Ответив на слова о чае и ужине лишь благодарственным кивком, Тимин вернулся на стул. Вне всякого сомнения, это было как раз то, что нужно, и он в Летео ни секунды не сомневался: в первый же день альтмер произвел впечатление в высшей степени радушного хозяина. Пожалуй, Диренни хлопотал даже чересчур усердно, но бретонцу не хотелось лишний раз его одергивать - и так, бедняга, ошпарился из-за этих дурацких ножен.
Конечно, признание коллеги несколько огорчило Гильома. Но, по зрелому размышлению, он не мог его винить. Вся эта катавасия с его отъездом была целиком на его совести.
- Ничего страшного, - вкрадчивым тоном заверил Тимин, - Ты и так очень хорошо помог мне. А остальное... что не успеем, тем я займусь, когда вернусь домой.
Он помолчал немного и добавил:
- И спасибо тебе. За время, за оборудование... - он улыбнулся, его голос стал глуше, бретон по обыкновению погружался в свои мысли.
Вопрос Летео своевременно вытянул его из этой ямы.
- Планы-планы-планы... - пробормотал ученый, откинулся на спинку стула и сложил руки вместе, прикладывая указательные пальцы к губам, - Пока не могу точно сказать, когда, но в скором времени мы отплываем на юг. Порты Хаммерфелла и так до Анвила, наш обычный маршрут, только... без Иллиака. Там нынче неспокойно.
Гильом подался вперед, располагая локти на столе.
Такой ответ был скорее данью этикету. Тимин понимал, вряд ли Летео спрашивал о торговле. Он хотел узнать об окончательном решении по поводу "особого трофея".
- Я подумал о твоих словах. Насчет Муны. - бретон начинал размеренно, подавая информацию небольшими порциями и давая Диренни ее обдумать, - И вижу, твой метод работает. Как я и сказал. Если ты пожелаешь оставить ее... в общем, пожалуй, с тобой ей будет лучше всего.
Он повернулся в сторону Летео, пытаясь поймать наконец взгляд альтмера, который тот почему-то постоянно отводил, и сказал достаточно твердо:
- Но на одном условии. Ты никому не скажешь, откуда она взялась. Ни при каких обстоятельствах. Нет, даже так, - перебил он себя, - Чем меньше народу знает о ее существовании, тем лучше. И для тебя, и для нее, и для меня. Имей ввиду, что это не собака и даже не скамп. С ней могут возникнуть... проблемы.[nick]Тимин Гильом[/nick][status]Джентльмен удачи[/status][icon]http://i.imgur.com/69KqNzZ.png[/icon][sign]Внешне он походил на самого обычного бретонца, однако, некоторые детали казались... неуместными, в корне меняющими образ. Вот, например, хвост. Данмер проехался по нему взглядом от основания до далекого конца, уходящего в водную гладь. Длинный, скользкий, покусанный во многих местах. По-поросячьи розовый, по-крысиному длинный, по земле разлегшийся змейски.
©[/sign][info]•Возраст: 26 лет<br>•Авантюрист<br>•Раса: бретон[/info]

Отредактировано Муна-Батамата (22.05.2017 16:05:19)

***

   На этот раз всё будет по-другому.
   Мягкий и естественный лунный свет стелился по полу и до самой двери. Дверь оставили открытой нараспашку: она имела свойство отвратительно реветь, когда её двигали.
   А шум сейчас не нужен. Совсем не нужен.
   В кухне было намного темнее. Пришлось постоять и усиленно проморгаться, прежде чем глаза привыкли к мраку. Рьеклинг в сердцах поблагодарила ночь. Порой темнота была другом. Как сейчас. И как тогда - в ту ночь тоже, просто у Батаматы не хватило ума этого понять, а свет оказался злом.
   Шаг охотника легок. Он казался даже легче, чем она помнила - ей, отощавшей и одетой в одну наволочку. Без копья, без ничего.
   Пока.
   Оружие покоилось на приземистом ящике впереди. Муна осторожно двигалась к нему, переставляя босые ноги по старым, исстрадавшимся доскам. Красться по ним было очень непривычно и неудобно, и порой они норовили-таки противно скрипнуть. Рьеклинг всякий раз замирала и ждала, прислушиваясь. В этом доме звучали время от времени непонятные скрипы - её неосторожные шаги лишь должны были звучать не чаще, чтобы оставаться незамеченными. Движение было медленным, но сейчас не следовало спешить.
