[indent]И хотя в Храме всё так же ликовала звенящая тишина, он более не был заброшен и пуст. Фелсу Ррет, для которой время уже давно потеряло свой ход, день ото дня наблюдала за тем, как по древней традиции в убежище их Мастера-и-Госпожи прибывали всё новые паломники, укрытые тёмными пыльными плащами. Они несли дары и подношения, новости и тайны, службу и молитвы. Кто-то задерживался на несколько дней, надеясь почувствовать присутствие их Повелителя, а в крайнем случае ухватить последние слухи о том, что творится в тенях Морроувинда, за кулисами всех игрищ Домов.
[indent]Вести о том, что среди Лесничих завелись отступники, довольно быстро разлетелась среди заинтересованных, — паутина работала исправно, и в каждом её узелочке предателей называли разными именами. Но Храм, как и оберегающий его Хранитель, оставались как будто бы безучастны в этом скрытном конфликте, по-прежнему позволяя обители быть домом и убежищем для тех, кто способен его отыскать. Лишь прядущие паутину могли перемещаться по ней свободно, когда как тот, кто барахтался, подвешенный на тончайших, но крепких нитях, мог лишь, раскачиваясь, видеть пару соседних шёлковых узоров, не более. Фелсу поняла это быстро: путники искали бесед с ней, но Фелсу больше слушала чем говорила, изредка задавала вопросы, ещё реже отвечала сама и совсем не говорила о себе.
[indent]Мастер Ррет, Лорд Вивек и Грандмастер Эно научили её многому, но ещё большее она узнала из молчания и взгляда со стороны своего Истинного Господина. И Фелсу, его тень на пепельных землях, уподоблялась Властителю над Секретами. Да, её Храм всё ещё оставался пусть и преимущественно обжитыми, но всё ещё руинами на заброшенном острове, где ближайшее поселение было во множестве милях вдали, ближе к другому заливу. Но юная Мораг понимала, что тёмное сердце Леса всегда было сокрыто от чужих глаз не просто так. И хотя ей нужно было быть в курсе всего происходящего, до тех пор, пока паутина плелась и утягивала, дистанционирование лишь играло на руку, уберегая её от сует и опасностей больших городов, любить которые Фелсу так и не выучилась.
[indent]Она привыкала к гостям, которые становились сожителями и помощниками. Привыкала к разговорам, к тому, что другие меры невероятно полезны. Эно начала процесс восстановления интерьера Храма, и теперь были связи, рабочая сила и ресурсы для того, чтобы привести в надлежащий вид внутреннее убранство Храма. Отталкивающий вид заброшенных даэдрических руин, частично находящихся под водой, был даже на руку — кто попало внутрь точно не проникал, да и часовых теперь было больше на случай, если какая шахтёрская экспедиция заберётся куда не стоит.
[indent]Но самым главным преимуществом таких связей было незримое вмешательство в различные дела. Шепнуть одному, чтобы тот передал в руки третьему, тот — письмом четвёртому, и далее, пока цепочка посланий, обрывая следы, меняя формы, не достигнет того, кому изначально адресовалось. И даже если найти его сложно, он скрывается и маскируется самым надёжным образом, теряясь в толпе, мысля о себе как о хищнике, он всё равно попадётся в сеть, будет призван. Он будет приглашён как гость, вызван как служитель, — он должен явиться во что бы то ни стало, а время и место уже предопределены тем множеством дорог, ведущим в единственную их обитель. Даже если он был тут, этот путь всё ещё был испытанием. Ведь зачем на службе безыскусные прядильщики, далёкие от поисков самых сложных и совершенных узоров?
[indent]Фелсу Ррет много слышала о нём, и тем курьёзнее он был лишь оттого, что во всех словах, произнесённых другими, не было никакого толка. Пустые звуки и лишь имя: Мирон Каас, Паук. Это могло означать две вещи: или же носитель этого имени действительно хорош, или же столь пуст и бесполезен, как и слова о нём. Для Неясыти было важно не просто задать ему пару вопросов и выслушать в ответ, а взглянуть в глаза, оценить крепость рук, осмотреть каждый шрам на теле. Мирон Каас представлял интерес, в этом Фелсу была уверена так же, как верила в каждый шёпот своего Господина во снах, даже если не представляла, чем именно может быть так интересен один тёмный эльф из всех.
