Окончание ритуала ― он ведь закончился?.. ― слепящая вспышка портала, ощущение, будто тонешь в свете, голос Сильвенара ― мягкий и непреклонный одновременно… Для Фемниса все ожидаемо слилось в единое действие рывка прочь, подальше, к тишине, к безопасности. И, очутившись в этой самой безопасности (да и безопасности ли?), бойчи поначалу просто рухнул на колени в траву и долго стоял так, пытаясь отдышаться и зачем-то ощупывая себя ладонями, словно сомневался в том, что не оставил никакую часть себя в проклятых айлейдских руинах.
   «Сердце отравлено», ― звучали в голове слова Духа Леса, пропитанные тоской и глубокой болью, ― «и моих сил недостаточно, чтобы исцелить его».
   Сильвенар не пытался объяснять, и Фемнис был ему за это благодарен. Он все равно не сумел бы понять.
   Но довольно быстро стало ясно, что охотник из всего их маленького отряда пострадал, кажется, меньше всех. Линндевар был ранен, Филлиму требовался серьезный отдых после совершенных усилий, материи которых Фемнису были попросту недоступны, а вот Каморан… Каморан выглядел так, будто в висок ему прилетела стрела, а бедный босмер ухитрился не понять, что умер, и теперь мучительно переживал последствия.
   Достаточно мучительно, чтобы сердце Фемниса, по-прежнему то и дело пропускавшее удар после перенесенного потрясения, остро кольнуло жалостью. Но на неумелую сбивчивую попытку предложить помощь (интересно даже, чем бы он сейчас смог помочь будущему Величеству) Каморан ответил хриплой злобой, и, глянув в его бледное лицо, искаженное гримасой страдания, Фемнис не нашел в себе сил, чтобы с ним спорить.
   Бойчи старался не думать о том, какое жалкое они представляли зрелище, когда брели, едва переставляя ноги, по лесу в поисках подходящего для ночлега места. Пару раз пришлось свернуть с дороги и укрыться в густом кустарнике: здесь шастали верховые талморские патрули. Фемнису показалось, что Каморан, хватавшийся за голову с таким усердием, словно хотел ее сам себе открутить, и не понял, что они избежали новой угрозы.
   Талмор, по мнению Фемниса, был худшим, что сейчас могло бы произойти с их четверкой.
   И тут они, похоже, не совпадали мнениями с Аальмаром. Тот от устраивавшихся на ночлег сородичей держался особняком, его сгорбленная фигура маячила промеж древесных стволов неподалеку. Фемнис уже успел заметить, что будущий король, пусть и вел себя крайне агрессивно, подпускал к себе почему-то только его… и это ощутимо давило на плечи своего рода ответственностью. Больше всего охотнику хотелось забиться под какую-нибудь разлогую корягу, замотаться в одеяло по самые уши и проспать, как минимум, пару суток, пока ужасы Гектахейма не выветрятся из его головы.
   Оставалось только наивно надеяться на то, что оскаленные черепа мертвецов с глазницами, полными мха и блестящего влагой ила, не будут теперь до конца жизни являться ему во снах.
   Иступленный выкрик в лицо заставил Фемниса вздрогнуть, растерянно приподняв плечи, и пару раз глупо моргнуть. Отвечать ему было решительно нечего, да и помочь… Чем он мог помочь? Он даже магией не владел, хотя когда-то его и учили щелчком пальцев зажигать свечки. Обучение закончилось на том, что свечкой послужил кончик уха прилипчивого наставника.
― Да что я…
   «…могу сделать?» ― но закончить ему Каморан не дал, да и не было в этом надобности. Чужие цепкие пальцы больно впились в плечо повыше локтя, рывком заставили отступить. Сопротивляться Фемнис не пытался, разве что потер руку, как раз в этом месте не прикрытую никакой броней. Впрочем, он ― все они ― был покрыт таким слоем грязи, что разглядеть под ней свежие синяки от каморановой хватки оказалось решительно невозможно.
   Но, даэдра побери всю эту авантрюру, он же к Его Величеству не мальчиком для битья послужить пришел!
   Правда, придумать никакого возражения охотник не успел ― пришлось кинуться ловить сородича. Неуклюже поддержав Каморана (Фемнис заметил за собой, что прикасаться к будущему правителю ему как-то неловко, особенно вот так, без намека на почтение), он осторожно опустил его на поросший лишайником ствол некогда упавшего дерева и отступил, присаживаясь рядом на одно колено.
