Ольхэн не слишком любила путешествовать по холоду, несмотря на то, что почти не ощущала зябкости, обнажая тонкие бледные руки, стряхивая с головы глубокий капюшон и вглядываясь в хмурое низкое пепельно-седое зимнее небо. Частые в этом году солнечные дни усиливали ненавистный эффект слепящего снега, Сиродил был куда ярче по зиме, чем Скайрим, его не заносило хрусткой белоснежной пелериной, но и того, что высыпало, хватало для недовольства данмерки.

Убежище, которое любезно предоставил ей и ее служанке Лютер, довольно быстро стараниями неживых марионеток обрело менее затхлый и пыльный вид, обжилось заново, подарив долгожданный покой после утомительного путешествия из куда более крепких объятий зимы, оставшейся в своем лютовании за горами Джерол.

И снова не-жизнь, было, потекла тем самым мерным ходом, какому вампирша стала привычна еще с Солитьюда, разве что добавилось приятных хлопот, совместные работы и опыты приносили, надо признать, куда более воодушевляющие результаты, а ровность общения и прозорливость мертвого мага снискали последнему едва ли не высшую степень симпатии, какую данмерка могла себе позволить.

Достаточно удаленное от Чейдинхола, пристанище Лютера стало для Ольхэн особенно привлекательным: западная дорога вела прямиком к Имперскому городу, куда, как и предполагала данмерка, Карвейн отправится, тем самым предвосхитив и ее просьбу. Судьба матери беспокоила Ольхэн достаточно, чтобы рискнуть и вернуться в большой город, в родной дом, пусть даже и с убийственными признаниями. Некстати появившаяся ностальгия и еще какие-то, уж совсем непонятные чувства, теплым горьковато-неприятным комом саднили гортань, смазываясь лишь необходимым ритуалом приема «пищи». Возможно, полагала вампирша, эти изменения, эта «химия», своего рода, стала последствием возвращения в социум, регулярного общения, заинтересованности.

Ко всему прочему, Ольхэн не теряла надежды застать родительницу в добром здравии и, при любом хоть мало-мальски положительном раскладе продолжить свои изыскания, не задерживаясь в Имперском городе надолго. Конечно, многие из составленных ею эликсиров ослабляли природу новой сущности, иллюзия и природное обаяние сводили на «нет» почти любые недоразумения и подозрения… И все же вечность, по мнению данмерки, могла оборваться так же безапелляционно,  как и жизнь живого существа, смертного – и, хуже того, внезапно смертного.

Лютер своими планами делился охотно, Ольхэн уважала его стремления, впервые обретя в спутнике и, фактически, коллеге, не только и не столько достойного наставника, но лишенного напрочь свойственных иным идеалистам утопического образа мира, который те, несомненно, будут строить и созидать. Конкретики в их случае было всегда маловато, зато кровь лилась слишком шустро, а из образованного, на первый взгляд, специалиста, выходил беспринципный убийца, не помышляющий ни об этике, ни об искусстве, коим оба, и Ольхэн, и Лютер, считали некромантию.

Неловкий момент, затронувший хрупкую, только появившуюся доверительность, не стал переломным – лич был восхитительно честен. Карвейн, не дожидаясь осторожных тактичных вопросов, коротко и сухо рассказал своей спутнице о собственном роде и смело предположил, что взошедший на трон император-однофамилец вполне мог быть его кровным родичем. Со всей серьезностью Ольхэн выслушала и поддержала задумку Лютера по части аудиенции при дворе. Это был огромный риск, это могло стоить им обоим не-жизни, обратить в прах то, что еще не реализовалось, то, что оба ученых еще только планировали и о чем даже не задумывались.

К исходу месяца Вечерней Звезды, завершив и без того неторопливые, вдумчивые сборы, убежище покинула скромная повозка алхимика, влекомая даэдрической кобылкой, тварью норовистой и, кажется, весьма смышленой в сравнении даже с некоторыми слишком самовлюбленными людьми. Сверкая глазами и источая квинтэссенцию ненависти ко всему живому и неживому, животина с попеременным успехом игнорировала движение поводьев в руке данмерки. Лютер, пренебрегая видимостью комфорта за ненадобностью, шел, не отставая, подле борта повозки, опираясь на посох. Оживляли неестественную тишину и разбавляли слишком информативные диалоги магов легкий флирт и легкомысленные шутки Джен и Диогена.

