- Ну, как думаешь, хорошие лозы?
Похожий на бочку, но довольно бодрый для своих пятидесяти лет Квинт Земледел заправил корешки и подсыпал ещё влажной почвы в последний мешок, глядя через плечо на Трин. Последние два дня они только и делали, что отбирали молодые растения, помечали, поливали напоследок, осторожно, почти что руками, чтобы не повредить корни, выкапывали, и совали в мешки. Работа на земле в Сиродииле мало чем отличалась от скайримской, в основном – пекущим макушку солнцем, отчего рабочий день тёк трудно и неумолимо двигался всякий раз к закату и сумеркам, что для темноволосых, что для седых землепашцев. Во Властарусе снимали последний крупный урожай, всё, что дойдёт после – это славные мелочи для потребления зимой, вроде единственных не тронутых какой-то болезнью в Скинградских окрестностях томатов. А ещё во Властарусе наживались на беде, потому что местные, с благословения Богов или же по воле случая, первые заметили, что у них больше болеют растения, и стали разводить на продажу. Вот, например, этот кряхтящий и улыбчивый мужичок, который раньше всё работал сам и с сыновьями, а в этом году, как сыновья не вернулись со службы, нанимал себе помощников, и стоило сбежать паре мальцов в конце того месяца – взял диковинную и только приехавшую со стороны Бравила Трин. А всё потому, что Квинт был простой и лёгкий человек, прежде предрассудков думавший о деле.
Теперь осталось отвезти, продать саженцы, на вырученные деньги и освободившуюся почву сообразить новые, если погода позволит, и, считай, год закончен для него хорошо, а может выручки хватит на безбедную старость без таких упражнений.
- Помоги мне вот эти поставить, и поехали.
У них было две большие повозки с четырьмя рабочими лошадьми, потому что по одной бы такой груз, такую кучу сырой земли и растений, наставленных вплотную друг к другу и даже кое-где во второй ряд, не вывезли. С гружёной телегой пути до Скинграда был световой день, судя по тому, что говорили во Властарусе местные и проезжие, и они уже опаздывали, чтобы приехать вовремя и ещё с вечера что-нибудь продать. С тем же успехом можно было дождаться ночи и не мучить ни себя, ни растения, ни скотину, но у мужика в голове вовсю щёлкал фишками абак, вычисляя лучшую цену, чтобы продать виноград, и он не замечал, как сам неловко шатается и с третьего раза попадает по испарине на испещрённом морщинами лбу.

Квинт протирал потный лоб и поглядывал назад, на молчаливую полукровку, правившую свою повозку следом за ним. Человек пожилой и, при своей общительности, одинокий, он мог бы найти куда более склонное к поддержке и общению существо, но у Трин были руки и ей нужны были септимы, и, как известно, лучший работник не треплется и ленится, а молча дёргает траву. Или везёт позади тебя твоё не всё, но очень многое.
Когда наконец солнце поползло вниз из зенита, перестав плавить славные имперские дороги и дав разглядеть мир получше, чем зелёные, жёлтые и голубые пятна по бокам от дороги в Скингард, где-то впереди на обочине стало приметно скопище телег и людей.
- У, Девять, это что ещё такое? – пробормотал себе под нос имперец и потянул поводья, замедляя ход своей повозки и оборачиваясь. – Трин, тормози, дай лошадям воды! Чую, это надолго!
Когда он только взял “понаехавшую” к себе и пытался наладить дружбу, Квинт рассказывал, как обтрясали в прошлом году торговцев и земледелов все, кому не лень: сначала группировки, лоза против колосса, потом набранные нынче коронованным Императором в Коловии войска. В том году Квинта берегли нынче ушедшие служить сыновья, в этом – некому. Вот он и завозился. Но если в этот раз, когда он сходил осторожно на разведку, у дороги сгрудились повозки помочь разложить груз одному из “жадных”, потому как от жары у неудачливого норда упала старая кляча, разломав поводья, то когда к закату, останавливаясь только напиться и скормить изнывающим лошадям немного подвявшей моркови и зерна, имперец с полукровкой добрались к стенам города, их ожидал неприятный сюрприз. Все конюшни и постоялые дворы были битком, как и дорога к воротам, что бывало, как правило, утром, когда с ферм на рынок везли свежие овощи и мясо, но не вечером, и на что очень не рассчитывал Квинт.
