"Какой ещё, мать-его-бога-за-ногу, император, Флер?!" – четверть часа, а может уже и три, назад, взорвался Авидий на дуайена Гильдии, чуть не швыряя ей в ноги колун, которым отмахал с рассвета как честный плотник. А теперь он понял. Прочуял в воздухе, расслышал в гомоне, увидел в отблесках стали и пламени на улицах спокойного, по сравнению с соседствующими графствами, привыкшего укрепляться и отстраиваться Кватча.
- Тащи сюда драную кошку, сейчас мы её хорошо почешем!..
И этот проход тоже перекрыт. Хватило одного окрика и пары взглядов на то, чем потчевали нынче горожане всё ушастое, чтобы пожалеть о забытой дома утром накидке с капюшоном. Они шутили по вечерам в таверне, изредка, потому что не было ни отца, собиравшего компанию, ни денег, ни желания гулять, что встанет Сиродиил с колен, как появится на троне не старый и сильный Император, но чтобы вставала вот так…
Пожалел полуэльф и о кинжале, которого не было за поясом. Он закинул на пирамиду хлипких пустых ящиков колун, отошёл на несколько шагов, взбежал и подтянулся на каменный забор, разделявший один тесный квартальчик от другого. Опасно присев над заострёнными штырями, которыми горожане, сами не ведая, тренировали гильдейских новобранцев бегу с препятствиями от свирепой жертвы, мужчина осмотрелся. Его терзало желание пройти по крыше, увидеть, как дела на прилегающих улицах и переулках, но то, что сейчас сама стража, если где она пытается защитить невинных от расправы, скорее подстрелит его как зачинщика, удерживало от глупости и гнало вперёд. Перегнувшись назад и подхватив рабочий инструмент, Фауст спрыгнул на ту сторону, пугая кур и цыплят в их уже обгаженном дворовом загоне, и продолжил упущенную утреннюю пробежку. Только ноздри ему на каждый размеренный вдох не морозила утренняя свежесть, а щекотал запашок горелого откуда-то по южной стороне.
"Главные ворота", – понял он. И понял, что эльфов не просто бьют в честь нового Тайбера Септима, или Талоса, или кем там ещё окрестят этого внезапного императора… Импера-атора, чтоб он сдох за неудачником-Мидом и всем подогнувшим под себя Тамриэль Талмором, как же вовремя!..
Эльфов будут убивать. И в доме Авидиев – не только Фауста, который на самом деле покаявшийся курьер скумоторговцев из Лейавина с совсем другим именем, нет, он бы исчез запросто! – тоже. А что может натворить кровожадное гульбище с юной хозяйкой со страшными пустыми глазами – вообще лучше не думать.
Заправив топорище в мятый рукав и перехватив покрепче, полукровка припустил быстрее, обходными путями не поспевая через полгорода за пожарами и погромами толпы.

Отредактировано Фауст (29.05.2016 01:22:53)

Подпись автора

Вступай в Имперский Легион. Посмотришь мир. Отморозишь задницу
- Капитан Фалько, circa 3E 427

