Ульфрик опаздывал. Не со зла, не с целью показать свое превосходство как короля, а по простым житейским причинам – заработался. В последнее время северянин в какой раз осознавал, что ему не хватает лишней пары рук: стоит решить одну проблему, как возникают две следующие, решишь их – получаешь еще четыре. Государственные дела смешивались с местечковыми, интересы подданных сменялись запросами знати, Восток – Западом и, не смотря на помощь своих советников, Его Величеству было весьма непросто. Еще одна сторона медали короля-тирана, который сосредоточил власть в своих руках. Стража поспешно распахнула перед ним двери в зал, где его уже ожидали ярлы:
- Приветствую, - король окинул взглядом собравшихся, устраиваясь поудобнее в резном троне, по очереди задерживаясь на каждом; Элисиф, новоиспеченного канцлера, он удостоил более прямого взгляда. Несколько месяцев прошло с момента его приказа о фактическом повышении ярла Солитьюда, несколько месяцев прошло с запомнившегося приключения, когда им пришлось коротать время в палатке браконьеров, почти сто дней прошла с весьма близкого разговора, что бы Ульфрик начал смотреть на женщину под другим углом. Повышение было умным жестом – с одной стороны, Элисиф нужно было использовать на благо Короны, она была в самом деле талантливым руководителем, с другой – он приближал ее к лицам власти, а потому замешивал в их делах, с третьей – демонстрировал видимое сближение с Короной и доверие к женщине. Буревестник знал, что рискует, но увлекая Прекрасную государственными делами, он лишает ее в глазах простого западного люда образа несломленного борца против узурпатора; естественно, она может попытаться использовать свою новую власть ему во вред, но и королю хотелось верить – нет, не станет.
- Что же, с чего мы начнем…, - его речь полилась неспешно, благо очередное собрание ярлов уже несколько лет как было лишено той нордской свободы, присущей этой стране. Раньше ярлы стучали кулаками об стол, кричали, хватали друг друга за грудки, припоминая все свои заслуги и ошибки оппонентов, теперь только внимали Его Словам. Уже на первом же собрании после коронации Ульфрик просто и до циничности прямо объяснил, что государство – это он. Раз ярлы поддержали его мятеж, раз он поставил или оставил их во главе холдов, то они должны служить интересам Скайрима. То есть ему. И что никакого самоуправства он не потерпит. А реформированные Братья Бури, нынче ставшие Дружинами, уже не зависимы от ярлов и подчиняются только королю. Это мало кому понравилось, но ярлы проглотили горечь, да и Буревестник не особо ограничивал их права. Теперь они сидели, молчаливые и послушные, но скрытно-нервные, как недавно прирученные звери. И самой заметной среди них была Элисиф.
- … потому я хочу, что бы вы, ярл Тонгвор, более ответственно отнеслись к вопросу о переселении крестьян на новые земли и лично проконтролировали. До меня дошли слухи, что среди жителей Маркарта почему-то много недовольных нашим миром с изгоями, разберитесь, - король говорил, но его мысли были заняты другим. Другой. Прекрасная все еще оставалась для него загадкой, как и ее мотивы, но новые обязанности она выполняла ответственно и качественно, даже недоверчивый Торбьорн не выражал свое недовольство. Правда, виделись они не намного чаще, в последнее время Его Величество был занят тем, что усмирял огнем и топором изгоев, которые, под давлением голода, нордской стали и внутренних противоречий с бесстрашных повстанцев превращались в разбитое жалкое племя; маршрут же Элисиф «Солитьюд-Виндхельм» лежал существенно севернее Предела. Что не мешало ему быть в курсе всех ее действий – воронье постоянно каркало на ухо.
- … Лайла, я не желаю знать, что говорят вам ваши советники. Мои источники доносят, что в городе вовсю распоясались воры и грабители, и это при том, что Рифтен наши южные ворота в Империю! Через него будет идти львиная доля поставки всех товаров! Я хочу видеть результат, а не домыслы ваших придворных!, - пускай король тяжелым взглядом сверлил Руку Закона, но в уме его была все та же Элисиф. Она была самой молодой среди присутствующих ярлов, но самой опасной. Единственная, чьи интересы уходили дальше своего холда. Единственная, кто мог конкурировать с ним в амбициях и в популярности среди народа. Единственная, кто обладал достаточными связями, что бы призвать имперские легионы, какой бы мир не обещал нордлингу император Альва. Потому, в какой раз рассматривая ее нежный точеный профиль, Буревестник пытался проникнуть в ее мысли. Хватит ли ей королевской подачки в-виде места канцлера? Прекрасная давно говорила, что ее интересует процветание Скайрима, и пока что все ее действия подтверждали это, но разве Ульфрик не кричал о защите Севера, когда поднимал мятеж?
- … помним о той поддержке, которую предоставил нам Винтерхолд во время освободительной войны, но, Вигнар, это не значит, что вы не должны платить налоги. И бедность – не оправдание. Ищите рудные жилы, занимайтесь валкой леса, да, наконец-то, начните диалог с волшебниками., - король прекратил речь, что бы увлажнить горло сидром, холодным и колючим. Как и мысли короля. Хотя сейчас ярл Солитьюда вызывала в нем более теплые чувства, чем раньше, но много воды уже утекло с момента их последнего тет-а-тет разговора; пусть король и помнил тепло ее кожи и трепет дыхания, сейчас они только поднимали один вопрос – почему. Почему он, зрелый мужчина, прошедший через ад, вспоминает это? Почему она, лишенная всего ценного в своей жизни его руками, тогда была податлива? Расчет? Скрытые желания? Просто момент такой выдался? Хуже всего, Ульфрик признавал, что он боится не ярла, а себя. Потому что один раз он не смог контролировать свою вспышку ярости. Второй – наплыв страсти. Что будет в третий раз? И будет ли он?
- … благодарен, что все ярлы смогли найти время и посетить меня. Всех нас должно интересовать процветание Скайрима, независимого и сильного. Если кого-то что-то интересует или есть вопросы, вы вправе их задать. Денгейр? Вигнар? Элисиф?, - король впервые за все время в слух выговорил ее имя. И впервые смотрел на нее, обращаясь на прямую, за все время совета.

