Поведение Довакина вызывало подозрения, и если кто-то из Клинков списал всё на предстоящий приём, сын даггерфолльского герцога заподозрил причину куда более серьёзную, сулящую неприятности. Имелись среди рыцарей незаконного ордена те, кто подсказывал – ищи причину у источника. Только вот "источник" крайне великодушно отсоветовал лезть в свои дела.
Роштейну не оставалось ничего, кроме как обратиться к Амелии.
Бретонец постучался в комнату девушки и после одобрительного "войдите", открыл дверь.
– Леди, – в неофициальной обстановке аристократ позволял себе обращение, к коему прибег бы, находись они в Хай Роке. – Неужели вы рассказали Мастеру всю правду? – участливо-взволнованный взгляд мужчины скользнул по открытому окну, на миг он замер, словно оторопел, но вскорости взял себя в руки.
– Лорд, – поднявшая с кровати девушка присела в реверансе, пытаясь скрыть, а на самом деле наоборот выдавая свое разочарование. Она слышала шаги в коридоре и стук в дверь, понимала, что они не принадлежат Альве, но все же до последнего надеялась, что в комнату заглянет именно Довакин. Улыбнется или вздохнет, развеет одним своим присутствием все ее страхи, пробужденные его сегодняшним поведением. Вот только за дверью был Себрис. Амели была рада бретону, в любое другое время рада, но не сейчас.
– О чем вы? – все же уточнила бретонка, жестом предлагая Роштейну присесть на единственный в комнате стул. Взгляд мужчины не остался незамеченным, чародейка тоже обернулась к окну и с недоумением на него посмотрела.
Поблагодарив за предложение и заранее извинившись, мужчина сначала закрыл двери на щеколду, затем оконную створу и только после присел. В его жестах не наблюдалось обычной грации, хотя плавность никуда не исчезла.
– Мы оба знаем: с неба должен сорваться метеоритный дождь, чтобы человек, уверенный в своих суждениях и действиях, нахмурил брови, усомнившись. Поправьте меня, принцесса, если я не прав и осудите за остроту языка, как подобает делать тем, на чьём роду написано иметь стеничный нрав и благородство.
Амелия опустилась на краешек кровати, занятой подготовленным для завтрашнего празднества платьем, сложила руки на коленях.
– Вы льстите мне, лорд. В моих силах вызвать разве что обычный дождик, что доставит мимолетно поморщиться, когда его капли скользнут за шиворот, но не более. Для метеоритов же требуется некто более важный и могущественный, – бретонка позволила себе тихий вздох, – Я надеялась, что мои глаза лгут мне, а разум еще не оправился от ужасов Скинграда и лишь поэтому видит всюду недоброе. Однако в остроте вашего зрения и уме сомневаться не приходится...
Взгляд бретонца сделался проникновеннее, а голос холодел при мысли, что он угадал причину беспокойств.
– Под какими именами Мастер знает вас?
– Лишь под одним, – в голосе бретонки послышалось недоумение, впрочем, быстро перешедшее в неверие, – Неужели вы думаете, что...
– Я не знаю иных причин для столь разительных перемен, – он был рад, что опасения не подтвердились, но теперь совершенно запутался, – Если их знаете вы, принцесса Эмилиана, подскажите своему верному слуге, с какой стороны ему отражать удар врага, – говоря чувственно и в то же время дезориентировано, Себрис с надеждой во взгляде смотрел на Амелию.
– Возможно ли что... – Амелия задумалась, а потом покачала головой, – Нет, если бы что-то такое и всплыло, Анисетус бы обязательно сказал мне. Нам.
Девушка едва уловимо поморщилась – с некоторых пор она недолюбливала имя, данное при рождении, еще сильнее нежели прежде. Похоже Себрис действительно волновался, раз забыл об этом, позволив себе маленькую бестактность. Или успешно претворялся? Хотя куда там, он же даггерфоллец.
– Вы говорили с Фелионом, спрашивали его о том, что произошло в замке графа?