Улица, на которой стоял дом Авидиев, сильно ходовой не была. Солнце, закрытое близостью восточной стены города, лезло здесь через окна в глаза только сильно заспавшимся обывателям. Если днём нужно было от главных ворот пройти в северные кварталы – конечно, её использовали. Кто здесь держал лавку или вёл дела прямо в доме – имел клиентов, которых не надо было зазывать, как отец и, например, Дерион, поселившийся работать на первом этаже пару лет назад.
Именно поэтому те, кто пришёл в этот относительно тихий уголок Кватча, хорошо знали, кого искали. И тот, кого они искали, тоже хорошо знал. Распластавшись спиной вдоль угла дома Августуса, что был через небольшую площадь с колодцем и из-за которого просматривалось крыльцо, Фауст косил один глаз, пытаясь с расстояния посчитать количество своих проблем и лихорадочно придумать, что делать.
Судя по голосам и затылкам, это были завсегдатаи любимой папашиной таверны. Со старой дружелюбной компанией, оставлявшей Фауста за трезвого, мол, не дорос ещё (он не возражал), они имели мало общего. Знакомые знакомых, забегавшие на обед, занимавшие пару раз у отца, взявшие коротконогого щенка у сына или потрепавшие за щёчку на улице при встрече когда-то там, в совсем давние годы, лапочку-дочку – словом, очень смутно отложившиеся в памяти люди, от которых и имя там не всегда оставалось, если потом не приходилось чистить за ними хвосты в интересах Гильдии. Целая, мать их, дюжина мужиков, и каждый – на полголовы выше недомерка-Авидия и на голову с лишком – его жильца. Сквозь стук крови в висках Фауст слышал слова и лай из окон. Закрывающихся окон. Сестра дома, а может, и не только она – и это страшно.
"Без лука и стрел совсем беда, беседа не поможет, – подытоживал в мыслях полукровка, – и не проскочить-то мимо!"
В других окнах двухэтажных домов мелькали лица: бледные и смуглые, будто бы испуганные и скорее всего заинтересованные. Про строгое предубеждение против босмеров в Кватче, как и в Скингарде, узнаёшь за день: пропали грабли? Босмер спёр. Пропала кошка? Босмер схарчил! Нашлись? Всё равно босмер не дремлет, нельзя этим ушастым верить, больно они шустрые и глаза тёмные! Но то, что было предметом раздражающих подчас шуток, сделалось большой проблемой.
Фауст снова сосредоточился на ломящейся к нему и в ворота, и в дверь шушере. В ворота валить без тарана (ну, можно было с таранным телом, тупой башкой попытаться) бесполезно: огороженный тупик, оставшийся от двора и второго дома, соседнего, выкупленного, но отчего-то безлюдного, Фауст огородил наглухо, оставив только незаметную боковую калитку за тем домом, и как расчистил – оставил под хозяйственные нужды и просто вечером посидеть, привалившись к стене, на звёзды поглядеть. Что же до двери… Дверь была хорошая, с замками, которые не сорвёшь, засовом, который просто так не переломишь, но всё-таки деревянная. Как и забор и дом, не смотри на каменную стену и обмазанный глиной фасад.
От него ускользнул первый подожжённый снаряд, но не ускользнули факелы и пучки хвороста и сена в руках поредевшего сборища.
- Да, давай, выкури их оттуда! – заорал сиплый голос над головой и слева.
"Чтоб тя на второе ухо контузило и через него уже всё вытекло, гнида онордившаяся", - пожелал соседу Фауст. До пахания мордой под началом Генерала Туллия скайримских снегов Августус был хорошим парнем, сыклом, правда, подрабатывавшим на папашу и его чистую часть, а как получил клеймо "я у мамы воЕн" на всю разбитую правую скулу и вернулся домой, гордясь непонятно чем – стал отборным говнецом, и характером, и рожей.
Пока хозяин дома только и мог, что негодовать и думать, что можно сделать, другие "воЕны" сделали шаг за него: высадили с петель, не с замка, дверь и засов, и ввалились внутрь. Снаружи пятеро пироманов уже кидали новые головёшки, и, понимая, что медлить нельзя, Фауст поднял правый рукав, давая свободу движения топорищу в своей влажной от нервов ладони, и на раз-два-три рванул, как умел спринтовать, под взглядом Августуса и безразличных к беспорядку других домоседов к крыльцу.
- УБЬЮ, С-СУКИ! – не крича, тратя дыхание, а рыча уже на подлёте, полукровка всем телом с левого плеча влетел в разжигавшего солому и тряпки имперца. Его соседу досталось по кисти топором, то ли плашмя, то ли обухом, а может и как надо – нападавший от отчаяния не разбирался. Он перескочил в щель между рамой и покосившейся дверью и тут же дёрнул за одну из скоб засова на себя, прикрывая её и пришибая чью-то руку. В этот момент о том, что он вернулся, ушедших карать жильца, сестру и собак товарищей предупредила брань с улицы. Вандалы развернулись. На них, троих шарящих на виду, не то ухмыляясь, не то угрожающе щерясь, блестел глазами из тени заевшей от силы хлопка покосившейся двери недомерок. С секунду-две, не больше: два испачканных после лазанья по заборам, ну да и скамп с ним, пальца легли на сухие губы и зловещие приветствия "друзей" перекрыл свист. Рычание и лай собак на лестнице изменились.
- Грызи!
Он хотел ещё позвать собрата-ремесленника, чтобы он хоть кому тут разукрасил морду ножницами, но на него уже надвинулось двое. С попытками открыть дверь снаружи за спиной и двумя превосходящими себя по размеру городскими обалдуями спереди Фауст имел мало выбора, кроме, как махать топором предупреждающе, приседая в коленях и наступая в ответ, вынуждая вооружённых факелом и кинжалом уродов пятиться, осыпая его оскорблениями. Псы грызли ногу третьему гостю, брызгая слюной, но всё там же, на лестнице.
- Вали из города, крыса! – плюнул, да не попал в лицо, наконец, один из парней.
- Нет, это ты. Вали. Из дома моего!
- Топор опусти!
- Когда ты сдохнешь!
Шагом назад уйдя от летящего в лицо удара – спасибо, что кулаком, а не факелом, уродище! – Фауст дал отморозкам надежду прорваться. Когда грохот двери позади огласил весь дом, перекрывая "Помоги мне!" за стеной, у него просто не было другого выхода, кроме как бить, пока есть время.