Ярлы не торопились выражать свои мысли, кто пристыжен нотациями короля, а кто и просто из-за  усталости. Отчасти, Ульфрик их понимал, роли уже не полноценных властителей, а просто его ставленников, полностью зависимых от королевской воли, была унизительной. Но, естественно, Буревестник не собирался облегчать их ношу – они сами выбрали его, пусть и несут ответственность. В конце концов, лучше власть нордского тирана, который заботится о своем народе, чем унизительная вольница второстепенного народа при сиродиильских императорах. Вот и никто с них, ни ворчливый Вигнар, ни нахмурившийся Тонгвор, даже Элисиф предпочитали молчать перед королем Севера. «Славно. Можете перешептываться за спиной, можете жалуваться родным в постели ночью, можете ругать меня, когда никто не видит, но, да, молчите – и платите налоги.» Нордлингу удалось даже непокорную Прекрасную принудить к содействию, строить его флот и кормить его солдат, а любовь подчиненных – что же, он искал не ее.
- Значит, закончим. Прошу незамедлительно заняться решением моих просьб, уважаемые ярлы. Помните – враг близко, и только от нас зависит, победит он или мы, - Ульфрик вежливо кивнул и первым поднялся. Следом начали подниматься и ярлы, чьи жесты выражали только плохо скрываемое раздражение и усталость. Они прекрасно понимали, что между просьбой и приказом короля нет никакой разницы, подобно наказанным детям недовольно сверкая глазами и поджимая губы; знал это и Его Величество. Но, как и раньше, не желал обращать на это внимание до тех пор, пока правители холдов были ему послушны.
- Ваше Величество, - стражники вытянулись, телохранители заскрипели доспехами, когда Ульфрик своим размашистым быстрым шагом пролетел через коридоры и переходы, направляясь к кабинету. В отличие от тех же ярлов, которые вряд ли станут сегодня же отправляться в путь, решив посвятить вечерок отдыху от дел в таверне, в отличие от них, все еще по-нордски беспечных и самоуверенных, у короля хватало забот. Весь стол был завален письмами, приказами, картами, и, потратив время только на усталый вздох, мужчина погрузился с головой в работу. Доклады от генералитета с последними сводками по изгоям и письма от придворных с очередными просьбами. Жалобы от простолюдинов, написанные одной рукой для всей деревни, и пышные послания от благородных, полны лести и жадности. Приказы, доносы, отчеты, бумага, бумага, бумага, на столе и на стульях, на полу и на подоконниках, в шкафу и в мыслях. Стоило ему на пару месяцев покинуть Виндхельм, что бы лично ознакомиться с ситуацией в Пределе, как его кабинет утонул в бумажном аду. «Наверное, с моим восходом на престол больше всех обогатились писцы и курьеры.» Король работал быстро, энергично, не отвлекаясь на посторонние мысли, поэтому неизвестно с какого раза расслышал негромкое покашливание слуги. Судя по его лицу, явно не с первого:
- Ваше Величество, здесь девочка, посыльная, передает, - голубые глаза норда удивленно скользнули вначале по говорившему слуге, потом по спрятавшейся за ним девчушке и, только под конец, он сосредоточился на словах, озвученной в весьма простой и не самой вежливой форме. «Хм. Канцлер. Нравится знать, что за вами бегает король?»  Буревестник еще раз посмотрел на девушку, служанку, сироту, отец которой пал в борьбе за Скайрим, а мать была замордованной в пыточных камерах Талмора. Сколько таких сирот было по всему государству? Сколько с них могли уснуть под крышей и с полным желудком? «Нет, стоит распорядиться насчет дома сирот, надо». Кивнув, король несколько секунд застыл в раздумьях, разрываясь между делами и просьбой Элисиф. С одной стороны, он в самом деле хотел услышать Прекрасную, которая не стала бы его дергать из-за пустяка, с другой, у него все еще оставались государственные дела. «Подождет». Возможно, будь между ними не несколько месяцев, а недель, он уже стремился бы к женщине, оставив все дела на потом. Возможно. Перо короля опять заскрипело на бумаге, покрывая его черными символами, резкими и грубыми, как натура короля. Он спасал и казнил, приказывал и повелевал, размашистым росчерком определял судьбы и сам ход жизни своих подданных. Только тогда, когда слуга опять зажег свечи, когда зимний сумрак за окном сгустился чернильной завесой, король позволил себе остановиться. Сделав пометку на полях очередного приказа, Ульфрик кивнул все еще ожидающим и существенно заскучавшим слугам, которых забыл выставить за дверь, поднимаясь со стула:
- Идем. Стражники опять вытянулись, телохранители опять заскрипели сталью и кожей доспеха, тенью следуя за своим владыкой. Король опять пролетел, как ветер, через длинные коридоры, освещаемый только жаровнями, слуги едва успевали открывать дверь. Норд даже не запыхался, пусть был уже давно не юным мальчиком, но, увидев Элисиф, невольно застыл. В задумчивом ожидании она столь изящно подпирала голову тонкой рукой, столь непринужденно сидела в кресле, что, пожалуй, он на мгновение был очарован.
