Принципы наиболее сравнимы с клещами. Они вгрызаются в вашу душу крепко и глубоко, пусть процесс этот незаметен. И когда вы однажды обнаруживаете их, вы даже не уверены, а стоит ли пытаться их вырвать? Впрочем, каков бы ни был ответ, результат всегда один: они остаются. Раны, что они когда-то прокусили, уже затянулись, и эти маленькие въедливые создания стали частью вашей сущности. Теперь всякий раз, когда вы плохо о них думаете, они вас наказывают. Ужаснее всего, когда ваши принципы друг с другом не согласны. Жизнь не упустит возможности поставить вас в такую ситуацию. Какого-то клеща, по меньшей мере одного, придется придавить, указать ему, что его место ниже прочих. И тогда-то он вцепиться в вашу плоть со всей своей силой.
   Воля Богов неоспорима. Многие месяцы уходят у шаманов на то, чтобы понять ее, изучая знаки, что посылают Боги, и создать новую деталь Мозаики. Деталь является неотъемлемой частью мира, как целого, и нет ничего важнее ее, как она не важнее ее составляющих. И в то же время, составляющие хрупки и непостоянны - и если таковые угрожают целостности Мозаики, их необходимо убрать.
   Боги сегодня были особенно щедры. Муна не могла сказать, что слишком щедры, ибо такое понятие как "слишком" попросту несущественно, когда речь идет о Богах. Но чтобы принять эту щедрость, шаманке пришлось раздавить множество подкожных клещей души.
   Покровитель - не просто слово. Это защитник. Это ближайший друг. Даже будучи чужаком, принявший этот титул становится частью Мозаики. Пребывать в неведении для него непозволительно, как непростительно держать его в неведении тем, кто находится под его защитой. Ибо последнее слово всегда должно быть за ним. Но Муна не спросила разрешения своего покровителя. Она вообще не сказала ему ничего. Это было неправильно, это было отвратительно - на грани клятвопреступления.
   Но воля Богов неоспорима.
   Даже в Сиродиле в это время года наступают холода. Рьеклингу, конечно, это было нипочем, отнюдь, даже сыграло на руку: мало кто из стражников горел желанием оставаться на улице в ночь, когда трава оделась в синеву инея. Во мраке ночи семенящей на грани бега шаманке земля казалась покрытой тонким блестящим слоем снега, словно дома. И как всякий шаман, Муна придавала большое значение таким символам. Все говорило о правильности ее решения, и все же ядовитые жвала принципов не думали разжиматься.
   Конечно же, на их стороне тоже было не мало аргументов - они ведь на все пойдут, чтобы потянуть своего носителя в желанную им сторону. Они шептали, они зудели, пытаясь посеять сомнения в истинности Знака. Он представлял собой маленькую старую скатерку, на которой ягодным джемом были вырисованы какие-то невообразимые узоры. Словом, Знак больше напоминал кошмар домохозяйки, чем послание высших сущностей.
   Вечером Батамата воззвала к Богам, использовав все местные горючие субстанции, до которых дотянулись ее руки. Суть того, что происходит в таких трансах, обычно быстро улетучивается из головы, потому шаманы много практикуются и держат при себе помощников - необходимые меры, чтобы как можно меньше деталей оказалось утеряно. Муна не могла позволить себе таких роскошей: не было ни правильных смесей, ни возможности как следует подготовиться, ни подходящих помощников. Но она как чувствовала: сейчас то время, Боги ждут. И чутье не обмануло. Хотя шаманка уже не помнила ничего, что происходило в трансе, ценою опустошенной банки джема и испорченной скатерки ей удалось зарисовать видение прежде, чем оно ушло.
   Узоры получились отчетливыми - Батамате был привычен и "холст" и консистенция краски, ведь ее одежду украшало немало рисунков, а основой бледно-голубой краски рьеклингов служило желе нетча. Тем не менее, чтобы различить в узорах хоть что-нибудь вразумительное, потребовалось несколько часов упорного мозгового штурма. Карты Муна видела один-два раза в своей жизни, и чтобы провести параллели со столь неординарной зарисовкой, нужно было очень постараться.
   Но как тогда ее сознание летело сквозь неясности к пониманию, так и сейчас та же сила тянула ее вперед. Волнение и рвение порой способны подгонять сильнее любого страха. Когда взору рьеклинга наконец предстал объект ее поисков, несколько клещей все ж таки умолкли. Мрачный домик на отшибе, в густом лесу: обычно такое место иначе как жутковатым назвать нельзя. Но в душе шаманки сейчас не было места страху. Кухонный нож - не копье, но если на Муну что-то нападет, будь на то воля Богов, то это часть их испытания, так или иначе.
   Подрагивающая в исступлении шаманка приблизилась к двери и уперлась в нее обеими руками, плавно толкая. Жилища чужаков обычно открывались внутрь.

Дверь поддалась легко, но рьеклинг все равно открывала ее плавно и медленно. В скрипе петель звучал шепот, тихий, спокойный, но отчетливый. Шаманку едва не колотило: "Боги не говорят слова нашего языка" - догмат, очерчивающий грань того, какие послания может понимать шаман, а какие нет. Но сейчас речь незримой сущности звучала более чем понятно - первозданно, словно и не было языка, на котором ее говорили, но она все равно произносилась. И слова ее были: "Лети на огонь".
   Запах свежести и цветов резко вдарил по обонянию рьеклинга, не привычному к чему-либо ароматнее дыма. Сиродильский воздух полнился странными запахами, но здесь витали совсем иные.
   Где это, здесь?
   Муна не знала. Но когда она ступила на волшебный луг, одно стало ясно: сейчас она отнюдь не в маленькой покосившейся избушке, в лесах чужой земли. Мир вокруг был прекрасен, прекраснее всего, что шаманка когда-либо видела. Даже сияющие небеса в светлые солстхеймские ночи едва ли могли поравняться с красотой вокруг. Луг был зеленее - да, трава была зеленее! - чем любой из лугов Сиродила, хоть до того они казались Батамате настолько зелеными, что больше некуда. А цветы, цветы! Муна до сих пор не могла понять, что они такое, но как они пахли! И как они были красивы!
   Это место было слишком прекрасно. Слишком. Да, слишком.
   И голос, теперь уже звучавший в ветре, предупредил об опасности как раз незадолго до того, как оная явила себя. Этот мир поглощал шаманку, целиком, от тела до духа. Вечная рьеклингская рассеянность противилась, и приходящее безумие лишь усиливало ее, но Муна заставила себя идти, сосредоточенно вперив взгляд вперед - на постамент. Нельзя было сбиваться с пути. Шаманка тяжело дышала и усиленно моргала: и телу и разуму стоило больших усилий заставлять ноги двигаться; стелившаяся по земле растительность словно бы цеплялась за рьеклинга, или, быть может, так казалось? Бесконечность зеленого простора давила сильнее тесноты любой клетки, и мысли в голове приобретали причудливые формы, и ни одна из них не сулила добра.
   Глаза Батаматы остекленели, а тело скрючило, что она уже едва не падала. Золотой меч сверкал всего в нескольких шагах впереди, не хватало лишь решающего последнего броска. Но разум отказывался, поглощенный сомнениями. Мотылек? Лететь на огонь? Воспоминание о двух искаженных черных силуэтах, нависших над Муной, полоснуло очень болезненно, и дальше рьеклинг уже ползла на четвереньках. Ее конечности подрагивали, даже не столько от слабости - они сопротивлялись. То не легкий, теплый ветерок, то буран. Вместо голубого неба - непроглядная тьма, что и создает ощущение необъятности. И вместо зеленого луга - скорбный серый снег. Один раз она уже обожглась об огонь, что светил сквозь весь этот кошмар, словно провидение.
   Бывает, что судьба вырывает одного из принципов-клещей. И эта рана не заживает никогда. Рука шаманки потянулась вперед, но она не могла заставить себя коснуться меча. Снова наступить в тот же капкан.
   Но в этот раз путь был обозначен Богами яснее, чем когда-либо. Она не могла их подвести.
«Капкан захлопывается лишь раз.» - Произнесла про себя Муна, затыкая навязчивые голоса в голове, - «Как оно... Чайники... Разлуки! Д-двалуки!.. Трилуки!» - Присказка покровителя разогнала демонические образы Гильомов.
Из последних сил шаманка вцепилась в рукоять меча.