Взгляд, которым наградил Роштейн девушку, словно от пощечины – обиженный.
– Я не стал бы говорить с Фелионом после того, как Карвейн изволил сменить расстановку в гостинице после моему к нему вопроса, – слова звучали весьма двояко. С одной стороны бретонец не смел выспрашивать у коловианца о делах Мастера, с другой жила интуиция, которая подсказывала действовать.
Непонимание во взгляде девушки (неужели догадался о ее подозрениях и оскорбился?) смешалось с сочувствием, когда она поняла причину огорчений бретона. Пусть и не до конца.
– И как же на данный момент выглядит расстановка сил в гостинице?
– Тих и осторожен даже Энирфин, – обезоруживающе пожал плечами бретон.
Это действительно пугало. Рыжеволосого босмера обычно не могли заставить умолкнуть ни драконы, ни аэдра с даэдра, ни даже разъяренные Аробр с Дельфиной.
– А где сейчас Мастер?
– В своей комнате. Если вы сейчас спросите, что он делает, разрешите мне сразу прыгать в окно – я не знаю. Анисетусу было велено передать поручения Клинкам, мне – следовать указаниям. И завтра поутру нас ждёт визит в замок графа в качестве свиты. У своей руки на приёме Мастер не пожелал видеть даже вас, леди, – двое говорящих сидели достаточно близко, чтобы слышать тихую речь друг друга, Себрис же говорил так, если бы кто-то подслушивал у двери. – Усомнись я в Мастере, посчитал бы его отказ оскорблением и потребовал деталей. Но, как видите, я тут и всё ещё не понимаю, что происходит.
– Не стоит, лорд, я не буду задавать столь провокационных вопросов. Давайте пожалеем хозяина, под чьей крышей мы нашли приют, – тень улыбки мелькнула на губах девушки, чтобы тут же пропасть.
– То что Мастер не пожелал меня видеть подле себя на столь важном приеме не удивительно, – тонкие пальцы погладили грубую ткань лежащего рядом платья. Конечно, такое пренебрежение ранило девушку, но не сильно – к легкой обиде примешивалось облегчение от того, что ее маленькая тайна окажется вне опасности, – Да и нет никакого "даже", лорд, – ведь для всех Амелия с Довакином всего лишь спутники, – Куда больше меня беспокоит, что рядом с ним не будет вас, Анисетуса или Витурио. Хотя пожалуй для последнего это было бы слишком рискованно.
Орбисон помолчала, раздумывая, а потом подняла на мужчину взгляд.
– Он снова это делает. И кажется я знаю почему.
– Но почему?! – всплеснув руками, Роштейн позволил себе эмоциональность. – Нет, не говорите. Я и так задал слишком много вопросов, упомянул слова, коим звучать не стоило, вынюхиваю, точно пёс Пенитус Окулатус, на самом деле являясь безродной дворнягой, – он встал и поклонился, собираясь уходить.
– Сядьте, лорд. Я понимаю ваши чувства, но все же... Полагаю герцог Роштейн был бы оскорблен, услышав подобное, да еще и из ваших уст, – слова звучали спокойно, Амели старалась говорить доброжелательно и мягко, как и всегда, но все же в ее интонациях проскользнуло нечто повелительное.
Как водой облитый, мужчина остепенился и сел на прежнее место. Орбисон робко улыбнулась ему, стараясь сгладить произошедшее. Всего лишь порыв – отголосок прошлой жизни. Сейчас Роштейн был куда выше ее в иерархии ордена, и она просто не имела права так с ним обращаться. Вот только напоминать об этом мужчине сейчас казалось крайне неразумным.
– Не будете ли вы так любезны немного подождать меня здесь? – спросила бретонка, вставая, – Мне хотелось бы утвердиться в своих подозрениях. Хотя, видят боги, я предпочла бы, чтобы это оказалось всего лишь моими домыслами.
Дождавшись кивка, девушка покинула комнату. Ей нужно было узнать, что же произошло в графском замке, что заставило Довакина закрыться ото всех. И сделать это можно было лишь спросив самих участников событий.

