Поздравления навязли на зубах оскоминой, а в душе подлым паразитом поселилась вовсе не радость. На её месте ворочался неприятный, липкий, скручивающий нутро страх - не справиться с новыми обязательствами, оказаться неподходящим новой должности не только в чужих глазах, плевать бы на чужих, а и в своих собственных. Наверно, это свойственно каждому, на кого хоть раз сваливалась большая ответственность. Фаверон с некоторых пор ожидал этого, он в некотором смысле достиг цели многолетних трудов. Выжил ради этого. Вот только и Пенитус Окулатус в целом, и звание консентиама в частности обернулись для него абсолютно не тем, что он ожидал.

Фаверон восхищался Империей и Императором, тем, как блистает столица, и считал подобный уклад жизни истинным благом, непонятным лишь самым дремучим и закоснелым варварам - не только по сути, но и по духу, и образу мыслей, варварам, что попытались придать себе лоск цивилизации. Его желание быть хоть чем-то полезным своей стране и привело его на порог службы в тайной полиции. Он, в своей наивности, на полном серьёзе верил, что они являются строгими и суровыми, но справедливыми и необходимыми блюстителями закона и порядка в стране, и что иногда суеверный трепет и жуть, бегущие холодным потом вдоль позвоночника - самый рациональный способ управления большими массами народа. Его поначалу даже не смущало, что приходилось убивать и пытать неугодных, так как Фаверон непоколебимо верил, что вышестоящие прекрасно знают, что делают, и невинных жертв мучить никогда не прикажут. Раз попал в застенки - значит, нагрешил, иного не дано. Хотя, конечно, все смертные иногда ошибаются, на это Фаверон и списывал некоторые сомнительные приказы, сопровождённые воплями задержанных о том, что Пенитус Окулатус - просто шавки Императора, не думающие, не сомневающиеся звери, которым достаточно лишь показать пальцем, и они мать родную растерзают под эгидой защиты пресловутой Империи от предателей и преступников. Рука его ни разу не дрогнула, а слова несчастных, обречённых на безвременный и позорный конец, расточил ветер.

Разумеется, всё оказалось не так-то просто. Разумеется. Фаверон сталкивался с такими ситуациями, от которых и слепой дурак прозрел бы, что из себя Пенитус Окулатус представляют на самом деле. Они и правда цепные псы Императора, натасканные рвать по всякому приказу, не уточняя, зачем это нужно. Их есть за что ненавидеть и избегать простому люду, посылая вслед проклятия. Хотя, конечно, фасад у "Зрящих в Корень" действительно великолепен, с этим не поспоришь - оглядываясь назад, Фаверон всё ещё прекрасно понимал, на что именно купился. Увы, но, когда он понял, куда влетел, стало уже поздно изворачиваться или отказываться. И теперь Фаверон не чувствовал себя польщённым и не испытывал торжества победителя. Скорее, он был гладиатором на арене, который теперь обязан победить любой ценой или погибнуть. В условиях, где победы быстро обесцениваются, потому что всякий раз нужны следующие, в сравнении с которыми предыдущие выглядят баловством для разогрева, зато поражения достаточно лишь единственного, чтобы прахом пошло всё. По крайней мере, сейчас ему казалось, что погубить способна любая мелкая неудача.

Добравшись тем самым поздним вечером, когда уже непонятно, всё ли ещё это вечер или уже ночь, наконец-то до тихого и спокойного дома, где можно хоть ненадолго выдохнуть и побыть собой, Фаверон обнаружил перед дверью гостя.

- Мьяр? Давно ждёшь? - слегка виновато спросил он. - Дай я отопру. Входи.

Брату Фаверон без тени колебаний дал бы второй ключ и разрешение приходить в любое время и брать что захочет. Мьяру всегда было можно всё. Давно уже стоило так и поступить.