Едва ли Муна сумела бы сосредоточиться на словах, когда весь мир вокруг пытался сдержать ее, когда разум был занят лишь тем, чтобы двигать тело к цели, и сознание мешало ему, утопая в сомнениях. Но слова вылеплялись в голове, словно память была податливой глиной, и оставались там, закреплялись нерушимо, словно высеченные в камне. Их смыслы текли бурным ручьем, но были почти беззвучны - так летом бежит по ледяным руслам растаявший снег. Чистая, прозрачная вода. Под тем слоем пепла, что плавает на поверхности.
   Шаманка разогнулась, хотя все еще стояла на коленях. Она рассматривала в сверкающем лезвии свое лицо и затем, шурясь, отражение солнца. Водила мечом из стороны в сторону, но очень осторожно, дабы не ранить мир вокруг.
   Это все было ненастоящим, конечно. Как сон. Но сном можно управлять, достаточно лишь осознать, что он нереален. В этом мире нужно было следовать правилам. Не указаниям, но сплетениям выборов. И Муна была готова взять те, что считала правильными.
   Все это был обман, сладкий обман для чьей-то горестной души. Мир донес до нее эту правду - единственную здесь. Кричал: "Я ложь"; словно молил избавить от этого клейма. Но как? Ветер направлял.
   Меч был огнем, способным выжечь на теле мира незаживающие раны. Но разве это избавило бы его от страданий? Только заглушило бы их, заменило другими. Меч - перо, и мир - пергамент, но из них не получится письма. Она должна была быть письмом.
   Нож был извлечен из-за пояса и оставлен между узорами постамента, когда его хозяйка поднялась на ноги. Боль не ушла полностью, но более не клонила к земле - лишь предостерегала, напоминала о том, что каждый шаг должен быть продуман, и праздности здесь нет места. Рьеклинг сошла с постамента, вновь ступая на зелень луга. Ей был нужен камень, один, небольшой. С такой находкой она вернулась к опустевшему ложу пера и присела близ него. Она не была уверена, что есть меч - оружие или инструмент, но почему-то ей казалось, что он способен лишь причинять новые страдания. Он был Насилием, но не Жестокостью. Жестокость - расколоть скорлупу иллюзий, а не уплотнять ее новыми слоями краски. Жестокость, которая необходима.
   Она вступит туда безоружной.
   Медленно и осторожно Муна вернула меч туда, где его оставил некто. Она сомневалась, да. Боялась, что мир вновь сожметься на ней, стоит ей перестать угрожать ему страданиями, что мог причинить меч. Руку она одернула быстро, чтобы вместе со второй обхватить ими камень. Камень - фрагмент мозаики этого мира. Он - это мир, и мир - это он; как солнце, как небо - они все едины. Ей нужно было попасть внутрь, за твердую скорлупу.
   Шаманка крепко зажмурилась, ибо мир ослеплял ее яркостью лжи. Сдавила камень, стремясь заглушить все прочие тактильные ощущения, ибо мир расслаблял ее легкостью лжи. Лишь сладость лжи все еще лилась в уши, и нечем было ее превзойти.
   Слова. Они должны прозвучать, но не Муна будет произносить их. Они сами произнесут себя, как до сих пор это делали, но она будет их проводником. Она должна быть посланием. Письмом.
Такие слова должны прозвучать без ошибок. Шаманка несколько раз повторяет их в голове, прежде чем еще сомкнутые уста начинают проговаривать их. И наконец они звучат. Отчетливо, каждое слово - фрагмент, оно есть все другие слова, и они есть оно.
- АЭ ГАРТОК ПАДХОМЕ ЧИМ АЭ АЛТАДУН.

Кажется, получилось. Муна будто почувствовала это и раскрыла глаза, чтобы удостовериться. Да, мир вокруг стал меняться, стремительно, но упорядоченно. И перестал давить, что не менее важно.
   Больше не было слепящих красок и всепожирающей бесконечности. Мир, что был совершенно чуждым, принимал куда более понятный вид, почти привычный Муне. Все еще ярче и обширнее, конечно: куда там пожухлой летней траве Солстхейма до заалевших словно вредозобник лугов вокруг, а его трем пикам - до опоясывающих горизонт горных гряд. Но пейзаж этот все равно коснулся души Батаматы мягким, теплым прикосновением.
   Останки рукотворных строений теперь были не одиноки - рядом стояли высокие белые колонны. Шаманка не поняла, откуда они взялись, словно выросли из-под земли. Но не столько колонны заинтересовали ее, сколько восседавшая на одной из них фигура. Внимание Муны тотчас же, целиком и полностью оказалось прикованно к ней. Сначала это был естественный позыв: выхватить взглядом из окружающего ландшафта живое существо. Оно не двигалось и будто бы не замечало рьеклинга, но было определенно живым. Далее вступило в дело любопытство: ничего подобного Муна раньше не видела. Существо напоминало эльфа, но слишком многое в нем было по-другому. Оно выглядело как-то неестественно. И тогда пришло осознание: это Голос. Это и дверь, и ветер, и все.
   Это Голос.
   Голосу нужно внимать.
   Он был больше, чем знаком. Ни один знак, когда-либо низпосланный Богами не был столь явен, столь огромен, не нес столько смыслов. Он был больше, чем испытанием. Ни одно испытание до сих пор не задавало вопрос столь прямо. Вопрос. Самый важный вопрос.
   Сначала Голос говорил о Мозаике и о том, как она отражается на мире. Как очевидность ее помогает детям Богов следовать Замыслу. И о долге, который каждый из них выплачивает за свое существование. Самый важный вопрос был словно резкий порыв ветра, когда еще мгновение назад воздух был абсолютно спокоен. На него ответ себе дает каждый шаман, одни раньше, другие позже, но когда-нибудь. Муна знала свой ответ: он появился в тот горестный год, когда разрушительные силы овладели Землей в большой воде, когда сердца ее народа разрывались, а умы обращались в пепел, сгорая в бесконечной погоне за ответом. Не тем ответом, а на вопрос "Почему?". И вопрос этот стал ответом для Батаматы - она должна была узнать это. Но она не искала того ответа, что вожделели малодушные: Боги не должны оправдываться ни перед кем. Видя крылатого змея, шаманка наблюдала не кару, но чудо, у которого было объяснение. И она должна была найти его.
   Муна до сих пор сжимала в руках камень, хотя уже не помнила, зачем.
   Ответ был. Голос мудр, он знает этот ответ. Хочет проверить, знает ли его все еще шаманка? Но как его выразить? Голос не говорил, в привычном понимании этого слова - он доносил смыслы. В голове они собирались в слова, но будет ли происходить то же самое наоборот? Она должна произнести ответ? Или подумать о нем? На языке ее народа или чужаков? Странно ловить себя на том, что всякая мысль по сей день не была неким чистым порывом разума, но словом, на вполне конкретном языке. Исключением были образы, однако, Муна не была уверена, что сможет выразить через них ответ.
   Нужно было сделать выбор. Остановиться на чем-то одном и надеяться, что это будет правильно. "Боги не говорят слова нашего языка". Хорошо. Пусть это будет другой язык.
- Я ище...
   Нет. Так не пойдет. Каждую фразу нужно сперва проговаривать в уме, по нескольку раз, иначе ее не поймет никто и ничто.
- Я ищу ответы. Их много. На один вопрос.
   Каждое предложение разделялось несоразмерной их краткости паузой. Батамата спокойно, но сосредоточенно взирала на сущность на колонне, хотя в голове ее поварежка усердия вылавливала из вечной каши рьеклингского разума твердые зерна. Язык чужаков был трудным, смыслы отчасти терялись. Все же Муна надеялась, что самые главные из них оставались.
- Вопрос "почему?". К каждому фрагменту свой. Мой долг искать. И я ищу, пока знаки не скажут другое.

