться тут дольше необходимого.

Отредактировано Альвира (09.02.2017 20:45:02)

Еще пару минут. Чуть-чуть времени, чтобы отдышаться и, наконец-то, суметь поверить в свою победу. Ола была опасным противником, настолько опасным, что когда Змей озвучил условия очередного задания, Альвира посчитала, что он просто пытается от нее избавиться руками отступников. И то, что ей удалось справиться так быстро и чисто, уже говорило о том, что Боги ей благоволили в эту ночь. Саргон и его клыкастая подружка были не просто асассинами, привыкшими резать глотки неверным мужьям и чужим торговым конкурентам. Они прошли то же обучение, что и Лисица в свое время. Именно поэтому их не сумели ликвидировать тогда, когда Братство разваливалось на части, уничтожалось чьей-то злой волей и стальной рукой. Саргон и Ола. Кочевник и Пичуга. Прощай брат, прощай, сестра. Пусть Ситис позаботится о предателях. Хорошо позаботится.
Беловолосый мужчина, бледный, как будто смерть поцеловала его во сне, о чем он так и не узнал, и продолжал жить просто не догадываясь, что давно пора уснуть и не проснуться. Красивый, должно быть. Для Альвиры было сложно судить о красоте мужчин. Они всегда казались ей существами свалившимися в этот мир с Секунды.
Эльфийка незаметно повела носом. В подвале пахло сырой землей, затхлостью, свежей кровью от нее самой и паленой шкурой от гостя. Не было запаха присущего мужчинам. Эльфийка еще раз внимательно осмотрела человека, но так и не поняла в чем тут дело.
Подарок. Такой нелепый, но такой желанный, как оказалось. Черный камень, с тусклыми гранями, в котором бьется душа. Наверное, Оле будет очень одиноко в темноте Ситиса одной. Лисица приложила камень к уху, будто надеясь услышать биение чужого сердца внутри. Конечно, ничего такого не случилось, но она все равно обрадованно улыбнулась, как ребенок, которому купили игрушку на ярмарке. В пустых глазах на секунду зажглась благодарность, но уже мгновением позже холодная пустота вновь воцарилась во взгляде рыжей.
Ответов хочет, и говорит-говорит, нарушает благословенную тишину своим голосом. Хочется заткнуть уши и помотать головой – ну заткнись же, человек, чего тебе стоит? Я не буду тебя тревожить, лишь отдохну немного и уйду, заткнись, прошу твоими Богами! Но действительно, зачем Ола напала? Она была жестока, да, но не безумна. Ее бы тихо задавили свои же, будь она настолько непредсказуема, чтоб на людей кидаться без причины. Вот оно! Теперь мозаика мыслей и домыслов сложилась. Альвира пожевала губами, подбирая нужные слова. Ей было тяжело собрать из вороха крутящихся в голове образов нужную фразу. В конце концов, собравшись с силами и мыслью, эльф заговорила, едва слышно:
– Она ненавидела таких, какой сама являлась. Ночных охотников. Ее убивала сама мысль о том, что вы ходите по земле. Теперь она мертва и станет прахом. К чему тебе задумываться об этом сейчас, кровосос? Ты жив, она убита.
Договорив, Вереск выдохнула с облегчением. Рождающийся в гортани голос жег горло как раскаленный металл. Но, все же, еще одно слово, на самой грани слышимости обычным человеком, успело сбежать:
– Спасибо.
За невольную помощь. За драгоценный подарок. Спасибо, кровосос. Пой победу сегодня.

Покой и тишина. Похоже, ее спутник тоже любил их. Договорив, он замолчал и замер, погрузившись в свои мысли, и теперь напоминал предмет обстановки, что Альвиру устраивало полностью. Однако, обозначить дальнейшие планы на кровососа, почему-то до сих пор считавшего, что он ей что-то должен, стоило. Эльфийка тряхнула рыжей гривой, изображая знак отказа и заговорила:
– Ты мне не должен ничего, ночной охотник. Я бы не справилась с двумя сразу, и мне пришлось бы умереть самой. Поверишь – не хочу. Будем считать, что наши жизни стали выкупом друг другу. Но если ты пожелаешь помочь мне, то завтра, когда тела найдут наших знакомых, постарайся в толпе сказать о том, что тут не обошлось без Темного Братства. Мне нужно, чтобы слух сей надежно в головах людей закрепился, и достиг ушей того, кто отправил меня сюда.
Договорив, Аль завернулась в плащ, и задремала. как большая кошка - разум и глаза отдыхали в блаженной темноте, но слух и рефлексы бодрствовали, реагируя на каждый шорох. Беспокойный сон убийцы, чья совесть нечиста, а руки в крови по локоть. Что ей снилось? Наверное, судя по гримасе боли, застывшей на кукольном лице, что-то не очень хорошее. Прошлое, воспоминания не отпускающие до сих пор, напоминающие о себе при пересечении миров реального и сна? Наверное. Или, может быть, ей снилась пустота, что щупальца свои темные запускает в ее душу, вырывая остатки света, хранимые бережно, как золото у скупца?
Она открыла глаза незадолго до рассвета. Вампир все так же сидел, прислонившись к стене напротив и, кажется, спал. Убийца задумалась – а нужен ли вообще таким созданиям сон? Или они каждый раз, когда тело устает, просто умирают, чтобы воскреснуть потом вновь? Да нет же, глупости. Они не не мертвы в полном смысле этого слова. И даже способны породить другую жизнь. Альвира это знала, будучи знакома с полукровкой от подобной твари. И та ничем не выдавала столь странного происхождения, не считая того, что не очень любила солнечный свет, говорила, что жжет глаза. Ну так теперь он жег глаза и рыжей эльфке. А ведь она к ночным охотникам отношения не имела никакого. Не считая того знакомства, конечно. Ну так оно и не считается больше – ей сообщили о том, что та полукровка мертва давно. Посидев неподвижно несколько минут, и убедившись, что гость ее убежища не шевелится, она вытащила из-под тюфяка свою суму и быстро переоделась в чистую, не испачканную порченной кровью Олы одежду и накарябала на листке пару слов, чтоб бледнокожий не искал ее, когда проснется. Работа выполнена, нужно возвращаться.
Ключ со скрипом повернулся в навесном замке.