- Прошу извинить, Элисиф, - улыбкой норд ответил на улыбку, но, как положено королю, объясняться не стал. Нет, подойдя ближе, он глыбой навис над канцлером, рассматривая ее, изучая, стараясь понять мысли и прислушиваясь к ее словам. Тем более что слушать было что. «Шпион? Талморский? Какого даэдра…» Буревестник знал, в свитах ярлов не крутились эльфийские шпики, потому что там были его доносчики. Его бесчестное, хитрое, подлое воронье. И так же понимал, что Прекрасная лукавит, она была достаточно проницательной, что бы понимать даже без пыток, кто приказал следить за ней. Потому и не стал скрывать свои эмоции, улыбаясь более криво и хищно:
- Ну вот, опять проклятущий Талмор. А вы не верили мне, когда я доказывал, сколь опасный и подлый наш враг. Но, нет, не здесь, - выразительно кивнув в сторону изваяний-стражников, Ульфрик протянул канцлеру руку, помогая подняться. Ощущать ее тонкую ладонь пальцами было более чем приятно, как и мягко сжимать ее, как и не торопиться отпускать. Ярл была настолько близко, что король ощущал легкий цветочный аромат ее духов, и все три месяца показались всего лишь мигом, мгновением после вечера в палатке. И, как и тогда, он ощутил легкое смятение, пытаясь сразу скрыть его разговором:
- Надеюсь, он еще жив? Я хочу, что бы с ним поговорили мои палачи. Нет, нет, я не сомневаюсь в мастерстве ваших, - он иронически улыбнулся, вспоминая свое заключение в Мрачном замке, - но предпочитаю услышать все с первоисточника. А стражников, поймавших эльфийскую крысу, приказываю щедро вознаградить, они исполнили свой долг, - король кивнул телохранителям, которые опять вытянулись по струнке, провожая его взглядами сонными и ленивыми. Естественно, это было проблемы Лукавого, что его птенец попался, и Торбьорну его спасать. Его Величество вообще не должен был этим перениматься, ему хватало изгоев и магов, данмеров и ящеров, армии и народа. Но разве не глупо было упустить возможность опять уединиться с Элисиф, которая шуршала рядом тканью и мехами? В прошлый раз они заключили хрупкий союз, который для государства мог быть более важным, чем все маги, изгои и эльфы, вместе взятые – теперь можно было и проверить его.
- Быть может, среди ваших придворных и имперские шпики найдутся? Или серые? Может, бретоны, они весьма хитры для этого. Врагов у нас хватает, кто знает, каких еще предателей мы найдем среди вашего двора. Прошу, - Ульфрик пропустил Прекрасную в свой кабинет и, после недолгих колебаний, сгреб в охапку письма и высыпал их в угол, к другим, освобождая для ярла глубокое кресло напротив своего; сам садиться не спешил, нет, прислонившись бедром к столу, скрестив руки на груди, он наблюдал за женщиной, и изучая ее лицо, и откровенно любуясь его чертами.

Вопреки своему обычному поведению, сейчас Элисиф была откровенно, до наглости, прямой в своих ответах. Король понимал, что роли у них слегка изменились – он был виноват, она – защищалась. Мужчина даже не торопился опровергать ее дерзкие высказывания, честно признавая, что проиграл эту партию. Естественно, неудавшийся шпик скорее всего до конца своих дней проведет жизнь в заключении, естественно, Торбьорну нордлинг сделает выговор, и на этом конфликт будет исчерпан. Будь на ее месте сам Буревестник, он бы уже потрясал топором и разрывал криком воздух. Вот и не стал Его Величество агрессивно реагировать на прямой намек, что будет со следующими шпиками. Нет, он даже улыбнулся улыбке женщины:
- Вы мой канцлер, Элисиф, имеете право на мое время и внимание, - Ульфрик заметно сделал ударение на местоимении, подчеркивая их новый статус отношений. Ярл Солитьюда хотела больше власти и возможностей, хотела вырваться за рамки своей клетки, и он протянул ей руку. Теперь, вне своего желания, Элисиф придется работать вместе с Буревестником – или вернуться обратно в добровольную ссылку на запад. Тем не менее, обе стороны понимали, что она на это не согласится.
- Если говорить точнее, то Виндхельм – не новая столица, а обновленная. Прекрасная же помнит, что первый с Верховных королей выбрал именно его, верно?, - Его Величество еще раз улыбнулся, в этот раз более широко и добродушно. Вопрос столиц был вообще весьма щепетильным, и решение о смене города было вынесено не сразу. Этот ход был скорее политическим, чем обусловленным экономикой или производством, нужно было отобрать у Запада влияние, вес, нужно было вернуть их на положение обычного холда. Опять же, смещение политического центра на восток ослабляло про-имперское влияние на Скайрим в целом, и давало толчок для возрождения его национальной бытности. Не зря среди придворных резко возросла национальная мода, барды больше начали распевать о прекрасной заснеженной отчизне, да и в речи все больше и больше начал звучать нордик.
- И я не соглашусь с вами насчет значимости. Торговля? Загляните в мои верфи, и вы увидите там судна данмеров, привезших эбонит, вы услышите говор имперских торговцев, которые поднимаются по рекам от Рифтена. Мы доставляем морем в Винтерхолд и Данстар зерно, картофель, овощи, взамен забирая пушнину и руды, это быстрее и надежнее, чем дорогами, - король развернулся и направился к небольшому столику, подхватив с пола бутылку медовухи. Под мерное бульканье опустошаемого сосуда он наполнил два серебряных кубка, украшенных одной из батальных сцен, которыми так было богато северное королевство. Исграмор изгоняет фалмеров. Языки побеждают Алдуина. Харальд уничтожает последний культ драконов. Врейдж Одаренный захватывает земли бретонов и данмеров. Талос Атморский создает империю. Когда-то и он, Ульфрик, будет красоваться на посуде, как освободитель Скайрима и гроза Империи. Что-то, а мотивов для чеканщиков всегда будет хватать.
- Культура? Да, мы, восточные нордлинги, лишены пустяковой беспечности бретонов и тряпочной кичливости имперцев, перенятых Западом, наша культура такая же прекрасная, суровая и простая, как сияние в небесах, метель и мёд. Мы – не кислый привкус вина, мы сладкий хмель мёда. Не вирши придворных блюдолизов, но песнь молодого барда о славе наших предков. Не слащавые ужимки остроухих, но естественность человеческой души, - король протянул женщине кубок, вернувшись обратно и опять же, в той же позе, прислонившись бедром к столику. Да, ему нравилось смотреть на нее сверху вниз. Да, он был королем и имел на это право. Да, даже ему было не под силу поставить Прекрасную на колени, потому приходилось стоять самому в полный рост, расправив могучие плечи.