До того момента мир вокруг был относительно спокоен Рассыпающиеся вспышками перемены прятались от взора Батаматы. Последовавшие за ними, уже не скрывающиеся, были плавными и даже естественными, насколько это вообще можно было сказать о столь необычном, пластичном мире. Все это время Муна оставалась пусть не умиротворенной, но сосредоточенной. Не позволяла себе отвлекаться на происходящее вокруг, отдавая все внимание Голосу, и позже, его обличию. Но сейчас, когда земля словно была готова уйти из-под ног, шаманка не выдержала и испуганно подскочила. Вместо того чтобы спокойно сидеть в позе, подобной той, что выбрала для себя сущность Голоса, рьеклинг теперь стояла на ногах, с плохо скрываемой тревогой наблюдая, как вырванный из земли кусок возносится к вершине колонны, и сама шаманка вместе с ним.
   Усилием воли Муне все же удалось заставить себя перестать пугаться этого мира. Все идет так, как должно. Она согласилась быть безоружной, а значит, отказалась от физического боя - нет смысла ждать его, как если его не будет, так и если сдался заранее. Испытание было не в этом.
   Другое дело - любопытство. Его погасить было трудно, почти невозможно, да и Муна не могла придумать причину, зачем. Любопытство дает рьеклингу жить в полном смысле этого слова: оно его кормит, оно его греет, оно позволяет ему узнавать новое. Тот шаман, что принял своей целью знания, должен лелеять свое любопытство всегда и везде. Страх перед миром больше не беспокоил Муну, теперь она больше боялась, что все это исчезнет, что она потеряет нить, как это случалось с каждым видением до сих пор. Пусть этот знак был куда более отчетливым, чем любой другой, пусть в нем впервые были слова, пусть ни один шаман ничего подобного не видел - никаких утешений не хватило бы, чтобы заглушить этот страх. Муна должна была извлечь как можно больше из каждого мгновения. Она должна изучать.
   Мир был обманом. Оставалось искать правду в Голосе. Сейчас они находились так близко, что казалось, можно руку протянуть, чтобы коснуться Его. Но это было бы неправильно. Сущность не шевелилась, лишь глаза неспешно сфокусировались на шаманке. Великая сила была сокрыта в том взгляде, и тем не менее, она так и оставалась сокрытой. Словно застенчивый зверек: он не прячется так, что его не видно, но делает это ровно настолько, насколько он этого хочет. Сила не желала являть себя, лишь наблюдала сквозь глаза сущности. Быть может, они были единым целым. Такой взгляд давно не встречался с глазами Батаматы. Очень и очень давно - несоразмерный срок для рьеклинга прошел с тех пор. Внутри Муны за это время поменялось многое, а вокруг и того больше, и лишь взгляд оставался прежним. Не было Голоса, только Он. Смыслы оставались, им просто больше не нужны были слова. Теперь, когда Он и шаманка стояли друг напротив друга.
   Когда взгляда достаточно, руки тоже не нужны.
   Он выглядел как эльф, даже если принять все необычные детали. Прямая, четко различимая черта, грань, рассекала Его пополам, сверху вниз. Он был серокожим. Он был златокожим. Был ли Он высок, как златокожие? Трудно сказать. Был ли Он изможден, как серокожие? Нет. Точно нет. В Его глазах мягко светилось спокойствие вечности, но в той вечности не было страдания. Оно было сокрыто где-то еще. В самом спокойствии? В сдерживании силы, которая могла оказаться отнюдь не застенчивым зверьком, а неистовым зверем, чью волю надо было подавлять? Возможно.
   Муна стояла прямо и почти недвижимо, но в позе этой спокойствия было мало, как и во взгляде. Взгляд рьеклинга: вечно ерзающий, поражающийся всему, на что смотрит, живой, бодрый. Вечно - в понимании кратчайшего срока рьеклингской жизни. Прямая противоположность Его взгляду. Задорно смотрящиеся на почти детской голове глаза-блюдца, по ним носятся поблескивающие, опоясанные лиловым зрачки, словно шторм гоняет по морю однопарусные лодочки; и все так, но вместо шторма - любопытственное благоговение. Этот взгляд изучает, жадно впитывает все вокруг, ибо хозяин его живет быстро, у него нет времени на остановки.
   Но суетливые глаза рьеклинга словно цепляются за что-то и замирают.
   За Его взгляд. Разноцветный.
   Голос вернулся на короткое мгновение. Или Муне показалось, что слова прозвучали? Может, это были смыслы, лишенные слов? Что они получили взамен? Взгляд? Движение?..
   Ко всему свой вопрос... верно? На этом остановилась шаманка.
   Слова складывались куда легче, когда смыслы шли отдельно от них.
- Я ищу объяснения. Не причины. Потому что причины не скрепить в мозаику. Объяснения можно. Потому каждое важно. Они нужны для осознаний. Осознания часто ранят. Но это я ищу. Шрамы - только плата, но осознание важно. Я ищу осознание для себя, потому что могу принять раны. С осознанием я смогу помочь другим, и им не надо будет платить.

Отредактировано Муна-Батамата (23.08.2015 05:23:40)

Движение. Оно действительно было. И Голос. И слова. Все вместе. Он заговорил, прямо, собственными устами. Все было... очень странно: наблюдать, слышать, воспринимать это. Он говорил на языке чужаков или хотел звучать так. Или он говорил именно то, что думал, но мысли его были непонятны для рьеклинга, и оттого Муна воспринимала лишь ту их часть, что могла. Может, так Он и хотел, так и было необходимо. Муна надеялась на это, потому что не могла допустить потери и части того, что ей позволяли получить.
   Конечно, он говорил все верно. У шаманки и в мыслях не возникло бы перечить. И в то же время Он словно намеренно разворачивал слова так, что они, не являясь вопросами, задавали их.
   Он просил диалога. Пусть будет так.
- Истинное понимание лежит дальше, чем смертный может дотянуться. Другие дотягиваются.
   Другие. Странно было так говорить, но куда более странно было бы сказать иначе. Иначе прозвучало бы привычнее, но не здесь. Почему-то здесь шаманка не смогла назвать Их. Нужно было продолжать.
- Потом они указывают смертным на то, до чего они могут дотянуться. И так продолжается. Это и есть объяснения. Дар, которого нужно добиться. К этим дарам я стремлюсь. К объяснениям, они дают двигаться дальше, к осознаниям. И после, к пониманию. Может, я дойду до понимания. Может, нет. Может, это сделает другой племя-наш. Или чужак на верном пути. Или, может, никто.
   Он все это знал. Хотел услышать от нее. Но отчего-то Батамате виделось в Его взгляде некое снисхождение. От разочарования ли? Неизвестно. В его движениях что-то другое.
- Я не знаю, какая польза. Не знаю, есть ли она. Это полет мотылька. Он летит на свет, потому что таков Замысел. Это не объяснение. Я не знаю почему, на самом деле. И потому ищу ответы. Значение пользы - одно из них. Осознание, всего лишь одно. Возможно, эта польза не для меня. Но она все равно важна. Замысел и Мозаика неразрывны. Может, Другие складывают Мозаику не для того, чтобы прийти к пониманию. Может, они его уже достигли или не хотят достигать его. Но это не те ответы, к которым я стремлюсь. Как не стремлюсь и к пользе. Смертный не живет, чтобы существовать. Он выживает, чтобы оставаться. Остается, чтобы изучать. Я смертная, и делаю так. Существование - это необходимость. Оно может быть коротким, для одного смертного, для всего рода, для самой жизни, но тогда оставшееся будет продолжать идти по Замыслу, даже не живое. Я не важнее пылинки, как она не важнее меня. Пылинка ни к чему не стремиться, но ее существование так же следует Замыслу. Это долг перед ним. Но у меня есть и другие долги, за те дары, что я получаю. Пылинка должна лишь за существование. Я должна Другим за многое, а они должны Замыслу. У Них свои цели, может, совсем иные. Я хожу в маленьком доме, что Они мне дали. Я не обошла и крохотной части, но уже думала о том, что за дверью. Но я боюсь. Боюсь, что отбросив дом долгов, собьюсь с пути. Потеряю цель. Я боюсь пустоты. Это настоящий страх. Не насилие, не боль и не смерть. Идя к цели я готова принять их, потому что они важны. Пустота не важна - она не часть Замысла, потому что она ничто. Пустота это отсутствие всего. Это узкая, но всепоглощающая пропасть между осознаниями и истинным пониманием. Я боюсь, что буду не готова перешагнуть ее. Не смогу. И страх держит меня в доме. В нем я ищу объяснения - подсказки, что дают Другие. Может, это не приближает меня от цели, но это тоже важно. Может, неправильно, но важно. Потому что важно все. Я следую за знаками, которые оставляют Другие, потому что они хотят, чтобы я им следовала.
   «Как рисунки в пещере, что находишь и оставляешь Ты.» - Муна не озвучила это, потому что сомневалась в верности собственной догадки. Кем или чем Он был, она не знала. Как не знала настоящее значение Его слов. Только предположения - острые копья, по которым лучше не прыгать; чем больше прыгаешь, тем дальше уходишь от дороги. От верного пути.
   Мысли, будучи слишком глубокими, отрывают от осмысления видимого. Кажется, Он предложил ей присесть... рядом с собой? Пусть так, если такова его просьба. Муна сделала пару неуверенных шагов вперед, ступая с островка луга на колонну. Медленно опустилась на нее, первое время стараясь не сталкиваться более взглядом с Ним - это вызывало очень странные ощущения. Но немного погодя шаманка все же посмотрела на Него снова.
   Ей разрешили задавать вопросы. Любые? Она не знала.
   Он ответит на то, что сочтет нужным. Она спросит все.
   Вопросы потекли стремительным ручьем, как и следует ожидать от существа, чей срок слишком мал, чтобы церемонится даже перед высшими сущностями. Муна хотела получить столько ответов, сколько возможно, но для этого нужны были вопросы. Она должна была точно сказать, о чем хочет узнать. Нужно было захотеть. Задать вопрос, а не ждать объяснения свыше.
   Он был прав. Снова. Как был прав покровитель.
   «Будешь брать все, что дают - наловишь полные щеки неправды.» - голос Одани звучал в голове отчетливо, словно бы данмер сейчас стоял прямо за шаманкой. Она знала, что это не так, но все равно почувствовала себя увереннее.
- Кто ты? Ты встречал подобных себе? Как был создан этот мир? Как он поместился в такой маленький дом? Это ты создал знак, что я видела?
   На последнем вопросе рьеклинг замялась, вытаскивая из-под шарфа зарисовку. Джем на скатерке - как был, так и остался. Впрочем, с ничуть не угасшим энтузиазмом она продолжала.
- Как ты это сделал? Что написано на камнях внизу? Для чего нужен меч? Почему Дымящая башня раскололась? Почему небесные змеи могут летать? Почему двигающиеся мертвецы хотят убивать? Почему одни чужаки могут двигать мертвецов, но не лечить раны живых, а другие наоборот? Могут ли умершие достигнуть понимания? Почему мир был отдан Валокфору?..
   Муна снова вперила глаза в землю. Почему-то она догадывалась, что на следующий вопрос она не получит того ответа, что хотела бы. Но это не значит, что его не нужно было задавать.
- Кто создал мир?