Удар топором пришёлся имперцу по скуле и щеке и немало испугал всех троих, как и незамедлительно последовавший (недостаток адреналина подвёл народного чистельщика) стон-вой-крик-хрип боли. Света сбитой на половицы, но не погасшей пока свечи и факела очерчивал достаточно ясно повисший, будто язык из пасти бегущей собаки, шмат мяса с лица человека. Шмат мяса его теперь бывшей правой щеки. У Фауста с адреналином было всё в порядке: один на десятерых в своём уже потягивающем дымом доме он был обязан не сгибаться пополам. Пока один его противник пытался приклеить назад своё мясо, другой успел за счёт длины рук и нехватки места для второго пришествия топора по вражьей роже сгрести Фауста за грудки и шарахнуть на стену. Когда из полукровки выбило дух – прилетел и кулак, правда, по повёрнутому в сторону и вверх, к снова распахнувшейся двери, лицу прилетело не так, как надо: не разбивая и ломая нос, а губу изнутри – о зубы. Ну и, кажется, немного нос… Авидий выпал на пару секунд, не чувствуя тела, почти роняя позабытый топор, но слыша сразу кучу голосов.
- Твою мать, Луц!..
- Выведи его!
- Помогите мне с тварями!
- Уходите, парни, горит!
Это не его зрение размылось, это коридор, а заодно и весь этаж, а заодно, наверное, и верх, заполнял дым. Дверь сама горела – вот же мрази… Аж повизгивал от боли Дерион, наверное, его скрутили. Собаки не пускали придурка, который пытался отволочь свои искусанные ноги с лестницы и полз уже мимо, под разукрашенным топором ублюдком.
"А Цилла? Где Цилла?"
Во рту было сухо и мокро одновременно, пока не прикушенный язык распознавал в горечи кровь. Наивно решивший, что с недомерка хватит пары хороших ударов, мужчина отпустил его оползать и стал пинать ногами в плотных сапогах псов. Топор остался в болтавшейся вдоль туловища руке незамеченным. Пальцы Фауста, прикрывшего на миг глаза, чтобы убрать из них резь и точки, снова сжались до хруста. Он вслепую кинулся и сделал пару быстрых ударов по головам мерзавцев, за что был вышвырнут дальше по коридору и в открывшуюся дверь жильца. Того, до сих пор кричавшие "ща, ща!", били кулаками и коленями куда придётся два молодчика, перекидывая один другому. Только развернувшийся на крик живо выходить юноша получил от только сфокусировавшего мутнеющий взгляд Фауста смачный кровавый плевок прямо в глаза. Слепо махнув ножницами в ответ сопляк отхватил кулаком в подставленное плечо и ножницы выронил на пол. Внезапный взмах непойми откуда взявшейся на полу короткой ноги в некогда красивой штанине – сосед, здравствуй! – дал необходимый подсрачник унижения. Правда, сообщник первого, вытирающего глаза и щемящегося к двери по противоположной стенке, хулигана подхватил ножницы.
- Спа… – хотел сказать Дерион, но увернулся от шага на грудь и снова растерял дыхание. У бедняги лицо опухало. Фауст споткнулся, делая тактическое отступление назад, и повалился с деревянной куклой в тряпках. Имперец не знал, кого бить первым, ему достался и топор в распоряжение, и портняжный двойной ужас, и зрелище прогоревшего сверху угла с всплохом дыма и искр. Фауст откатывался, постепенно находя, где в его теле колени и как они соотносятся с полом, а когда нашёл – рывком поднялся и кинул куклу – ну откуда ему, плебею, пользовавшемуся самыми простыми по нему в пару часов скроенными и сшитыми шмотками знать, что это манекен? Парень пошатнулся, падая на стену и хромая – в бедре над коленом у него хлестала кровь, а на полу под ногой валялся топор.
- Прочь из моего дома, с-с-скотина! – заревел, наваливаясь на него изо всех сил и уже самостоятельно прикладывая кого-то об стенку, Фауст. Этому хватило одного удара головой, он закашлялся и начал обмякать. А полукровка ощутил резкую слабость, нехватку воздуха, и отшатнулся.
- Де… Де…
"…рион", – так и высохло несказанным в горле имя. Босмер лежал в ворохе отрезов ткани, со спокойным лицом, чуть повёрнутым в сторону стены с окном, нынче горящей, а из-под подбородка у него торчали ножницы. Эти его сраные, с локоть длиной, страшные как смерть скумового наркомана (Фауст знал), ножницы.
- Оу-ф… – выдохнул полукровка, широко открывая рот. Не то для того, чтобы вдохнуть отравленный воздух, не то для того, чтобы удавить дымом рвотные позывы от вкуса крови и зрелища, к которому, даже будучи парнем со скользкой дорожки и все дела, был не готов.
"В горле. Ножницы. М-мать…"
Он огляделся, пытаясь как можно скорее прийти в себя и удержаться на ватных ногах. Выли и скреблись где-то в дверь – дворовую, наверное – псы. Снаружи брань и проклятия перекрывались подвыванием пламени. С одной стороны хотелось упасть и как маленькому плакать, что его не любят, а с другой – большей, он же был парень взросный, а иные в его лета уже первого-второго внучка на руках носят – срочно стать мужиком и решить вопросы грубой силой. Только в дымных клубах лежал бессознательный имперчик, а остальные вандалы уже убежали, ведь дом в огне.
"Цилла!" – резко пришёл в себя Авидий, захлопывая рот, но тут же сплёвывая кровь. Приложив рукав к лицу, чтобы нюхать задержавшийся с подземных работ запах плесени и сырости, а не пожар, пошатываясь и хватаясь руками за пока не горящие стены, он побежал наверх.
- Сцилла! – хрипло позвал, надеясь, что услышит ответ, Фауст. Наверху дыма было ещё больше, он валил с фасадной части – опять в его комнату прилетел поджёг, вот не зря туда селился! – Рулет! Вы… Вы где? Вы живы?!
Старая отцова комната, нынче переделанная под хозяйскую постройку, так как семья целиком уступила жильцу первый этаж, была тоже вся объята огнём, и вообще весь дом со стороны двора горел.
- Цилла! – долбанув кулаком туда, где никогда не было стены и давно не было деревянной двери, с надрывом крикнул Фауст. – Нельзя оставаться, дом горит!