Зима, столь раздражавшая Ольхэн близ Чейдинхола, ближе к Имперскому городу приобрела совсем иной вид, напоминая о себе прохладой ночей, колючим прикосновением налетающего ветра и куда более темными ночами, совершенно прекрасно звездными. Данмерка не гнушалась уделять время служанке, обучая ее чтению. Мусоля томик довольно неплохих стихов, классических в своем содержании, Джен вдохновенно-картаво услаждала слух ученика Лютера, просиживая у костра до светлой полосы рассвета на горизонте.

Чем ближе повозка подбиралась к своей конечной цели, тем тщательнее и Ольхэн, и Лютер следили за собой, однако, делали это без какого-либо страха или паранойи. Маги изредка даже спорили, комментируя те или иные мельчайшие изменения, наблюдая друг за другом. Вопрос питания к некоторому удивлению Диогена, решил контракт Джен – и та тщательность и забота, с которой его выполняли обе стороны.

Спустя семь полных дней и половину светового дня следующего, уже не слишком понукая строптивую «призывницу», данмерка вывела свою повозку на ровную широкую дорогу прямо к Имперскому городу. Затянувшееся путешествие подходило к концу, «химия» работала. Лютер сделался еще более молчаливым и даже немного отрешенным, если так можно было бы судить о нежити его уровня. Ольхэн размышляла о том, как стоило бы преподнести родительнице новость о собственной судьбе. Ложь в ее планы не входила совершенно. И лишь люди проявляли эти самые едва ли не физически ощутимые эманации счастья, предчувствий, надежд, амбиций, любопытства…

Отредактировано Ольхэн (23.08.2015 18:30:02)

Ольхэн, до поры остававшаяся в стороне и уделявшая внимание свое окружающему, скромно оставалась в стороне и до момента почти официального представления. Обратившись к самой себе, она испытала чувство уважения, признания – и обе эти эмоции касались человека, стоявшего теперь перед ее наставником.

Но особенного пиетета вампирка не установила. Власть, ее ведущие и ведомые совершенно не привлекали ее, проходя мимо, ибо, по мнению ученой, они оставались тленом для любого долгоживущего, правители менялись, нравы, восприятия, порядки сулили не столь уж богатое разнообразие. Мог ли нынешний император быть иным? Иллюзий Ольхэн не питала. И все же, почти нехотя, она отвела взгляд от исчезающих за створами ворот воинов и магов, служащих делу нового владыки Имперского Города и, чуть склонив голову, без какой-либо напускной скромности с побледнением или покраснением, уставилась на заговорившего императора.

Наставник тоже не слишком расщедривался на светскость, пусть и принадлежал когда-то к аристократической фамилии. Слабая улыбка коснулась уголков губ женщины. Вести долгие, подчас, путающиеся во времени и фактах, рассуждения о благих целях, вариантах и вариациях, примерах прошлого и возможностях настоящего, беседы в пути, было неизмеримо проще, подбирать нужные слова и позволять себе неловкое, ни к чему не обязывающее молчание. Оказавшись в конце этого путешествия, достигнув первой цели, весь запас доводов и убеждения свелся к нескольким сухим фразам.

Данмерка с едва тлеющей в глубине взгляда надеждой посмотрела в лицо императора. Вмешиваться, пытаясь хоть как-то обогатить приветствие и смягчить возможные углы, было бы верхом неблагоразумия, и впервые алхимик ощутила укол зависти к простым живым людям, существующим без оглядки на собственное «я».

- Приветствую Вас, Ваше Величество, - добавила данмерка от себя, увенчав акт вежливости словесной приемлемым поклоном.

Не счесть алмазов в каменных пещерах...