Отредактировано Муна-Батамата (23.08.2015 22:21:58)

Он называл много имен, много прозвищ и титулов, но ни одно из них не было знакомо рьеклингу. Почти ни единое даже не получило хоть какого-либо отклика или ассоциации в голове шаманки. Это потому что все они были пустотой? Прахом, как говорил Он? Они не искали ответы. Но пусть эти сущности ей неизвестны, Другие помогали ей - она это точно знала. Пусть и знала она только имена, а любое наименование есть выдумка - удобная опора, чтобы о нее опирались слова. Валокфор. Варунаран. Крашолфок. Как и все слова рьеклингского языка, они шли отдельно от смыслов. Но Муна верила, что Они не были пустотой, даже если не стремились к пониманию.
   О смертных Он говорил правильно. Но это не то, что имела в виду Муна. Да, многие смертные только существуют, но и их существование важно. Нет, они не пустота, пусть лишь она и ждет их впереди. Именно благодаря им продолжают появляться те, кто ищет, кто живет, чтобы изучать. Их не будет, если смертные перестанут существовать. Существование - это необходимость. Но это слишком сложно сформулировать на чужом языке. Смыслы в нем привыкли быть привязанными к словам. Они пропадают, стоит только их отделить - а без этого никак.
   Слова всегда пусты.
   Шаманка смолчала.
   Он начал отвечать. Как Муна и предполагала, Он сам рассудил, какие вопросы ведут к Истине. Он сплел вместе те из них, что выражали ее беспорядочный интерес к миру вокруг. И только теперь она вспомнила, что Он уже отвечал на него, на тогда еще не заданный вопрос. Уже отвечал.
   Да, в ее глазах был страх. Нет, больше - ужас осознания. Это беззвучный вопль души, который тело не выражает ни словами ни движениями: дыхание рьеклинга спокойно, поза недвижима, и глаза по-прежнему привязаны к Нему. Но во взгляде ее ужас.
   Уже отвечал. Муна не помнила, как это было, хотя теперь, лишь только Он начал отвечать снова, она могла бы продолжить за Него каждую фразу. Он был прав. Она помнила о мире снаружи избушки, помнила о покровителе, о мрачных круглоухих, о корабле и качке, о небесных змеях, о духах огня, об обманутых, о Тоомйуле, о родном племени, о Земле в большой воде. Здесь она помнила о мече, о камнях и надписях на них, об алеющем луге, о колоннах, о летающем островке, о Нем. Но не о своих первых шагах, не о шепоте двери и не о Голосе. Она не помнила этого, как не помнила момент своего рождения. Ее наставница много говорила о том дне, но Муна не могла его вспомнить. А был ли он? И в самом ли деле был ответ, или шаманка вообразила, что он был? Вообразила, что может закончить ответ за Него. Или это все тоже иллюзия?
   Нет. Не важно, снаружи или в избушке. Один маленький домик внутри другого - суть одно. По прежнему не за дверью, не на пороге Истины, но в подготовке к ней. Какой же из домов будет реальным?
   Она поняла. Ее взгляд больше не был помутнен ужасом.
- Никакой. Оба останутся ложью. Это дом внутри дома. Может, он меньше. Но и тот, что больше, очень мал по сравнению с тем, что за дверью. Я буду продолжать искать. Спрашивать. Может, я не найду все, что можно бы найти. Может, забуду, что за дверью этого дома есть дом больше. Но это не пугает меня.
   «Осознание ранит лишь на первых этапах, в первых шагах младенца.» - Он всегда отвечал вперед. Отвечал на все вопросы. Даже на те, что задавал сам. Даже на те, что задавали только Его слова, по ведому Его или нет. И быть может, Муне не удалось бы побороть ужас, знай она что все находки ее здесь канут в пустоту вместе с ней, если ей не удастся найти выход. Но она знала обратное. Потому что это не был просто мир и чужой в нем рьеклинг. Здесь был Он.

Отредактировано Муна-Батамата (24.08.2015 17:18:38)