Отредактировано Фауст (30.05.2016 00:10:27)

Подпись автора

Вступай в Имперский Легион. Посмотришь мир. Отморозишь задницу
- Капитан Фалько, circa 3E 427

От сердца отлегло тут же, Фауст даже передумал разбегаться и вышибать разделявшую его с сестрой баррикаду ногой, как оно частенько у него работало с препятствиями подобного толка. Собачий вой снизу немало его тревожил, но на оклики ошалевшие от страха питомцы не среагировали, а сам хозяин их понял, что у него глотка сейчас сгорит дышать дымом и что-то орать. Он прокашлялся, упав на мгновение спиной на дверь, проглотив издёвку слепой – ну не все люди умеют задавать умные вопросы в ситуации, когда большинство паникует и, заломив руки, бегает по кругу с криком "а-а-а-а-а!!!".
- Я нормально, от дыма и крови мутит, – сквозь заливающийся кашель, и без того сухое и сорванное горло нещадно больно драло, ответил Фауст. – И ничего не безумие!
Вой внизу напоминал больше плач. Заглотнув побольше относительно чистого воздуха со словами "сейчас, обожди, всё будет!", полукровка побежал спасать своих собак. Треск горящих перекрытий предвещал, что скоро дом начнёт складываться в себя и тогда уже никаких путей и времени не будет.
- Я кому… кричу… дурни! – сквозь кашель и резь в глазах он больше руками нашарил лохматые загривки и откинул безумно скребущих дверь во двор по привычке собак в сторону лестницы. Сквозь наворачивающиеся на глаза слёзы он увидел в углу у уже танцующей сверху иссиня-красными языками пламени двери колчан и налуч, готовые к завтрашнему утру, в которое никакой пробежки и дичи тоже не будет. Подхватив их, сняв из-под лестницы трос, и уже опасаясь провалиться на пути наверх, Фауст с матом и пинками дотащил до сестриной комнаты псов и, закрывая дверь, уже слишком горящую, и вприпрыжку налегая на пока не горящую стену с окном, откашлялся и сказал:
- Так, я вас к соседу спущу, не паникуй… И возьми своё бесполезное создание, чтобы не вертелся и мне когтями по морде не сучил!
Руки отказывались работать, онемев от боли и усталости, в этот день Фауст слишком умахался колуном, поэтому, как только подтверждение насилу спущенной мягко вниз сестры было получено, он тут же, срывая ногти о пеньку и кровать, стащил петлю.
- Чудно! С-с-с… – в самый нужный момент парень согнулся, припадая грудью на подоконник, и мучительно закашлялся. "Трезвость мысли, благоразумие, культура", – насмешливым эхом прогрохали спазмы в голове, пока из груди отчаянно старались катапультироваться вне очереди на свежий воздух лёгкие, – …вали оттуда! К Рулету! Собаки сейчас полетят! 
На него наседало две солидные, не то, что более коротколапое и непослушное селекционеру-самоучке сестрино "бесполезное создание", паникующие туши. Фаусту было не до хаханек, правда, он понимал, что несмотря на то, как он с псами сжился после возвращения, они на всю жизнь запуганы настолько, что при неудачном движении ему руки начнут грызть. Он поднял и подсадил на край сначала Добряка, который принялся, поравнявшись с ним уровнем носа, нервно возить влажным языком по запечённому солью и дымом лицу. Это было нихрена не мило, это мешало и без того переставшему дышать полукровке.
- Первый пошёл! – стрекотнув сорванным голосом, объявил он и кинул визжащего пса в освободившееся место. Дожидаться, пока животное сообразит посторониться, не стал: следом в кучу полетел гавкающий Дружок и, чуть подальше, в сторону сползшей с сена сестры, лук и хрен знает как скрученная верёвка. Собственное спасение уже замаячило в пределах минуты, но Фауст знал, что там, где ловкости должна сопутствовать удача, ему по жизни всё время судьба кажет жопу, и раньше времени не радовался. Он даже позволил себе промедлить, свешивая из окна кружащуюся голову. На том и прогорел: уже с трудом попадая коленом на подоконник, чтобы сесть и сгруппироваться перед прыжком сам, одуревший от дыма и ужаса происходящего Авидий пропустил момент, когда с потолка ему прямо по торчащему под плотной рубашкой шейному позвонку прилетел пламенный привет от достаточно прогоревшей кровли. Он даже крикнуть не успел, падая на и так многострадальную спину внутрь – спасибо, что не носом в соседские вилы хотя бы. Теперь на него даже в не затронутой пожаром сильно комнате Сциллы падали перекрытия, а кашель не позволял даже подняться нормально и взять разгон для прыжка (веры) в окно. Хрустел пол ПОД ним, немилостивые боги, чтоб им икалось! Не на шутку испугавшись, Фауст ухватился рукой за сестрину кровать и заставил себя приподняться. Теперь там где он вставал ногами в окно, валялась полыхающая доска. Времени не было!
Отчаяние придало сил – это было какое, третье, четвёртое дыхание на сегодня? Как оно оказалось хорошо, что бегал с ребячества по утрам и, что бы ни говорила сестра, никакой, даже самой нежной херни не курил! Тут удача вновь подтянувшего ноги перед прыжком марафонца опять чихнула, свалила ему на спину уже перекладину самого окна и, заставив взвыть от боли и кувыркнуться вперёд, рискуя разбить голову, отправила в полёт вниз неподготовленным.
Приземлился в сено спаситель сестёр и собак на спину и довольно мягко, но от приземления задохнулся, скрежеча зубами и чуть не плача: выжигающая боль обнимала его от локтя с закатанным рукавом и до поясницы.
А уютный милый дом, который он пятнадцать лет как мог облагораживал и чинил, рушился на фоне искрасна-яркого неба.