― Я… не знаю, что ты слышишь. Но если все прошло, как надо… то все в порядке, ― в голосе его отчетливо сквозило сомнение. ― Думаю, Сильвенар сможет помочь тебе. Или, может, Филлим… Как-то заглушить голос Леса, пока ты не привыкнешь к нему.
   Бойчи задумался ненадолго, прислушиваясь к тому, что творилось в его собственной голове. Эх, если бы он знал, что их этого теперь мучило Каморана!
― Мы слышим… но почти не замечаем. Это как стрельба из лука ― сперва долго учишься, а потом…
   Фемнис вдруг подумал, что Аальмар-то, наверное, не умеет стрелять так, как лесные охотники, и для него пример выходит не самый удачный.
― …или как когда… учишься ходить. Сначала тяжело, а после как-то само получается. Я думаю, это так, ― бойчи развел руками. ― Мы всю жизнь это слышим, вот и привыкли не обращать внимания, пока не понадобится.
   Помешкав, охотник, зачем-то снова преодолевая собственное странное невесть откуда взявшееся предубеждение, протянул руку и бережно коснулся плеча Каморана, надеясь, что этот нехитрый жест станет чуть более действенным утешением, чем слова.

― Сильвенар здесь. Он всегда здесь, всегда рядом. Он все видит глазами зверей и птиц. Все слышит…
     Секунды утекали сквозь пальцы, за ними ускользали минуты, потрясение сходило на нет, и Фемнис мало-помалу начинал понимать, что его изнеможение, как и усталость Филлима, как и ранение Линна ― мелочи. Каморан мелко дрожал, как в лихорадке, в его раскосых темных глазах блестели страх и боль ― такая глубокая, словно проросла корнями сквозь ребра в самые заветные глубины его души. Фемнис почувствовал, как в груди зародилась самая настоящая паника, пока крошечная, тень самой себя, но вслед за осознанием реальности его мысль пошла дальше, давая волю фантазии параноика.
     Что станет с Валенвудом, если на трон взойдет безумный Король, чей рассудок был сломан гласом его собственного Королевства?
     Что скажет народ? Что скажет Талмор?
― Хей, ― Фемнис подвинулся ближе, быстро забыв о предубеждениях и неловкости. Перед ним, в конце концов, сидел самый обыкновенный смертный босмер. ― Сильвенар не подверг бы тебя испытанию, которое ты не сможешь вынести.
     Хотел бы он сам в это верить. Быть уверенным в том, что Дух Леса не допускает ошибок.
     Это ошибка будет им слишком дорого стоить...
     Новый взгляд Каморана ― мутный, расплывчатый, как будто оторванный от реальности ― понравился Фемнису еще меньше предыдущего. Казалось, будущий правитель вот-вот потеряет сознание.
― Тц, скамп тебя побери, ― он наклонил голову, заглядывая тому в лицо со странной смесью надежды и беспокойства. ― Давай, ты можешь. Нам нужно добраться до Дворца-Цветка, Сильвенар поможет, обязательно поможет. А я… я не знаю, как тебе помочь, ― Фемнис вновь раздосадовано развел руками, да так рьяно, что покачнулся и едва не сел задом во влажный мох. ― Поверь, если бы я мог…

― Он знает, ― отозвался Фемнис, понизив голос почти до шепота. ― Он все знает.
     Его слепая вера была сильнее сомнений и предрассудков. Взращенная с самых малых лет, впитанная с молоком матери, она толкала его вперед, придавала сил и уверенности в себе и в будущем. И никто не смог бы убедить Фемниса в том, что нет совершенно ничего магического в мелодичной трели диких птиц или шелесте густых непроглядных крон, или треске валежника под ногами. В том, что живое божество Леса не имеет власти пусть даже над самым глухим и далеким уголком древней зачарованной чащи.
     Неожиданное откровение заставило Фемниса вопросительно дернуть левым ухом. «Лес не тронет»… Иногда так говорили Прядильщики или сам Сильвенар, но бойчи, получившие такое благословение, понимали: Лес жесток и не терпит слабости, не прощает ошибок. Хищники всегда голодны, сенч-тигры всегда своенравны, и лишь самые преданные духам природы создания согласны не вылезать лишних раз из своих берлог, не доставлять проблем, не дышать скорой смертью в спину.