Внимательность. Да, не самая сильная сторона рьеклингов. Но таков уж Замысел. И ведь не скажешь, что в том нет важности: она есть, как и всегда. Беспорядочность мыслей, она как любопытство - и дар и проклятие синекожего народа. В этом потоке разума утопали короткие воспоминания, маловажные в глобальном масштабе; оставались лишь те, которые отбрасывать было нельзя - а они определялись временем. В этом можно углядеть иронию: именно каша в голове позволяла рьеклингам сохранять разум чистым, когда иные уже давно были бы пожраны безумием. Но сейчас Муне нужно было все внимание, вся сосредоточенность, что она только могла из себя выжать. Нельзя было упустить ни слова, ибо лишь вместе они удержат смысл. Зачерпнув воды из ручья, пусть даже полные ладони, вы не будете держать в руках ручей. Но опустив руки в его течение - да. Вода убийственно ледяная, но терпение будет вознаграждено.
   Однако, было бы неразумно отдавать все внимание только лишь словам. В движениях важности было не меньше. И в мире - тоже. Мир - это Он, и Он напомнил шаманке об этом своим кивком. Он резко встал на ноги. Раскинул свои руки и словно бы попытался за раз сгрести в них все: луга, горы, камни, даже облака и сами небеса, быть может, вещи за пределами видимости или за гранью того, что могла понять Муна. И так Он говорил. Разделил разум и саму душу на составляющие, привел им воплощения в созданном Им мире. Только лишь олицетворение? Или облака и в самом деле являли собой надежды, были неразрывно связанны с ними своей сутью? Находившее облако словно бы намеревалось подтвердить эти мысли. Кто-то скажет: случайность; но Муна знала, что это не так. Не здесь. Не для шамана. Тень покрыла Его и Муну, небеса заалели, и разноцветные глаза словно полыхнули вместе с ними. Зрелище столь же прекрасное, сколь жуткое, но Батамата больше не боялась. На страх не было времени.
   «Расходуй свои силы и мысли должным образом.» - повторила она в голове. Верные слова. Верные всегда.
   Не стоило растрачиваться и на назревающие новые вопросы. Они были навязчивыми, цепкими, но пустыми. Он объяснял много, перечислил значение тех и других вещей в этом мире, но кое-что - хотя оно было так близко! - упустил. Небо. Оно явно было очень важно в этот момент. Но Он не стал объяснять. Быть может, это было новое испытание. Он говорил не ждать объяснений, а достигать осознаний самостоятельно. Но опять же: не здесь и не сейчас. У нее еще будет время подумать над этими вопросами. Как и возможность решить, приблизят ли ее к цели ответы.
   До тех пор шаманка сохраняла спокойствие и сидела почти без движения, но когда Он стал ступать по воздуху, она не вытерпела и вскочила. Казалось бы, уже не было смысла чему-либо здесь удивляться: этот мир не скрывал своей неправдивой природы. Да, может и так. Но отказать себе в созерцании такого явления было просто невозможно - его надо было разглядеть во всех подробностях! Потому что Он шел - шел, не летел - не касаясь ногами ничего! Иллюзия или нет, но поистине волшебное зрелище.
   Нет. Быть внимательной. Нельзя было терять нить. Муна заставила себя оторваться от осмысления показанного Им сейчас чуда. Позже. Или никогда. Важнее было следить за Его мыслями. Ибо смыслы, что доносили Его слова, формировали собственные мысли Батаматы в осознания. Этот мир - Его разум. Разум могущественной сущности соответственно имеет величественное воплощение. Но каждый, смертный и бессмертный, следующий верному пути или летящий в пропасть пустоты - все мыслями и воспоминаниями своими создавали мир. Мир, что принадлежал им и только им, и был для них важнее всего вокруг, пока они живы. Конечно, у Муны тоже был свой - нет смысла отрицать. И вот почему порогов всегда не меньше двух. Это осознание породило крайне интересный вопрос. На такой не найти ответ в голове того, кто ни разу не открывал дверь. Его нужно было задать Ему. Но позже. Немного позже.
   А Его слова вдруг стали касаться вещей знакомых. Невольный Создатель и Колесо. Смыслы в Его изложении были куда более чисты, без нагромождения лжи. Потому что Он и Муна понимали друг друга - благодарить за то влияние мира или же неисповедимые перипетии Замысла. Ложь была, но лишь самая необходимая ее капля. И метафоры - без них объяснить такое смертному невозможно. Шаманы подбирались к этим аккуратно сплетенным откровениям близко, как никто другой, и наматывали сверху толстые слои лжи и метафор, чтобы донести получившийся клубок до своих подопечных. Необходимое зло. Но зло всегда разрастается сверх того, каким предназначалось быть.
   Мысли снова норовили отойти от сути. Впрочем, перед собой у Муны было оправдание: тоска по дому, долгие и бесплодные поиски, а теперь она с благоговением проникалась осознанием, о каком не могла и мечтать. Она поняла, кто Он. Недостающий фрагмент в этой крохотной мозаике, выложенной им сейчас. Кроме уже вставленных двух был еще третий. Он был неоднозначен и многолик. Лишь двулик сейчас? Пускай. Муна была уверена в своей догадке.
   Она дослушала Его до конца. Много слов могло бы быть сейчас сказано ею, но были ли они важнее вопроса? Нет. Муна даже почувствовала себя странно. Назвать Его. Задать вопрос. Это было невообразимо важно - и рьеклинг действительно не могла вообразить. Только произнести.
- Учитель, - обратилась шаманка к Нему, - когда ты переступил порог внешнего мира, не нес ли порог внутреннего с собой?

Ожидая ответа, Муна неотрывно смотрела в Его глаза, в то время как в ее собственных плясали плохо скрываемые огоньки нетерпеливости. Ответы никогда не давались ей ранее так легко. Не ей, ни кому-либо еще из ее народа - и потому любой шаман знал, что Учитель не склонен на них размениваться. Он предпочитал, чтобы ученики достигали их самостоятельно, прилагая к тому усилия. И Он был прав, конечно же. Сейчас Он решил поступить иначе, но Муна догадывалась - это не продлится долго. Оттого и буйствующее в душе желание успеть узнать как можно больше.
   Он давал ответы легко, да, но усилия они все же требовали - в понимании. Батамата всю свою сознательную жизнь провела в осмыслении Знаков, иной раз они были более прямыми и понятными - те, что посылал Крашолфок - но в большинстве своем они оставались зерном Истины, спрятанным под толстой скорлупой обманчивого восприятия. Сколько раз Муна стачивала эту скорлупу и слышала шепот зерна, едва различимый даже в мертвенной тишине, но по настоящему расколоть иллюзию ей не удавалось никогда.
   Вот и сейчас Он протянул ей орех. С виду небольшой и будто бы менее прочный, чем когда-либо, но разве можно сказать наверняка? Насколько велико зерно в нем? Быть может, оно совсем крохотное, хотя чрезвычайно важное. Но оттого скорлупа толще, чем любая другая. Муна крутила орех в руках, ковыряла его, выбивалась из сил, пытаясь соскоблить хоть немного ложных смыслов с него - но все это было бесполезно. Она слышала, как правда внутри кричала, но не могла разобрать, что именно.
   А Он наблюдал за этим, и в глазах Его была горечь. Вечная, бессильная печаль Учителя, который не может докричаться до своих учеников, запертый в хитроумной и неумолимой скорлупе злого рока. Он перешел все преграды и коснулся Истины, разбил ее панцирь вдребезги, чтобы осязать неосязаемое. Но желая принести свое знание другим, неминуемо заключал созданные Его руками зерна - ничтожно малые, по сравнению с увиденным Им - в новую скорлупу. В тот момент еще рано было поддаваться отчаянию: ведь эти преграды разрушимы. Он сам доказал это. Ученики тоже должны суметь пробиться через них. Но...
   «Столь многие погибли, остальные же слабы или ограничены письменами. «Шагни за порог» шептал я народу, но он обращал на меня свои пустые глаза и резал уши, не желая приобщаться к Истине.» - Он не мог коснуться их душ, не мог разбить стены, что они выстраивали вокруг себя.
   В этот момент шаманка стыдливо опустила глаза, и уши поникли вместе с ними. У нее тоже были свои стены. Фундамент был заложен давно, задолго до ее рождения, и, быть может, сам Замысел предопределил его - то были дефекты тела и разума, присущие ее народу, и презрение, с которым к рьеклингам относились другие; но все, что выше, она построила сама. И можно бы судорожно подбирать оправдания, что камни ошибочных суждений слишком хорошо ложились на фундамент - но не глупо ли так говорить? К тому же, столь много камней Муна вытесала сама.
   За стенами не видно душ. Не видно учеников.
- У тебя есть ученики, - чуть дрогнувшим голосом проговорила шаманка, - Ты привел меня сюда, и только потом мы говорили. И многие учатся только так: без возможности слышать.
   Она подняла глаза на Учителя, ее взор стал увереннее.
- Но мы продолжаем учится.
   Муна снова отвела взгляд, размышляя над словами о мече.
   «Но что если я не хочу уходить?»
   Нет. Дурацкие мысли. Они ведут ко злу. Это первый камень в стене, загораживающей дверь. Так Муна рано или поздно замурует себя здесь навеки. Должно быть, зло крылось в вопросах - или, точнее, в легкости ответов. Учитель еще раз напомнил: правды нужно добиваться. «Нельзя брать, что дают!» - неистовствовал в памяти образ покровителя. Вот она - единственная необходимая правда, ее должно получить. И помня ее, прочие можно взять.
   Но все же... как? Как она должна это сделать? Пусть казалось, что с каждым вопросом стена становится толще, но этот вопрос нужно было задать. Потому что Муна не могла ответить на него самостоятельно.
- Но как я?.. - она не договорила. Заглушила саму себя, закусив острыми зубами нижнюю губу. Ответ был. Желание.
   «Пускай говорят "Не знаешь, чего хочешь" и нос воротят. Зачем знать? Ты захоти сперва, а там видно будет, сколько знаний нужно, сколько есть и сколько с возу упало. Я даже посчитаю за тебя! Захоти!» - устами безумца истина глаголала тоже. Нужно было сильное желание. Агрессия. Ярость. Они были клинком. Они же были и силой, что направляла его, вонзала в скорлупу.
   Но Муна не могла найти этого желания в своей душе. Она не знала, отчего так. Оттого, что ей не хватало воли, чтобы противиться пожирающей ее иллюзии? Или же другое, настоящее и сильное желание удерживало ее тут - жажда ответов? Второе, должно быть. Что ж, шаманка знала только один способ, как побороть это.
   Взгляд рьеклинга вернулся к Нему.
- Прежде я хочу получить ответы на оставшиеся вопросы.