   Шаманка опустила глаза на своих соратников.
   Топорик. Старый и верный. Хороший бросок раскалывал панцирь прыгуна. Хороший удар мог переломить кость. Враг выглядел хрупким, и Муна помнила, как пепельный монстр ударил его по голове. Топориком можно было рассечь её пополам. Но топор был тяжелым, с ним и снег под ногами хрустел громче, то ли дело - доски.
   Нож. Сперва шаманка подумала: он не убийца - падальщик. Обрывает страдания жертв, обгладывает их трупы. Но еще - придаёт уверенность хозяину, когда добыча необыкновенно опасна.
   Батамата взяла его почти машинально, не завершая мысль. Откуда-то из глубин памяти, вставая прямо перед глазами, всплыла улыбка. Шаманка продолжала свой путь и ощущала алый взгляд поверх неё, серой, узкой, почти что ухмылки. Взгляд, как и улыбка, были до боли знакомыми: такими же одаривал юную охотницу её брат, наблюдая её первые успешные броски. Но эта была на лице серокожего. И одобряла она что-то совсем другое.
   Дверь в спальню сдавленно прорычала. Муна прошмыгнула так быстро, как могла, и аккуратно вернула её в прежнее положение. Летео постелил себе на полу. Столь же длинный, сколь обычно, он грозился оказаться серьезным препятствием.
   И стал.
   Половица предательски скрипнула у самой его головы. Шаманка сделала один резкий шаг вперед и затихла.
   Откуда-то издалека донеслись раскаты грома.
   Рьеклинг перевела дыхание и посмотрела через плечо на альтмера. Позже он поймёт. Но сейчас - только помешает. Он не понимал, как опасен Ворон, ведь он не видел, что тот творил.
   Ворон хитер. Но шаманка оказалась хитрее.
   Она ступала дальше, и сердце стало биться быстрее. Она осторожно вскарабкалась на кровать, а перед глазами было только побледневшее, морщинистое лицо старого эльфа, и нож, что руки Муны раз за разом загоняли ему в шею. Он тоже творил зло ради записей.
   Но что там записи, если при одном взгляде на Ворона зубы рьеклинга невольно терлись друг о друга? Нет смысла лгать, это было возмездие. Справедливое и давно ожидаемое - такое, о каком Муне приходилось лишь слышать, но никогда не вершить самой. На какое она не раз благословляла, но не понимала, что это в действительности такое.
   Сейчас понимала. Это не передать словами, можно только почувствовать самому. Батамата с трудом сохраняла самообладание: ни в том ли помощи просили её обуянные жаждой мести соплеменники? Трудно было смотреть на врага и держать разум чистым. Но необходимо.
   Старый эльф ведь умер совсем не от ножа. От копья под ребра.
   Цепкие пальцы рьеклинга оттянули одеяло, очень и очень осторожно. Человек шевельнулся, и его рука поползла вниз, открывая прикрытую лишь тонкой рубахой грудь.
   Небо загрохотало вновь.
   Сжимаемый двумя руками нож медленно поднялся над жертвой.
   В свете влетевшей в окно вспышки блеснуло лезвие.
   И молнией полетело вниз.

Шаманка вздрогнула. Лезвие распороло рубашку и кожу, и с тошнотворным скрежетом отклонилось в сторону.
   Бретон резко согнулся, его ошалелый, сдавленный, жадный вдох заглушил и магический всплеск и бряцающий звук соскочившего на пол ножа. Следуя какому-то незнакомому ему до этого момента инстинкту, Тимин завалился на бок, в противоположном направлении от нападавшего, и с гулким грохотом упал с кровати.
   От такого пробуждения болело все. Перед глазами только мрак и метающиеся по глазам искры. Гильому потребовалось несколько долгих секунд, чтобы понять, где он находится. Рука дернулась к груди нащупала нечто теплое и влажное. Еще пару мгновений Тимин смотрел сквозь ладонь, прежде чем взор различил на ней темное пятно. Рана тотчас напомнила о себе резкой, колющей болью, которая теперь была куда сильнее и отчетливее всей остальной.
   Мысли были словно разбиты на миллион кусочков и смешаны с чем-то вязким, как клей. Тимин зажал рану рукой, и ему даже в голову не пришло попытаться залечить ее. Вместо этого он взвалился торсом обратно на кровать - и тут же соскочил назад, снова оказавшись на полу и ударившись спиной и затылком о стену. От рефлексов до сознания долго добиралась причина: огромные звериные глаза у него прямо перед лицом.