     Рыцари и маги Талмора же никогда не были частью Леса. Этот совершенно особый, чужой сорт опасности не подчинялся законам Леса. Лишь далекие властители Алинора могли им приказывать.
― Мы доберемся, ― Фемнис пару раз кивнул для убедительности и бегло смахнул в сторону упавшие на лицо пряди. Сырые, слипшиеся, с забившимися в них песком и каменной крошкой. ― Й’ффре угодно было, чтобы я нашел тебя у самой границы Валенвуда и привел сюда. Чтобы мы добрались до Сердца и пережили все это. Многие ли бойчи могут таким похвастаться, а?
     Он запоздало сообразил, что Каморан, выросший в Сиродииле, никак не может отвечать за всех босмеров, и замялся ― исправлять свою оплошность было уже явно поздно.
     Если будущий Король, подавленный и потерянный, ее вообще заметил.
― Я не прыгаю, ― буркнул Фемнис, поднимаясь на ноги и машинально отряхивая колени, будто бы в этом был какой-то толк. Если уж чиститься, то целиком, от носков сапог, перемазанных илом и потрохами поверженной нежити, и до кончиков заляпанных грязью ушей. Но это успеется ― когда они вернутся в Сильвенар.
     Теперь Фемнису казалось, что когда они вернутся в Сильвенар, все ― абсолютно все ― наладится. Как по мановению руки исчезнут Талмор и его лесопилки, многочисленные пни, свежие раны на теле Леса, вновь порастут свежей зеленью, а Дух-эльф снова будет высоким и крепким, снова будет дышать полной грудью, а вместе с ним ― целый Валенвуд.
     Чужую руку Фемнис ухватил крепко, без слов обещая защиту, опору, поддержку. Даже если до порога Дворца-Цветка Каморана придется тащить на плечах. Он, в конце концов, был не такой уж и крупный. Такие мелочи по сравнению с испытанием Гектахейма!
― У меня бы ― вышло.

― Я не думаю, Каморан, я знаю. Желания божеств достаточно, чтобы мы попытались. И я ни разу не слышал о божестве, которое поощряло бы слабость.
     Фемнис придержал сородича под локоть, оставшись равнодушным к словам, которые в любой другой ситуации вызвали бы если не гнев, то, как минимум, возмущение. Сколько раз он сам получал оплеух от матери с заветным: «На богов надейся, а сам не плошай, бестолковый!» ― сколько раз вспоминал эту нехитрую мудрость, когда ему приходилось спасать свою жизнь после неудачной охоты…
     Хотя, конечно, какой-нибудь послушный ездовой зверь им бы сейчас очень пригодился. Хоть бы лошадь, если только удастся выбить из седла талморского всадника. Но увы, лошадь не продерется сквозь чащу, а идти по тракту для них ― роскошь непозволительная.
     Фемнис досадливо поджал губы и потер лоб основанием ладони, размазывая по смуглой коже уже успевшую подсохнуть грязь. Им ― и ему конкретно ― предстояла очень нервная дорога, и пусть на пути им встретится хоть дракон, хоть Врата Обливиона, Каморана они любой ценой должны были доставить в Сильвенар.
     А потом можно будет выспаться. Потом нажраться и снова выспаться…
     Впервые за долгое время Фемнис пожалел о том, что не женат. Что дома его не ждут пара сильных рук с кастрюлей и поварешкой и пара упругих грудей, в которые можно просто уткнуться носом.
     Зато у него была подрагивающая от напряжения рука Каморана, чуть не до боли сжавшая собственную. Так себе, конечно, альтернатива.
― Ясен пень, что не выйдет, ― Фемнис криво усмехнулся, обнажая крепкий и острый, как у дикого хищника, клык. ― Для Эплира ты слишком Аальмар. А я… А я… А я слишком я для того, чтобы носить корону.
     Что ж, кто шутит ― тот существует (и даже живет, у призраков совершенно особое чувство юмора), так что попытку сородича подурачиться Фемнис воспринял с должным энтузиазмом. По крайней мере, Каморан больше не пытался хлопнуться в обморок.
― А почему это кончилось бы? ― довольный тем, что его призрачное правление обозвали славным, а его самого ― бравым, Фемнис даже не сумел убедительно изобразить возмущение. ― Ты меня недооцениваешь, Величество. Что мне эти ваши талморцы!