Отредактировано Муна-Батамата (06.09.2015 09:10:35)

- Многие обращают слух к твоим словам, пусть и не могут слышать их. Они ищут их мельчайшие следы. Они находят их даже там, где их нет. Потому что хотят верить, что поиски не напрасны.
   Шаманка знала, о чем говорила. Это был удел всех ее предшественников. И ее самой, до сего дня.
- Свободе нужно научиться. Твои слова верны, редко кто-то рождается свободным. Но много есть тех, кто хочет освободиться. Они не могут сами, потому что не знают свободы. Но они жаждут ее, они начнут свой путь, держась за руку того, кто уже прошел. Как дети, что учатся ходить: я многих держала за руку во время их первых шагов. Но потом отпускала. И они шли. Они совершали вещи, которые я не смогла бы - а ведь я поддерживала их с момента рождения.
   Муна откашлялась. Трудно было произносить столько чужих слов за раз. Но рьеклинг сделала паузу отнюдь не ради передышки - наоборот, чтобы разобраться со странным чувством: обычно трудные слова сейчас говорить стало легко и просто. Должно быть, дело в иллюзии. Или же в том, что лжи в этих словах почти не осталось.
- Тот, кто способен идти сам, кто рожден свободным, откажется от своей свободы, потому что она далась легко. Им не жаль терять ее. Тот, кто никогда не пойдет сам, повиснет на руке - и его должно отпустить. Не жалеть. Да, не его вина, что он такой, но его рабская природа будет распространяться. Это яд зла, что способен поглотить весь народ. Его нельзя оставить.
   Она сдавленно сглотнула. Слишком много за свою еще недолгую, даже по рьеклингским меркам, жизнь ей пришлось принять таких решений.
- Но многие хотят и будут идти. Нужно только указать им путь. И Боги указывают нам путь, всеми силами. Потому что хотят, чтобы мы шли по нему к истине. Но уроки одного всегда суровее прочих. За это мы зовем его Учителем. Зачем Богу право...
   Это был не вопрос, скорее - пространное утверждение, словно бы Муна только что усомнилась в до того очевидной истине. Она понимала, что делает сейчас невообразимое. Оспаривает Бога. Но то было веление ее души. Оно ощущалось верным. Правильным. Важным.
- У Бога есть возможности и есть намерения. Как и у любого, только их больше, и намерения его яснее для него самого. И Учитель видит свои намерения даже яснее, чем иные Боги. Потому что именно он ведет нас к Истине. Это намерение, которое отбросил Создатель. Это намерение, которое не получить Колесу. Только Учитель способен вести, потому что у него есть и возможность и намерение. Он не нуждается в праве, у него есть цель. Его уроки могут быть жестоки, но таков Замысел: мы помним зло, чтобы избегать его. И необходимым злом Учитель направляет нас, чтобы мы не сбивались с пути. Да, есть те, кто будет упорно топить себя в том яде. Когда раскололась Дымящая башня, серокожие не захотели понимать урок. Но мой народ понял, пусть не все, но многие. И мы вернулись на путь, с которого нас сбило тогда зло. И много, очень много лет мы ждали только одного: когда нам укажут направление. Только этого. Не жалости. Не оправданий. Потому что Учителю нельзя только одного, как любому другому наставнику: оставлять учеников, тех, кто хочет и будет учиться, на произвол судьбы. И Он не оставляет, никогда. Он посылает Знаки, потому что не может говорить с нами. И такой Знак, - ловким движением рьеклинг снова выдернула измусоленную скатерку из-за пояса, - привел меня сюда. Это твой Знак. Учитель многолик, но на какой-то момент Он - это Ты. - Муна ненадолго отвела взгляд, но почти тотчас же вернула его, уставившись прямо в глаза Бога, - У меня только один, последний вопрос.
   Глаза шаманки чуть блеснули, и в сравнении с почти безэмоциональным в этот момент лицом, было отчетливо видно, как трепетно лучится сквозь них надежда.
- Ты останешься Им?

Отредактировано Муна-Батамата (07.09.2015 10:51:13)

Следуй за ним

Боль все еще гудела в голове. Мир впивался в разум тысячами острых игл, и войти бы им в него как в масло, если бы он не был каменным. Только в Его руках он мог бы стать глиной, но иначе - камень. Иглы обмана царапали, но тем крошечным зазорам было не сравниться со смыслами, что вытесала в разуме жизнь.
   Возможно, Он даже не создавал новых насечек, но находил давно забытые, по воле хозяйки отвергнутые или же потерянные из-за ее рассеянности. Он говорил все верно, снова. Трудно было признавать эту правду, но усилие вознаграждалось. Знамения, знаки... они ведь были всегда и повсюду, как и заложено в Замысле. Это и есть Мозаика - каждая мелочь; и каждая мелочь - она. События, явления, слова, путники... даже распоследние камни обретали смысл! Правда горчила во рту, как едкий дым, испускаемый тлеющим вредозобником. Но за ним всегда следовала сладость для разума.
   Муна буквально застыла. Лишь ветерок чуть трепал ее волосы. Даже глаза не моргали. Вся ее недолгая жизнь пронеслась перед глазами в обратном направлении, чтобы пробить иллюзорную преграду в конце, устремляясь во времена куда более отдаленные. И в какой-то момент сознание отскочило назад, возвращая времени верное направление. Она увидела множество эпох, глазами рыб, зверей и птиц. Она видела, как вырастают из земли золотые города детей камня; и серебряные - детей снега. Видела орды северян, уничтожающих все в своем неумолимом гневе. Видела страдания во тьме. Но также она видела, как красота являла себя даже в самые темные времена, в самых неожиданных местах.
   Ее народ не шел по одному, общему пути, сколько бы шаманке не хотелось в том обманываться. То были сотни разных путей, и лишь несколько вело к Истине. Но все они, пусть даже на крохотное мгновение, переплелись и спутались в тот день, когда огненное лезвие с шипением смаковало последние капли крови чудовища, до того казавшегося непобедимым. Мрачный серокожий сразил Кастаага. Путь к Истине начинался оттуда. Но многие рьеклинги по сей день прозябают в ледяном дворце, принадлежавшем когда-то грозному лжебогу. Яд зла слишком глубоко проник в их кровь. Другие же не могли найти направление или не желали видеть Знаки. И даже те, кто следовал пути многие поколения, рано или поздно по шею забредали в прах, сами того не замечая. Очень, очень мало было тех, кого минула эта печальная судьба. Так уж случилось, что одной из таких оказалась наставница Муны. В какой-то момент старая шаманка посмотрела вокруг себя и выкарабкалась из вязкого, размокшего пепла. Пусть в ее ногах уже не было сил идти, она подала руку той, кто сможет следовать пути дальше.
   И она пошла. Сознание снова пролетело мимо рассыпавшегося барьера. Тот момент, когда рука наставницы выпустила ее. Навсегда. И невыносимо тяжелая ноша вдруг заставила ноги согнуться. Но каждый следующий шаг становился все более уверенным. В сознании начали обретать важность обрывки воспоминаний, ничтожные по продолжительности своей даже в сравнении с жизнью рьеклинга. Но ими нельзя было пренебрегать, ибо теперь они стали ясными. И каждый отрывок был частью мозаики - огромной для столь короткой жизни. Гораздо больше, чем Муна могла представить.
   Черная как уголь фигура данмера. Он плавно запускает руки в шерсть медведя - того чернее. Но вокруг свет. И огонь. Незримый огонь, что никогда не затухал со дня великого наказания. Эльф садится на колено, и у него в глазах печаль. Почему она не заметила этого тогда? Что тревожило его?
   Огонь собирается в прямые струны и ложится на голову. Женщина-лиса никак не была угольком - невозможно было ее спутать с чем-то настолько неказистым. Нет, она была пестрой до боли в глазах. В глубине данмера-уголька тлела печаль. А в ней пылала идея. Но что привело этот огонек во тьму?
   Дальше мрак. И две вороны, чернее самой тьмы. Их карканье вдруг обретает смысл. Они неодинаковы. Но во мраке прячут это друг от друга. Один мудрее - Муна даже не может больше злиться на него. Не сейчас, когда она понимает, насколько значим был этот фрагмент мозаики. Что гоняло этого круглоухого через большую воду? Шаманка помнит лишь улыбку и слова: "Я очень рад, что она нашла себе новый дом."
   Это было в тот день, когда появился покровитель. От него веет запахами незнакомыми. Он сплетает смыслы со словами, выкидывая то одно то другое, потому что оно кажется ему скучным. Он проклят - это она поняла сразу. Но только сейчас осознала, что это не приносило ему страданий, не обращало ко злу. Он схватился за нить своего недуга, чтобы карабкаться по ней к Истине. Интересно, сможет ли он?
   Остался лишь Знак. До того поглощенный собственным сознанием рьеклинг вздрогнула и пробудилась, увидев повторно, как истлевает в ее руках клочок ткани. Впервые за долгое время Муна моргнула.
   Он протягивал ей руку.
   Сомнения были оставлены, вместе с другими жадными до душ смертных чувствами. Разве могла она плохо думать теперь хоть о ком-то или чем-то, если бы без них ей ни за что не оказаться здесь? Смогла бы она тогда вложить свою ладонь в ладонь Бога, как сейчас? Сделала бы этот шаг? Много путей могла когда-то выбрать Батамата, но проследовала именно тому, что привел ее сюда. К испытанию веры, к которому она готовилась всю свою жизнь.