Подпись автора

Я в подробностях помню
Всё то, чего не было,
И знаю всё о том, чего нет.

Фелион не отказался. С готовностью он поделился всем, что интересовало Амелию, но так и не дал ей ответов, как ни старался. В замке по его версии не произошло ничего необычного, реакция Довакина удивляла и самого имперца, но объяснений ей он не находил. Единственный же кто мог прояснить ситуацию, не желал разговаривать. По крайней мере с Амелией. Как, судя по всему, и с Себрисом, что терпеливо ожидал девушку в ее комнате.
– Прошу прощения, лорд, я несколько задержалась, – улыбка вышла тусклой.
– Не стоит извиняться, – время, подаренное бретонцу отсутствием хозяйки комнаты, пошло ему на пользу: Себрис выглядел как и всегда раньше, разве что взгляд терял прежнюю проникновенность, а слова слетали с губ поспешнее обычного. – Надеюсь, ваши методы оказались действеннее моих.
– Увы, – девушка вновь опустилась на кровать, – Мастер, которого я имела неосторожность побеспокоить, все еще не желает видеть меня. Анисетус был как всегда мил, но его рассказ не помог сдернуть покровов тайны с произошедшего.
– Полагаю, нам остается только наблюдать и верить, что наша непросвященность не обернётся ничем смертельным, – непонятно было, кого он успокаивает, себя или Амелию. – Я вам ещё для чего-нибудь нужен или могу быть свободен?
– Вас интересовало с какой стороны ждать удара, лорд. Я принесла ответ, вот только он не подарит вам успокоения. Со всех. Борьба, в которую мы вступили куда сложнее и опаснее нежели битвы с драконами, мечи и магия нам не помощники.
Вопрос удивил бретонку, даже изумил.
– Вы вольны делать все, что вам вздумается, лорд, это мне следует просить у вас разрешения. Все же вы Командор, а я обычный агент. И все же, я прошу вас остаться.
Девушка встала и подошла к окну. Замерла у него, обхватив себя за плечи.
– Я в сомнениях, лорд. Не доверяя ему своей тайны, могу ли я разглашать его? Даже во благо?
Предупреждение не вызвало нужного отклика, Себрис, воспитанный сначала бретонским обществом, а затем и орденом Дракона, готов был отражать нападения врагов в любой момент, пусть даже во сне или Обливионе. Но сказать, что он не отреагировал на последний вопрос, не сказать ничего.
Мужчина вмиг оробел. Речь шла о вещах куда более загадочных и странных, чем мелкие тайны всех Кликнов. Речь шла о Довакине.
– Принцесса... вы знаете крепость моих клятв и я обещал, что сохраню любую тайну ордена и Великого Мастера. Но это не даёт мне право пользоваться вашим доверием.
Амелия, обернувшись, ласково улыбнулась:
– Разве? Разве моя тайна не стала одной из первых, что вы хранили со дня вступления в орден, друг мой? – лицо девушки вновь помрачнело, – К тому же вы правы, незнание однажды может больно ударить, как и по всем вам, так и по тому, кого мы поклялись защищать.
За окном кипела жизнь, и Орбисон на мгновение пожалела, что не может так же весело и беззаботно готовится к грядущему празднику. Осознанно или нет, но Альва возложил на ее плечи груз ответственности. И доверия бретонка не оправдала, сломалась под его тяжестью.
– Скажите, Командор, вы знаете, какова наша миссия в Сиродииле? – начала девушка издалека.
– Вы меня пугаете, милая Амелия. Если даже вы начали говорить загадками, то что же творится в голове Карвейна? – риторический вопрос, способ разбавить повисшее в комнате напряжение. – Сделать всё, что в наших силах – для ордена, империи, её жителей, – отчеканив "цель", бретон выжидающе смотрел на девушку, не смея поторапливать или, тем более, требовать большего.
– Если бы я только знала, лорд, если бы я только знала, – Орбисон грустно усмехнулась. Если чужая душа была для нее просто потемками, то душа Довакина – кромешным мраком. Горькая ирония: перед бретонкой открывались многие, вот только тот, кого она желала понять сильнее всего не желал подпускать ее ближе.
– И в чем же нуждается империя?
– Верный вопрос, но, боюсь, даже если я призову все свои познания, не смогу ответить достойно. Для того, чтобы добраться до вожделенной цели, стоит разобраться в нынешней ситуации. И, ох, оттеснить Талмор.
– Прошу прощения, я вас запутала. Но вы назвали верно, одна из главных наших проблем – это Талмор. Известно ли вам, зачем мы прибыли в Кватч?
– Анисетус твердил, будто здесь союзники, – не без гордости, возникшей из-за соперничества с коловианцем, ответил мужчина. – Но, прошу простить мне мою неучтивость, к чему вы клоните?
– Грядет война. И мы либо проиграем ее и погибнем. Либо одержим победу, а с ней еще целый ворох проблем, связанных с рубиновым троном. И прежде всего с тем, кто его займет.
Себрис устало вздохнул.
– Неумно и слепо, я бы сказал по-орочьи даже, но я просто последую указам, – короткая заминка. – Кто бы не занял рубиновый трон.
– Последуете. Все мы последуем. Ведь одна из обязанностей Клинков – охранять императора. Драконорожденного императора, – Амелия повернулась к Роштейну, ожидая его реакции.
Глаза бретона опасно заблестели, взгляд сделался острым, пронзительным, как острота клинка, покоящегося в ножнах.
– И мы справимся!
Чародейка сначала изумленно отшатнулась, а потом вздохнула.
– Мне бы вашу уверенность. Да и Драконорожденный еще не дал своего согласия.
– Я бы на вашем месте не верил в возможность отказа, – Роштейн поумерил пыл, разговаривая дальше уже спокойнее. – Спасибо, вы меня успокоили. Я грешным делом думал на иную причину беспокойств Мастера, но теперь картина прояснилась.
Амелия лишь грустно улыбнулась. Она тоже не верила – чувство долга в Альве слишком сильно. Но, обремененная властью, она не желала такой же судьбы для того, кого любила.
– Мастер пока в сомнениях и не готов нам открыться. Рано или поздно правда выплывет наружу, до тех же пор... Я верю, что вы сохраните эту тайну, как и мою и поддержите его, как все это время поддерживали меня.
Когда-нибудь Довакин узнает об этом разговоре, о том, что бретонка не сохранила его секрет, и та поплатится за свою слабость. Но уж лучше она, чем он.