     Далеко, впрочем, храбрый истребитель рода альтмерского все равно не ушел ― и снова благодаря Каморану. Фемнис слишком быстро поверил в то, что все в порядке, и уж теперь-то они добегут до Сильвенара вприпрыжку.
     Долгая дорога. Долгая и нервная дорога.
― А как это тебе поможет? ― оторопел Фемнис, все же сжимая пальцы Аальмара в собственных. ― Вокруг лес как лес, будто ты леса не видел. Знаешь, ― добавил он после нескольких шагов по густому ковру из поросшего мхом подлеска, ― будь ты хрупкой девицей, я бы тебя, наверное, на руках понес, а так… уж не обессудь.

― А ты так уверен, что тебе стоит сейчас на этом сосредотачиваться? ― Фемнис глубоко вздохнул. Он все еще опасался, что Каморан не справится с новым «знанием», и оно сломает его рассудок легко, как ореховую скорлупку, но в собственном страхе признаваться категорически не желал ни сородичу, ни самому себе. ― Я советовал бы приберечь… это до Сильвенара.
     Он не мог позволить себе даже пресловутую бессмертную надежду ― только твердую, непоколебимую веру в своего Короля.
     «Хорош Король», ― мельком подумал Фемнис, лишний раз окидывая Каморана взглядом. В грязи по уши, со стесанными о камни руками, в волосах вместо какой-нибудь роскошной диадемы ― пучок палой листвы, в ногах ― дрожь, в душе ― страх… Типичный такой босмерский правитель, не хватало только в зубы курительной трубки или горлышка бутыля с чем-нибудь горячительным.
     Сложившись от смеха чуть ли не пополам, Каморан бесцеремонно дернул своего «милого поводыря» назад, так что Фемнис оторопело ойкнул и с трудом удержал равновесие. В сердце снова зашевелился червячок тревоги, но, тщательно присмотревшись к сородичу, Фемнис сумел различить лишь нервное веселье без известных ему признаков безумия.
     Если бы он еще хорошо разбирался в этом…
     Выдох-вдох, новый шаг. Успокоиться оказалось просто. Если не он, так Филлим или Линндевар смогут распознать душевное нездоровье, а Сильвенар ― в это Фемнис верил еще крепче, чем в то, что в скором времени потомок великой династии объединит народ Валенвуда своим правлением ― сумеет очистить чужую голову.
     Они слишком много пережили, чтобы теперь что-то могло пойти не так.
     На самом деле, что угодно, вплоть до самого последнего момента, до жестокой резни на пороге залы, отведенной под коронацию, но нет, лесные боги не могли допустить подобного.
     Не должны были.
     Окончательно осмелев, глупо хихикающего Каморана Фемнис вытянул к лагерю едва ли не волоком, чудом при этом ухитрившись его ни разу не уронить в кусты. Что такого веселого нашлось в кустах, растерянным Филлиму и Линну объясняли хором наперебой. И пусть призраки Гектахейма еще дышали в затылок могильным холодом, а полученные раны саднили и кровоточили, даже у самого мрачного бойчи появился веский повод устало, но все-таки улыбнуться.

     До Сильвенара босмеры добрались спустя несколько тревожных и долгих дней, в течение которых они практически не общались между собой (а если и заговаривали, то осторожным шепотом), постоянно находясь в напряжении и подмечая каждую, даже самую незначительную деталь, которая могла свидетельствовать о близости опасного хищника или патруля Талмора. Приятной неожиданностью стали посланные Сильвенаром маги ― рискуя собой, те подобрались чуть ли не под белокаменные стены Марбрука, чтобы в глуши под покровом ночи полыхнула лиловым зеркальная поверхность портала.
     На то, чтобы оказаться в окраинах Сильвенара, таких порталов понадобилось преодолеть два, причем, первый не отличался стабильностью и грубо выплюнул бойчи в траву с силой, которая могла бы переломать кости. То, что обошлось без серьезных травм, Фемнис воспринял очередным признаком благосклонности Й’ффре. Он торопился и то и дело норовил вырваться вперед группы, увлекая Каморана за собой, но Линндевар постоянно его одергивал, напоминая, где кому положено быть во избежание лишних рисков.
     Фемнис быстро начал слушать его в пол-уха, а когда на горизонте показался причудливый силуэт Дворца-Цветка, то и перестал вовсе.