Обычно город виноделов, и за это он очень любил Скингард, не спал до глубокой ночи, по крайней мере некоторые торговцы, и проехать в него до начала болезни лозы и посевов было несложно. Но чтобы Дозорные Стендарра досматривали приезжих перед стражей – такого Квинт не видывал никогда.
- Кошмар какой, неужели в Скингарде – и нечистая сила? – скрывая дребезжащее в голосе и чертящее по лбу негодование подошёл к повозке Квинт и, нервно скребя неровно подстриженную бороду, обратился к спутнице. – Я бы пошёл, поискал одного своего друга в городе, но бросать тебя с телегами и животными без бумаг боязно. Повернём назад, станем на ночь у кого, или как думаешь?

- За саженцы тревожно, Полукровка! Своих же рук детище и в очереди гробить. А ну украдут? Попортят?.. Ты и правда посторожи тут, а я мигом.
Суетливый, хоть и не попусту нервничающий Земледел исчез в толчее и бликах вечернего огненного освещения, а возник много позже, весь в мыле, но со свёртком с булкой и полежавшими на рыночном лотке овощами и пузатой бутылкой из пупырчатого стекла – с дешёвым вином в ней, не иначе.
По пути назад он ещё переговорил с парой узнанных им персон, таких же простоватых и на повозках, отчего рассеянно заулыбался, гуляя пустым уставшим взглядом по очереди.
О, очередь! Существование очередей было венцом бюрократического вечно процветающего (даже если нет, на самом деле), до скампов богатого и живенького Сиродиила! Всюду пачпорты, всюду покажи бумаги, если что привёз торговать, ну или дай на руку и просто предоставь грозному взгляду чиновника или стража товар. Оттого и Гильдия Воров, видно, была у Сердца Тамриэля брезгливая на мокруху, интеллигентная такая, принципиальная, что ходили через неё дела, без бюрократии решавшиеся куда проще и без подполья. Но ведь в очереди для тех, кто без очереди, тоже должен быть установлен порядок, пусть и не теми, кто властвует на первой, а самоуправный. Только вот храмовники – это не стража, и потому никаких лукавых попрошаек или расслабленных дозорных очередь не окучивало, а роптание и угрозы жалобами звучали реже.
- На мешках спать будем, – объявил Квинт и протянул свёрток с перекусом напарнице. Утренний хлеб, с сильно подсохшей коркой, но пахнущий пекарней, был слабым утешением отсутствию одеял или хотя бы плащей после знойного дня, но в подобном положении застыло большинство вставших у ворот торговцев. На ночь шептались, де, вчера был скандал, особо активный гражданин бегал в замок за разрешением, а его пропустили всё равно лишь поутру, потому что рыцари – это вам не стража, и вообще якобы мелькал среди них некий человек, отсмеявшийся “пусть землю нам вернёт”.
Ночь, за перешёптываниями, тихим ворчанием и сопением распряжённых и иными торговцпми отведённых в узкие тупички, но всё равно ощутимых (особенно запахом) лошадей, прошла довольно тихо, даже воришки особо не шарили, точно зная, что серебряных ложек и очень дорогих грузов в повозках нет. Перед рассветом в густых тенях, глядя голодным волком на ворота, мелькнула невысокая фигура, шелестя подолом длинного одеяния, и ушла сквозь те же грязные и вонючие переулки, загоны и дворы прочь, а там и заорали петухи. Сняли засовы с врат по снисхождению борцов со мраком усталые, ждущие пересменку стражи, завозились с поводьями люди, ворча, что уж утренняя морковка подъехала, поди потребует вперёд пустить, столкнут телеги и будет скандал. Подрагивающие от ночного озноба люди от млада до велика двигались медленно, минуя с одной стороны торопливых, а с другой – придирчивых досматривающих. Очередь Квинта и Трин подошла, когда солнце уже грело затылки, и их остановили.
- Эй, бледная, ты откуда будешь и кто такова? – обратился уже вслед, но явно не собираясь давать проигнорировать себя, один из завтракающих Дозорных. Квинт, уже проведший телегу в город, повернулся всем своим квадратным телом на козлах, глядя на помощницу озабоченно и скрещивая в мыслях пальцы, но вступаться не торопился. Пока.