Отредактировано Амелия Орбисон (23.10.2014 08:33:14)

Подпись автора

Я в подробностях помню
Всё то, чего не было,
И знаю всё о том, чего нет.

[AVA]http://sa.uploads.ru/09YV5.jpg[/AVA][NIC]Люциус Матиус[/NIC]

- О чем вы задумались, моя госпожа и графиня? - негромкий голос мужа вернул леди Эльвиру в настоящее из трепетного мира образов - будущих, минувших.
Слуга прибежал сообщить о приближении гостей из Брумы, и, в нужный момент, привычно выверенный дипломатией и традицией, графская чета Кватча появилась в распахнутых дверях замка одновременно с тем, как потомок графского рода Брумы вошел во двор, миновав замковый мост.
В сопровождении свитских, они неторопливо стали спускаться навстречу гостям, так же приближавшимся к ним. 
Группа, сопровождавшая Альву Карвейна, была скромна и в меру импозантна, даже более скромна, чем импозантна. Взгляд леди Эльвиры внимательно скользил по лицам и фигурам спутников гостя, в то время как прелестные уста, раскрывшись в полуулыбке, очень и очень тихо вопросили:
- Дорогой, как думаешь, смогла бы я уговорить тебя стать императором?
- Дорогая, - так же улыбчиво-тихо отозвался граф Люциус, - если бы я заподозрил за тобой подобный талант, я удушил бы тебя в ту же минуту. Давай сойдемся на том, что эти каштаны из этого огня пусть таскает кто помоложе.
- Или, быть может, мой господин и граф боится, что вся империя потребует от него немедленно поставить трону наследника? - едко парировала графиня.