     Стояла глухая ночь, пронизанная мелодичной трелью цикад и зеленоватыми огоньками многочисленных светлячков. Город спокойно спал, не представляя, что этой ночью его врата миновал Каморан ― будущий король Валенвуда.
     Четверых бойчи на пороге встретил сам Сильвенар ― удивительно бодрый для такого позднего часа, но усталый и осунувшийся пуще прежнего. Минимум стражи и верный Хайон за левым плечом ― вот и весь эскорт, с которым все эти босмеры: лесные духи, правители, сказители и охотники ― прошли в кабинет Сильвенара. Здесь все уже было готово к встрече долгожданных «гостей»: кадки с теплой водой, чтобы умыться и привести себя в порядок, свежая еда, пучки целебных трав разного толку и пузатые склянки зелий. Небольшой округлый проход в дальней стене кабинета был тщательно задернут плотным пологом из покрытой сложным рисунком кожи ― там спала беспокойным сном Зеленая Леди, которую Сильвенар не желал лишний раз тревожить.

     Гостеприимству Сильвенара все, как один, были рады, и все до единого им воспользовались. Линндевар, невозмутимый и строгий, скинул с себя броню и занялся ранами: некоторые почти успели затянуться, а некоторые по краям потемнели и загноились, и вот им-то он и уделил особое внимание. Филлим присмотрел себе кадку и окунул туда голову по уши, после чего, жмурясь и смешно фыркая, как дикий кот, принялся умывать лицо, покрытое илом и грязью. Фемнис же только сейчас, добравшись до (как он думал) конечной точки, понял, как мало он в последнее время ел, и накинулся на расставленные на столах кушанья. Он с таким энтузиазмом булькал ротмитом и хрустел костями зажаренных на вертеле пасюков, что небось сам Эриендаль ворочался в своей опочивальне от долетавших до него звуков босмерской трапезы.
     Все, как один… кроме того, кто был символом, воплощением их единства.
     Ощутив слабую хватку на своем одеянии, Сильвенар обернулся и мягко поддержал Каморана под локти. Они, такие разные и чужие друг другу, были сейчас так близки и похожи: хрупкие, слабые, едва живые под гнетом своей, казалось бы, непосильной ноши.
― Тс-с, ― Сильвенар ласково улыбается и гладит его по рукам, по плечам и выше, зарываясь пальцами в спутанные темные волосы и зачесывая их назад, к затылку, жестом ласковым, почти интимным, который вызвал бы ревность у любой любящей его женщины (или талморца…). ― То, что ты видишь ― только часть истины. Что-то однажды станет реальностью, что-то осядет в кошмарах горячечных больных.
     Улыбается чуть шире, мягче, наполовину прикрывая глаза. Помнит, как одинаково истинны и вместе с тем ложны бывают сказания вечно пьяных Прядильщиков в кумаре от пряной курительной смеси.
― Что-то ты увидишь в отражении лесного ручья, о чем-то споют тебе нереиды…
     Он гладит и гладит, маленькие ладони скользят по чужой одежде, сырой и смятой, по чужому телу, озябшему и дрожащему, и из-под тонких пальцев течет тепло ― живое и золотистое, и на сгибах едва видимых глазу лент сверкает свежая сочная зелень. Бойчи вокруг заняты каждый ― собой, и кажется, будто никому из них нет дела до эльфов-правителей, объединенных будто бы общей раной ― застарелой, как прокол для драгоценной серьги, у одного, и еще свежей, болящей, сочащейся алой кровью, у другого. Магия накрывает куполом, защищая от мира внешнего, и вместе с тем проникает во внутренний, пронизывает насквозь каждую мышцу, каждую кость, каждую мысль, даруя не силы, но покой ― ритм, с которым вздымается под рубашкой узкая грудь, покрытая мелкими шрамами, и ступает по мшистому пологу лесная Богиня, и дышит в унисон со своим народом Великий и Вечный Валенвуд.
     А Сильвенар все приговаривает нараспев, и голос его мешается с дыханием, с шелестом листвы и клятвами древних мертвых; и сжимает голову Каморана в ладонях, и касается лбом лба, сквозь глаза заглядывая глубоко в душу, в рассудок, в сердце, и ясная радужка блестит Зеленью с солнечными прожилками; и баюкает, согревая огоньком собственной жизни ― и пламенем миллионов душ.