- Экономика? Не вам ли, Прекрасная, не знать, что на востоке находятся основные шахты, именно мы главный экспортер сырца и готовых металлов? Что мои кузни обеспечивают постоянный поток готового оружия? Как бы не кривились сиродильцы и бретонцы, какой бы костью в горле мы не казались для их обтрепавшейся состарившейся Империи, именно Скайрим все еще кузня Тамриэля, а Виндхельм – его сердце, - Ульфрик развел руками и замолчал, делая несколько глотков. В теплом свете свечей, в уютной атмосфере его кабинета-берлоги, их разговор напоминал ему ту самую охоту; разве что медовуха теперь была дорогой и качественной, а они не замерзлые и промокшие. И та Элисиф, вырванная из привычной для нее действительности, была не так скованна броней своей власти и амбиций, как нынешняя.
- Да, я признаю, мы только начали пробуждаться от векового заколдованного сна, отходить от рабского дурмана, который нам столетиями скармливал Сиродиил. Братский народ, который мы освободили от эльфов, которого мы поддерживали всегда, низвел нас в наших же глазах до уровня грязных вшивых варваров, он приучил нас стыдиться своих предков, своих богов, своих обычаев, - Буревестник скривился от горечи своих же слов, уже без тени улыбки рассматривая свою прелестную собеседницу. Она ведь была представителем именно тех нордов, которые в душе уже были сиродиильцами, которые свои северные привычки выставляли как забавный национальный налет, которые прятали святилища Талоса в подвалы и прилюдно отрекались от него, не смея ни открыто поклоняться, ни поднять оружие. И, по иронии судьбы, именно в ней была та чистая, неподдельная северная красота, именно ее глаза были того же цвета, которого бывает море Призраков, именно ее кожа была так же бела, как снежные пики гор, в ее движениях была непокорная изящность, с которой перекатывают пенные буруны скайримские реки. Элисиф могла обвинять восток и короля сколько угодно в слишком ретивом патриотизме, но, как в насмешку, в ней была вся красота его государства. В какой-то момент Ульфрик понял, что ему стоит благодарить сумрак кабинета и бронзу загара, которые не позволяли судить, умеют ли краснеть старые норды или нет.     
- Да, мы пробуждаемся. И нам есть куда стремиться. И, как я понимаю, именно к этому вы начали подводить меня, верно, канцлер?, - стряхнув очередную кипу бумаг на пол со второго стула, он поставил его напротив Элисиф, устраиваясь настолько близко, что мог мыском сапога касаться ее ног, а, наклонись ближе, ощутить ее аромат. Время короля и подданной прошло, теперь они были равными собеседниками и, что бы не сказала Прекрасная, он с удовольствием ее выслушает. Потому что за все два месяца ярл Хаафингара ни разу не вынудила мужчину сожалеть о ее назначении.

В жесте, которым Элисиф откинула голову назад, было столько королевской уверенности и небрежной изящности, что королю едва удалось скрыть улыбку; Прекрасную сместили с трона, но менее властной, менее величественной женщина не стала. Будто не он, а она принимала его в своем дворце, все еще ярла, все еще просто Ульфрика-с-Востока, просителя, подданного, подчиненного ей. И, как обычно, все было на ее стороне: свет свечей мягкими тенями обрисовывал чувственные глаза и капризный рот, тогда как его лицо казалось вырезанным топором из камня; меха ее накидки были украшением, его плаща – второй шкурой; в позе была непринужденность, тогда как застывший Буревестник был зверем перед прыжком. Возможно, когда он сел напротив нее, он уравнял их как собеседников, но сама природа их сущностей, вся их жизнь подчеркивала разницу между двумя власть держащими. «Запад и Восток». Ульфрик слегка вздохнул, прислушиваясь к словам канцлера. Там, где он ждал вспышку, ему ответили терпением и расположением, и королю ничего не оставалось, как согласиться:
- Орден Стендарра? Помню, до меня доходили слухи, что их почти уничтожили в корне не то бандиты, не то какая-то нечисть, но, увлеченный государственными заботами, я не обратил на это особого внимания. Сами понимаете: дела, дела, дела, - Буревестник развел руками, демонстративно указывая на кипы бумаг. Естественно, как владыка Севера он должен был помнить, знать, учитывать многие аспекты своего государства, но, на фоне постепенно бледнеющего призрака голода, во время первых сдвигов в отношении ричменов, со всеми врагами и противниками свободных нордов Его Величество просто не успевал заниматься всем.
- Орден Стендарра…., - Ульфрик задумчиво прикусил губу, припоминая все, что он про них знал. Кто-то считал их агрессивными фанатиками, которые больше с помощью оружия, чем доброго слова сражались против сил темных, распугивая добропорядочных граждан и всех подозревая в даэдрапоклонничестве. Кто-то называл их героями, которые безвозмездно рискуют жизнями и душами, защищая людей от упырей, нежити, нечисти и прочих тварей, что  выползают после заката пить кровь простых людей. Для Буревестника они были… Да, ничем. Вампиры могли пить кровь невинных граждан, оборотни охотиться по ночам на неосторожных путников, но еще больше людей гибли от нападения бандитов, пьяных драк и диких животных. Принцы даэдра были опасны, но на фоне Талмора их угроза казалась эфемерной и не требующей внимания. И, тем не менее, мысль Элисиф была здравой. Буревестнику сейчас нужны были поддержка и любовь народа, всего народа, а не только юга и востока, и, восстановив Дозорных, он обеспечит себе славу не только хорошего воителя, но и заботливого короля.