..Минувшая ночь была полна жарких супружеских ласк и не менее жарких споров. Нет, не о политике, - с тех пор, как Люциус продемонстрировал юной графине искусство своего лазутчика прятаться незамеченым в спальне, когда они остались одни, леди Эльвира признала его требование не касаться государственных вопросов в постели.
Спорили они о деталях праздника - как всегда, уснащая пикировку намеками и подспудными смыслами, это было их личным спортом.
И о возможной беременности госпожи графини. Графиня настаивала, граф откладывал на потом. В конце концов, леди Эльвира опустилась до прямых угроз, что было уже предвестием поражения:
- Вы дождетесь, мой граф, что я забеременею от конюха!
- Которого именно, моя дорогая? - с подчеркнутой флегматичностью уточнил супруг. - Я попросил бы вас вачале представить кандидатуру на мое одобрение.
- И, без сомнения, заручиться поддержкой ваших советников в полном составе?
Шутливая перепалка сменилась иными звуками, но оба понимали, что снова заговорить о наследниках Эльвиру подтолкнул страх. Стах за мужа, страх за себя - как всякая женщина, она хотела получить хотя бы частичку, отражение, живой образ своего любимого, стоя перед лицом неизбежности.

.. А теперь неизбежность входила в зал в лице Альвы Карвейна, мужчины, который мог сокрушить ее маленький женский мир. Эльвира была женщиной в столь же полной мере, как и политиком. И обе эти дамы в ее лице понимали, что Люциус Матиус по своей природе - тот, кто стоит близ имперского трона, а не изображает из себя живую мишень на троне.
В то же время, Люциус был решительно нацелен возродить Империю и, как всякий Обливионом клятый мужчина, готов был ради своей цели идти по огню и трупам, и могло статься - кинуть свой труп под ноги будущему императору, чтобы тот мог легче взобраться к трону. Эти мысли не оставляли Эльвиру и теперь, когда она с особенной женской внимательностью всматривалась в Альву Карвейна и его спутников.
Спутников - и единственную спутницу.
- Аэдра, а вот кто действительно молод! - изумленно шепнула она.
- Мила, - равнодушно отозвался Люциус
На этом частная беседа прервалась, - обе группы встретились в центре двора, по-праздничному украшенному флагами, вымпелами и штандартами. Даже нарядные люди - свитские, стража в парадных доспехах, гости, - казались цветником, собранным, чтобы украсить встречу, много более значительную, чем догадывалось большинство.

Пока граф обменивался приветствиями с Альвой Карвейном, графиня Эльвира легкими взглядами вскользь изучала девушку в венке из цветов, такую молодую, что едва ли ей было двадцать лет. При всей юности, девочка не растерялась, не приходила в ступор или аффектацию, - и только взгляд на Карвейна выдал ее безоглядно.
Сама душа юной бретонки трепетала на кончиках ресниц, когда та смотрела на лидера их группы.
Сердце графини дрогнуло от сочувствия.
Н… Натея? Нет, о той сообщали, что она босмер. Амели? Да. Амели Орбисон… Странное имя для бретонки, а девушка определенно была уроженкой Хай Рока.

Уроженкой Хай Рока, без крестьянского смущения или любопытства простолюдинки, без развязности принаряженного отребья, -  девушка держалась с исключительным достоинством и скромностью в окружении знатных людей. Кое-кто из молодежи отметил ее, и, негромкие, из уважения к графской чете, уже слышались комплименты.
Ну не глупо ли со стороны Альвы Карвейна водить с собой такое юное существо! В окружении одних лишь мужчин, девушка казалась особенно хрупкой и неуместной.
Графиня почувствовала, что сердится, и это навело ее на неожиданное решение.
Если ее догадка была верна, - Амели поймет ее.
С негромким хрустом наполовину закрылся, полностью распахнулся, сложился в узкую полоску и раскрылся снова веер в руке графини. Кончики ажурных лепестков затрепетали в нескольких быстрых касаниях, неуловимо лаская губы, щеку, запястье графини.
“Милая девушка, вы так прелестны!”
Язык вееров изучала вся знать, сызмала, до автоматизма. Свои характерные приемы, знаки, “слова” и “выражения” были в разных провинциях Империи, в том числе и  в Хай Роке, - сейчас графиня Эльвира использовала именно бретонский “язык вееров”.
“Я должна познакомиться с вами поближе”.
“Можете подойти ко мне прямо сейчас”.
Последнее - от дамы к мужчине или от старшей дамы к младшей - имело силу приказа.