Отредактировано Альвира (15.02.2017 17:44:27)

- Проводить? - эльфийка недоуменно покосилась на вампира.
Он это серьезно?.. Неужели, после всех событий прошедшей ночи, он искренне считает, что ей, одной из асассинов, цепных псов Ситиса, необходима такая помощь? Да приблизься к ней сейчас любой охотник за легкой наживой в виде кошеля полупустого, от него, в лучшем случае, останется неаппетитная куча, состоящая из потрохов и обожженой оболочки. К разбойникам, ворам и прочей братии ночной, Аль всегда была особенно неравнодушна, стараясь стереть подобных тварей с лица земли. Возможно, мелочная месть своему прошлому, а может просто обостренное чувство справедливости. У убийцы. Смешно настолько, что даже плакать захотелось.
Альвира собралась было ответить кровососу резко, как и заслуживал тот, что сомневается в способностях женщины, которую учили убивать не один десяток лет, но, подумав, промолчала. Если тела уже нашли, то одинокая эльфийка, да еще и столь странная, непременно будет целью номер один для местной стражи. Она кивнула своим мыслям и принялась командовать:
- Доспех снимай. Приметный, тебя без него не запомнят и не скажут ничего потом, когда один по улицам пойдешь. Оставишь тут, потом заберешь. Вообще на это убежище рассчитывай, коль надо. Тут старуха жила, да пару лет назад забрали дети к себе. А продать не могут - халупа даром никому не нужна, ремонту больше, чем цена. Рубаху, портки - оставь. Запоминай -ты местный. Не крестьянин, не похож. Но и не из господ, тут все их знают. Я - полюбовница твоя, из прачек. Чуть стражу углядел, прижимай к стене и лезь под юбку. Что скажут, говори, чтоб помолчали, сули монетку, говори про ревнивую и страшную жену. Вы мужики такие, всегда друг друга покроете.
Альвира быстро разделась и вытащила из сумки серое шерстяное платье. В самый раз для неприметной девки.
- Суму мою и доспехи тут оставлю. Как в городе уляжется, отнесешь на конюшню и оставишь под камнем, за загоном. Камень серый, на лисью или волчью морду похож. Я заберу к вечеру. Сочтемся, ночной охотник, если все как прошу сделаешь. Меня называй Данка. Себе имя сам придумай, или вовсе не говори, сама окликну, если припрет.
Эльфийка упаковала вещи в сверток, завернув их в свой длинный плащ и положила в уголке в подвале, а после кивнула в сторону городских ворот.

Отредактировано Альвира (20.02.2017 20:30:46)

Эльфийка хмыкнула. Ганнибал, так Ганнибал. Ей, собственно, было все равно. Хоть Дэмиэн, главное чтоб сам не забыл, кем обозвался. Сейчас ее гораздо больше беспокоило то, что от холодного, пронизывающего ветра, не спасала даже плотная шерсть платья. Однако, выбор между теплом и конспирацией был сделан в пользу последней. Никто не поверит в прислугу, если она разгуливает в явно недешевом плаще. Эльфийка обхватила себя руками и поежилась. О том же, что возможно ей скоро придется обниматься с холодным кровососом она старалась не думать. Но какую легенду еще можно было выродить на ходу? На возвращающихся из трактира собутыльников они явно не были похожи, да и не видели их в трактире. А уж рожи у обоих запоминающиеся, что ни говори. Таких не забудут. Ладно. Хватит себя жалеть. Не в первый раз ей мерзнуть, потерпит. В конце-концов, она не кисейная барышня и не сахарная баба.
- Ты готов?
Получив в ответ утвердительный кивок, эльфийка мягким шагом скользнула в сторону ближайших ворот, по привычке стараясь держаться в тени. Скоро будет смена стражи, и у нее будет несколько минут, чтобы выскользнуть из города незамеченной. Но до ворот еще нужно было дойти. Несколько раз им пришлось останавливаться, пропуская мимо сонные патрули. Сонные? Значит ее подарочек еще не нашли. Странно. Шум стоял такой, что все даэдра в Обливионе должны были услышать. Возможно, жители ближайших домов, услышав звуки схватки, решили трусливо пересидеть до утра по домам, не нарываясь на неприятности. И босмерка не могла их в этом винить. Сама бы не хотела попасть под руку тем, кто способен навести такого шороху.
Когда ворота уже появились в прямой видимости, девушка резко затормозила и обернулась к провожающему.
- Дальше я пойду одна.
Она могла бы объяснить, что проскользнуть мимо сонных, и наверняка поддатых (в собачий холод лучшая грелка во фляге за поясом) стражников ей будет проще одной, но эльфийка чувствовала, что и без того потратила сегодня слишком много слов. Непривычно много. Пожалуй, этот вампир стал одним из немногих, кто имел неудовольствие так долго общаться с асассином за последние несколько недель. Кивнув на прощание, эльфийка растворилась в предрассветных сумерках.
- Меня зовут Лисицей.
Если бы не острый, из-за природы вампиризма, слух, то ночной охотник мог бы подумать, что последняя фраза ему послышалась.
Бряцая доспехами, к воротам приближалась смена стражи. Над городом робко занимался рассвет.

Отредактировано Альвира (26.02.2017 18:06:50)