- Даже так… прокомментировал стоявший рядом с вопрошавшим рыцарь, пока тот помечал что-то в списке. Ещё был ропоток, что де талморских ублюдков прогнали и ладно, голод кончился и ладно, но всё это осталось позади: они поехали дальше.
Зыбкая сизая дымка выливалась из убранных переулков на залитые солнцем улицы и растворялась под копытами тягловых лошадей. На въезде висело напоминание, что взносы за проезд конных всадников и повозок включают плату за чистоту и любые поборы внутри города не являются законными, и Квинт пригладил бюрократическую записку, заложив её в кармашек в кошеле на поясе. Рынок, сердце города, захламлявшее самую большую площадь лотками, повозками, животными и людьми, особенно пару дней в неделю, когда по обычному торговому пути приезжали купцы из других графств и ремесленники, как в этот раз.
- Вчера было б лучше, так бы устроились… давай туда, – вздохнул Квинт, показывая рукой на дальний край площади в тени раскидистого дерева, корнями взрывающего выложенные камнем границы клумбы. Напротив через площадь, за рядом-другим отремонтированных по фасадам домов с лавками и едальнями, выглядывал стройный шпиль Великой Часовни Джулианоса. Светло-синее небо над выжженным добела пекущим сиродильским солнцем камнем замерло, безоблачное и глухое, птичьи голоса, летевшие под ним, заглушались гомоном людей и меров. Выбравший по товару и по тени дерева, на клумбу которого почти закатил одну из повозок, пожилай имперец напряг глотку и начал зазывать покупателей. Сначала интересовались плуты и обыватели, но через час-другой подтянулись и люди в рабочей одежде, со следами земли на утоптанной обуви, и по полдюжине, а то и по несколько десятков. Полукровку, уже не первый раз зацепляющую взгляды совсем не нужных людей своей белой гривой, да и не казалась больно охочей зазывалой, Квинт снарядил заданиями по воде, поливке, и коням. Первая повозка стремительно пустела, и уже хорошо за полдень, несмотря на давно подвывающий живот, охрипший земледел сел на ступень козел, вытирая со лба и плеши ручьями текущий пот, пощупал бурдюк, а там пусто. И позвал помощницу.
- Трин! Сходи по лавкам, найди-ка нам поесть, а то уж маятно с одним сухарём в желудке здесь сидеть.
Вреднючая тягловая кобыла как раз навалила предоставленной её прихотям двуногой вонючий комплимент, а вот ребятки с лопатами только уехали в западные кварталы со своим уже полным говновозом. С центральных лотков рынка, где повозки были помельче и товары - обыденнее и съедобнее, несло пирогами, ведь ко второй смене фермерские развалы редели, как и утренняя и обеденная выпечка, и поспевали ужины, и ходила там публика пёстрая: от бедняков в линялых одеждах настолько простых, что дальше - только нищета и Изгои, подбиравших у постепенно собирающихся в обратный путь продавцов за бесценок самые битые яблоки, переломанные морковь, лук, обтрёпанную капусту и лопнувшие по боку “но чуть-чуть, ничего, срежешь” томаты, до зажиточных хозяек с служкой, которая тащила всё, что не помещалось в изящную корзинку ивовых прутьев у нанимательницы. Говорили в человеческом море - даже теперь в Скинграде было не так много меров, как раньше: урожай, высокие налоги, восстановление города, осень. Знатоки пореже (эксперты с койки в ином случае) говорили о Легионе и Орденах, о том, нужна ли Императору, коловийским графьям и Сиродиилу в целом ещё одна блестящая кампания, чтобы утвердиться в мире и всем показать некое такое, внушительное. Зеваки тыкали пальцами в Дозорных.
- Хорошо тебе в накидке с чашей, да, Сурилли? – спросил кто-то, чуть не опрокинув Трин на край прилавка, пока толкался локтями, чтобы пройти. – Или это у вас факел? Вашего милосердного брата прям не разберёшь!