Жильё Фаверона изнутри выглядело куда просторнее, чем требовалось для одного человека - или мера. Однако, всё вокруг свидетельствовало о том, что он живёт в этих апартаментах, иначе, пожалуй, и не назовёшь, один, и даже девушек не водит. Или парней, в данном случае невелика разница, если поутру после бурной ночи расставаться навсегда. Комнаты выглядели аскетично, лишь самое необходимое. Из предметов роскоши лишь несколько картин да пара ковров, и то уже далеко не новых - выписанных из Чейдинхола, а не прикупленных в столице. Они не слишком-то соответствовали современной моде. Фаверон провернул это через мать, показательно игнорируя отца и накрепко приказывая посланцам передавать послание исключительно ей в руки. После того, как он уехал, та ему ни в чём не отказывала, хотя ни о чём более важном, нежели переслать пару-тройку ностальгически ценных вещей, Фаверон её не просил.

Подпись автора

За краем вечности, беспечности, конечности пурги — Когда не с нами были сны, когда мы не смыкали глаз;

Мы не проснёмся, не вернёмся ни друг к другу, ни к другим С обратной стороны зеркального стекла...

Фаверон с весьма серьёзным видом принёс брату домашнюю одежду и мягкую обувь, судя по тому, что угадал и с размером, и с любимыми цветами Мьяра - купленную специально для него, именно для подобных случаев. Это у себя Мьяр может ходить в чём заблагорассудится, хоть в уличном в постель ложиться, а здесь Фаверон, как бы ни обожал его, настаивал на своих правилах. Одновременно этим Фаверон без слов намекал, что хотел бы, чтобы Мьяр остался надолго, в идеале - на всю ночь.

- Не забудь, пожалуйста, руки помыть, - тоном главного зануды в семье заявил он и стал переодеваться сам. Он нарочно не спешил отвечать на вопросы старшего.

Фаверон всегда отвлекался от любых треволнений, когда попадал на кухню. Несмотря на то, что готовка не давалась ему легко, ему нравилось этим заниматься. Как бы его ни заваливало работой, он старался улучать хотя бы полчаса в день, чтобы что-то приготовить своими руками. И теперь, сперва как следует промывая, а затем и нарезая отборную свинину, выбирал которую он вчера с добрых полчаса, тонкими длинными ломтями, он выглядел вполне довольным. Пока она аппетитно шкворчала на уютном огне, Фаверон успел её несколько раз перевернуть, а также добавить соль, острые специи, колечки помидора и крупной луковицы. Решив, что сковороду почистит позже,  Фаверон разложил мясо по тарелкам и украсил несколькими бледно-зелёными листьями, хотя и съедобными, но больше декоративными, так как вкуса у них почти не имелось. Порция Мьяра была чуть ли не вдвое больше, и для него Фаверон выбирал кусочки получше. Самые сочные и ароматные, румяные и сытные. Фаверон пусть и недолго, но буквально светился - очевидно, одной лишь идеей о том, что сейчас будет кормить брата, и воочию убедится, что по крайней мере сегодня тот поужинает нормально. Если повезёт, то Фаверон ему ещё и завтрак сделает. Шуточки о том, что на чересчур хорошей снеди тот раздобреет и перестанет проходить в дверные проёмы, он намеревался пресекать на стадии зарождения.

- Глядя на тебя, я не уверен, что ты питаешься регулярно и нормальной едой, - укоризненно сказал Фаверон. - Признавайся, ведь перебиваешься кусками? Вечно куда-то спешишь и чем-то занят.

Однако, пришла пора и серьёзного разговора. Можно было скрыть от кого угодно, насколько тяжело ему на душе, но только не от самого близкого и родного существа. Тяжело вздохнув и сев напротив Мьяра, Фаверон наконец-то собрался с силами, чтобы сказать брату правду.