[indent]Именно поэтому она ждала его. Ночью, единственно верной ночью, в главном зале, высоком и тёмном, освещённом лишь множеством самолепных свечей, хаотично расставленных в помещении. Отблеск над багровым воском не прогонял тьму, лишь подчёркивал силуэты присутствующего в комнате. Тонкие очертания самой Оракула терялись за широким плащом, явно много больше её размера, тяжело лежащим на её обманчиво хрупких плечах и струящимся по ступеням алтаря. Она сидела прямо так, на полу перед местом подношениям, подогнув ноги и немигающим взглядом вглядываясь в пустоту коридорного прохода. Все остальные меры, находящиеся в Храме, этой ночью её не беспокоили, — как и они сами не смели тревожить этой ночью главный зал.
[indent]Сегодня был важен лишь Мирон Каас.

[indent]Фелсу Ррет неподвижно и беззвучно сидела на ступенях до тех пор, пока последний отзвук эхо, несущий звучные ноты голоса Паука, не разбился о гулкие и внимательные своды Храма. Песня затухала медленно, и Фелсу Ррет улавливала тот спектр звучания голоса тёмного эльфа, который нельзя услышать никак иначе, кроме как в последний миг перед тем, как эхо потухнет. Таким образом она надеялась, во-первых, продлить саму песню, слушать её до тех пор, пока она вообще существовала в этой реальность, пусть и в виде надломленного отзвука оригинала; а, во-вторых, внимательно изучить не только звучность голоса певца, но и его глубину: не стали бы стены этого Храма так долго удерживать голос невыразительного певца. Словно удовлетворённая своими музыкальными изысканиями, юная данмерка как будто бы только замечает, что находится в зале не одна. И тогда на столь же разбитую, как и эхо песни, улыбку она отвечает своей.
[indent]Она всегда улыбается не без нежности, не без лёгкости, присущей всем девушкам её возраста: уже не ребёнок, ещё не женщина, наивность во взгляде соседствует с чистым любопытством и практичной осторожностью. Фелсу Ррет словно радуется то ли нежданному гостю, то ли тому, кого ждала, неподвижная и безучастная, всю ночь, — куда очевиднее то, что гость замечен, его появление оценено по достоинству. А потому данмерка легонько хлопала небольшими ладошками, до смешного милыми, на которых лишь опытный взгляд заметит загрубевшие мозоли от тетивы, маленькие надрезы на подушечках пальцев от оперения стрел. Множество мелких светлых следов в таком количестве, в каком они никак не могли уместиться на ладони юнца.
[indent]Затем Фелсу Ррет мягко вскочила на ноги. Тяжёлый тёмный плащ соскользнул с её плеч и так и остался лежать расправленный на ступенях. Сама тёмная эльфийка, мягко и быстро буквально спрыгивая ловко по ступеням, очутилась возле своего гостя. Она держалась на неприличном, непозволительно близком расстоянии, не скрывая того, что разглядывает стоящего перед ней мужчину как какого-то диковинного зверя. Она даже раз обогнула его и как будто бы принюхалась совсем по-звериному, — Фелсу Ррет во многом были близки повадки хищнические, не мерские. Но её интерес был искренним и по-своему торжественным, не угрожающим. По крайней мере, не угрожающим очевидно.
[indent]— Так значит, ты Паук? — совсем тихо спросила эльфийка вслух, скорее озвучивая собственные мысли, — Каков ты?
[indent]Остановившись, наконец, буквально в полуметре от Мирона Кааса, она без какого-либо смущения смотрела на него своими широко распахнутыми большими красными глазами, не стесняясь ни разницы в возрасте, ни прямого взгляда, ни ситуации в целом. Прикусив нижнюю губу, она ещё недолго смотрела обезоруживающе прямо на Паука. Затем, поправив успевшие отрасти с тех пор, как до них в последний раз дотрагивался кинжал, волосы и убрав их с лица, Фелсу Ррет задала тот вопрос, который спрашивала у многих приходящих к ней в Храм:
[indent]— Ты будешь чай, Паук?