В отличии от выспавшейся нежити Командор, похоже, спать вообще не ложился и теперь наводил своим цветом лица на мысли о данмерском происхождении, что, однако, не мешало ему шагать и твёрдо и быстро - магию Восстановления бретон использовал с толком, слишком на неё не приналегая: давно рассказанная и местами показанная перспектива злоупотреблений никак не привлекала Себриса. Лучше уж на ходу глаз потереть кулаком, чтоб, проклятый, открывался, а не провоцировал на вдумчивое моргание эдак раз на полчаса. Рассыпанный под веками песок от такого действа никуда не девался, но бодрости прибавлялось, скоро и повозка была уже примерно видна. Главное - не скрываться и не напугать внезапных родичей Императора, если они всё же родичи. Впрочем, верить на несказанное слово Клинок не собирался и заклинание обнаружения жизни было тому в помощь - оскорблять недоверием было так же глупо, как лезть, не зная броду.
Возраст и богатая в последнее время на разнообразные события жизнь позволили Роштейну даже в лице не перемениться.
- Доброго утра, - обращается он ко всем обитателям вроде бы верну ему указанной, да он её и сам вроде видел, повозки.
- Меня зовут Себрис, я должен позаботиться о вас и вашей встрече с Императором. Возможно вы видели меня вчера...
..а я вас видел точно, - остаётся висеть несказанным.

Лич выбрался из повозки как раз к тому моменту, когда поток судьбы привнес в их общество еще одно лицо. Лютер был раздосадован разговором с родичем и отдавал себе отчет, что начинает мыслить подобно старику-брюзге. Но что поделать: длительная самоизоляция не могла пройти бесследно, а необходимость скрывать истину, юлить и подбирать слова мертвому магу весьма претила. Еще будучи мальчишкой, наследником графского титула, Лютер гораздо лучше чувствовал себя в магии, а не политике.

Цепкий, внимательный взгляд изучил явившегося к ним человека, представившегося Себрисом. Мужчина-бретон был явно неплохо физически развит и лич уже мог сказать, что из него можно было бы сделать полезного слугу. Не то чтобы Лютер планировал этим заниматься, просто длительное занятие искусством обязывало оценивать любой потенциальный или не очень образец.

— Очень приятно. Лютер Карвейн, странствующий ученый, и моя ученица, Ольхэн Рэни, талантливейший алхимик. Насколько помню, Император выразил желание встретиться во второй половине дня. Планы изменились? — осторожно поинтересовался Лютер, тщательно следя за тем, чтобы воссозданные Изменением темно-зеленые глаза моргали, а легкие - дышали. Привычные для смертных, эти простейшие действия стирались из памяти того, кто не был обременен телесными слабостями.

Появление этого человека настораживало. Конечно, Лютер не сомневался, что в случае опасности они с Ольхэн сумеют покинуть это место и запутать следы возможной погоне - вряд ли кто-то из стражи думал, что под стенами города может появиться лич, но маг помнил о желании своей ученицы навесить мать, да и устраивать сражение с имперцами никак не входило в его планы.

Отредактировано Лютер Карвейн (31.01.2017 21:07:36)

Лютер задумчиво качнул посохом, навершие которого мерно пульсировало, изредка бросая красноватый отблеск на лицо мертвого мага. Прищуриться, внимательно, но вместе с тем ненавязчиво вновь окинуть взглядом собеседника, задумчиво выдохнуть через губы порцию бесполезного воздуха – память бешеной дворнягой цеплялась за старые воспоминания, которые всколыхнул вид Имперского Города и вместе с ними возвращались старые привычки, отброшенные прочь в компании коллеги-вампира и молодого ученика. Образы цеплялись друг за друга, сменяясь со скоростью бегущего от стрелы охотника оленя. Лютер постарался сконцентрироваться на разговоре. Сейчас было неподходящее время для ностальгии по временам, когда в груди его билось живое сердце.