- Я не уверен, что рад моему назначению. Ощущение, что это непомерная ноша для меня, и что я засунул голову в петлю, - признался он, не боясь, что Мьяр сочтёт его трусом. - Я не боюсь и не избегаю смотреть в будущее, просто... у меня плохие предчувствия, - признался Фаверон совсем тихо.

Он никогда не считал себя суеверным, но иногда иррациональной жутью пробирает буквально до костей. И с благодарностью смотрел на старшего брата, радуясь, что как раз сегодня тот решил заглянуть. Фаверон был совсем не уверен, что справился бы сегодня вечером один. В пустой квартире, в плену немых стен, предоставленный на съедение собственным мыслям. А они его никогда не щадили. Наверно, стоило быть проще, стараться во всём находить сначала позитивные стороны, но легко сказать.

Подпись автора

За краем вечности, беспечности, конечности пурги — Когда не с нами были сны, когда мы не смыкали глаз;

Мы не проснёмся, не вернёмся ни друг к другу, ни к другим С обратной стороны зеркального стекла...

Фаверон слишком рано понял, что управлять другими посредством страха и правда во многих случаях гораздо эффективнее, чем любовью и уважением. Страх сковывает прочнее, проникает глубже, его липкие путы сбросить под силу не каждой воле. Если правильно им распорядиться, окружающими можно манипулировать как угодно. Фаверон больше не был тем наивным мальчиком, впервые приехавшим в Имперский Город, но отошёл и от образа прекраснодушного юноши со странными, не вполне современными идеалами, что так желал послужить своей родине верой и правдой, не потому что его кто-то когда-то подучил так мыслить, не по навязанному долгу, а по собственному выбору. Поначалу он пришёл в ужас от некоторых методов Пенитус Окулатус, что открывались ему тем шире, чем глубже он погружался в свою работу и чем заметнее себя проявлял. Фаверон получал больше информации - и многое из этого сперва вызывало у него естественное отторжение. К счастью, он не позволил этим эмоциям испортить себе будущее, не дрогнул, не сбежал, нарушая все клятвы, и не задал неудобных вопросов, за которые его бы отметили как сомнительного и неблагонадёжного. Хотя среди них не было принято слишком много думать и рассуждать о лишнем - Фаверон всё же пораскинул мозгами и пришёл к неизбежному выводу: всё, что делает Пенитус Окулатус - благо для страны, даже если это благо совершенно не очевидно с первого взгляда, и если окружающие в благословенном неведении своём трактуют всё превратно.

Сам Мьяр, судя по всему, уже давно и вполне уверенно шёл именно по этому пути. И был, пожалуй, прав - в результатах, по крайней мере, сомневаться не приходилось. Однако, в данном случае Фаверон не был до конца убеждён, что ему нужно следовать примеру брата. Страх - не только отличный инструмент. Он - ещё и одиночество. Безусовно прекрасный вариант для самодостаточных личностей. Не сказать, чтобы Фаверон во многих нуждался, но несколько тех, кого он бы не желал потерять, за эти годы приобрёл.

Хорошо, что ему не приходилось сомневаться - слова Мьяра не пустые и не чересчур громкие. Фаверон знал, на что способен тот и насколько упорно следует цели, если действительно хочет. И обещал брат ему нешуточную поддержку, переоценить такое невозможно. Но достаточно ли Мьяр оценил последствия? Не рискует ли он потерять своё положение в гильдии - или нечто худшее? Ставить брата под удар ради своей выгоды недопустимо.

- Поймут ли тебя... твои, если заметят за тобой подобное? - как можно деликатнее спросил Фаверон. - Скажи, Мьяр, ты ведь не просто так пришёл поболтать за ужином? - очень серьёзно продолжал он. - Несмотря ни на что, ты всё ещё можешь говорить со мной напрямую. Как бы высоко я ни превозносил Империю, я не поставлю её выше твоей жизни и безопасности.