   Муна застыла в том же положении, в котором находилась, пока ее не настигло заклинание Летео. Она не могла пошевелиться. Вернее, так ей казалось. Она шевелилась, немного - но более этого шевелится не хотелось.
   Нет. Хотелось. И нужно было. Нужно было рвануться вперед и закончить начатое. Так думала душа, но разум и сговорившееся с ним тело противились. Душа их не ощущала, ведь они не могли разделить ее чувств. Они уже не помнили ни холодной решительности, не резкого испуга. Не знали замешательства, охватившего ее сейчас. И казалось, уже никогда не узнают.
   Тимин смотрел ей прямо в глаза, ошарашенным взглядом. Живой. Она не справилась.
   Она была так близко!
   Да он же прямо перед ней, прямо сейчас! Почему она ничего не может сделать?!
   Замешательство сменилось обидой на грани отчаяния. Обидой ни на кого и ни на что - голова отказывалась думать о причинах случившегося. Она подвела себя, и племя, и Богов. Но она же долго готовилась, она все сделала, как надо! Ей хотелось прокричать это, но тело продолжало мерно, спокойно дышать. Проклятое слабое тело! Проклятый пугливый разум! Проклятый неубиваемый чужак!
   Хотелось схватиться за волосы и выть, но рьеклинг только сменила позу, понуро усаживаясь на кровати. Ее голова медленно повернулась, и немигающий взгляд уставился на Летео. Совершенно пустой взгляд с приспущенными веками.
   Незадолго до этого Муна принялась кое-как соображать, что же все-таки произошло. Ворон спал, пока она не полоснула его ножом - он ведь не мог ничего сделать с ней, верно? Значит это... сделал...
   С тем же вялым спокойствием шаманка отвернулась. И на этот раз душа была готова согласиться с телом. В ней разверзлась черная, зияющая пустота: на том самом месте, где со дня встречи с Летео холили и лелеяли надежду. Сейчас душа вырвала ее с корнем - так вырывают ни в чем не повинный цветок, имевший несчастье быть подаренным кем-то, о ком больше не хотелось думать. Разум должен был помешать ей это сделать, но не мог.
- Летео, - раздался хрипловатый голос Тимина, - Помоги мне.
   Бретонец неуклюже поднялся, опираясь о стену и продолжая прижимать ладонь к груди. Склеив наконец из осколков мыслей самое важное, он понял, что никакие заклинания он сейчас из себя не выудит. Ощущения были зверские, но именно по ним Гильом понял, что удар пришелся на ребро - и не добрался до легкого или, того хуже, сердца.
- Зелье и, ух... бинт.

совместно

Мутным взглядом Тимин наблюдал, как пухлые руки Летео разорвали рубашку. Мысль о том, что следовало ее просто поднять, витала будто где-то вдали. Правой рукой бретон сперва вяло пытался ухватить сжимаемое альтмером полотенце, но быстро оставил это дело: будучи единственным врачевателем на корабле, он привык перехватывать все целительские принадлежности у помощников, даже когда предназначались они для него самого. Здравомыслие так и норовило покинуть его окончательно - сознание было совершенно сбито с толку и, вместо того, чтобы соображать, какого Обливиона произошло, предпочло бы сейчас утянуть хозяина обратно в сон.
И получилось бы, если бы не рана. Длинный, изогнутый порез следовал вдоль самого нижнего левого ребра. Неглубокий, но болезненно и мерзостно отдававший в кости.
В медленно обретающей от этого ощущения ясность голове, первым отчетливым чувством стала злость. Почти первобытная и неосмысленная: Гильом все еще не до конца осознал, что именно произошло, только чувствовал себя грубейшим образом разбуженным и атакованным.
Пока Летео накладывал перевязку, Тимин повернул голову и оглядел шаманку. В уме всплывали сплошные ругательства на данмерисе, но понемногу бездумный гнев сменялся привычным холодным отвращением. С легким налетом осторожности.
Рьеклинг, кажется, была полностью обезврежена заклинанием Диренни и опасности теперь представляла не больше, чем куст батата - и вела себя примерно как один. И все же, хотелось отгородиться от нее если не железными прутьями, то хотя бы дверью.
Ученый потер пальцами глаза и опустился на тумбу.