—Конечно же, — согласился лич, понимающе кивнув, — для Империи в эти трудные времена нет ничего важнее, чем сохранность здоровья и жизни вновь обретенного Императора. Не могу осуждать вас за излишнюю паранойю и буду рад ответить на любые вопросы. К сожалению, я долгое время занимался исследованиями в определенной изоляции, поэтому слухи и новости о положении в Империи стали для меня сущей неожиданностью.

Карвейн задумчиво взглянул на кольцо, украшавшее палец. Возможно, стоило для начала заехать в Бруму и поговорить с потомками Нарины? Но вспомнили бы его? Сохранилась ли хоть какая-то память о боевом маге, отказавшемся от политической власти? Вполне возможно что его портреты сожгли, а воспоминания предали забвению.

— Простите, но боюсь, я вас не понимаю — маг приосанился, пальцы сжали древко посоха. Дерево было слегка теплым от потоков магии, струившихся от навершия к металлическому лезвию. Вот уже более двух сотен лет этот посох служил ему верой и правдой – и Лютер никогда не променял бы его ни на один из артефактов. Червячок подозрения закрался в душу лича, подтачивая иссохшее сердце. Убрав левую руку за спину, Лютер использовал часть своих магических сил для того, чтобы понять, живой ли перед ним человек. Бретон был жив.

— У вас были проблемы с ногами? Вам пришлось применять левитацию? — Мужчина задумчиво наклонил голову, скользя пристальным взглядом по Себрису, — Признаюсь, по вам и не скажешь. Наверняка вам помогали лучшие мастера Восстановления? Что же до меня, то, признаюсь, не люблю лошадей. Седло натирает.

[AVA]http://s3.uploads.ru/vnE8a.jpg[/AVA]

Отредактировано Лютер Карвейн (16.10.2017 20:38:31)

Совместно с Ольхэн

Ольхэн, до того удивительно смиренно, с очень хорошо скрываемым раздражением воспринимая общение с человеком, от которого и она, и Лютер зависели в ближайшем времени, едва слышно фыркнула, отведя взгляд куда-то за спину "жити". Идея водворения в Имперский город снова становилась спорной по реализации, но полезности своей все еще не утратила. И на данный момент данмерка видела, минимум, три выхода из шаткого положения еще не гостей, но уже напросившихся на постой. Все три практичностью не отличались и с морально-этической точки зрения не отвечали мировосприятию вампира ни на медяк. Покосившись на своего спутника, она все же смолчала, придерживая и норов. Любая выходка могла бы разоблачить если не лича, то ее саму - пусть параноидальный проводник и нес сию минуту почти чушь, - во всякой чуши нет, да находилось зерно истины.

Сам Карвейн же задумчиво склонил голову набок, разглядывая собеседника.
Псих или прикидывается? – одна из первых мыслей, посетивших голову лича. Даже если не обращать внимание на историю с даэдра и временным существованием в виде нежити, которому Лютер едва ли мог дать достойное объяснение, кроме разве что проделок Лорда Безумия, слова этого так называемого Себриса были весьма и весьма странными. Он не сомневаясь давал понять, что знает, кто перед ним, но при этом не пытался ни поднять тревогу, ни напасть. К великому облегчению Лютера, продолжение разговора выходило уже более понятным для мертвого мага.

- Конечно. Мне понятны ваши опасения. Хотелось бы заверить вас, что они безосновательны. Конечно же, вы вправе спросить, что привело такого отшельника как я в самое сердце Сиродила, особенно в столь нелегкое для Империи время. Отвечу честно: в основном мной двигает банальнейшее любопытство, уж простите старика. Как уже было сказано, долгое время я занимался исключительно своими исследованиями и последний раз в Сиродиле был еще во время Великой Войны. Поэтому новость о том, что новым Императором, благослови его Аэдра, стал кто-то из рода Карвейнов, более того, сам драконорожденный, не могла оставить меня равнодушным. Несмотря на давно оборванные связи с семьей, моё отношение к Империи остается всё таким же теплым как и ранее. К тому же… - тут Лютер перевел взгляд на Ольхэн словно задумываясь, какую именно часть правды о себе они могут позволить открыть странному человеку перед ними.