Хотя стоило бы. Фаверон не раз читал и слышал о таких героях, кто мог ради высшей цели пожертвовать всей семьёй, и не только родителями, братьями и сёстрами, но и возлюбленной - или возлюбленным, - и родными детьми. Такие отдача и самоотверженность неизменно превозносились. Но Фаверон был обычным смертным, который никогда не стремился к выдающимся подвигам, любит своего брата и не представляет себе мир без него. Он бы лучше сам умер, чем пожертвовал Мьяром, и к нынешнему сроку жизни мог заявить, что это не пустые слова. Фаверон не понаслышке успел узнать, что такое находиться на грани смерти, как всё внутри восстаёт против неё, и готов уцепиться за любой шанс. Тем не менее, ради Мьяра он бы принял подобную участь. Фаверон не объяснил бы, почему для него жизнь брата важнее собственной, он просто так чувствовал. К счастью, судьбы всей Империи разом от него вряд ли будут зависеть даже в самом безумном воображаемом раскладе. А вот судьба Мьяра - есть шанс, что сложится так.

Подпись автора

За краем вечности, беспечности, конечности пурги — Когда не с нами были сны, когда мы не смыкали глаз;

Мы не проснёмся, не вернёмся ни друг к другу, ни к другим С обратной стороны зеркального стекла...

Фаверон не изменился в лице, разве что бровь чуть приподнял. Он ожидал чего-то подобного. Не именно этого, разумеется, о таком мысли в голову приходят в последнюю очередь, но что за Мьяром есть какой-то подвох, который тот тщательно скрывает. Что же, теперь Фаверон даже испытал определённую долю облегчения, что истина наконец раскрылась, и ему больше не придётся мучиться догадками и вопросами, на которые не могло быть честных ответов.

- Так, значит, это тобой пугают маленьких детишек в Имперском Городе и новобранцев Пенитус Окулатус? - Фаверон озорно улыбнулся, как будто признание Мьяра не могло стоить им обоим жизни. - Мол, "ночью Серый Лис придёт, вас с собою заберёт"... Или ещё "подкрадётся со спины, всё сопрёт, даже штаны". А как насчёт такого: "самый быстрый прохиндей - это Серый Лис, злодей"? Не слышал? Твоя, хм, должность давно является популярным элементом фольклора, - он с очень довольным видом отпил вина и закончил: - Я считаю, что слава ничего не стоит, пока о тебе не начинают сочинять дурацкие стишки и нелепые истории. Вот он, подлинный венец любой карьеры! Деяния сотрутся, побасенки останутся.

Шутки шутками, а Фаверон вполне серьёзно понимал, что знать настоящее имя Серого Лиса - очень и очень выгодно, а иметь хоть какие-то рычаги влияния на него и хотя бы минимальные представления о том, чего от данной персоны ожидать - выгодно вдвойне. Ему досталась величайшая милость судьбы и огромная удача, что столь выдающимся и знаменитым, пусть и не в лучших красках, персонажем оказался Мьяр. Ожидать, что с уничтожением Серого Лиса воровство на улицах исчезнет, не приходилось, если смотреть на мир как реалист. Зато теперь известно, кто их держит в ежовых рукавицах, это и впрямь прекрасное подспорье во многих отношениях. Они могут снабжать друг друга информацией и даже при возможности кооперироваться ради достижения каких-то совместных целей или выполнения задач, непосильных для каждого из них поодиночке. И сразу понятно, к кому идти, если весь этот сброд вдруг распояшется. И заодно будет повод обеспокоиться за брата - если подчинённые ему преступники мелкой и средней руки пойдут вразнос, поневоле придёт на ум мысль, не случилось ли чего плохого с самим Мьяром, раз они себе позволяют что-то, что не разрешил бы он.