- Летео, - пробормотал он и кивнул в сторону шаманки, - С ней надо что-то делать, пока заклинание не сошло. А я... - он выдохнул, снова утыкаясь лицом в ладонь, - пойду выпью воды.
Тимин был в безопасности. Рана неприятная, длинная, достаточно глубокая – но не смертельная, зелье ее исправит и в худшем случае, останется шрам. Летео заторможенно наблюдал за тем, как полотенце становится розовым от крови, а потом крови становится меньше.
Это хорошо. Все обошлось.
Или нет.
Тимин не стал сидеть на месте, Летео бы ему посоветовал пока не слишком двигаться, да и воды мог ему принести сам, вот только оставлять его наедине с Муной… даже без ножа… нет, плохая идея.
Мысли все еще разбредались по разным углам, никак не формируя нечто целое. Хотелось скрежетать зубами и кричать. Немного.
- Д-да. Конечно. Что-то… делать…
Он не знал.
Может быть, Муна захочет теперь убить их обоих? Она научилась магии – Летео научил ее, и вдруг решит отомстить, либо закончить свой замысел любой ценой?
Какой ужас.
«Зачем».
Это был самый главный вопрос, и от него было физически больно, словно это не Тимина, а Летео пырнули ножом.
Он не пошел за Гильомом, а сел рядом с Муной.
- Зачем, - сказал все же, и это даже не звучало как вопрос. Все было хорошо. Все было слишком хорошо. И вот…
Ответ последовал далеко не сразу. Пустые глаза шаманки смотрели на Летео так долго, что уже казалось, она никогда не заговорит.
- На-до. - безжизненно выговорила она и отвела глаза.
Она ведь объяснила ему! Он ведь согласился делать, как она скажет! А теперь спрашивает, "зачем"? Это он спрашивает?!
Как бы ни было горько и обидно, до этого вопроса Муна понимала, почему Летео ее остановил. Вернее, думала, что понимала. Отвратительная правда предстала перед ней только сейчас.
Что толку повторять объяснения, которые не слушают? Что толку добиваться понимания от того, кто не хочет понимать?
В этом ведь было дело. Она думала, что не оступись она на той треклятой доске, и все бы получилось. Но теперь поняла, что Летео ее просто не слышал и не видел все эти дни. Свет в слепые глаза и слова в глухие уши.
Казалось иначе. Казалось, он ее понимал. Неужели это все был самообман? Иллюзия, возникшая оттого, что это шаманка сама его понимала?
А понимала ли?..
Она уже не могла сказать, что случилось бы дальше, если бы она все-таки убила Тимина.
Взгляд Муны вернулся к альтмеру. Уже не искусственно умиротворенный, а какой-то... чужой. Расширившиеся в темноте вертикальные зрачки смотрели на эльфа, будто он был деревом или камнем. Совершенно отстраненно.
Она уже ни в чем не была уверена. Как с огнеглавой. Как с угольным серокожим. Летео был добрым, но непонятным и непонимающим. И это делало его чужим.
Его заставили выбрать, и выбрал он не ее.
Муна опустила голову и уставилась на свои ноги.
И даже не шелохнулось, когда скрипнула дверь, и в проеме появился Тимин. Бретон ничего не сказал, только кивком поторопил Летео и остался стоять в ожидании. По зрелому размышлению, оставлять его с рьеклингом наедине было идеей не лучше, чем оставаться самому - тем более, зная, как легко Диренни отвлекался.
- Надо! – воскликнул Летео.
Это подразумевало: о чем ты вообще думала.
- Если бы ты… ох. Если бы… да они же… они бы тебя…
То, что случилось – было отвратительно, хуже некуда. Но если бы Муна убила Тимина, это была бы катастрофа. Она бы стала убийцей, и ее даже бы не судили, как судят убийц людей или меров, ее бы просто пристрелили из арбалета, словно взбесившуюся собаку. А заодно, может статься, и его самого бы в лучшем случае посадили за решетку: он хозяин дома, он ответственен за «существо», и…
Впрочем, о себе Летео подумал мельком и даже отмахнулся. Он все еще не верил, и часть его продолжала надеяться: все – только дурной сон. Муна, рассудительная, мудрая шаманка, неужели она…
Не понимала? Выходит, Тимин был прав? Или это он, Летео, виноват, что не предупредил ее: здесь нельзя убивать, даже если ты кого-то терпеть не можешь? Ему и в голову, конечно, ничего такого не пришло.