Подпись автора

Вступай в Имперский Легион. Посмотришь мир. Отморозишь задницу
- Капитан Фалько, circa 3E 427

Какое-то непродолжительное время Фауст смотрел на жёлтые и синие звёзды и вспоминал пыточные. Учитывая суть контрабанды, за которую его замели, имперская машина дознания не могла не прокатиться по нему, хотя бы мимоходом, пока он не рассказал всё о том, как контрабасил, и трудяги казематов, свои, провинциальные, и столичные, не пошли брать мзду с уцелевших сообщников схемы. Шкура ещё до задержавшейся на год амнистии зажила, пальцы – знали куда лучнику побольнее бить – вправил треклятый проповедник, из той самой Ямы чокнутых врагов народа всех сортов, и даже сегодня, пока Фауст ремонтировал подгнившие стойки в немногочисленных лазах под Кватчем, на голову ничего не падало. Получите, распишитесь, горящим стропилом по хребту.
Чтобы восполнить нехватку воздуха и не скрошить зубы от напряжения, он быстро вдыхал и выдыхал, слабо кашляя, ртом, как выброшенная на берег рыба. Первоначальная боль от приземления на подпалённую спину сменилась резкой колющей болью во всей повреждённой коже, но к ней можно было постепенно привыкнуть. Как будто отдалённо слышался встревоженный голос сестры. Сделав ещё пару более спокойных глотков задорного, с горьким привкусом дыма, праздничного настроения Кватча, Фауст кашлянул и хрипло пробормотал:
- Да, да… сейчас встану, только не квохчи.
Грубо, но иначе не получалось: поскольку плакать, как храбрый мальчик, с детства, с какого бы забора ни сверзился на какие вилы, полукровка себе позволить не мог, с болью он справлялся немного истеричным весельем и агрессией. Он взял примеченную краем глаза руку помощи и так рванулся, что чуть не опрокинул на себя Сциллу, но сам же, сев (и выругавшись сквозь зубы, потому что по ногам, спасибо хоть не по седалищу, пришлась ещё какая-то горящая щепа, хотя и не прожгла более прочной материи), поддержал её.
- По спине прилетело крышей. Переживу, просто… не трогай пока.
Саднило гораздо больше, чем просто спину и бедро. Там и здесь на руках уже наливались красным и припухали меньшие поцелуи пожара, как будто липким выглядело пятно на сгибе локтя, в котором плавали кусочки почерневшего рукава. Пакость. Фауст хотел сказать, что может идти прямо сам, и пусть лучше сестра просто возьмёт лук и стрелы, но ноги стояли непрочно, а внутренний компас в голове всё время куда-то вело. И он повис на ней, дёргая полное жгущей горечи горло, и сказал:
- Да, давай к Раше.
Путь Авидиев лежал по задворкам. Хотя Кватч перестраивался по старым фундаментам, в юго-восточной части города во время возведения стен строители были вынуждены завхатить больше площади. Не потому, что надеялись сделать город больше и краше, но потому, что подземные постройки под этой частью старой стены провалились в небольшие намытые водой известняковые пещеры и ставить поверх стены было не столько опасно сколько просто дорого. Какое-то время в ложбине под новой стеной был пруд и сад, а во время Великой Войны, когда подскочило число нищих и сирот, в том вечно тенистом рассаднике гнуса начали на старых камнях, глине и некачественных досках вырастать хибарки. В трущобы не вела ни одна мощёная, хотя бы щебнем, дорога, хотя в них обрывались дворы и переулки юга и востока города. По крутой тропинке, напоминающей серпантин из Кватча к Золотой дороге в миниатюре, Фауст с сестрой, давая ей подсказки, когда поворачивать, спускался в тупичок с хибарами. Ему было сложно заставить себя быть внимательным к движению других живых существ в округе, да и тень хилых деревьев под стеной создавала какую-то иллюзию уютного леса в очаге беспокойной цивилизации. По спине пробегал озноб: вечерело, и воздух свежел по-осеннему, несмотря на тёплые дни, которые, как обещали жрецы, Кинарет продлит почти на всю осень, посылая ласковые бризы со стороны моря.
- Вроде никого… – пробормотал контрабандист, но тут же прикусил свой непомерно длинный язык. В грязевой луже перед его ногами лежала притоптанная тяжёлым сапогом, обугленная с одного конца хворостина, у одной из хижин была выбита дверь.
- Стража уже зачистила, – выдохнул Фауст. Сделали своё дело в самом неблагополучном углу, а как на спокойной улочке пожар тушить – так нет. Не их вина, всё верно, впрочем. И до ворот здесь рукой подать, и босмеров и кошек среди нищих и пьяниц было в сумме больше, чем людей…
Одинокая пожилая замарашка Ления Святошка высунула свою получокнутую физиономию из окна своей хибары, ахнула себе под нос, увидев погорельцев, плюнула "ведьма бельмовая" вслед Сцилле, и захлопнула окно. В остальном трущобы казались вымершими, храня лишь зловеще намекающие на то, что происходило здесь не более чем час назад, следы.
- Пришли, – совсем снимаясь с плеча сестры, сказал полукровка, и постучал по тонкой двери ночлежки Раши, стараясь минуть ударом чувствительные пятна ожогов на руках.
Ответа не последовало. Даже слабого, хриплого – ничего. На первую пробу дверь была заперта, но при этом засов как-то грохотал, а собаки, прижимая уши, водили мордами и нюхали порог.
- Й'Раша? – изо всех сил стараясь не скрипеть слишком громко, чтобы не нарушать мёртвую тишину закутка, позвал Фауст. Ничего.
- Да не может быть, чтобы его увели, кто бы тогда засов уронил аккурат на скобу… – шикнув от боли, он поддел за перекладину грубо сколоченную дверь, и не ошибся: неплотно сидевшая доска приподнялась с дверью, да и свалилась на земляной и каменный пол землянки.
Внутри было темно.
- Раша? – маня за собой сестру и собак, чтобы закрыть дверь, спросил в темноту Фауст. Он склонялся к тому, чтобы использовать магию, но всё же сначала хотел найти более традиционные способы видеть. К тому же, несмотря на собственные сипы в дыхании, даже зрячий полуэльф слышал тихое сопение где-то в углу.

