- В удивительной пустыне,
Без оазисов и рвов,
Водятся лишь чудо-змеи
В роли паукооов...
- Отлично, песни. Обожаю песни. Песни, лишённые какого-либо смысла. От тебя. Просто. Обожаю. Хермеус Мора тебя сожри.
- Оооо, наш старичок злится! И-хи-хи-хи!

Слишком громкие.
Вот и сейчас - в выжженом разуме, который остался лишь огромною пустыней, они вновь кричали громко и пели отвратительно.

- У меня для вас загадка.
- Глянь-ка, голос подал. Проверь, дурак, не говоришь ли в реальности?
- Контракт. Я очень не хочу покидать Матушку...
- Это даже не загадка, Цицерон. Ты осведомлён о воли Матери. Делай, что Она велит.

Он раскланялся неизвестно кому - случайно так получилось, что это просочилось в реальность - и сжал руки в кулаки. Хранитель прав. Физическое пребывание рядом с останками при наличии фактической воли Матери становится лишённым смысла. Поэтому ответ на "Ты идёшь со мной?" - это:
- Да, Цицерон, так уж и быть, пойдёт с тобой, - передразнивает, совершенно не замечая царапин на запястье, - Цицерон уверен, Цицерон знает... Он обставит тебя. Обязательно!
Примесь игры - искорка Шута. Готовность пойти по воли Матери куда угодно - стойкость Хранителя. Но, всё-таки, это желание "обставить" Змея вызывает у Хранителя в уголке разума очередной вздох, полный стыда и отчаяния. Шут делает из Цицерона азартное дитя, заставляя примешивать к выполнению священной воли Матери совершенно ненужные цели для "просто так, если получится". Но за каждым "просто так" у Шута стоит - "обязательно сделает". Если бы только они могли избавиться от него... Они вместе. Ведь один Хранитель не в силах... Излечить от его безумия.

А ещё Шуту не важно, какие чувства вызывает Цицерон у окружающих его людей и нелюдей в реальности. Иногда они становятся забавными элементами в его игре, вызывая такие алхимические реакции в отношениях с обществом, что ни в мифах Нирна сказать, ни пером описать. Куколка в цепких ручках такая слабая и безвольная попалась, что даже мрачно становится на душе - Сергий вряд ли был человеком сильного духа. Был. Да всплыл.

И, в отличие от Змея, Цицерон находил вкус и азарт уже в самом процессе - если ему хоть один редкий раз выпадала возможность окропить кинжал кровью вновь. Он выбежал наверх, к Чёрной двери, уже не желая слушать, о чём говорит Змей, но будучи уверенным - голос Слышащего, единственный чистый голос во всей какафонии, будет слышен где угодно - хоть он в пыточной встань, где вечные ярчайшие стоны боли и плач, всё равно услышит голос - чисто и ясно.
Ножны, закреплённые на поясе, буквально физически ощутились рядом с Чёрной дверью - скоро он выскочит в холод с кинжалом наготове, не счастье ли? Счастью подарен смысл - смысл радости Матери. Но стоит подождааать~. Да, стоит подождать, ведь подобная радость ввиду её редкости гораздо слаще, когда она выжданная и вымученная ожиданием. А пока...

Он вытаскивает кинжал из ножен и проводит пальцами по лезвию, не снимая перчаток. Эбонит кажется живым - металл, сотканный из самой тени, самая светлая и желанная мечта всех недостаточно опытных убийц. Почему - недостаточно опытных? Не хватило опыта заиметь его себе!
Лезвие будто бы дышит и бьётся под пальцами. Это ощущение заставляет Шута захихикать, а Хранителя - вздрогнуть. Как редко, как давно это было - теплота крови на кинжале, делающая его живым. И это произойдёт вновь.
Нужно лишь подождать, даэдра тебя побери!