Проклятье.
Муна молчала, и лучше бы она его проклинала, наверное. Тогда Летео мог бы ответить. Или не стал бы отвечать.
Но она молчала. Пожалуй, Летео даже обрадовался возвращению Тимина.
Он поднялся и пошел за ним. На душе было гадко почти до физической тошноты, руки дрожали.  Уже снаружи тихонько пробормотал.
- Я… не знаю, что делать.  Только, - Летео сжал трясущиеся руки в кулаки. – Не убивай ее. Не причиняй ей вреда. Я пойму, если ты захочешь это сделать, но… пожалуйста, не надо. Пожалуйста.
- Летео, Ле-те-о! - оборвал его Тимин, помахав рукой в воздухе, и устало плюхнулся на стул.
На столе горела свеча - прежде чем налить себе воды, Гильом озаботился освещением, и с какой-то попытки ему удалось ее зажечь.
Бретонец приглушенно простонал и поморщился: не надо ему было так активно жестикулировать. Он отпил из кружки, собираясь с мыслями.
Убить ее? Да, будь Амон сейчас здесь, он, наверное, уже расправился бы с ней. Но Тимин не позволял себе подобным образом поддаваться слепой ярости, ни при каких обстоятельствах. Да, рьеклинг попыталась его по-тихому прирезать. Ей это аукнется сполна.
Как? Он еще не решил. Но это дело принципа.
Впрочем, такие думы - для трезвой головы. Сейчас были куда более насущные проблемы, в лице выбитого из колеи альтмера и оставленной им в комнате кровожадной синекожей.
- Успокойся и присядь. - сказал Тимин настолько мягко, насколько мог в сложившейся ситуации, - Я ожидал, что такое может случиться. Ожидал. Надо было... принять меры. Мое упущение, - он кивнул сам себе, - Я, как и ты, м-м... - бретонец напряженно подбирал слово, - надеялся, что этого не произойдет.
Гильом сделал еще один глоток и посмотрел своим все еще несколько невменяемым взглядом на Летео. И произнес очень четко:
- Сейчас, - он особенно выделил это слово, - Я хочу, чтобы ты нас обезопасил. Отведи ее в комнату. Убери оттуда все острое, - перечислял Тимин, сопровождая каждый пункт ударом пальца по столу, - Поставь руну. Запри дверь.
Он уже хотел закончить, но спохватился:
- И на окно. Руну. А потом мы...
Ученый раздраженно фыркнул.
«Поговорим?»
Хотелось спать. Болела рана. Болели, пусть и не так сильно, голова и ушибы. Разговаривать, думать и так далее - не хотелось вообще. Уже доведенный до автоматизма порыв отбросить все это и превозмогать почти овладел Тимином, но здравый смысл взял верх.
- Утром. Утром мы все обсудим. Ты успокоишься, я успокоюсь. Оба отдохнем. - сказал бретонец и повторил еще раз, как отрезал: - Утром.
«Это не поможет».
«Видишь ли, я научил ее колдовать, и она очень, очень быстро учится. Сомневаюсь, что магическая руна ее удержит».
Летео открыл рот и закрыл его с некрасивым звуком – стуком зубов. Соображать толком не получалось, хотя ему, наверное, должно быть стыдно: раненый Тимин оставался намного адекватнее.  Летео же… растерялся? Готов был – что, бежать прочь, разрыдаться? Что-то столь же конструктивное и полезное?
«Обезопасил».
Муна спасла их от пепельного отродья. Муна за эти дни стала его другом – настоящим другом, и еще несколько часов назад Летео бы сказал (и говорил!), что доверяет шаманке, как себе, а то и больше, потому что она менее рассеяна.
Она – враг? Опасное создание? Нет, невозможно. Просто… что-то пошло не так. Сломалось. Может быть, в самом Драконе, и может быть, это одно из проявлений тех аномалий, что беспокоили Даггерфолл несколько лет подряд.
У Летео отнимались ноги, когда он медленно отправился в комнату Муны. Взгляд упал на клетку. Пришлось отвернуться и даже закрыть рот ладонью, чтобы побороть приступ тошноты.
«Убрать все острое. Все опасное».
Летео подобрал топорик и несколько иголок с нитками. Иголкой он укололся.
Руна на окно. Запереть его понадежней. Муна ненавидит замкнутое пространство.
«Это не поможет».