- Что до меня, - Ольхэн изобразила вежливую улыбку, никак не отразившуюся во взгляде, холодном и глубоком, как могила, - Моя мать обретается в городе, держит законное торговое дело. Я прибыла из Солитьюда, где так же торгую и занимаюсь изысканиями в области алхимии, - при всей недосказанности, вампир не обронила ни слова лжи. Не упомянув, к слову, о том, что сама она "жила", "живет" или собирается "жить" вообще. Возможно, придавая этому обозначению существования слишком большой смысл. - Друг мой, - тонкие пальцы коснулись рукава мантии Лютера, - будьте так любезны, мои бумаги. Кажется, они в дорожных сумках, в повозке. Я полагаю, их наличие существенно упростит взаимопонимание.

- Конечно! – поспешно проговорил лич, проклиная себя за забывчивость. Вопросительно глянув на командора и убедившись, что тот ничего не имеет против, Лютер скрылся в повозке. Около минуты ушло на то, чтобы найти нужную дорожную сумку, где окромя лежащих на самом верху бумаг оказались алхимические трактаты и книги по магии. Повесив сумку на плечо и взяв в руки бумаги, лич выскользнул наружу и тут же напоролся на странный взгляд данмерки.
- Что-то не так? – осторожно поинтересовался у неё Лютер, опасаясь, что мог случайно нарушить маскировку Изменением.

Трудно было бы охарактеризовать до того идеально-прекрасное неподвижное лицо вампира - и умей Ольхэн краснеть, пепельные щеки потемнели бы от румянца. Взгляд, утративший всякое безразличие, остановившийся на Карвейне, выражал недоверчивое удивленное... восхищение? Пожалуй, это более всего характеризовало и общий вид спутницы мага. Она как-то вымученно прикусила нижнюю губу, затрепетали ресницы. Маска хладнокровного хищника, умудренного годами и отчуждением, рассыпалась. Более всего данмерка сейчас походила на юную особу, посетившую восхитительный бал и обнаружившую там нечто, достойное обожания, возвышенны чувств, бессонницы и сладкой щемящей боли в груди. Так созерцали божество. Без приторного подобострастия - лишь с благоговейностью, чутко осязая истинную красоту, пришедшую в мир.
[icon]http://s3.uploads.ru/vnE8a.jpg[/icon][info]• Возраст: 40 лет<br>• Колдун<br>• Раса: Имперец[/info]

Лютер недоуменно взглянул на изменившиеся лица ученицы и командора, но предпочел промолчать. Каким-то магическим образом документы Ольхэн сотворили настоящее чудо, ведь, судя по всему, с каждым веком имперская бюрократия становилась всё более и более неповоротливым, разжиревшим чудищем.
- Моя дорогая, боюсь, что встретиться с императором Альвой лучше мне одному. Будьте так добры, подождите меня в повозке. – лич мягко коснулся руки вампирши, передавая ей документы и сумку. Он не исключает, что встреча может принять весьма плохой оборот и в отличие от его неестественного существования, нежизнь ученицы может прервать как острый клинок, так и удачный огненный шар. Ольхэн понимает и уступает, опуская глаза.

Лютер же следует за командором, продолжая играть роль старого, умудренного жизнью мага. Он уже знает, с чем ему предстоит столкнуться. С предубеждением. Само его существование противоречит заповедям одного из Девяти. И неважно, какие цели он преследует, люди всегда будут в первую очередь видеть темную сторону медали. Такова их природа. Во все века простой люд боялся некромантов и, положа руку на иссохшее сердце, Лютер не мог их винить. Последователи этого искусства сами создали себе темную репутацию, поглощенные жаждой власти и извращенными амбициями. И вот сейчас должна произойти встреча между императором и существом, которым крестьяне пугают непослушных детишек. С отринувшим смерть личом.