Подпись автора

Вступай в Имперский Легион. Посмотришь мир. Отморозишь задницу
- Капитан Фалько, circa 3E 427

Испуг преодолевался агрессией, это понятно, это естественно. Только битая собака, в отличие от волка, скалит зубы на людей. Фауста всегда больше коробило ловить себя на таком желании, чтобы пятиться и прятаться, как будто уже и укусить в ответ сил нет. Он удержался, чтобы не одёрнуть сестру. Он выкинул её из окна горящей комнаты только что, в конце концов, отчего девочке не похрабриться и не похорохориться. Они теперь без дома и без грамоты, кто были и есть.

Каджит забыл, как говорить по-кошачьи, далёкий от песков своей родины и только открывающихся к вечеру разных глаз лун. Полукровка отыскал, шикая от накатывающей волнами боли, вместо источника света только какие-то благовония, но свет ему был больше не нужен, поскольку глаза не то сами привыкли, не то привычные чары сами, по привычке, по звёздному совпадению в них втекли. У старика была чем-то перебита кисть руки, отчего когти на пальцах, которыми он касался Циллы, вывернулись наружу. Не приходилось догадываться и о происхождении тёмного влажного пятна у плеча, где ключица и грудь костлявого попрошайки были продавлены отнюдь не худобой и слабой спиной. Вор сглотнул горький ком в горле, но промолчал. Сестра сидела там, слепо глядя перед собой на получившего, видно, на улице в толчее палицей каджита, удачно минуя ранения. Если раньше в хижине попрошайки пахло старым мехом, то сегодня в него примешались сталь, гарь, смерть и одиночество.
Авидий не знал даже, что хуже: что они нашли Рашу на последнем издыхании от раны, с которой и в более юном возрасте без лечения не живут, или что теперь им совсем некуда было податься со сгоревшим домом и убежищем Гильдии со всеми лазами отрезанными, если уже не захваченными карательным рейдом со злыми стихами на устах.
Фауст попытался распрямить плечи, ища взглядом по покосившимся полкам и подвешенным под низким потолком верёвкам что-то, подходящее для их положения, и взял лишь немного пустых флаконов из толстого непрозрачного стекла с монетами, которые можно было посчитать за его пальцами почти мгновенно, спасибо, ферма и быстрый счёт. И снова сглатывал ком. И тот снова подкатывал. Что ж такое, почему чем дальше, тем больше его существование было пропитано запахом горя, сумраком полузаброшенного дома и дыханием смерти? Он слышал тихие всхлипы позади и, лишь раз проходя мимо сидящей на коленях на соломенном полу сестры, тронул её рукой — костяшками пальцев, не ладонью, чувствуя в себе по капле отстоявшуюся решимость оказаться от Кватча так далеко, как когда-то — от Лейавина и всех призраков и надоевших морд, связанных с ним.
- Цилла, поднимайся. Нам на…
"…до уходить".
Но сестра настояла на лечении, и, подумав секунду и пустив в себя загнанную на край пульсирующего желанием спастись сознания ощущение обожжённой плоти, скрипнул зубами и, опустившись на колени, медленно лёг носом в пахнущую пылью солому.
Дальше о боли просто не хотелось даже помнить, потому что то, что он оставлял на потом, отходило в местах, приварившихся в крови и лимфе к лопнувшим волдырям, очень плохо. Очень больно. Розги было сносить легче, а теперь их следы от него отдирались вместе с одеждой и кожей. Фауст рычал, стараясь не скрошить себе зубы жевал пахнущий и отдающий на вкус кровью, песком и пеплом рукав, ругался, но не просил сестру прекратить. Она не задевала лишнее, используя магию, хотя превращение ткани в жидкость было отнюдь не лёгким и структура отрывалась, захватывая с собой плоть, но вряд ли он сам бы, заламывая не желающие двигаться руки, отодрал бы от себя всё с меньшими потерями. Постепенно вместо кучи жжёной ткани и остатков не свернувшейся от жара упавшей балки кожаной жилетки у него в волдырях была вода. Эффект магии, подозревал Фауст, будет недолгим, Цилла не имела такой силы и знаний, чтобы изменять суть вещей навсегда, она колдовала по наитию, с изобретательностью, продиктованной ей звёздами, но он не рвался, отдав её заботам и ладони с локтями. Голова стала пустой и тяжёлой: боль сошла на нет, превратившись в глухое онемение и нереальный холодок, и только тогда Авидий пошевелился, пытаясь встать и роняя с себя переставшие держаться за плоть куски одежды. Дыра в штанах на бедре чуть выше колена была лишь малой потерей.
- Голова не кружится? — первым делом спросил Фауст, с трудом предполагая, скольких сил ума и арканы стоили все эти продолжительные заклинания. Да иллюзия спала совсем скоро, стоило подняться, и капли ссыпались катышками, но хотя бы не засели внутри ран. — Отдохни, там в углу вода… вроде не затхлая.
Раша лежал, точно спал, со своей вывернутой когтями опухшей рукой и вмятиной в рёбрах, и знают боги, если бы ему сегодня дали что-то лучше сухаря, запах был бы ещё менее милый. Полукровка старательно не тревожил мёртвого хозяина ночлежки, но когда его едва поднимающиеся ноги запнулись о что-то в соломе — упал на одно колено прямо носом к кольцу. Его собственное зрение снова ухудшилось, он едва разбирал блики по очертаниям вещей, но он потянул за него, выпуская в крохотное помещение запах свежести, но не сырости из небольшого подвала.
- Не знал, что Раша держал тайник здесь… — шепнул, косясь на узкую полоску вечернего кватча в незахлопнутой двери, в которой сидели, тихо-тихо скуля, сестрин пёс и ещё Добряк.
Углубление было на полроста, но там был небольшой резной стол с образом, которые Фауст не мог разглядеть в густой тени. Целой подушечкой пальца он провёл по камню — холодный, вырезанный, с алфавитом, но каким — не узнать, и решил, что за упокоение доброго друга надо положить всё ту же пару монет с полки, прежде чем предать его дом и тело огню.
Да, огню, немилостивому учителю полётам из горящего окна и отцу сирот.
Закончив с делами, Фауст специально попросил сестру на выход. На нём была лишь очень старая, но чистая рубаха из единственного сундука, а вместо плаща он забрал у Раши осыпавшееся недовыбитой молью одеяло. Лён нещадно скрёб по воспалённой коже и открытой всему плоти внутри ран, но ожоги должны были сохнуть, а не слипаться под повязками, которых всё равно было на один локоть. Руки замотать, например.
Псы рычали и лаяли на Лению Святошку и ещё пару отбросов, ругавших их в ответ на чём свет стоит, но не смевших, после того как один попытался кинуть камнем и был укушен за руку, плюя оскорбления, подойти к полуухому и его слепой сестре-ведьме. Фауст вышел с кресалом и огнивом, взятым у каджита, и подсохшим и почти прогоревшим факелом, пустым и очень спокойным взглядом посмотрел на них всех, этих славных соседей, кликавших "стража, стража!" в небеса, и с какой-то улыбкой облегчения приложил только занявшийся тонкой струёй пламени головой факела к углам низкой крыши, а потом и бросил его — вот так просто — в открытую дверь.
Бедняки стояли и глядели на него, одуревая от наглости. А полукровка, постаравшись положить ремни на целые участки плеч, сказал:
- Да ничего вы мне не сделаете, попробуйте тушить, — и, взяв целыми двумя пальцами запястье сестры, потянул её прочь, отзывая заливающихся лаем, как и многие собаки где-то в городе, псов.

- Ворота закрыты, — шепнул, зайдя за угол, Фауст. — Ну, хоть покажу тебе, чем занимался. Только прошу, не жги свою ману. Я не могу тебя нести.
Его петляющие шаги к северу от провала могли Цилле дать пищу для догадок, но только стук барабана колодца дал подсказку наверняка. Окна закоулка были слепы, двери закрыты, но крыши и стены стояли целы. Звуки приказов доносились эхом от стены города, хоть и звучали в квартале отсюда. Фауст поднял ведро в колодце и сказал, озираясь по сторонам:
- Вот что: держись за меня и забирайся. На локоть выше воды к твоему лицу будет небольшое углубление, за ним — лаз. Я оставлял там крюки в кладке, постарайся нашарить рукой и влезть. Я буду опускать ведро медленно.
"Хотя пока никто не застал нас здесь и не скинул — стоило б поторопиться".
Из дымчатого стекла окна, в глазу закрытых ставень на него смотрело только любопытное детское личико, не понимающее, почему взрослые либо сидят по домам, вжимая головы в шеи, либо убежали на улицы, похватав ножи, вилы и мечи отцов и дедов времён Великой Войны.

Отредактировано Фауст (23.12.2016 01:58:54)

Подпись автора

Вступай в Имперский Легион. Посмотришь мир. Отморозишь задницу
- Капитан Фалько, circa 3E 427

Руки пришлось замотать довольно скоро: он обещал Цилле, что не будет падать, но, как минимум, ему хотелось заорать до отключки, когда он попытался удержать её вес, сжав руки. Останавливаться, впрочем, в этот раз Фауст не стал: просто перехватил ручку через тряпки и постарался сосредоточиться на том, насколько ровно уходит вниз трос с барабана. Сестра помогала себе не падать ногами, немного облегчая груз на верёвке, но ладони горели, когда она слезла с ведра и утянула за собой хвост их верёвки, которая её страховала на случай, если бы соскочила раньше. Фауст отвязал страховку, поднял, зачерпнув воды, ведро наверх, и передохнул. Ладони пульсировали болью.