Шаманка не сопротивлялась, когда он сказал – приказал? – ей идти в «свою» комнату. Голос дрожал, конечно, и Летео не смотрел на нее, больше всего боясь снова встретиться взглядом и увидеть… что-нибудь. Неважно, что именно. Все – плохо.
Ужасно.
Хуже некуда.
«Если она все-таки уйдет, то… будет хуже. Ее убьют. Даже с магией. Это не ее мир, а она теперь безоружна».
Он запер дверь.

совместно

Ночь без сновидений сменилась ужасающей головной болью наутро. Ощущения при пробуждении были даже хуже, чем после двух бутылок крепкой браги серокожих. Шаманку трясло, но не от этой жалкой утренней прохлады. Какая-то ледяная сущность перебирала ее внутренности, будто пытаясь устроится во внезапно ставшем чуждым теле. Эта же сущность без остановки визжала в голове.
Это становилось невыносимым. Рьеклинг подняла дрожащие кулаки и несколько раз ударила ими по голове. Визг у ушах затих, наступила абсолютная тишина, вот только голова разболелась еще сильнее.
Думать было тяжело.
Но что еще оставалось? Она помнила, что Летео что-то сделал с окном и дверью. Воспоминания походили на сон, но Муна знала - они были реальностью. Он запер ее здесь. Снова.
Оставалось только сидеть и размышлять.
Она не справилась, ошиблась - понимание этого пришло быстро, но... в какой момент все пошло не так? А что именно пошло не так? А главное, почему?
Она не знала, почему Летео мог не дать ей убить Тимина. После того, что она рассказала и показала ему, как он мог? Он должен был понять, она была уверена, что он поймет!
Неужели ошиблась в нем? Его поведение сбило ее с толку? Он был не похож на других чужаков. Он был вообще не похож на чужаков.
Он намеренно себя так вел? Зачем? Чтобы что-то получить от нее?..
Нет. Ее не могли так... Он не мог так...
Рьеклинг обхватила голову руками и уткнулась лицом в колени.
Она уже ни в чем не была уверена. Только знала: ночью Летео сделал с ней что-то ужасное и противоестественное. А потом запер здесь. Муне не хотелось верить, что он мог так поступить, но он поступил. Она пыталась найти причину, но, из приходивших на ум, каждая следующая была отвратительнее предыдущей. От этих мыслей в горле вставал ком, что дышать становилось трудно.
Поглощенная собственными мыслями, рьеклинг даже не замечала голосов и возни за стеной. Пока не щелкнул замок в двери.
Это был Летео.
Муна так и сидела на матрасе, обхватив руками колени. Она уставилась на противоположную стену - в глаза Учителя. На них легко было сосредоточиться. На эльфа она смотреть не хотела, пусть сама не могла объяснить, почему.
Летео не пришел с пустыми руками: это было бы совсем уж скверно, еще и голодом-жаждой морить… пленницу? Снова – пленницу? Правда, готовить полноценный завтрак физически не было сил, пришлось принести остатки вчерашнего ужина.
Муна его игнорировала.
Почему-то Летео ожидал, что так и будет. Тимин боялся ее и считал агрессивной, но он ошибался, это был как… выплеск, что ли. Возможно, решение далось ей вовсе не легко, просто она видела в том, что попыталась сделать свой долг. Она ведь говорила об этом, только Летео не думал, что попробует «бороться со злом» такими методами. А теперь – что теперь-то?
Да ничего хорошего.
- Прости.
Тарелку и кружку поставил на пол с тихим стуком.
- Впрочем, вряд ли простишь. Но хочу, чтобы ты знала: я тебе не враг. И мне очень жаль, что так получилось.
Муна продолжала молчать, а Летео говорил, потому что держать за язык за зубами у него всегда получалось плохо, а сейчас особенно хотелось прервать мучительную тишину.
- Тебя вернут домой. Скоро ты будешь на Солcтхейме. И, надеюсь, магия тебе пригодится, если захочешь, будешь продолжать тренироваться. И…знаешь. Вряд ли ты меня сейчас послушаешь, но я все равно скажу. Даже если ты считаешь кого-то или что-то злом, нельзя исправить это таким же злом.
Лицо шаманки было каменным, уши прижались к голове и не двигались. Но сама Муна чувствовала, как щемило в груди, и как сбивалось дыхание. Она стиснула зубы. Казалось, у нее не получится это вытерпеть.