- Что же, я отдам приказы, что бы им выделили штаб-квартиру здесь. Моя казна не опустеет, если мы выделим им оружие и доспехи из доброй нордской стали, если обеспечим небольшим капиталом и поддержкой. Так же, пожалуй, я рассмотрю вопрос о передаче им одного из центральных фортов, которые теперь потеряли свое стратегическое значение: им нужна будет база для тренировок молодняка и отдыха раненых. Но…, - Ульфрик сплел пальцы на животе, задумчиво рассматривая собеседницу. Предложение Прекрасной было хорошим, и подозревать ее в чем-то было бы глупо, но Буревестник научился смотреть глубже поднятого вопроса. Знала об этом Элисиф или нет, но, не смотря на государственную независимость, не смотря на признание нерушимости границ и неделимости земель, на все расшаркивания и поклоны, норды все еще не были уязвимы духовно. Да, король вернул им Талоса, но последние донесения из Империи говорили о том же; сиродильцы славились своей хитростью и торговой хваткой, и он даже не сомневался, что они начнут делать вид, будто никто и не запрещал поклоняться Девятому, все это было недоразумением и глупостью нордов. Кто знает, когда вместе с торговцами появятся первые жрецы-паломники, когда опять начнутся проповеди об одних богах, народе и границах. «Нет, я этого не позволю. Никогда. Время братских народов и дружественных объятий прошло, если и будет существовать Империя с нордами, то только наша, северная.» Сжав каменные кулаки, король бросил на канцлера взгляд серьезный, задумчивый:
- Но не орден Стендарра мы возрадим. Орден Стуна. Нашего нордского Стуна. И, раз Скайрим уже несколько лет как независим, нам стоит заняться реформой религии. Я не желаю, что бы возрожденный Орден все еще подчинялся той Империи, которая даже здесь бросила нордов. Я не хочу, что бы спесивый сиродилец указывал северному жрецу, как и кому стоит поклоняться. Я не допущу еще одного Конкордата Белого Золота. Вы со мной согласны, Элисиф?, - вопреки спокойному тону, глаза Ульфрика уже были ледяные. Он ненавидел Талмор, но презирал, да, презирал именно Империю. Слишком слабую, что бы защитить Скайрим. Слишком жадную, что бы от него отказаться. Империю, глупость руководителей которой принесла столько крови и боли северному народу. Империю, которая землями и правами нордов платила за свои ошибки и долги. Империя, которая давно сгнила, но, как воскресший мертвец, в ненависти бросалась на всех, кто был жив. Нет, Буревестник делал разницу между Империей Мидов и  Империей довакина, но доверие было слишком дорогой ценой, что бы опять ее платить. Впрочем, продолжил свою речь он тем же спокойным голосом, расцепив побелевшие пальцы, сильно сжатые в приступе злости:
- Тем более, что, оставляя храмы под покровительством ярлов, мы рискуем. Любой с них, кто польстится на чужеродное золото, сможет через жрецов сеять семена недовольства среди простолюдинов. А мы уже увидели, на что способны норды, когда затрагивают их богов. Так зачем нам лишний раз рисковать, верно, мой канцлер?, - Буревестник прикрыл глаза веками, устало улыбаясь, против своей воли опять ткнув на прошедшие события. Даже если он хотел их сгладить между собой и Элисиф, прошлое постоянно восставало, напоминая, как хрупка между ними связь.

«Солитьюд. Как же.» К чести Элисиф, она совсем не юлила, прямо открывая свои мысли. Буревестник не мог не восхититься в очередной раз ее дипломатичным уловкам, так не вяжущимся с прелестным личиком. И в очередной раз задуматься на мгновение, смог бы он захватить власть, если бы Прекрасная сама руководила сопротивлением, а не кретин Тулий. Но вот остальные ее мысли короля удивляли почти до нервной дрожи. Опасность речи Элисиф вообще была в ее рациональности. Да, зерно истины в них было – мало одной гражданской власти, мало опираться только на острия мечей и пик, когда всегда остается более безопасная и податливая религия; Ульфрик сам так поступил, когда на знамени восстания разместил не сепаратное перемирие Империи, не попранные права нордлингов, а самого Талоса. Именно это имя заставляло северян поднимать головы, сжимать кулаки, присоединяться к его Братьям Бури. И, заполучи контроль над религией Его Величество сейчас, он сможет обезопасить себя перед народом больше, чем всеми нордскими дружинами. Сможет. «Но кто гарантирует, что именно я буду контролировать религию?». Он улыбнулся, не в силах сдержать шпильку победителя:
-  Да, Солитьюд. Кажется, в нем первом выбросили святилище Талоса?, - Буревестник рассмеялся, негромко, хрипло, сразу же примирительно поднимая руки, - Но я понимаю, что вы были заложниками ситуации. И я не могу не согласиться с вашими словами. Но и не могу дать на них добро – сейчас, - Ульфрик поднялся, по кругу обошел Элисиф, скользя взглядом по ее рукам, плечам, шее, затылку; сцепив руки за спиной, он начал нарезать круги из угла в угол, продолжая рассуждать вслух:
- Вы правы, предлагая придать моей, нет, нашей, - норд улыбнулся, - власти божественный подтекст. Что бы религия была не просто частью нордской жизни, но нашим орудием власти и контроля. Единый коллегиум жрецов, которые будут слово короля доносить народу, как волю богов. И, наверное, вы опять правы, предлагая разместить коллегиум в Солитьюде, у вас для этого есть все возможности, - он остановился сзади Элисиф, обхватил ладонями спинку ее кресла, пальцами щупая резные узоры, наклонился к ней так близко, что опять ощутил ее мягкий цветочный аромат, ее нежное тепло, почти касаясь губами уха:
- Но какие гарантии, что я могу доверять Западу? Да, вы исправно платите налоги, вы вернули Талоса, вы встречаете меня восторгом не меньшим, чем здесь, на востоке, хотя более фальшивым. Да, ваши дружинники не менее храбры, отважны и верны, чем воины Истмарка. Но насколько вы на моей стороне, Запад? На сколько вы моя, Элисиф?, - скользнув бородой по ушку женщины, король опять выпрямился, продолжая прерванный путь. Шаг-второй, пятка-нос, Буревестник понимал ее требования, но просить сместить центр власти с Востока, уравнять его в правах и могуществе с Западом? И это при том, что Ульфрик сам желал подорвать могущество Хаафингара, отобрать у него ветвь первенства в торговле и культуре, низвести до того уровня забвения старой столицы, каким не так давно был Виндхельм. И, вдруг, Прекрасная не просто предлагает, а почти что требует вернуть ей власть. Имеет ли он право настолько верить канцлеру? Может ли он ей довериться?