Все колодцы в стоящем на возвышении с серпантинным съездом с Золотой дороги Кватче были глубокими: одни глубже, другие чуть короче. Этот, как и многие к восточной стороне — покороче, хотя полукровка всё равно не осмелился бы кидать брыкающихся и скулящих собак вниз, не проверяй глубину воды на днях сам и не сорвись, вымокая до нитки, но не ломая ног. Начал с пса сестры. Он, с гладкой и короткой шерстью, был самым мелким и лёгким, его можно было не получая лапами с грубыми когтями в лицо, грудь и живот приметить и отправить в ровный полёт на дно. Правда, Рулет смахнул лапами с края колодца ведро, и оно пролетело, гулко ударившись о стену, добавляя Фаусту работы. Голос внизу, искажающийся неимоверно по пути, дал ему знак, что пора, и он, приговаривая успокаивающие обещания, что сейчас раз и всё, начал грузить белого с чёрными пятнами Добряка. Его тёмно-рыжий брат подвывал, настойчиво созывая все возможные уши и взгляды посмотреть, как им в их паршивый колодец, которым, к слову, даже жители окрестных домов предпочитали не пользоваться, ходя до другого, бросают собаку за собакой.
В конце концов Авидий кинул и себя, захлопывая за собой крышку козырька над колодцем. Чтобы облегчить судьбу рук, каждое движение которыми уже отдавало в голову как удар доской с гвоздём, он спускался медленнее, перехватывая свёрнутые петлями вокруг локтей участки осторожно и удерживаясь ногами. Подошва сапога мазнула по воде, которая отозвалась плеском, и зависший в темноте, в которой ничего не видел, полукровка спросил:
- Эй? Вы там отодвинулись?
Собаки трясли мокрыми гривами, плеща вокруг. Фауст раскачался и зацепился ногой и рукой, освобождёнными от верёвки, за выступы, резко вытягивая себя туда. Каменистая почва, пластами известняка перемежавшаяся с вымытыми песками и глиной, отражала даже малый звук.
- Ну вот и всё.
По прежнему ничего не видя, Фауст протянул руки, чтобы потрепать сначала собак, а потом и погладить плечи сестре. Лаз, выдолбленный в стене колодца, был невысоким и довольно узким, но и Авидии, можно сказать, что на счастье, оба не отличались ростом, чтобы идти, сгибаясь в три погибели.
- Нам туда, на стенах метки, — сказал брат, положив ладонь Сциллы на нацарапанные на известняке знаки. — Помнишь, у нас почти появилась ферма?
Та самая, через которую он выводил заключённых и на которой передерживал, пока был жив старый владелец, и ставку на которую перебили на аукционе, хотя Авидии обещали кучу денег. Не повезло.
- Не знаю, кто там сейчас рулит, но на сеновале над стойлами, думаю, передохнём.

Путь по подземелью занял время, но в мире без света оно воспринималось иначе. Фауст одновременно чувствовал облегчение и беспочвенный стыд, что ему не приходится успокаивать сестру в кромешном мраке, который сам на него давил, хоть он провёл в этих норах не один день своей жизни, ставя распоры и расширяя русла подземных ручьёв под нужды Гильдии. Несколько раз на развилках он тихо шептал, куда идти, потому что сестра, несмотря на знакомство с нищими и Рашей, вряд ли знала язык воровских знаков. Собаки крались, иногда сипя от гула давящих на них стен, следом, припадая животами к каменному полу тоннеля.
Постепенно своды становились более почвенными, нежели каменными, в тоннель вырывались корни кустарников и деревьев. В одном месте лаз чуть обвалился, и в темноту бил непривычно яркий после пути в ней свет звёзд и лун в ранней ночи, а также свежий ветер и запах рододендронов.
- Дальше, там будет деревянный люк в конце.
И, как Фауст и обещал, вскоре они нашли тупик с короткой лестницой, приваленной к стене, и крышкой. Она, сверху насаженная травяными кочками, глухо и с облаком пыли ударилась оземь, выпуская из холодного подземелья путников в ночь, а потом, стоило Фаусту вытянуть за собой на поверхность животных, легла назад и снова стала невидимой.
Чуть поодаль тянуло дымом очага, со всех сторон звучали спящая скотина, сверчки и бриз в листьях растений. Где-то в перелеске на пригорке ухала ночная птица.
- Понятия не имею, кто сейчас местом владеет, — оглянувшись, сказал Фауст, — но ничего моего, кажется, не перестраивал. Сюда.
И потянул девушку за руку, намеренно тихо ступая по грунтовой тропинке.

Подпись автора

Вступай в Имперский Легион. Посмотришь мир. Отморозишь задницу
- Капитан Фалько, circa 3E 427

Он надеялся, что все рабочие и хозяева давно по домам и был прав, хотя чуть не напороться на вилы было неприятно. Смазанные ворота открывались хорошо. Псы, хотевшие было пойти и порыть что-то за углом, были тихо подозваны назад и оказались вынуждены мириться с остатками прикорма и воды в корыте для дремлющих лошадей, чем бодро, вызывая возмущение хозяина прикорма, трясущего большой головой за досками, захрустели и заплескали. Сестрин же Рулет бестолково крутился вокруг, облизывая мокрый нос, но его не пускали: если уж они ходили в стае, в стае была иерархия и охотники ели первыми, а беспонтовый пирожок обиженно скулил и смирялся, прося уже у хозяйки.
- Сюда, здесь крутая лестница, ставь ноги аккуратно.
Фауст пропустил сестру, взявшую и Рулета, вперёд и поднялся сам, кидая взгляды на погруженный во мрак загон. Его клонило в сон от свежего воздуха, пьянившего после вечера пыли, гари и удушливого стоялого запаха подземелья, и он беспокоился, что они не успеют уйти, когда на рассвете люди придут кормить скотину и выгонять её на выпас. Можно было дать сестре поспать, а самому пока увести лошадь или даже две, но, учитывая, что он был весь в горящих и болящих каждую секунду волдырях и с прожжёными дырами на штанах, Цилла не разбирала дороги, а корма у них не было даже для себя, не говоря о собаках, затея сразу становилась дурной. Что было с дорогами после сегодняшнего? Наверняка, понеслась весть о бравом примере резни под носом графа-уе… ут… урода, в общем, тот же портной платил налогов больше, чем нападавшие лбы, если брать любых по трое, да и хозяева дома за жирные года. По дороге идти нельзя, не сейчас, хоть неделю переждать. Неделю на дичи и уворованной моркве, не иначе, как крысы прячась в стогах и молясь, чтобы не заметили, потому что в это или любое иное утро все фермеры, скатавшиеся в город, будут знать, что с мерами и их всяческими недомерками делать.
- Что это? – отвлёкся от своих мыслей замерший в сгорбившейся позе над краем сеновала, глядя вниз и в щель в воротах, оставленную проветриваться на ночь, и немного изменил позу, морщась. Рулет уже вовсю топтался на разрытом рулоне и гнездился, перекладываясь с бока на бок, а Фауст вот ощущал ожог на бедре над коленом, радовался, что хоть не жопу жжёт – вот умора была бы, хоть плачь – и не представлял, как уснуть, зная, что утро придёт слишком скоро. Снизу ещё поскуливали, царапая когтями по ступеням, обожравшие лошадей псы.
- Сторожить, – ровным и тихим голосом повелел он сверху, и две поджарые с клочковатым мехом гончие легли, хоть и с непониманием долго держали длинные морды вверх. Мол, как это? Нападать – на нас?
Увы, собаку нельзя научить всему, охотник должен в совершенстве ловить, компаньон – за тобой ходить, тебя любить и сторожить, а цепной облаивать любую тварь, не пахнущую как стая, срывая цепь, стоит ветерку принести. Будь ты хоть сто раз от крови, которой животные ближе людей. Во всех смыслах. А эти двое, и тем более Рулет были обточены вообще кое-как, как наждаком, и в подмётки не годились славным выводкам прошлых лет. Спасибо, что не бросались на хозяев, знали свою стаю и умели молчать, если прикажешь.
Фауст, осторожно опираясь на необожжённый локоть, прилёг и постарался перевернуться набок, чтобы не задевать колючим сеном ожогов под тонкой рубахой. Позаимствованного у Раши одеяла он не разворачивал, весь его скарб вместе с луком валялся рядом с лестницей, и прикасаться к нему он не хотел: устал. Он молча притянул сестру к себе, переползя суть вглубь сеновала, и лёг животом на гряду разрытого Рулетом сена, накрывая боком и рукой девушку, а носом чувствуя послабевший после помывки в колодце и пути в подземелье запах псины и жар горячего бока животного. Самому ему было невменяемо жарко: давала о себе знать обгоревшая спина. Но упал в сон, тёмный, густой и полный лишь тихих смутных шепотков и движений, будто Вечнотень, царство Ноктюрнал, он мгновенно. И разбудили его лишь заливающиеся где-то снаружи псы, на которых кричали что-то люди.