Летео был... такой же, как вчера и во все дни до этого. Как когда они с ним играли в вопросы. Как когда они смотрели на мотылька. Как когда они гуляли по саду. Как когда он учил ее магии. Как когда они готовили кабанятину.
Муна не была готова к этому. Где-то в темных углах разума, куда прячут все самое постыдное, ей хотелось, чтобы вместо Летео вошел какой-нибудь монстр, неуклюже напяливший его обличие.
Но нет, это был он. Настоящий. Как и всегда.
Это было хуже любой дрожи и головной боли. Это была Пустота. Она зияла там, где должно было быть какое-то связующее звено между этим Летео и тем, который остановил ее ночью. Все, что Муна пыталась в нее подставить с момента пробуждения, улетучилось в этот момент.
Самый очевидный ответ она упорно отметала, но теперь игнорировать его было бесполезно.
Это все она. Она сама себя подвела. Она не должна была заставлять Летео выбирать, но заставила - своей глупой ошибкой. Она сама все испортила. Из-за нее Ворон победил.
Проклятый Ворон!
«Под взором Варунарана, однажды, ему воздастся!»
Злиться было легко. Злость избавляла от боли. Но эта злость не для Летео.
Ему...
Ему она не может помочь. Она согрешила в его глазах, и она бессильна против Ворона.
Но Летео сможет сам. Он поймет. Не сегодня, не завтра. Возможно, много позже, чем догорит жизнь шаманки. Она показала ему все, что нужно. Он сможет. Когда-нибудь.
Муна медленно наклонила голову, поворачиваясь к эльфу затылком. Движения напоминали старую деревянную куклу, с уже едва работающими суставами.
- Ты понять, что я права, потом. - сдавленным голосом проговорила она и, так и не повернувшись, добавила: - Иди.
Дождавшись, пока не хлопнет дверь, Муна подняла глаза на еду. Она глядела на аккуратно поставленную на неровные доски посуду, и ее губы дрожали. Как всегда, она пыталась держаться, но быстро поняла, что теперь это не имеет смысла.
Из глаз потекли слезы.

***

Порыв отошел так же резко, как накатил.
Шаманка утерлась. Быстро, без особого удовольствия расправилась с едой. И подняла глаза на рисунок.
Она долго смотрела на него. Очень долго. От одних стоп до других, и до взвившейся кверху головы. Но взгляд все время цеплялся за глаза. Что-то в них было не так, и только сейчас Муна смогла это увидеть.
Они были неправильно нарисованы. Батамата помнила их не такими.
Рьеклинг отставила кружку и решительно поднялась. Просеменила по комнате, и, на ходу прихватив обеими руками ножку стула, со скрипом поволокла его к стене.
Мало.
Шаманка вернулась к матрасу, взяла подушку, и снова направилась к стулу, чтобы закинуть ее поверх.
Теперь ей удалось поравняться глазами с Учителем.

***

Повозку Гильомов было невозможно пропустить. Солидная такая крытая телега: две лошади тянут, одна привязана рядом, и вся эта колымага звенит и грохочет на каждом ухабе.
Муна была готова. Шаманская одежда была надета поверх импровизированной, из наволочки. Этот подарок останется с ней. Рьеклинг стояла и глядела на дверь. Ждала, пока повернется в замке ключ.
В проеме появился Тимин, уже снова в своем черном облачении - только заметно оберегаемая от движений и ударов левая рука напоминала о прошлой ночи. Легким жестом человек рассеял невидимую ловушку на полу и ступил внутрь.
Муна посмотрела на своего врага пристальным, уничтожающим взглядом из-под белых бровей.
И заговорила.
Так звучат раскаленные угли, на которые плеснули воду. Громкий, наполненный ненавистью шепот.
- Шудуур рвакар. - шипела она, скаля клыки, - Бенваа йинтекавишун накахараа. Касувалуу чакаси манава ботекша. Пая боктишу нава анаак инашкашат...
Гильом не понимал почти ни слова, но ему стало не по себе. Он застыл, сбитый с толку, но потом на плечо упала рука брата.
- Завязывай уже с ней. - сказал Амон.
Тимин вышел из оцепенения и наколдовал Паралич. Шаманка вздрогнула и тотчас умолкла, обмякая на месте.
Младший Гильом подхватил ее и окликнул пожилого норда - одного из трех приехавших с ним матросов "Веселой крачки" - что с крайне неловким выражением терся у порога.
- Уддвар, иди сюда! Поможешь с клеткой.