Столкнуть остолицую дочь суровых земель Скайрима с такой силой и просто мимо проходя, что не удивительно, мог только гигантский норд самого неприятного типа – трезвого и воинственного. По проклятьям от торговки, пострадавшей не меньше Трин, и очереди к ней, было ясно, что норда зовут Хогген, и от тоже не всем нравится. Что было не удивительно, с его-то поведением.
К ходячему шкафу с выгоревшими сваленными в спутанные косы на редгардский манер волосами повернулся тот самый с ворот – мужчина в тёмно-серой накидке с белым рогом, полным огня на груди, и лицо его встречало грубияна снисходительной ухмылкой, а глаза перебежали на Трин, выказывая узнавание. Дозорный - по чертам загорелого лица не понять, бретонец или имперец, но он был на полголовы ниже Полукровки, а шкафу вовсе имел отличный ракурс, чтобы вмазать в челюсть, разговаривал с местным, из своего патруля будучи совсем один, и как раз таки узнавал про толки в городе и дела земледельцев.
- Чего, Хогген, тебя уже выпустили? А я-то надеялся, что уж такое человеческое дерьмо, как ты, наша Светлость скинет со стены на крюках в последнюю очередь, ну, знаешь, приободрить дух подданных справедливой казнью.
Сурилли улыбался так радушно и искренне, что комментарий торговки “давно не видали: козёл и змеища”, очень сочувственно предложившей Трин проверить кошель и присесть с её стороны на бочку, если что, не оставлял сомнений в ролях актёров басни. Правда, басня готовилась перерасти в балладу о побоище, а скопление людей у прилавков с тремя-пятью выпавшими из течению вдоль и против – в давку.
- То же я мог бы сказать про тебя! На кой ты вылез, Сурилли? Тормозишь торговцев в воротах и измором думаешь так взять графа?
- Дозорные в городе по делу. А ты это, извинился бы, что дочь Скайрима опрокинул.
Рука с короткими, но намозоленными пальцами как-то незаметно сгребла мёртвой хваткой рубашку на груди норда, не пуская ни ближе, ни дальше, но хозяин её смотрел через плечо норда, словно ожидая чего-то.
Норд глянул назад на миг и только сплюнул, перекрыв кулак на рубашке своей пятернёй:
- Ты мне землю предков выблядками ворожеи и белого медведя не марай, а на мои вопросы отвечай!
- Да двигай ты уже задницей своей и не мешай идти!..
Несмотря на чистоту улиц и внешнее благополучие Скингард далеко от прошлого года не ушёл, если бы вы спросили какого-нибудь местного обывателя в добром расположении духа и дел.

Потасовка имела историю, и поэтому, несмотря на возмущение, местные не лезли, хотя и плевались изрядно. Мужчины друг другу куда тише сказали несколько ласковых, хоть и менее диковинных по сравнению со сказанным Трин в спину норду фраз и Дозорный, кривя в злой ухмылке уголок губ и кивая на изнывающих от жары и скуки стражей, обошёл толкнувшего его напоследок плечом норда, на провокацию не обернувшись.
Торговка побурчала про безземельных придурков и старые счёты, придирчиво проверяя, не порвались ли края выпечки от того, как тряхнуло её прилавок, и заворачивая пироги.
- Держи, а воду можно там, за углом в постоялом дворе попросить. Очередь обычно, зато не заблудишься. Вывеска синяя углом будет на улицу выходит - вот там и заходи. 

Убежать от себя Трин неприятности и добрые люди не дали: разобравшись с нордом и стражей, Дозорный её догнал, не бегом, но стремительным шагом.
- Полукровка, погоди, - окликнул её мужчина, втискиваясь в очередь к колодцу в тенистом переулке меж забора и забора, из-за которых кудахтала и хрюкала скотина в тесном выгуле. - Я ещё в воротах как услышал, спросить хотел. Ты из Скайрима ведь недавно? Есть дело…
Хотел от асоциальной дочки ведьмы истребитель нечисти Сурилли, который, судя по всему, ещё ни одну тварь не зарубил и не сжёг, узнать о делах с нежитью в Скайриме и о славе Стражей. Зачем - не объяснял, зато спросил, будет ли гостья Сиродиила занята ближе к вечеру, когда торговля пойдёт на убыль.
- Мы сидим в трактире у ворот, на дозор заступим лишь в полночь. Приходи - угощаю!