Отредактировано Фауст (24.12.2016 02:39:07)

Подпись автора

Вступай в Имперский Легион. Посмотришь мир. Отморозишь задницу
- Капитан Фалько, circa 3E 427

Она колдовала как дышала, причём осознавая разумом желания и возможности, а он так сразу вот не мог: привык полагаться на себя без магии, что то срабатывала, то слетала. Видимо, в этом и было различие мага от простого носителя дара, не важно, какого уровня мастерства.
Фауст, будь он собакой, прижал бы уши, хвост, и ощерился, а так просто сжал челюсти, чувствуя суховатым языком горечь во рту, и с облегчением понимал, что "а я этих собак знаю" не прозвучало. Значит, скорее всего, перепродали. Втройне сволочи. Хотя сколь более обидно было бы им оставлять ферму, принадлежи она им, теперь?..
- Что ты… – он не успел смутиться: Цилла бросилась убиваться. Как все предупреждали её, когда она была девочкой, как назначали его следить, чтобы ребёнок был цел по итогу прогулки – всё пронеслось перед глазами. Полукровка вскочил, тревожа ожоги на боку, и перегнулся через край, глядя как внизу в полутора его ростах Сцилла выкапывает из утоптанной соломы и пыли свой нос. Рулет натянуто гавкал, царапая когтями по приставной лестнице, будто он был кошкой, чтобы слезть.
"Жива, цела", – выдохнул брат, и шепнул:
- Ты бы осторожнее была… – быстро собирая вещи, в первую очередь – подтягивая обмотки на руках, а затем спуская повизгивающего пса вниз, чтобы бежал сторожил свою хозяйку.
Собаки слышали голоса стаи и отстали от "нападающих быстро". Фауст успел выйти в грубо сколоченную дверь в дальнем углу почти бесшумно, лишь с треском вжимая её назад в необтёсанную раму, но он слышал голоса, пока они не отвели девушку от конюшни. Конечно, он беспокоился, но при этом знал, что даже чёрствые сердца людей, живущих на земле, смягчаются по отношению к сирым и убогим. Это он, что не мог выбраться из ямы, в которой оказался второй уже раз в жизни, не получил никаких поблажек. А Цилла могла запросто собирать милостыню в самом центре города, и её бы не посмели прогнать даже с паперти, несмотря на слухи про колдовство. Самым опасным для неё было возвращение на окраину, когда заканчивался день, но за этим следил тот же Раша. Бедный покойный кот.
Пока неизвестные ему люди жалели слепую бродяжку, Фауст времени зря не терял и дошёл до края перелеска, который начинался над известняковым оврагом, проверить, остались ли там привитые садовыми сортами дикие груши. Золотой берег, несмотря на название месяца, из-за коротких и тёплых зим ещё раз цвел в конце лета, поэтому они бы с Циллой в любом случае не голодали.
Он заметил её бредущую по тропе в сторону города, как раз по тем полозьям, с которых фермеры вывозили телегу на грунтовую дорогу и везли в сторону Кватча, сидя на ветке груши, и, уже не боясь, что его заметят, заложил в рот два пальца и посвистел: не резко, отрывистыми звуками. Его мгновенно услышали двое охотников и, подёргав мягкими ушами, понеслись прямо по бездорожью и высокой траве, оставляя Циллу наедине с Рулетом. Полукровка спрыгнул с дерева, обдирая неловким движением только подёрнувшееся плёнкой бедро, и поковылял с набранной грушами рубашкой навстречу, оглядываясь в сторону фермы и тихо, стараясь не кричать, называя имя сестры.
- Вот и ты, – наконец, подойдя к ней, выдохнул он. – Что сказали? Орали? Я нам поесть груш нарвал.
Он перехватил одной рукой подол рубашки Раши и вытер не сильно более чистыми руками пятно с лица Циллы прямо под носом. Надо было проверить хрящ и вправить, иначе орлиная горбинка превратится в нечто несимпатичное, но сперва им следовало убраться с долов вокруг Кватча. Пусть и отстоящие друг от друга, размежёванные здесь хозяйства не стояли пустыми. В некоторых из них сторожили его собаки, или щенки от его собак, а ему не хотелось, чтобы разбежавшиеся рыть себе по отдыхающей земле хоть какую-то добычу псы спровоцировали хозяев территории.

Подпись автора

Вступай в Имперский Легион. Посмотришь мир. Отморозишь задницу
- Капитан Фалько, circa 3E 427