- Оставим старые обиды, мы не данмеры, живущие одним прошлым и не видящим будущего. Но вы предлагаете мне дать вам власть не менее сильную, чем армия. Не менее щедрую, чем торговля. Вы хотите создать партию, которая будет постоянно в оппозиции мне. И, пойдя я на встречу, я навлеку на себя недовольство моих, восточных, дворян. Так зачем?, - Его Величество вернулся в свое кресло, откидываясь назад, сверля взглядом холодным и опасным свою прелестную собеседницу. Хоть он и хмурился, хоть и покусывал нижнюю губу, хоть и сжимал пальцами подлокотники кресла, но не источал привычную для него подавляющую атмосферу властности и нетерпения. Его меньше всего интересовал раскол и он больше всего хотел опять воссоединить Скайрим, низведя враждебность холдов до дружеских подколок и здравой конкуренции. Король был согласен отдать Солитьюду власть над религией, заполучив в свои руки промышленность и армию. Но это не был подарок с его стороны, а торг. На высшем государственном уровне.
- Мне есть что терять, Элифис. Государство, власть, независимость. Если вы впадете в мою немилость, вы просто вернетесь в Солитьюд и будете опять продавать лес бретонам, а зерно – нордам, справлять праздники с бардами и решать споры крестьян. Если я потеряю любовь народа, я лишусь короны. Возможно, вместе с головой. И, ладно, даэдра с этой головой, но Скайрим…, - Буревестник замолчал, отпуская сжатые было подлокотники, в дружеском жесте опуская свои медвежьи лапищи на колени. Как и раньше, он не сводил с нее глаз, заинтересован в разговоре, который теперь не был просто болтовней запертых в палатке мужчины и женщины, но диалогом двух владык. Выдохнув, он наклонился к Элисиф, всматриваясь ей прямо в глаза:
- Какой будет ваша плата за такое доверие? Что вы можете предложить мне такого, что бы я вернул Западу его влияние?

Не так давно, всего каких-то полгода назад, заяви Ульфрик Прекрасной  в духе "хочешь - плати", ярл Хаафингара встала бы на дыбы. Ей хватало храбрости, временами граничащей с глупостью, что бы оспаривать решения Его Величества; в памятном празднике, тет-а-тет, она не стеснялась высказывать свое несогласие. Теперь же она сама шла с определенно щедрыми предложениями на встречу. Хотел ли Буревестник укрепить свою власть на Западе? Х-ха, еще как. Потому что одного Талоса и нордских дружин хватало для подчинения, а не покорения гордых северян; а Ульфрик совсем не желал в определенный момент узнать, что в Хаафингаре или в Морфале разгорается очаг восстания. Нет, его цель лежала далеко за морем, под жаркими лучами вечного лета, плодородные земли спесивых альтмеров, которым он огнем и мечом сполна заплатит за Великую Войну и нордскую жертву. Нет, Медведь не был трусливым императором, скрывавшим свою беспомощность договорами и деланным благоразумием, да, Буревестник знал, что гадину стоит душить еще на стадии яйца, пока ее желторожие ублюдки не высадились на его землях. "Значит, ты предлагаешь весь Запад?" Король не сводил прямого, немигающего взгляда с красивого личика Элисиф, подбирая нужные слова; в его глаза явно замелькал огонек жадности:
-Запад? Да, вы правы, сейчас моя власть на Западе опирается только на верных мне ярлов и их сподвижников. Прошло не так много времени, что бы сгладить следы войны и имперской пропаганды. "Восточный расизм", "Тиран-убийца", "Грязные нордлинги" - мы ведь помним их всех, верно?, - в словах Ульфрика явно сквозил сарказм, Запад и сам хорошенько приложился к подобным речам. Но, не желая раздувать конфликт там, где стоило быть великодушным, он продолжил уже более миролюбивым тоном:
-Впрочем, это была война, и хватит об этом. Меня больше интересует, как вы вручите мне Запад. Будете ловить нордов и каждому говорить, что я все же король и меня стоит слушать? Лично исполните "Век притеснений" в тронном зале? Найдете старинный свиток с потерянной родословной сынов Исграмора, среди которых неожиданно окажутся мои предки?, - король рассмеялся, негромко, хрипло, добродушно. В самом деле, может лет через десять-двадцать, когда подрастет поколение нордлингов свободных, привыкших к независимости, полагающихся только на свою силу, а не эфемерную помощь Империи, Запад будет так же относиться к Буревестнику, как и восток; разве что обожания в нем будет меньше. Но у него не было этого времени, как и существенного желания ждать смирения западных нордов. Нет, Ульфрик желал здесь и сейчас. 
-Элисиф, мне мало вашего обещания верности. Мне нужно нечто большее, чем просто слова. Я уже сделал вас канцлером, не смотря на некоторое недовольство моих придворных, я пошел вам на встречу с военным флотом, но, как и раньше, я спрашиваю - чем вы обладаете настолько ценным, что бы я позволил вам контролировать религию? Мы ведь не дураки, мы понимаем, почему именно в Солитьюде вы предложили расположить жреческий коллегиат, - Ульфрик откинулся назад, на спинку, опять поглаживая пальцами бороду.