Отредактировано Кантарион (24.10.2014 21:03:30)

Амелия попалась. Сама того не понимая, она угодила в крепкие сети, что расставила хитроумная графиня. Старательно обходя вопросы о своем прошлом, об Альве и о его "свите", бретонка сама не замечала, как отвечая о казалось бы простых и известных всем вещам, она сообщала леди Элеоноре гораздо больше, чем хотело. Если сравнить разговор женщин со схваткой, то графине принадлежала честь нападать, Орбисон же лишь защищалась, наивно полагая, что отражает все удары, тогда как сердце ее было поражено потайным клинком еще в самом начале. И тем неожиданнее был шепот леди и ее ласка, в ответ на которую Амели смогла лишь тускло улыбнуться, на мгновение потеряв маску беззаботности и веселья.
"Иногда сердце только мешает разуму".
Странная мысль для той, что молится Маре, и, приклонив пред ее алтарем колени, Клинок попросила у богини прощения за свои сомнения и слабость. Какая мать оставит без поддержки пусть и неразумное, но все-таки свое дитя, отвернется от него из-за очередной совершенной глупости, даже зная, что она повторится? Легкое сияние было девушке ответом, и от него на сердце становилось тепло и спокойно, так же как и от понимающего взгляда служителя Мары, сегодня оставшегося практически не у дел. Горожане, растревоженные гуляющими по империи слухами, торопились попросить защиты у Талоса и Акатоша, обделяя остальных богов своим вниманием. Стоит ли удивляться, что в боковой капелле было так мало народу, и заговорившую графиню практически никто не слышал.
– Миледи, – Амелия не просто была удивлена, она буквально опешила. Амулет с легко узнаваемым символом богини-Матери лежал в руках бретонки, но она не торопилась сжимать ладонь и принимать его. Слишком ценным был подарок и слишком о многом говорящим.
– Миледи, – повторила чародейка и словно ступила на тонкий лед, рискуя с каждым шагом-словом уйти под воду с головой, – Право слово, я и не знаю, что сказать, настолько я поражена вашим даром и великодушием. И все же я должна от него отказаться, и мне остается лишь молить всех богов, чтобы ваши безграничные доброта и мудрость затмили ту обиду, что я вам нанесла.
Мара улыбалась с цветного виража, ласково и понимающе. Графиня улыбалась так же, и Амелия, приободренная этим, продолжила:
– Этот амулет принадлежит вашей семье и он должен перейти к вашей дочери в один из тех прекрасных дней, когда ее сердце откроется для любви. Да и до тех благословленных пор ему будет кого защищать, – выразительный взгляд зеленых глаз скользнул к колонам, за которыми среди прочих находился и граф, – Что же до того, кого охранить я... Боюсь, вас ввели в заблуждение, миледи, я не в праве делать ему такие дары, из-за различия культур это будет истолковано превратно. Поэтому прошу меня простить, миледи, я не могу принять ваш подарок, – Амели присела в реверансе, склонив голову и продолжая протягивать Элеоноре амулет.
– Милая, я не делаю подарок. Я делаю вложение магического капитала в будущее, которое зависит и от вас, как и от меня. От вас я хочу: сделайте все, что вы способны. А вы способны на многое, не сомневайтесь, – в голосе графини не было ни обиды, ни злости, а ее руки оставались такими же нежными, когда она мягко заставила бретонку сжать пальцы. Клинок подняла голову, всматриваясь в лицо женщины. Короткая дуэль взглядов – и юность отступила перед опытом. Побежденная, но не сломленная.
– Благодарю, миледи, – Амели выпрямилась и подошла вновь к алтарю. На этот раз свет был ярче, похоже амулет и вправду имел немалую силу. Когда-нибудь, когда все закончится, чародейка вернет его графини, ну а пока украшение присоединилось к остальным, прячась в скромном декольте платья. – Думаю, нам стоит поспешить к остальным, ваша свита наверняка волнуется, да и служба скоро начнется.
Пропустить графиню вперед – признак уважения и маленькая хитрость Амели, попросту не знавшей, куда идти – Элеонора не спешила отпускать ее, словно узнала, сказала и сделала еще не все, что задумывала, а значит бретонке надлежало сопровождать графиню и дальше. Обеспокоенному Фелиону, отыскавшему ее взглядом досталась улыбка, говорившая, что все хорошо и ничего не случилось.