Нет, Лютер не боялся смерти, хотя понимал, что в случае конфликта тягаться с Довакином ему не по силам. Даже в то время, когда тело его было полно тепла и жизни, он её не боялся. После Кризиса Обливиона маг страшился лишь не сделать то, что считал нужным. Не успеть. Нить, что связывала двух выходцев из рода Карвейнов, была тоньше паутины, столь же легка и невесома. До сих пор мертвым магом двигало любопытство, но сейчас, ступая следом за командором и ощущая на себе пристальные взгляды стражей, Лютер четко осознал, что именно заставило его отправиться в далекий путь из Скайрима и рискнуть, открыто представившись. Слишком долго он копил знания и оттачивал навыки и теперь он жаждал возможности применить их и проявить в полной мере. Пусть глупые, закостенелые люди считают его искусство мерзким и темным, но в нём (как высокомерно считал сам Лютер), ему почти не было равных. А Империя никогда не была светлым и сказочным королевством.
Лютер был уверен, что осознавший всё Роштейн при первой же возможности расскажет Альве об истинной сущности гостя, впрочем, он и не собирался её скрывать. Оставалось лишь подобрать правильные слова. Каждый шаг приближал его к новым возможностям… или провалу.

[icon]http://s3.uploads.ru/vnE8a.jpg[/icon][info]• Возраст: 40 лет<br>• Колдун<br>• Раса: Имперец[/info]

К облегчению Лютера, планы немного изменились. Теперь местом встречи стал один из домов, где Император принимал посетителей и просителей. С легкой усмешкой Карвейн подумал, что его аудиенция уж точно выделится из колеи различного вида важных шишек, коими была наполнена бюрократическая махина Империи. И погрузившийся в свои мысли, лич не заметил, что в магии Изменения, скрывающей его истинный облик, появились мельчайшие ошибки, незаметные простым обывателям, но наверняка видные для тех, кто был знаком с таким типом магии.

Стоило им с Себрисом войти, как Император отослал прочь многочисленных помощников. Самый важный человек в Империи стоял посреди гостиной, облаченный в доспех из кости дракона. Несколько выше даже самого Лютера, широкоплечий, каждое его движение было четким и выверенным. Он напоминал магу взведенный арбалет, готовый всадить болт в сердце любого, кто будет угрожать ему или Империи. Что же, возможно, что сейчас им нужен был именно такой правитель.

- Прошу. Можете звать меня просто Лютером. Две сотни лет назад я отказался от графского престола в том числе потому, что терпеть не мог все эти расшаркивания. Да и наш род всегда уступал в вопросах этикета другим графам. Возможно, в жилах Карвейнов течет слишком много нордской крови.

Задумчиво обведя взглядом гостиную, Карвейн осторожно поставил боевой посох рядом с потрескивающим камином. Отсветы пламени падали на гладкую поверхность сигильского камня, теряясь в его изменчивых глубинах. Сконцентрировавшись, Лютер перенаправил потоки магии, поддерживающие магию Изменения. Это было рискованно, но он понимал, что любая попытка схитрить будет расценена как угроза.

- Мне нечего скрывать. Давным давно я был свидетелем Кризиса Обливиона и после его окончания посвятил себя изучению магии, которую многие считают мерзким и темным искусством. Опасаясь, что мне не хватит отмеренного судьбой срока жизни, я превратил себя в создание, которым неразумные крестьяне пугают непослушных детишек. До меня доходили слухи о ваших подвигах в Скайриме и о том, что вам приходилось встречаться с мертвыми жрецами культа Дракона. В чем-то, между нами есть некоторое сходство, правда вот, я не служу никому. И не питаю нерациональной ненависти к тем, кто жив.

Лишившись источника сил, магия отступала под давлением реальности. Первое изменение коснулось щеки: кожа и мышцы медленно исчезали, оголяя белые кости. Сам Лютер не казался хоть на сколько бы встревоженным, несмотря на то, что осознавал, насколько ужасным подобное преобразование может выглядеть для стороннего наблюдателя. Он лишь задумчиво поднял ладонь, наблюдая за тем, как несколько секунд назад бывшая нормальной кожа принимает мертвенно-бледный оттенок.

- Несомненно, вы можете попробовать убить меня и, вероятно, в определенной мере вам это удастся. Всё-таки вы - Довакин. Но я всё-таки хотел бы, чтобы вы поняли: я не враг Империи. И готов ответить на возникшие вопросы.