Отредактировано Муна-Батамата (13.09.2015 11:31:37)

Муне потребовалось некоторое время, чтобы осмыслить происходящее. Пускай мир был иллюзией, и законы его были неведомы рьеклингу, пусть она даже наблюдала, как Он ступает по воздуху; но ступать самой - совсем другое. И полет был не столь важен. Куда важнее был тот факт, что она только что собственной рукой коснулась Бога. А Он в ответ уверенно, но ласково объял ее ладонь своей.
   Он выглядел уверенным, спокойным. Но мир, что отражал Его разум, сейчас буйствовал и мерцал, лучился переливающимися мыслями, всячески выдавая своего хозяина. Муна могла понять Его. В своих словах Бог доносил до нее горечь одиночества того, кто прошел свой путь, оставив позади столь многих, кому не хватило сил следовать за Ним. Призванный вести и вдохновлять, Он посылал знаки, но смертные были слепы. И тогда Он разуверился в них, ибо уже не знал, как докричаться до их душ.
   Шаманка же не знала, что ждет ее теперь. Она прошла свой долгий и дальний путь, самый трудный путь в своей жизни, но впервые не окончившийся тупиком - напротив, открывающий бесконечное множество новых дорог. Дорог, меж которых яркими лентами проходят новые смыслы, до сего момента скрывавшиеся от взора шаманки. Их свет будет озарять любую из этих дорог. Но обретая новое, важно также не забывать старое: а опыт предупреждал, что лишь один путь ведет к Истине. Это было подобно новому рождению, как Он и сказал. Трудный выбор, за которым следует еще более трудное испытание - не предать этот выбор, не сбиться с пути.
   Должно быть, то был важный фрагмент Мозаики, что свел их вместе, пробуждая забытые надежды, рассеивая въедливые сомнения и гложущее чувство утраты.
   Мир продолжал вспыхивать, но Муна смотрела лишь на воздух, по которому ступала, словно он был незримой платформой. В ее душе царило спокойствие, и потому рука рьеклинга не цеплялась за Бога судорожно - только пальцы чуть сгибались в шутливой попытке обхватить куда большую кисть. Но когда Он начал шептать, взгляд девушки быстро вернулся к нему, столь же доверчивый и сосредоточенный, как и раньше, хотя теперь в глазах сверкала искренняя радость.
   Да и зачем смотреть под ноги, когда под ними ничего нет?
   Важно было не то что они идут, и даже не то, куда Он ведет ее - евда ли в разуме Бога оставались места, куда Он по желанию своему не смог бы добраться. Важен был контакт. Рук, глаз - не важно. Саму возможность подобного шаманка не могла и представить. Сейчас Муна лишь легонько кивала в ответ на Его наставления, хотя смятение нарастало, отзываясь неприятным покалыванием в душе: Учитель был готов благословить ее путь, но выбрать этот путь ей предстояло самой. И Он улавливал эту тревогу в ее взгляде. Не оттого ли в его глазах тоже была тревога? Но какая-то странная, не сродни страху - Он уже устал бояться обманутых надежд.
- Что тебя тревожит? - прямо спросила она, с тихой надеждой, что, быть может, ее простой вопрос разгонит его тяжелые мысли. Слабой надеждой - она догадывалась, каков есть ответ.
   Он намеревался дать ей силы, которые позволят преодолевать преграды вместо того, чтобы обходить их: ведь чтобы пойти в обход, неминуемо нужно сойти с дороги. Но именно это и позволяет смертным меняться. Встретив на пути испытание, которое они не могут преодолеть, смертные ищут другую дорогу, чтобы пройти по ней. И кто знает, быть может, именно новая дорога является верной? Обладание силой разбивать такие преграды налагает огромную ответственность при выборе пути. Страх такой ответственности настолько силен, что Муна даже содрогнулась. Тем не менее, она не могла отвергнуть то, к чему шла все эти годы. Не могла подвести Его.
- Я... готова учиться. - прозвучало далеко не так уверенно, как должно было, но мысли предательски путались, отчего и без того трудно дававшиеся Муне чужие слова становилось еще труднее выговаривать.
   Она едва не пропустила момент, когда они вернулись на землю. Словно всплеск на поверхности воды, вокруг от них расползлись яркие благоухающие цветы. На таком чудесном луге впору резвиться и прыгать, откинув все заботы, но Муна уловила смысл случившегося слишком хорошо. Надежды Бога были новым грузом, который шаманке суждено было пронести по новому пути. И все же, пусть и дрогнувшим голосом, она говорила правду: она была готова идти дальше.

Отредактировано Муна-Батамата (18.09.2015 13:39:45)