Что ж, не все бывают достаточно умны, чтобы предвидеть будущее.
Сегодня службу вел другой жрец, не тот, которого Орбисон доводилось видеть ранее. Ее слова не усыпляли, наоборот, заставляли сначала задуматься, а потом воспрянуть, проникали в каждое сердце, находили отклик в каждой душе. Не стала исключением и Амелия. следившая за мужчиной горящим взглядом. Отринуть страх, защитить. Так же, как это сделал он, того, кто тебя, глупую, защитил. Это ли не верно, это ли не истина? Если не закрыть собой, то встать рядом против жара Обливиона и холода небытия. Против черного с золотом.
Черного с золотом?!
Очарованная, ослепленная, примеряющая слова жреца на себя, Амелия слишком поздно поняла, как они прозвучали для остальных горожан и не сдержала испуганного вздоха, потонувшего в восторженном реве толпы. Не единого – были и те, кто подобно бретонке испугались грядущего, и тот, кто не верил в "нордские бредни". Клинок было заозералась в поисках последнего, но оскорбительные выкрики начали долетать из разных частей часовни, заставляя девушку в бессилии сжимать кулаки. В порыве злости она шагнула вперед, горя желанием заставить этих наглецов замолчать, защитить того, кто ей дорог, пусть пока и не зная как. Толпа, поглощенная собственными переживаниями и желаниями помогла ей, устремившись к алтарю, позволяя оказаться рядом с Драконорожденным. Всего несколько мгновений, чтобы успеть заметить обреченно сжатые в линию губы, чтобы укрепиться в своем намерении. Но не найти решение.
Легкое прикосновение к мужской ладони, несущее в себе так много. Прикосновение-сообщение: я здесь, за твоей спиной, за тобой, как и обещала. Прикосновение-ободрение: ты не один, что бы ты об этом не думал, что бы не говорил. Прикосновение-откровение: мне страшно, привычный мир рушится и мы стоим на его осколках, готовые сорваться в пропасть. Прикосновение-просьба: дай мне сил, ведь я слабая, а у тебя их всегда было в избытке, как и храбрости. Прикосновение-мольба: ты нужен мне, вчера ты отверг меня, отстранился, поступишь ли так и теперь?
Ее руку сжали, даруя защиту и успокоение, и ту самую храбрость, что так нужна была ей сейчас, чтобы сделать еще один шаг, чтобы встать перед толпой, чтобы стать щитом для того, кого они посмели оскорблять. Шаг, которого не потребовалось.
Альва все взял на себя. Как и всегда.
Гимн Септимов, гимн Тайбера Септима, гимн Талоса зазвучал под сводами часовни. Оставшийся казалось бы пережитком истории он все еще нес в себе силу, заставляя трепетать и приклоняться. А может, все дело было в исполнителе? Который не долго оставался одинок – верный искатель последовал за своим Великим Мастером. Как и агент, пусть ее чистый и звонкий голос и не был так значителен рядом с гласом Драконорожденнного, а потом и вовсе был заглушен оставшимися Клинками.
Один за другим, вслед за своим графом, жители города присоединялись к песне, неся ее из церкви дальше, на улицы, впервые за столько лет открыто прославляя Талоса. Амелия же чувствовала себя святотатцем и еретиком – пусть ее слова и были такими же, как у других, но воспевала она не великого Тайбера и даже не хитроумного Хьялти, а человека в чьей ладони все еще была ее ладонь. Того, кто был ей дороже всех богов и всего мира. Последнего Драконорожденного.
Последние ноты смолкли, но молчания, полного осмысления и благоговения не последовало. Его опередило ожидание, когда взгляды всех присутствующих скрестились на графе, шагнувшем вперед и потеснившем священнослужителя. Амелия, как и все, смотревшая на Люциуас Матиуса лишь бледно улыбнулась его шутке, прозвучавшей так вовремя и так кстати, но неспособной развеять охватившую бретонку тревогу. Сказанного не воротишь, разбитый мир не склеишь, а жаждущий свободы и справедливости народ вряд ли получится утихомирить просто позволив им вдоволь посмеяться, да граф и не пытался. Вместо этого он опустился на колени и коснулся алтаря. Амелия на мгновение прикрыла глаза.
Отныне назад дороги нет.
[AVA]http://sa.uploads.ru/q1ORp.jpg[/AVA]

Отредактировано Амелия Орбисон (30.10.2014 01:25:50)

Подпись автора

Я в подробностях помню
Всё то, чего не было,
И знаю всё о том, чего нет.