-Деньги? У меня есть вся казна Скайрима. Силу? Двадцать с половиной тысяч нордов под моими знаменами, и еще столько же поднимутся, стоит мне бросить клич. Власть? Я король, мой дорогой ярл. Или... Или кровь, м?..., - мужчина скользнул взглядом по изящной фигурке канцлера, прикусывая задумчиво губу. Естественно, это было почти что безумием, но... Ему было пятьдесят три года, более чем зрелый возраст. Да, пусть как внешне, так и физически Ульфрику сложно было дать больше сорока пяти, заслуги крепкой нордской породы, и даже в старости будет седым опасным медведем, но он не бессмертный. Проклятые эльфы могут жить сотни лет, а людям, увы, боги отмеряли меньшие сроки. Когда начет сказываться старость, через год, два, пять, без разницы, кому Буревестник передаст трон? Торбьорну? Кому-то с ярлов? Многие, очень многие уже начинали разговоры в духе "пора обзаводиться наследниками", его двор дух захватывал и глаз радовал от красоты, изящности и привлекательности дочерей танов, пытавшихся очаровать короля Скайрима. Но кто был настолько равен Ульфрику, что бы составить ему пару; в происхождении, во власти, в силе, в уме. Кто стал бы не просто супругой, чей удел пиры, дети и гобелены, а другом и помощником? В конце концов, кто обладал таким влиянием на народ, что бы после смерти короля удержать трон в своих руках? "Проклятье, это безумие, но что, если..." Он еще раз скользнул взглядом по женщине, с определенным усилием выдавливая слова:
-Единственный залог, который можете вы мне предложить - вы сами, Элисиф. И это же единственная возможность сплотить опять наш народ. Запад в вашем лице получит надежду на возвращение  власти в их руки. Восток - гарантии, что вы не станете нам вредить. Народ? Народ всегда радуют свадьбы королей. А, даэдра!, - рывком поднявшись, Буревестник начал опять шагать с угла в угол, но уже не задумчиво, а нервно. Его злило, что он выступает в роли свахи. Что предлагает руку той, чьего мужа убил сам лично! И больше всего раздражало понимание, что он этого хочет. Что в самом деле уже давно считает Элисиф единственной равной ему, что бы занять место рядом. И он раздражался тем, что ему сейчас могут отказать в форме настолько резкой, что вполне покажется государственной изменой. Потому что чем еще считать определение "дурак"? 
-Я понимаю, какая дикость мои слова. И грубость. Но, между нами, с моей смертью Восток и Запад опять пойдут друг против друга. С вашей, пожалуй, тоже. Всегда найдутся кте, кто попытается воспользоваться возможностью. Тогда как, припустим, - мужчина замялся, нервный, возбужденный, - в нашем союзе мы сможем подавить эти разногласия в нашем народе. Я верну вам корону, которую отобрал. Вы окончательно отдадите мне Запад. И себя, - Ульфрик застыл на очередном круге возле Элисиф.

Отредактировано Ульфрик I Буревестник (01.05.2016 19:50:25)

Теперь уже смеялся Ульфрик, хрипло, зловеще, прищурив холодные северные глаза:
- Запереть Вас, Элисиф, в замке? Боюсь, даже мне это не под силу, вы со своих волос сплетете веревку, сбежите через окно и удерете на запад, поднимать восстание, - король продолжал хохотать, упираясь руками в боки. Та нервозность, то неловкое чувство, которое возникло ранее, под давлением многих факторов, испарилось после ее ответа. Перед женщиной опять был тиран - уверенный и алчный. 
- Змея... Да, змея с ядовитыми клыками и холодным телом. Ваши же подданные ропщут, что вы склонились на сторону восточного медведя, вместо продолжения пассивной борьбы. И что, Вас это настолько волнует, мой канцлер? Вы согласны добровольно вернуться в Солитьюд и радовать их выступлением бардов и своим присутствием на троне? А?, - нордлинг наклонился к ней, серьезный, суровый, человек из стали и амбиций, который привык не обращать внимание на желание толпы, а использовать его; не прислушиваться, а повелевать. И, он не сомневался, такой была Элисиф. Потому что она не отошла от власти, как другие ярлы, бросая презрительные фразы и оскорбления в лицо победителю; потому что, стоило ему протянуть ей руку, как крепко в нее вцепилась, без дурацких ужимок и закатывания глаз. "И это еще одна причина, почему я должен выбрать ее... Давно уже выбрал." Буревестник выпрямился, отворачиваясь от ярла, приблизился к окну, вглядываясь в вечернюю мглу. Виндхельм, его родной город, его каменное сердце, горел огоньками очагов и костров, вспыхивал искрами свечей и факелов там, за холодным стеклом, за искусно кованной оградой. Нордская суровая столица, лишенная некоторого блеска, но такая же надежная и крепкая, как его страна. Весь его Скайрим. Был ли он согласен делиться государством... "Да." От дыхания короля стекло побелело, как и прикушенная им губа.
- Я Ваш король Элисиф, я не должен подтверждать свои слова. Доказывать. Оправдывать. Я должен их просто произнести в голос, а Вы выслушать, - он вздохнул, разворачиваясь к ней лицом, скрещивая руки на широкой груди. Волнение Прекрасной было понятным и естественным. Х-ха, он сам несколькими минутами ранее волновался, как мальчишка. И, что говорить, они даже не были друзьями. Но выбранный им вариант был самым лучшим с возможных, и, по своей привычке, Ульфрик не собирался от него отказываться. 
- Если бы я хотел просто выводок детей, маленьких слюнявых принцев и принцесс, я бы выбрал кого-то более послушного и ослепленного моей короной. И весь Скайрим, весь, принял бы мою волю. Но зачем мне просто жена, Элисиф? Мне нужен союзник. Мне нужна Вы, - король скользил взглядом по собеседнице, сжатой, встревоженной, как загнанный в ловушку зверь. Какие мысли рождались и угасали в ее голове? Что пряталось за серыми красивыми глазами? От чего дрожали ее пальцы, жадности или злобы? Буревестник не знал. И даже не мог догадываться. Прекрасная была сложным противником, и, не уступая ему в искусстве лжи, интриг, обладала невероятным преимуществом - молодостью. С каждой минутой Буревестник приближался к могиле. С каждой минутой Прекрасная расцветала прелестным северным цветком. И, кто знает, где будет граница ее жадности, когда он умрет, как и в какую цену это обойдется Скайриму.