Мир рыдал. Свет лился с небес на землю словно слезы сквозь веки облаков, и тяжелые вздохи подгоняли ветер. Бог позволил себе лишь одну слезу, почти тотчас этим ветром высушенную, но шаманка успела заметить, хотя сама щурилась и прятала лицо в шарф от неистовых порывов. Он закрепил солнце в закате. Заставил мир замолчать. Быть может, оно и к лучшему: ничто не должно было отвлекать от Его слов.
   О, как она надеялась, что ее догадка окажется неправдой. Готова была обманывать себя до последнего. Но нет. Каждая мысль подтверждалась словом. Он боялся не того, что она не сможет дойти до конца пути. Он боялся, что путь тот будет с самого начала неверным, и как любой обладающий силой, она пройдет по этому пути, оставляя за собой кровавый след. Он боялся, что не сможет позволить ей дойти до неминуемо ужасного конца, как не позволил никому из своих учеников до того.
   Но Муна поклялась быть другой. Задолго до того, как смогла осознать истинный смысл своей клятвы - он стал очевиден только сейчас. Обманутые боготворят всю силу и полное отсутствие ответственности, потому что сами мечтают о том же: и когда получают силу, отбрасывают ответственность, будто бы она отчего-то стала вдруг несущественной. Но это и есть неправда, тот самый Обман - его прививают своим последователям все те, кого кличут богами. Но они не боги. Как не боги те, кого они наделяют силой. У Богов есть намерения. У этих сущностей есть только жажда, но могущество превыше любого смертного, и оттого жажда их всегда вела к разрушению. За что следующие Замыслу прозвали их демонами. Муна видела двух из них. Дикий Олень и Ядовитая Бездна. Ложный свет и воплощенная тьма. Жажда крови и жажда знаний. Но то кровопролитие бессмысленно, а те знания ведут лишь к безумию. Демоны удерживали смертных от Истины, прятали ее за своей ложью, потому что они теряли власть над тем, кто касался ее. Ибо тот становился Богом.
   Но Обман легко поглощал тех, кто еще только двигался к Истине. Молаг Бал. Это имя не было знакомо шаманке, но Учитель ясно дал понять: он - зло, и зло коварное. Ближе к хитросплетениям Бездны - не к слепой ярости Оленя; пусть и жаждал Бал скорее страданий, чем мудрости. Такой демон опаснее многих. Последнее существо во всем мироздании, к которому следует обращаться за Истиной.
   Учитель прятал лицо. Но Муна - не бог. Разве она могла корить Его? Разве она имела право на какое-нибудь чувство, кроме жалости? Разве мог Он знать об Обмане, не будучи еще Богом? Нет. Он сам сказал это. Он не знал еще Истины и не видел Замысла. Но демону не удалось сбить его с пути.
- Бал приблизил тебя к Истине, - уверенно проговорила рьеклинг, - Он дал важный урок, который ты передал позже другим, как Учитель. Что с демонами нельзя иметь дел. Что они всегда будут прятать Истину, чтобы сохранять свою власть. Да, этот урок достался большой ценой. Но он важен.
   В душе шаманки зародилась еще одна хрупкая, но трепетная надежда. Она знала, что страдания, о которых говорил Учитель, истязали Его неисчислимо долгое время. И все же ей хотелось верить, что ее слова изменят это. Батамата говорила твердо, ибо это уже не было рассуждением: ей необходимо было напомнить Учителю, что привело сюда их обоих.
- Демон знал, по какому пути пойдут твои ученики. Он сам указывал этот путь. Твоими руками. Но кровь всегда будет на его. Это то, чего он хотел. Важно то, что ты не позволил ему закончить. Не дал никому из своих учеников дойти до конца ложного пути. Это был твой долг, как Учителя.
   Конечно, Муна не могла представить тех страданий, что испытывал Он, но понимала их суть. Пусть она не была Богом, но была их гласом уже половину своей жизни. Она знала, что такое долг перед народом. Он тяжел, но о нем недопустимо забывать. Муна поклялась держать его, и не могла представить участи ужаснее, чем неспособность следовать этой клятве. Нет ничего ужаснее Пустоты.
- Твой долг. - повторила она; ее рука поднялась и мягко обхватила пальцы Бога, - Меня сюда привели не демоны. Привел ты, Учитель. И я прошу только направить меня.
   Шаманка сглотнула. Она не боялась смерти. Посвятивший себя цели не боится умереть за нее. Она боялась, что Он...
   Нет. Он сможет.
- И никогда, никому не давать пройти ложный путь до конца.

Отредактировано Муна-Батамата (20.09.2015 11:47:15)

Риторические вопросы Муна готова была ждать от кого угодно, но не от Бога. И потому сейчас она усиленно думала над ответами. Она знала, что нет нужды их озвучивать: Учитель знает эти ответы. Знает ли она сама? Да. Хоть для первых двух вопросов ответы нельзя выразить ни словами ни мыслями. Слишком уж много нитей судьбы сплелись в них. Но на последний - можно.
   Почему она не испытывала неприязни и не чувствовала себя уязвлённой Его словами?
   Потому что Он не был чужаком. Да, он выглядел как эльф: наполовину желтокожий, наполовину серокожий. Он не говорил на языке Муны, но на языке тех, кто прибывал из-за Большой воды. Но не это было важно. Как могли Его слова уязвить ее, если в них не было тех смыслов, что созданы уязвлять? Муна достаточно долгое время провела среди чужаков, чтобы научиться отличать, когда они в одно и то же слово вкладывают разное значение. Достаточно наслушалась витиеватых описаний себя, и неоднократно они были обидными. Сколько взглядов ей удалось прочитать, и самым доброжелательным из них был тот насмешливо-изучающий - "как на забавную зверушку в клетке". Вплоть до того дня, когда на нее посмотрел покровитель. В этом взгляде тоже было любопытство, но без малейшей капельки презрения. Он не считал себя лучше, но что-то подсказывало ему защищать "Анвильского Одани". Это был взгляд, полный отеческой любви. Муна сразу поняла, что Одани не чужак.
   То был лишь один из многих взглядов Учителя, но все они веяли теплом. Как и его прикосновение сейчас. Как его шепот, мурашками расползающийся по чувствительным ушам рьеклинга. Его слова - любовь и забота. Но теплее всего, горячее даже - Его столь близкое дыхание. Биение его сердца.
   Шаманка наконец прервала долгий зрительный контакт с Богом, чтобы посмотреть себе под ноги, под которыми словно дрожала земля. Кухонный нож валялся на траве. Совсем не там, где она его оставила; но в этом мире были свои законы. Это было ни хорошо ни плохо, они просто были. Здесь любые слова могли существовать отдельно от смыслов. В мире, откуда пришла Муна, язык чужаков был... другим. Припоминая как она звучит там, по сравнению с тем, как она говорила здесь, шаманке становится смешно и грустно одновременно.
- Я...
   Почему-то ей очень хотелось найти сейчас слова. Но нет, они не желали находиться. Она сказала, что должно, и иным словам не дано было прозвучать. Им больше не было места в этом мире, как и ей самой. Пора было проснуться.
   Шаманка медленно наклонилась и подняла с земли нож. Работа мастера, явно обладавшего жгучей любовью к мясным пирожкам. Заказчик вырезал на рукояти символы, сейчас почему-то куда более понятные Муне, чем когда-либо до этого.
   "П.К.В."
   «Пелк... К... ке?..»
   Нет, она не могла вспомнить всю надпись. Или могла, но помощи иллюзии все же было недостаточно, чтобы осмыслить что-то, выдергивая это из памяти. Не важно. Пора было обрести свой золотой меч. Как еще в начале своего пути по этому миру она сосредоточилась на камне, так сейчас - на ноже. Но камень был частью этого мира, через которую Муна погрузилась в пучины божественного разума. Нож был из мира снаружи, и держась за него, шаманка намеревалась эти пучины покинуть. Она закрыла глаза. Одна рука крепко сжалась на рукояти, осязая вырезанные на ней символы. Пальцы другой медленно прошлись по лезвию, оставляя за собой золотой след. Поначалу нож сопротивлялся. Разум хотел придать ему ту форму, которую считал правильной, но душа желала иную. Начавший было преображаться в меч, клинок содрогнулся, пожертвовав большую часть лезвия рукояти. Теперь уже не буквы чужого языка ощущала Батамата, а столь знакомые ей картинки. Она помнила как вырезала их сама. Древко со звоном увенчало недлинное, но широкое лезвие. Кинжал, некогда выкованный детьми камня. Брат подарил его Муне, еще когда ей было пять лет. Шаманка жмурилась, так как понимала, что смотреть на это нельзя. Утерянное копье достаточно было чувствовать, знать, что именно оно в руках. Но увидеть его было бы самообманом. Муна медленно вдохнула и выдохнула. Сделала выпад вперед с широким взмахом. Клинок со свистом распорол воздух.

Следующий вдох уже был настоящим. Холодный зимний воздух без труда проникал сквозь щели в стенах старой избушки. Он тысячей крохотных иголок оцарапал горло и легкие, шаманка закашлялась и чуть порезала руку, сжимавшую лезвие ножа. Кухонный инструмент бряцнул, коснувшись пола. И наконец Муна открыла глаза.
   Запах. Прикосновение. Звук. Вид.
   Батамата положила палец в рот, поморщившись от боли.
   Вкус.
   Существовали куда более приятные проявления всех этих вещей. Но Перерождение не предназначено быть приятным.

Отредактировано Муна-Батамата (21.09.2015 09:13:25)