- Не знаю почему, но я совсем не так удивлён, как должен бы, - сказал Фаверон уже без шуток. - На мой вкус, тебе это подходит как никому другому, - завуалированный намёк на то, что другого он на этом месте видеть и не хочет, и пусть Мьяр не смеет сдаться. - Меня очень забавляет, что однажды тебе придётся прибавить к серой шкуре титул графа Чейдинхола, вот потеха будет, - нет, он не выдержал, ему опять стало весело. - А разрешено ли мне спросить, как ты дошёл до жизни такой, или у вас какая-нибудь страшная убийственная клятва о неразглашении?

Вот в эту секунду в нём снова проглянуло что-то от прежнего неуёмно любопытного ребёнка, который болтал так много и желал услышать обо всём вот прямо сейчас, вынь да положи ему, что после, когда Фаверон повзрослел и ума чутка прибавилось, сделалось стыдно за то, что он так доставал Мьяра.

Подпись автора

За краем вечности, беспечности, конечности пурги — Когда не с нами были сны, когда мы не смыкали глаз;

Мы не проснёмся, не вернёмся ни друг к другу, ни к другим С обратной стороны зеркального стекла...

Фаверон откинулся на спинку стула, скрестил руки на груди и закинул ногу на ногу, принимая позу почти вальяжную. Теперь было заметно, что его поведение нельзя списать на нервную реакцию из-за потрясения от неожиданной новости, где он за шутками скрывал бы растерянность и недоумение, а также естественный страх или по меньшей мере беспокойство от естественной дилеммы разрывающегося между своим гражданским долгом и семейными узами. Не сказать, чтобы у него совсем не было никаких дурных предчувствий, ведь теперь причин для звенящего беспокойства за брата станет больше. У тревоги крайне неприятный, терпкий вкус, вязнущий на языке, как тот особый сорт вина, который не каждому дано понять, и не каждый оценит.

- Думаю, после буянов и пьяниц граф, который по совместительству будет вором, не станет в Чейдинхоле чем-то удивительным. Я уверен, что ты в этом не хуже доброй половины нынешней аристократии, - заметил Фаверон так же небрежно, словно вёл светский разговор о ценах на редкие ткани и породах лошадей. Отношение своё к расфуфыренным высокородным олухам, хвастающимся друг перед другом родословными и богатством, будто павлины - оперением, он никогда не скрывал. - Выбора у нас в любом случае нет. Мы не можем себе позволить потерять его или уступить кому-либо, так что придётся изобразить из себя приличных меров. У тебя уже есть какие-то планы на эту часть будущего? Каковы твои цели вообще, и чем я могу тебе помочь? Я совершенно не заинтересован, чтобы ты попал в тюрьму, и я точно тебе не судья, более того, готов договариваться, но я надеюсь, что ты сам воздержишься от слишком безумных авантюр.

Серый Лис - допустим. Предатель интересов Империи - уже непростительно. Хотя Фаверон и знал, что даже в таком случае сначала придёт поговорить, а потом уже определится, как поступать дальше. Что-то можно исправить, что-то - сгладить, другое - припрятать, чтобы никто никогда ничего не доказал. Фаверон искренне надеялся, что никому из них не придётся прибегать к угрозам или насилию против второго никогда. Ему даже вообразить подобное теоретически никак не удавалось. Старший брат был неприкосновенной фигурой. Ни при каких обстоятельствах. Только бы его слабость перед Мьяром не обернулась однажды роковой.

Подпись автора

За краем вечности, беспечности, конечности пурги — Когда не с нами были сны, когда мы не смыкали глаз;

Мы не проснёмся, не вернёмся ни друг к другу, ни к другим С обратной стороны зеркального стекла...

Каждый прекраснодушный бессребреник, желающий помогать другим и улучшать положение в мире, однажды столкнётся с необходимостью поступиться законом и совестью, потому что заключённая сделка как раз поможет ему достичь таких желанных целей. Фаверон исключением не оказался. Его искушение сидело перед ним в обличье родного брата и соблазняло таким контрактом, в котором обычно ищут подвохи, двойное дно, читают между строк, чтобы не попасть впросак. Мьяр, конечно, не даэдра, душу не заберёт, но вот сам сигануть в бездну с головой и утянуть Фаверона мог. Иначе ему, видать, слишком уж скучной становилась жизнь. Таких, как Мьяр, по натуре называли игроками. Всё на карту, всё на карту, не мелочиться и наслаждаться дарами сегодняшнего дня.