Лютер не двигался, задумчиво разглядывая Императора. То, что Альва еще не бросился на него с мечом, уже было весьма неплохим знаком. Наверняка ему было тяжело сдержать инстинкты, ведь весь его опыт скорее всего говорил одно – перед ним враг всего живого.

- А еще вы наверняка слышали байки про филактерии и магические песочные часики. К счастью, всё куда сложнее, чем вы думаете, иначе высшим личем мог бы стать любой недоумок, жаждущий бессмертия, и готовый вырезать ради этого какую-нибудь деревеньку. Что до Даэдра, то для них смертные лишь игрушки, предназначение которых в том, чтобы их развлекать.

Люди были полны предрассудков. Лютер хотел рассеять их хотя бы частично, хоть и понимал, что сделать это будет трудно.

- Призвать духа из Обливиона и вселить в тело мертвого может даже тот, кто относительно недавно начал изучать Колдовство, но это не сделает его умелым некромантом. Некоторым неудачникам перспектива собственных покорных слуг кружит голову, превращая в тех самых глупцов, по которым вы судите остальных. Но будем честны, с падением Гильдии Магов некромантия изучается почти повсеместно. Коллегия Винтерхолда, Хай Рок, наверняка Коллегия Шепчущих. Про Алинор можно вообще не говорить, альтмеры всегда славились высокомерием. Но наличие меча ведь не делает вас априори убийцей и бандитом? Вопрос в том, как вы применяете своё оружие и ради чего.

Выслушав идею про драконов, Лютер покачал головой. На мгновение взгляд его упал на задернутое занавесками окно. Подняв руку, он наполнил своё тело магией, восстанавливая маскировку. И хоть зрелище голого черепа, постепенно обрастающего плотью и кожей вряд ли было приятным, лич как ни в чем не бывало продолжал говорить.

- Забавная идея. Если забыть о том, что все кто служил ранее драконам, теперь служат им в виде нежити. Я встречался с ними, окончательно убивал и изучал. Да и сами драконы. Слен-Тид-Во. Вы никогда не задумывались, почему они бессмертны? Почему лишь вы способны помешать этому, поглотив в себя их души? Они привязаны к Нирну. Так же, как и моя душа.

Лицо Карвейна вновь стало человеческим. Оно была таким же, каким во времена его работы в Коллегии. И оно отражало суть. Мысли лича обратились к далеким воспоминаниям. К идеям. К поворотным моментам в его судьбе и пути. Ему не было смысла лгать. Он верил в то, что говорил.

- Ты говоришь об Аэдра. Да, жертва Мартина и явление Акатоша спасли нас всех от гибели. Я не участвовал в той решающей битве, но был там позднее и видел окаменевшее воплощение божества. Но сколько людей погибло зря? Когда Гильдия Магов раскололась пополам, я был в составе отряда боевых магов. Мы охотились на некромантов и убивали их. Таков был приказ. Многие из них были хорошими магами и товарищами, желавшими изучать то, что им хочется. А потом пришел Кризис. Я много раз задумывался, сколько людей можно было бы спасти, случись всё иначе. Если бы жителей деревень было кому защитить, пусть бы и на защиту их встали их мертвые предки. Некроманты могли бы поднять павших воинов против даэдрических полчищ, а потом упокоить их по всем правилам. И выживших было бы куда больше. А Великая Война? Сколько погибло в ней?

- Да, я умер более полутора веков назад, но это не делает меня монстром. Я – ученый, посвятивший своему делу всю свою жизнь и более. Магнус дает мне силу и дар его – магия, не дал мне обратиться прахом. Мои навыки не ограниченны поднятием мертвых из могил. Я способен на куда большее. Почти два века я занимался изысканиями и сейчас хочу применить свои силы в деле. И мне будет приятно, если я смогу сделать это во благо Империи. Ибо я знаю, что мои таланты пригодятся, нравится вам это, или нет.

Отредактировано Лютер Карвейн (18.02.2018 22:11:47)