- Как я говорил выше, нам стоит объединить разобщенный народ, стереть границу между западом и востоком. Что бы мы могли выстоять против любого врага - вместе. Что бы вернуть людям веру и взаимопонимание. Это даст нам наш брак. И, в будущем, сын. Ни одно лицо не посмеет упрекнуть в незаконности власти того, в ком будет течь смешанная кровь восточного Медведя и западной Волчицы, чьи права на трон будут признаны и Западом, и Востоком. А регентом..., да, регентом будете Вы. Достойная цена за обладание Вами, не так ли?,- Ульфрик опять зашагал по своему кабинету, как зверь, кругами, с каждым новым витком приближаясь к женщине ближе. И, наконец, остановившись, Буревестник опустился на одно колено напротив нее, впрочем, не потеряв в своем жесте ни суровости, ни властности, ни гордости:
- Мне нужен Запад, покорный и послушный. Поставляющий мне солдат для войны, хлеб для стола и золото для казны. Мне нужна королева, умная и зрелая. Которая не просто разделит со мной власть, но будет использовать ее во благо сотен тысяч тех, кто преклонился передо мной. Я могу вернуть вам ваш трон, опять одеть на ваши золотистые локоны корону - но за ту плату, которую я озвучил. Не менее, но и не более, Элисиф, - Буревестник поднял руку, скользнул пальцами по ее плечу, шее, щеке, убрал мягким жестом выбившийся из прически локон в сторону, и, без улыбки, но и без стеснения, сжал пальцами подбородок. В его глазах отчетливо вспыхнула подавляемая жадность и, намного глубже скрытая, страсть, северная и жаркая, согревающая в любой лютый мороз, но сжигающая многих. Король не старался казаться ласковым или понимающим, не в его возрасте было признаваться в любви и говорить нежные глупости. Нет, он просто брал то, что хотел. Как привык за всю свою неспокойную жизнь. 
- Итак, вы будете моей королевой, Элисиф Прекрасная, или предпочтете оставаться в забвении, в созданной своими руками золотой клетке?, - его губы были так близко от губ женщины, что он ощущал кожей ее дыхание и тепло.

Будь Ульфрик наивным бретонским юнцом, его бы пробила дрожь от прикосновения пальцев женщины; будь он грубым орком, он зарычал бы как свирепый зверь от ее жеста. Увы, он был старым нордом-тираном, и ответил только жесткой усмешкой. Элисиф торговалась, опять, тогда как он протягивал ей раскрытую ладонь - без железа и яда. "Ох уж эти имперско-бретонские замашки." Впрочем, ее подбородок король опустил, не желая противиться ее жесту, сохраняя в их крохотной компании некоторую видимость приличий. Именно что видимость.
- Ваши границы? Вы все еще в плену своих фантазий о плену в Виндхельме как продолжательницы рода Буревестников? Видите себя вечно беременной королевой, ткущей гобелены и рожающей мне наследников каждый год? Правда?, - норд рассмеялся, своим известным хриплым и совсем нехорошим смехом, который еще больше делал его похожим на старого хищника-медведя. Опасного. Голодного. Хитрого. 
- Сейчас Ваши полномочия останутся теми же, я не вижу смысла искать нового канцлера там, где прекрасно справляетесь Вы. Пусть среди моих нордов хватает смышленых людей, но всем нам, восточным, свойственна прямота там, где западные проявляют больше чуткости и хитрости. Я буду топором, сокрушающих врагов моей..., - Ульфрик запнулся, ухмыльнулся, прищурив холодные глаза, - нашей страны, а вы, дорогая Элисиф Прекрасная, языком, который найдет нам новых друзей и обеспечит надежность старых. Вас устроит это?, - Буревестник все еще был рядом, близко, лицом к лицу с женщиной, но вспыхнувшая в его сердце искра страсти уже угасала, не то из-за делового вопроса канцлера, не то из-за его возраста. В конце концов, не из-за каких-то личных чувств он делал ей предложение, а больше ради государства. Мужчина выровнялся, развернулся к женщине лицом, зазвенел посудой, наполняя кубки новой порцией медовухи. Свечи, лишенные контроля слуг, догорали, давая все меньше света и все больше погружая его кабинет в тени; возможно, это и было к месту.
- Корона будет для Вас, дорогая, гарантией моего слова. Обещанием, что что бы не случилось со мной, Вы сохраните свои права. Законом, признающим Вашу власть и наделяющим ею Вас до тех пор, пока не вырастет наследник... и даже после его коронации, - он протянул ей наполненный кубок, но, по привычке, не торопился садиться сам, рассматривая собеседника сверху вниз, потягивая сладкий хмельной напиток. 
- Естественно, если подаренная мной власть и возможности будут использованы только  во благо нашей отчизны, что же, я наделю вас большими полномочиями. Я слишком стар, мои плечи не выдержат так долго груз власти, и, да, я сын Талоса и войны, меня больше интересуют солдаты, чем послы, - Ульфрик ухмыльнулся, прижимая бедром стол, явно противореча мускулистой фигурой своим словам про старость и немощность. Хотя он и не лгал, но и не раскрывал глаза на очевидное - если ярл согласиться, то она сожжет все мосты за собой. Потому что народ примет ее как королеву, но не как предателя/борца за независимость от Буревестника. Потому что теперь имперские легионы если и придут, то избавлять ее от власти, а не помогать захватывать. Потому что даже канцлером она может сложить полномочия и убежать обратно, за высокие стены Солитьюда, которые даже он не взял с первого раза - а вот королевой ей придется разделить с ним все, и взлеты, и падения. Она могла выторговывать облегчение поборов Хаафингара в роли ярла, да, но теперь ей придется решать за всю страну, без исключений. Да, Элисиф могла протестовать против его решений в роли ярла, но с коронацией уже она будет той властью, с которой борется сейчас. Талмор и Империя, эльфы и изгои, налоги, поборы, религия - это будет уже не ее оружием против него, нет. Обязанностями. Приправленными сладким соусом короны.
- Я не буду обманывать Вас иллюзиями, что после свадьбы мы уравняемся. Я - король, единственный в своем лице, и власть, эта власть, была захваченная мной лично. Но я позволю Вам раскрыть крылья до конца и впервые за последние годы вылететь из своей золотой клетки, я развяжу вам руки, вернув королевский статус. Теперь никто не сможет противоречить вашей воле, естественно, совпадающей с моей. Так скажите, Элисиф, Вы согласны быть моей королевой?, - Буревестник сверлил ее взглядом, прямым и властным, заинтересованным и хищным.

Отредактировано Ульфрик I Буревестник (29.05.2016 20:00:10)