Большое спасибо Неймону за то что отыграл графа

Даэдров жрец.
Слишком рано начал, слишком опрометчиво выступил - и теперь не оставалось у Люциуса иного выбора, как поддержать это... представление.
Даэдров жрец  заставил принять решение, но, если задуматься, что ни делается, все к лучшему.
Элеонора  делает свои ставки.
Люциус сделал свои. Он думал о том, что игра в любом случае достойна этих ставок.

Толпа неслась по улицам - ощетинилась сталью, от ржавых мечей до вил и лопат, многоглазо пялилась факелами; голодная толпа пожирала "талморцев" или тех, кто был похож на желтокожих меров, или тех, кого подозревали в связи с черно-золотыми; в толпе, как обычно, сводили счеты с неугодными  и вымещали зло на соседях, купивших лишнюю пару цыплят на рынке, но это было неважно.

Кватч восстал против Талмора. На арене тоже хотели увидеть не бой, но казнь, казнь врагов.
А Довакин... причина всей этой суматохи...
Если он правда Довакин. Это еще предстояло проверить. Вернуть назад слова жреца и вдохновение - кровавое, отчаянное и весело-злобное вдохновение толпы граф не мог, но еще мог проверить, ошибся или нет.
В конце концов, всегда можно сделать честное лицо и сказать "я ловил мятежников на живца".
- Как будет угодно,  Император, - ответил Люциус.
На арену выталкивали альтмера - был он то ли счетоводом, то ли ювелиром, насколько Люциус помнил, ничем примечательным не отличался и едва ли умел соткать заклинание страшнее искорки для камина. Люциус скучающе подумал, что его разорвут в клочья слишком быстро. Толпа даже не успеет насладиться зрелищем.
Его взгляд искоса скользнул по трибунам.

К графу и новопровозглашенному Императору пробивался человек. Его задерживали, но человек был упрям, взлохмачен и разгорячен.
А еще испуган.
- Пусть идет сюда, - распорядился Люциус.

"Император..." - Альва постарался не придавать обращению слишком большое значение, он и так уже знал, что прокололся, или, точнее, что ситуация играет против Клинков - за войну.
Узкий из-за выстроившихся по обе стороны стражников, проход привёл господ на широкую ложу с низконогими широкими креслами, обитыми алым бархатом, столь же приземистыми столами и чисто символическим заграждением впереди. Одного жеста хватило, чтобы все лишние покинули коридор, отправляясь нести службу на входе.
На песок вытащили первого "воина": худющий альтмер, со слипшимися от крови и грязи волосами, бешеными, болезненными глазами и трясущимися руками. Альва знал, что Люциус наблюдает за ним, но не смог скрыть неодобрительного взгляда. Любой враг, кем бы он ни был, достоин уважения и приличествующей своему статусу смерти.
Звук, доносящийся из коридора, привлёк внимание Драконорождённого. Он обернулся, чтобы видеть того, кто должен подойти к графскому креслу - нужда, что заставила простолюдина отвлечь аристократию от представления, не могла терпеть и тем вызывала усиленный интерес.
- Спасибо, спасибо, граф! - с виду фермер, средних лет, в простом суконном одеянии, упал на пол, чуть ли не бился головой, кланяясь. - Помогите, сударь, огры. Трое! Трое, сударь. У фермы...
Короткого взгляда на Люциуса оказалось достаточно, чтобы понять намерения графа: бросать фермерские земли он не собирался, даже не смотря на праздник. Альва же был рад покинуть лицемерные бои и собачьи забавы.

Отредактировано Амелия Орбисон (07.11.2014 09:32:04)

Подпись автора

Я в подробностях помню
Всё то, чего не было,
И знаю всё о том, чего нет.