- Мне нравится твоё предложение, брат, - начал Фаверон с положительной стороны их совместной проблемы, помня о риторическом приёме, когда от этого зависит восприятие всей речи, ведь, если начать от негативных моментов, то до хороших пунктов можно попросту не дойти, так как собеседник не станет так долго слушать, получив первые отрицательные эмоции. - Но я не собираюсь отправлять в тюрьму невиновных или сажать за решётку не за те преступления, которые кто-то действительно совершил, - толика возмущения прорезалась в его голосе, а также уверенность в своей позиции, даже если это звучало глупо и по-детски.

Наверно, на таком посту не следовало вести себя чересчур щепетильно, и, опять же, в некоторой степени Мьяр предлагал неплохой способ выслужиться, которым кто-нибудь иной не преминул бы воспользоваться. Вот только Фаверон не был бы собой, если бы тут же радостно последовал этим путём. Опомниться не успеешь, как превратишься в существо, на которое тебе же омерзительно станет смотреть в зеркало. Всё всегда начинается с выбора чего полегче, с моральных уступок и переступания через принципы. Сперва небольшие, а затем ты кого угодно предашь и продашь ради малейшего преимущества.

- Однако, - Фаверон сделал небольшую паузу, - я прекрасно понимаю, что иногда приходится идти на сомнительные с точки зрения нравственности и этики шаги, так что я не буду отметать никакие пункты данного соглашения.

Обстоятельства иногда складываются настолько неожиданно, что приходится принимать как манну небесную вещи, которые ещё недавно оскорбили бы до глубины души. И зарекаться ни от чего нельзя - судьба обязательно посмеётся над слишком самоуверенными, мнящими, будто у них всё под контролем, и они, мол, до чего-то этакого никогда не опустятся.

- У меня есть ответная просьба к тебе... нет, даже предупреждение. Прошу выслушать его до конца, - Фаверон посмотрел брату в глаза, куда серьёзнее, чем за весь сегодняшний разговор, да и, возможно, за всё время их общения. - Я готов идти тебе навстречу, готов помогать и защищать, даже до некоторой степени покрывать твои действия. Но учти, я не прощу тебе, если ты однажды пойдёшь против Империи и Императора. Я здесь не просто ради карьеры. Хлопочи я лишь о себе и своём процветании, выбрал бы что-то не так похожее на жизнь под лезвием меча. Я на самом деле отдал этой службе сердце и душу. Кроме того, я не одобрю то, что будет грозить тебе слишком большим риском потерять голову с плеч. И, если ты будешь во избежание моих тревог скрывать от меня правду, добром это не кончится. Просто учти - я не хочу потерять своего единственного брата по какой-то глупости или ошибке. Я тебя знаю уже достаточно хорошо, чтобы понимать - ты способен на самые разные выходки. Так вот, прошу, хотя бы иногда задумывайся о том, как поберечь себя, ладно?

Фаверон договаривал, потянувшись ладонью к щеке Мьяра и осторожно касаясь её. Хотелось, чтобы тот воспринял слова правильно - не как навязывание ограничений или неверие в его, Мьяра, силы и способности, а как заботу о его жизни и здоровье. Фаверон желал видеть брата настолько свободным и счастливым, насколько это возможно было для него. Его страх оказаться бесполезным или надоесть за все прошедшие годы поуменьшился, но до конца не исчез.

Подпись автора

За краем вечности, беспечности, конечности пурги — Когда не с нами были сны, когда мы не смыкали глаз;

Мы не проснёмся, не вернёмся ни друг к другу, ни к другим С обратной стороны зеркального стекла...